минхо чувствует себя так, словно он попал в грёбаный ситком. ситком, в котором главным высмеиваемым персонажем является он сам. он буквально слышит, как мнимые зрители хохочут над ним, приговаривая, насколько же он глуп. и как же они правы. насколько глупым нужно быть, чтобы возненавидеть кого-то с первого только взгляда?
«ненавижу, ненавижу, ненавижу» – бьётся набатом в голове, а сердце крошит рёбра в порошок. он так сильно ненавидит, что готов сам разбиться в кровавую кашу, лишь бы не видеть его лицо. его счастливое лицо, на котором сияет улыбка, адресованная далеко не ему, а счастливчику, с которым он говорит по телефону.
колокольчик над дверью звенит в который раз за этот день, и ли даже ещё не посмотрел в сторону нового посетителя, как сердце сжалось от ненависти. хотя, кого минхо пытается обмануть? никакая эта к чёрту не ненависть, а самая настоящая любовь. та самая любовь, которая кости в порошок стирает, которая ядом прожигает сердце, заставляя задыхаться от боли. та самая горькая и невзаимная, от которой хочется волком выть, или уж поскорее умереть.
– здравствуйте.
как же минхо любит-ненавидит этот голос. рядом с ним этим голосом озвучивается только одно и то же. и минхо так хочется знать, как звучит этот голос, когда его обладатель недоволен, печален или радостен. но для минхо у этого голоса окраска лишь осторожной вежливости, от которой уже хочется плеваться.
– здравствуйте, чего желаете? – ли сглатывает подступающую горечь, натягивая улыбку.
– большой американо, без сахара и всего такого. – парень напротив кивает в конце предложения, словно подтверждая свои слова.
минхо хочется скривиться и «какой вообще американо, тебе максимум детский кофе с этими идиотскими цветными трубочками. а ещё ты пиздец какой красивый, ты знал? не дашь номерок?». Но вместо этого вслух произносит:
- конечно, ваш заказ скоро будет готов, подождите, пока я напечатаю ваш чек.
со внутренним скрипом ли отворачивается от покупателя, пробивая заказ. пока он делает это, колокольчик оповещает о новом посетителе. минхо уже собирается повернуться, с вежливой улыбкой приветствуя “дорогого гостя”, как слышит то, что заставляет его сердце с грохотом рухнуть вниз, а лёгкие сжаться в болезненном спазме.
– о, ты уже здесь? – вот оно. минхо же хотелось услышать другие краски этого голоса? пожалуйста, получите-распишитесь.
– конечно здесь, как же я мог опоздать, джисони? – именно на этом моменте весь хрустальный мир минхо, который он так осторожно выстраивал, рассыпается на миллионы осколков.
на миллионы осколков, что осыпаются и своими острыми неровными краями режут всё внутри. режут так, что одна кровавая рана на другой, без шанса пошевелиться, иначе внутренности превратятся кровавое месиво, и тогда минхо точно умрёт прямо здесь. хотя, он и так умер в ту самую секунду, когда услышал второй голос. ему кажется, что это уже даже не дурацкий ситком, в котором абсолютно все глумятся над одним ним. это блядский кошмар, мерзкий сон, от которого нет сил проснуться, настолько сильно он кажется реальностью. и кто бы только знал, как ли хочется проснуться. как ему хочется очутиться в своей холодной пустой квартире, чтобы даже воспоминаний никаких в голове не было. чтобы всё встало на свои места, как месяц назад, когда минхо не знал никаких до терпкой горечи на языке красивых мальчиков.
ему не дают полностью насладиться своей болью, окликая. кажется, теперь он умрёт в два раза быстрее.
– простите, но не могли бы вы дать чек? он ведь уже напечатан.
минхо оборачивается как в замедленной съёмке, изо всех сил пытаясь заменить гримасу боли на лице на привычную улыбку. и встречается взглядом с ним. хочется убежать. забиться куда-нибудь как маленький зверёк, потому что это уже слишком даже для ли.
– о, – он быстро сменяет маску напускной нежности на удивление. – минхо?
ли сглатывает, но чувствует, словно вместо слюны он протолкнул в горло острое стекло. но всё же охрипшим голосом произносит давно забытое имя.
