Старый дендрариум полон теней, крыс и шорохов. Лунный свет льется сквозь покрытые разводами окна. Доски пола скрипят под босыми ногами Селины. Она ходит из угла в угол, заглядывает в шкафчики в надежде найти там спиртное — единственный ключ от темницы разума, безотказное болеутоляющее. Увы, одни папки, пыль и паутина.
— Начни уж хоть с чего-нибудь, — мягко подталкивает ее Харли, повторяя пальцем царапину на обивке дивана. — Я была психотерапевтом, помнишь? И я могу помочь.
Кошка качает головой. Квинн догадывается, о чем сейчас думает подруга. Сапожник без сапог, или что-то еще в таком духе. Что же, с этим сложно спорить. Но в чем-то это и к лучшему, ведь кому, как не ей, понять явно непростые отношения подруги? Только прежде та должна поделиться фактами. И для этого у Харли припасен козырь в виде фляжки с виски. После пары глотков Селина действительно начинает говорить — обрывисто, чуть путано, но вполне ясно она рассказывает о Бэтмене, об их знакомстве, о сменяющих друг друга любви и ненависти.
Картины одна за другой сплетаются из полумрака. Наконец-то откровенность, то, чего так долго не удавалось добиться. Нужно радоваться, запоминать и анализировать, но слова подруги будят в сознании совсем не то, что должны были. Руки сжимаюся, ногти высекают искры боли из ладоней. Это не помогает, а попросить Селину замолчать после такого долгого пути к этому разговору — не вариант. Нет, она справится. Она преодолеет себя. Не в первый, и вряд ли в последний раз.
Наваждение отступает на шаг. Харли едва слышно вздыхает, считая, что прогнала его. Вокруг вновь обшарпанный кабинет. Тусклые отблески на металле фляжки, мерный голос подруги. Сердце понемногу успокаивается, перестает впиваться в ребра, из горла исчезает липкий, солоноватый комок. Она вновь вникает с рассказ, а через миг уже не видит Кошку и Мышку на крыше — но вновь смотрит в черноту глаз мистера Джея. Его пальцы впиваются ей в бедро сквозь ткань костюма. Слишком сильно, но она давно не обращает внимания на синяки. По зеленой радужке идут волны разводов — а внизу газ колышет поверхность чанов с химикатами. Это ведьмино зелье не превратит ее в принцессу. Оно даст куда больше, взяв за это немалую цену. Из всех детских сказок правдивой была только «Русалочка»: хочешь остаться вместе с принцем — лиши себя голоса. Перекрои. Подпишись на боль и опасность. Заплати самой собой за то, что кажется счастьем. Ведь ради истинной любви надо идти на жертвы.
Так легко на них согласиться, и так сложно дышать, когда густая жижа забивается в каждую клеточку тела, затягивает в себя, все дальше и дальше от воздуха. Паника проходит быстро, но ее толчков хватает, чтобы сбить последние подпорки в разуме. Она запускает каскад необратимых изменений — и на поверхность вырывается уже совсем другая Харли. Венера двадцать первого века — из яда вместо девственно-пенной купели.
Тогда было одно лишь ликование. Смогла, прошла финальное испытание, и как улыбается мистер Джей, как ласково вытирает платком ее лицо, как долго целует… Тогда она и подумать не могла, что этот полет не станет ее последней проверкой и болью, что дальше все будет соткано из постоянных изменений, а шаткость положения так никуда и не исчезнет. Стабильность не может существовать рядом с хаосом.
И попросту странно, как похожи тьма и свет, если все слова Селины подходят и для нее самой. Они обе шли на изменения. Обе подстраивались. Обе желали — и получали совсем не то в обертке мечты. Руки сами собой тянутся к голове, зажимают ушные раковины. Плевать на все. Больше она этого просто не выдержит. Еще пара слов, и эта схожесть ее просто добьет. Господи, почему опасности подстерегают где угодно? Почему раны начинают кровить без какой-либо системы? Время не лечит. Ничего не лечит…
— Харли! — голос Селины звучит громко, обеспокоенно. — Харли, ты в порядке?
— Мне нужно идти…
Вопросы продолжают лететь в спину. В порядке ли она? Нет. Нет и никогда не была. Но всем хочется верить в лучшее. Куда собралась глубокой ночью? В прошлое. И бессмысленно ее удерживать. Как ни крути, а оно всегда рядом: под волосами, скальпом и черепом. Ближе просто некуда.
