Глава первая
21 июля 2019 г., 21:33
Две недели спустя Париж.
— у Джоанны есть дочь, и она доверила Вам привезти её в Париж? — Элен хлопала глазами словно китайский болванчик.
— Всё верно. В прочем письмо, которое мой ангел приготовила для Вас, объяснит всё лучше меня, — Ричард протянул молодой женщине конверт. Блондинка вскрыла письмо и нетерпеливо принялась читать.
Моя дорогая Элен. Я прошу у тебя прощения, зато что за все эти годы я не ответила ни на одно твоё послание. Так было нужно. Я не могла обременить тебя своей тайной. Моя тайна, моя Мишель, плод нашей с Кристианом любви. Я бы не смогла врать тебе о её происхождении, но и заставлять тебя скрывать малютку от Кристиана тоже было бы не правильно. Я знаю, что вы слишком близки. Это было бы слишком тяжело. Когда я узнала, что беременна, я была так счастлива. Но одновременно с этим пришёл страх. Кристиан много раз говорил мне, что он не хочет иметь детей, а дети — это обуза. Я не хотела ставить его перед выбором, я бы просто не пережила, если бы он отверг нас. Шанс для меня стать матерью и так был слишком ничтожным, чтобы я могла им рисковать, даже ради него, и я предпочла уехать. Так было лучше для всех. Но теперь спустя 12 лет, когда все мои силы уходят на неравную борьбу с раком, мне нужна твоя помощь.
Я очень хочу, чтобы у Мишель появился шанс обрести семью, особенно если я проиграю свою войну. Прошу тебя познакомить мою малышку с её отцом. Может быть, спустя столько лет Кристиан переменил своё отношение к детям вообще и сможет найти в сердце любовь к нашей дочери. Ведь они так похожи. Я умоляю тебя, не пытаться как-либо связываться со мной. Я не хочу, чтобы кто-то из Вас видел меня такой слабой, больной, измождённой от постоянной химиотерапии, лекарств и уколов. Если моя операция и последующее лечение пройдут удачно и я останусь жива, то спустя какое-то время я вернусь. А если нет…то я прошу тебя, позаботься о моей малышке в случае моей смерти. Я всех Вас люблю.
P.S Все финансовые и юридические нюансы пояснит Ричард.
Дрожащими от волнения руками, Элен положила лист бумаги на стол:
— Она жива?