– чан. – он даже не спрашивает, утверждает, потому что не ошибётся никогда в жизни, если дело касается его.
– вы знакомы? – звучит со стороны джисона. минхо точно не уверен теперь, с какой он стоит стороны, потому что всё вокруг вдруг резко погрузилось во тьму, оставляя в поле зрения только чана.
– да, друзьями раньше были. иди, найди свободный столик, сони. а мы поболтаем.
минхо жмурится, восстанавливая фокус, и провожает взглядом джисона, направившегося в сторону столиков. казалось бы, от сердца теперь ничего не осталось, но осознав, что ждёт этого мальчика, которого он любит этой своей больной любовью, оно сжалось, словно совсем переставая стучать.
смотря на джисона, ли совсем не замечает, что бан зашёл за стойку и теперь крепко ухватил за предплечье, явно не с самыми светлыми намерениями. он склоняется к чужому уху, на грани слышимости шипя: «выходи по-хорошему, не хочу устраивать тут игрища». и минхо, словно послушная собачка, повинуется, потому что ему теперь так же страшно, как и тогда.
они выходят через чёрный ход, под серое небо. и не проходит и тридцати секунд, как минхо резко толкают к кирпичной стене. паника плещется в чёрных глазах, потому что он так старательно убегал и так старательно прятался. что же он сделал не так?
чан подходит почти вплотную, хватаясь рукой за чужие волосы и оттягивая их назад.
– давно не виделись, минхо-я
***
дождь набирает силу, разгоняя людей по домам, но это никак не заставляет ноги в красных потрёпанных конверсах крутить педали быстрее. капли мочат лёгкую джинсовку, делая её тёмно-синей, а руки, не защищённые ни от ветра, ни от дождя, становятся всё холоднее.
у минхо в принципе вся жизнь так проходит. когда все уходят куда-то, он остаётся один, разыгрывая театр одного актёра. но ему нравится даже. ведь куда лучше сходить с ума одному и по-своему, так? весь его мир построен для него одного. у него своё время, свой язык, свои правила и взгляды на жизнь. стоит кому-нибудь вытянуть его из этого лёгкого мира, минхо тут же засасывает в вязкую пучину суровой реальности. по крайней мере, так было раньше.
в настоящем мире у него – абсолютный порядок. реальность для него как стерильная клетка, нужно соответствовать. поэтому здесь идеальный внешний вид, идеальные оценки, идеальные родители, идеально достигнутые идеальные цели. тут порядок в вещах, до хруста выбеленные простыни, на которые он ложится каждый вечер. но тут есть совсем неидеальная, абсолютно грязная привязанность.
а сейчас он – это то настоящее, что в нём есть. зто бездна чувств и эмоций, хранящаяся в глубине чёрных глаз, что следят за извилистой дорогой. он едет на встречу с частью того идеального мира, в котором он оказывается, стоит лишь по-настоящему открыть глаза. с той его частью, которая при каждой встрече пачкает всё сильнее.
минхо резко сворачивает направо, разбрызгивая воду из лужи, которая только сильнее мочит кеды. до горечи на языке знакомый двор встречает всё той же пустотой, но глаза быстро улавливают силуэт в дверях невысокого домика и ноги сами крутят педали в его сторону. фигура стоит оперевшись о дверной проём и скрестив руки на груди, в полной мере выражая своё недовольство. минхо спускается с велосипеда, вставая прямо в лужу, но внимания старается не обращать, смотря прямо в глаза стоящему напротив парню.
– ты задержался.
– я знаю.
– ничего сказать не хочешь?
– извини.
ли ставит велосипед под крышу, не заботясь о том, чтобы закрыть его на замок. сейчас его больше всего напрягает прожигающий спину взгляд. всё. теперь минхо в этом мире. он разворачивается, встречаясь с уже не таким раздражённым взглядом карих глаз. у них это как ритуал. при каждой их встрече подолгу смотреть друг другу в глаза, словно бы борясь. и каждый раз бездна чёрных глаз не выдерживает хорошо скрытой раздражённости карих. хозяин дома цокает языком.