Бежать. Бежать лабиринтом незнакомых улиц, пока Селина не обула сапоги и не увязалась следом. Эскапада лихорадочна, она путает след, но поглощает время. Витрины мелькают бешеной кавалькадой. В ушах стоит смех. Его смех. И все, все видят, какая она на самом деле. Игрушка. Кукла. Слабая девочка, которая так и не смогла развязать узел в своем же разуме. Нет, так больше продолжаться не может. Есть только один выход…
Развалины парка развлечений. Тут все в запустении и разрухе, а сквозь граффити все еще проглядывают его лица. Таблички манят ложными обещаниями счастья. Ветер играет симфонию на проржавевшем металле. В тоннеле любви темно, хоть глаз выколи. И кажется, что света уже никогда не будет, что мир навсегда поглотила смрадная ночь. Каблуки туфель за что-то цепляются, и Харли бежит вперед, придерживаясь руками за стены. Во рту вкус крови — кажется, прикусила губу. Наконец-то воздух. Наконец-то небо в оспинах звезд. Где-то здесь. Сумка все еще должна быть в тайнике — не мог же ее кто-то забрать. Она падает на колени, разгребает руками строительный мусор. До царапин нет никакого дела. Только бы отыскать, а дальше все станет понятно.
Чья-то рука ложится на плечо. Кажется, ее вес вот-вот вдавит в землю.
— Харли, что ты делаешь? Что с тобой?
Узнать Пэм по голосу — проще простого. А вот обернуться на нее страшно. Кто знает, чьи зеленые глаза посмотрят с лица подруги? Из горла вырывается какой-то успокоительный бред. То, что все так любят слышать:
— Я в полном порядке. Все хорошо. Хорошо…
Пальцы наконец-то натыкаются на лямку, гладят фиолетовую ткань, освобождая ее от пыли. Тяжесть спасительного арсенала успокаивает, ярким лучом разрезает мглу сознания. А Памела и Селина уже в два голоса убеждают, что нужно остановиться и не совершать глупостей. Да уж, это наименее подходящее название для того, что она хочет сделать. Почему даже они ее не понимают? Ведь дальше так продолжаться не может. Хватит боли. Хватит срывов. Пора поставить точку в этом затянувшемся предложении. И она никому не позволит себя остановить.
Просьбы бьют по ушам. Глубокий вдох — и пригоршня бомб со снотворным разлетается по земле. Всем будет лучше, если на этот раз она пойдет одна.
***
Пробраться в Аркхэм — проще простого, особенно если ты нередко сбегаешь оттуда. Но чем ближе цель — тем сложнее идти. Особенно когда из преград на пути остается только собственный разум. Мост над бездной начинает казаться до невозможного узким. И везде — его лицо. Его смех. Щелчок предохранителя немного отрезвляет. Один выстрел — и все будет кончено. Она станет свободной. Сможет жить без страха, без оглядки на прошлое. Один выстрел. Секунды три, а потом она вернется домой, к Плющику и Кошке, и тосты не смолкнут до самого утра. Такое ведь грех не отпраздновать — сперва за столом, затем — в постели. И как рада будет Пэм, когда она покажет ей отрезанную голову Джокера! А у Селины все наладится в отношениях… Ради всего этого она должна найти в себе силы нажать на крючок.
Он стоит спиной, будто не слышит ее шагов. Безликая белая роба, руки по швам. Интересно, о чем он думает в своем стеклянном ящике? Вверх по ступеням лестницы. Ключ чуть дрожит в руке, со второго раза попадает в скважину. Во рту пересыхает, крик царапает горло, зато заглушает мысли:
— Покажись! Я пришла, чтобы убить тебя!
— Привет, Харли. Я скучал по тебе.
Один взгляд — и все заходит на новый виток. Он будит столько воспоминаний, что реальность меркнет за ними. Взломы. Погони. Адреналин в крови и боль от пропущенных ударов. Витки веревки на запястьях. Смех. Поцелуи. Щекочущая горло сталь. Опасность и облегчение. Жесткая шерсть на холках гиен. Оскалы пастей. Темнота повязки. Горячая боль — и постоянная горечь делает редкий экстаз еще более прекрасным. Должна. Должна делать, иначе какой во всем смысл? «Тут как с кофе. Обожжет и обрадует. Но только вместе». Его голос — явь или воспоминания? По коже на бедре вновь растекается жар. Нет. Нельзя. Нельзя поддаваться, но сколько же всего было в прошлом…
А он будто читает по глазам. Дистанция сокращается. Вопрос звучит одновременно с аналогичной мыслью:
— И разве ты была так жива с кем-то, кроме меня?
