Курилка

Промелькнуло – не важно, забыл тогда, надоевшая повседневность, в сущности – ерунда, и навряд ли исчезнут скоро на земле подобные города, и навряд ли пустыми будут стоять больницы, у ребят, которые здесь, вряд ли будут иные лица, промелькнуло – и лучше б тому забыться, только тянется сквозь года, через память – стальная спица, будто земная ось, от которой все крутанулось – и понеслось, будто самый важный блокпост. Там была боковая лестница, сетка в пролетах перил – ни взлететь тебе, ни повеситься, ты курить пришел – ну, кури; обсосать все новые вести и на всех разделить гостинцы. Ты смотри внимательней под ноги – побереги кости, без подпорок пока еще держишься, на своих двоих пока ходится. Говорили про «впереди», и что жизнь – как одна эта лестница. Вот – сидим, как птицы на жердочке, месяц пройдет за месяцем, как-нибудь перебесимся, как-нибудь, да заткнут всем рты – жестяной бессмысленной звездочкой, словом истинным божием, маслянистым до тошноты, да дурными новыми песнями – про сынов и про их отечество, новых нас готовое пестовать, что у каждого третьего с потолка взято отчество – то и черт его. Приходи сюда покурить, если воешь от одиночества, если утешиться нечем, кроме как твердить «Ничего», и не помнишь уже, как было тебе иначе. Жди, когда мундирное божество снизойдет и похвалит за все задачи, те, которые – с честью, с доблестью, костыли подними, не хочу ползти, посмотри, какие все добрые, и вокруг какое всё доброе, и веселье у нас без края, все теперь нипочем, мы, считай, что живем у Иисуса Христа за пазухой, на задворках божьего рая, вместе мы – незримая сила, да где наша не пропадала, где же нас еще не носило, смерть по полюшку да с косой – да не всех косая осилила, мы застряли на этой безвременной лестнице, здесь сто тысяч таких вот еще уместится, это – нам; мертвецам по клочку земли, если тело нашли и потом донесли, а живым – сигаретный густой дым, пей его вместо воды и воздуха… Мы уже столетия здесь стоим – без имен, без званий, без возраста, мы в фундамент за годы вросли по шею: каждый ногой в голодной могиле, а второй – в липкой глине, в осклизлом иле в животе материнском на дне траншеи, все дороги открыты и все пути, куда хочешь, туда иди, если хватает духа. Вот – ступени, тонкие жёрдочки, постамент будто нотный стан; мы звучим, мы хрипим, мы надорваны, как струна, мы и сами есть та страна, что угодна больным и дурным, и за каждым, который живой, на ступенях стоит мертвый строй, подобрав костлявые животы… И тогда у меня остается один вопрос: из которых здесь ты?