– проходи быстрее, ты насквозь мокрый, – и внутрь сам заходит, вещая уже из прихожей – не хватало мне ещё, чтобы ты заболел.
– мне особое приглашение не нужно, – минхо хмыкает, проходя следом. этот тон – фальш до кончиков пальцев. – чан.
– я знаю.
и бан улыбается так вроде беззлобно, но с искрами превосходства. минхо эту улыбку ненавидит. ненавидит, потому что только у чана так красиво передать свои чувства в такой улыбке выходит, ненавидит, потому что знает, что такая улыбка не означает вселенской нежности. и, как и всегда после таких улыбок, ближе подходит, позволяя заключить себя в объятия, которые граничат с насилием. со стороны может показаться, что у них всё хорошо и прекрасно, но любой, кто скажет так, сильно ошибётся.
потому что в их отношениях весь минхо только чану принадлежит, для всех всё стерильно и правильно, каждое действие в определённый момент, никакого лишнего писка со стороны ли тут быть не должно. каждая фраза без неопределённых ответов, чётко и только так, чтобы бан остался доволен. минхо этой своей покорностью давится, внутри него от этой липкости их фальшивых улыбок друг другу всё сжимается, но всё настолько въелось под кожу, что избавится уже и сил нет.
чан склоняется к чужой шее, с упоением вдыхая запах кофе, исходящий от минхо. у второго по спине бегут непрошенные мурашки, потому что опять становится страшно. страшно, ведь минхо совершенно не может предугадать, чем всё закончится. каждый раз что-то другое, страшнее предыдущего.
слегка проведя по коже языком, бан отстраняется от парня, с ухмылкой глядя тому в глаза.
– раздевайся.
***
откинув дымку воспоминаний, минхо с силой жмурится, всё ещё надеясь, что это просто очень долгий кошмарный сон. это ведь не может быть правдой, да? он же сбежал, сбежал в другую страну. он полностью изменился, научился быть сильным, научился красиво сцеживать яд, чтобы после больно жалить. он полностью забыл кошмар трёхлетней давности. так почему же сейчас он не может пошевелиться, лишь только смотрит загнано, как маленький зверёк. что случилось с ним за те секунды, в которые он снова увидел перед собой чана?
совершенно ниоткуда в голове вдруг всплывает образ джисона. образ этого невинного мальчика, которого могла бы ждать участь минхо, если бы не это стечение обстоятельств. и в этот самый момент ли вдруг понимает, что если сейчас не посмотрит своему страху в глаза, то вообще никогда не сможет больше посмотреть на джисона. при воспоминании о нём минхо чувствует, как замершее от страха сердце начинает понемногу приходить в порядок.
чан же не отходит ни на шаг, с каждой секундой сжимая волосы на затылке всё сильнее. он снова чувствует эту власть и упивается ей. минхо его не ждал, и сейчас он снова стал его главным страхом.
неожиданно для чана минхо вдруг резко открывает глаза и бьёт кулаком в живот. бьёт несильно, но чан, совершенно не ждавший никакого сопротивления, охает и отходит назад на пару шагов. ли, видя маленький шанс на побег, дёргается было в сторону, как чужая грубая рука хватает за горло и с силой сжимает, перекрывая кислород.
– а ты изменился, – чан не говорит, он рычит почти, даже зубы скалит – слишком смелый стал, мне не нравится.
у минхо перед глазами плывут бледно-жёлтые круги, а руки отчаянно цепляются за чановы, в жалких попытках отцепить их от себя. и вдруг руки на шее исчезают, давая проход воздуху, от чего минхо валится на колени и хрипло кашляет, наполняя лёгкие кислородом.
плеча касается чья-то рука, минхо не видит, чья, но точно не бана. эта ладонь меньше и аккуратнее, она почти невесома. преодолев головокружение, минхо смотрит вверх. и ему кажется, что у него галлюцинации.
потому что над ним стоит джисон, у которого на лице самое чистейшее беспокойство, а в свободной руке непонятно где найденная металлическая труба.
– я не знаю, что здесь только что произошло, но я надеюсь, что ты цел и сможешь мне всё объяснить.
у минхо на лице расцветает улыбка, а хрустальный замок выстраивается заново.