Губы намертво спаивает призрак запекшейся крови. Слово наперекор равняется боли. Так было, так есть, так будет. Надо улыбаться. Надо соглашаться. Надо преданно смотреть в глаза — и тогда, быть может, мистер Джей не накажет ее. Харли качает головой. Пистолет с тихим стуком падает на пол. И вот она уже в его сильных объятиях, а воздух буквально искрит от нежности. Господи, как же ей этого не хватало! И зачем бороться, когда счастье так несложно получить послушанием? Ведь теперь она вновь его королева. И упаси небо кого угодно причинить ей боль. Ведь это — исключительная привилегия короля. А с ним она сумеет поладить…
— Я всегда знал, что ты умная девочка.
Они идут под руку, и весь хаос объятой бунтом больницы расступается перед ними. Все чувствуют сильнейшего — а те, кто отказывается отступить, платят кровью и душами. Все так просто. Чистая природа и никаких терзаний. Все так, как должно быть. Ровно до того момента, как сквозь трещины в полу не начинают вырываться зеленые ростки. Один миг — и все вновь переворачивается с ног на голову. С Пэм никогда не бывает легко.
Убийца. Менторша. Подруга. Возлюбленная. Она никогда не могла принять ее в чистом виде. С ней нужно меняться. Мимикрировать, сглаживать углы — вновь тесаком по душе и плоти. Все та же боль, а в придачу к ней — букеты условностей и двойных стандартов. И если так выглядят серьезные, взрослые отношения — то Харли они даром не нужны. Очередной ультиматум тем временем разрезает воздух:
— Я спасала тебя от него и от самой себя бесчисленное количество раз. Я устала. Тебе придется наконец выбрать: он или я.
Выбор? Неужели он не очевиден? И зачем Пэм пытается убедить ее в том, что все это — одна большая ошибка? Мистер Джей создал ее для себя и под себя. Лучшего сочетания и быть не может. И все, что хочет Харли — ударить Айви как можно сильнее. Так, чтобы она непременно заткнулась и ушла с пути. Она обвиняет его, а что дала сама? Один бесконечный подгон к нормальности. Бесконечный отказ от себя во имя рамок. Но что толку кричать, если она все равно не хочешь слышать…
Шепот будет действеннее. Три шага вперед. Губы к самому уху:
— Быть может, причина не в дружбе, а в любви?
Кулак попадает точно в челюсть, нивелируя смысл сказанного. Харли хорошо помнила, как с языка мистера Джея срывались ядовитые змеи, разрывные пули. Слова звенели цепями, околдовывали и приковывали. А теперь, неожиданно для самой собой, она сама ощутила привкус пороха на языке. Ее выстрел угодил точно в цель. В глазах Джокера светится гордость. На Пэм смотреть не хочется — она-то ждала поцелуя, а вместо этого получила хук справа. Но надо. Быть может, ей не хватило, а жертву всегда надо добивать. Так безопаснее и в чем-то милосерднее. Впрочем, этого достаточно. И лучше уйти, пока Айви не пришла в сознание и не пустила в ход свои лозы.
***
По крыше гуляет ветер, а раны болят так, как никогда до этого. Она потеряла их. Свою подругу и свою возлюбленную. Сирен больше нет, и еще одна часть ее прошлого покрывается кровоточащими трещинами. Разрыв расцветает розами из плоти. Разрыв пахнет свежей травой и виски. От запахов под вуалью смога сжимается желудок. И все это — ее вина. Надо было держаться подальше от мистера Джея. Признать, что его ей никогда не одолеть. Но теперь уже поздно. Разбитое не склеить, остается лишь хранить осколки и каждый раз резаться о них.
Ловушка скоро захлопнется. Тридцать пять секунд — слишком мало для объяснений; впритык хватило бы для поцелуя, но на него не согласится Пэм; и с лихвой достаточно для сальто-мортале вниз. Еще, конечно, можно дождаться Бэтмена и вернуться в Архэм, но прыжок куда заманчивее.
— Харли, пойдем со мной, — предлагает Айви, и от этого великодушия хочется сбежать на край света.
— Нет, Пэм. Поверь мне, я готова.
Готова оградить тебя от своих проблем. Готова взять на себя ответственность за свои же поступки. Готова измениться — и, быть может, однажды вернуться к тебе.
