Как сотворить любовь из пустоты...

Чонгук Произнося слова, которые навсегда изменили суть наших с Чимином отношений, я почувствовал, как мой голос дрогнул и душевная неразбериха полезла наружу. Как мог я так с ним поступить?! Я дал себе слово, что никогда больше не буду относиться к нему подобным образом, но, похоже, мое слово ничего не значило даже для меня самого. Застонав от бессилия, я провел по лицу руками. Именно то, что я не рассказал Чимину всего, что мне известно, так изменило его поведение. Именно эта перемена и привела нас к такому разговору. Я больше не мог держать это в себе. Я должен был рассказать. Должен был раскрыть тайну: не сделай я этого, пересек бы тонкую грань, разделяющую чувство вины и помешательство, и наши отношения стали бы только хуже. И потому выложил все, рассказал… Он лишь посмотрел на меня ошарашенно и ничего не сказал. Мне оставалось дожидаться, когда грянет гром. Только произойти это должно было не сейчас и не на ступенях. Он найдет меня, когда будет готов, и мне будет гораздо проще, если это произойдет в нашей комнате. Быть может, в знакомых стенах у него не возникнет желания столкнуть меня с лестницы. Бессильно уронив руки, я начал долгий подъем на второй этаж. Ноги отяжелели, ступни как будто превратились в цементные блоки — мне приходилось заставлять себя перешагивать со ступеньки на ступеньку. Но все внутри кричало, требуя сбежать в противоположном направлении, подхватить его на руки и умчаться вместе с ним туда, где внешний мир не сможет вмешаться в наши отношения. Но то была трусость мечтателя. Трезвомыслящая же моя часть понимала: мы уже ни от чего не сможем спрятаться. С каждым шагом по коридору, ведущему к нашей комнате, расстояние до двери как будто увеличивалось, но я наконец преодолел его. Свинцовые руки взялись за дверную ручку, повернули ее и открыли вход туда, где мы впервые скрепили наши отношения. Я сам усмехнулся от такой мысли. «Скрепили» — слишком чистое слово для того, что на самом деле здесь произошло. Лучше бы подошло другое: здесь я проклял наши отношения, с самого начала обрек на неудачу. Я сорвал пиджак и отбросил в сторону, как будто это было грязное рванье, а не пошитый на заказ дорогим мастером смокинг. Мне было все равно. В моей жизни происходили куда большие катастрофы, чем помятый пиджак. Катастрофа номер один: я обзавелся секс-рабом. Катастрофа номер два: я влюбился в вышеупомянутого секс-раба. Катастрофа номер три: у вышеупомянутого секс-раба нашлась умирающая мать, и я не давал им встречаться. Катастрофа номер четыре: зная все это, я оттрахал его на лестнице, оттрахал, как животное… Взяв пачку сигарет, я размашистым шагом подошел к дивану и бросился на подушки. Пламя зажигалки оранжевым светом озарило темную комнату, когда я закурил и картинно выдохнул облако дыма. Никотин всегда успокаивал меня, а сейчас это было ох как нужно: я готов был взорваться, голыми руками разнести по кирпичику дом своих родителей, чтобы от него ничего не осталось, ничего, кроме горки щебня. Подняв задницу с дивана, я разделся — мне нужно было принять душ. Одежду опять бросил на пол, потому что на тряпки мне было плевать, и вошел в ванную, не включая света, чтобы не видеть своего отражения в зеркале. Мой гипервозбужденный разум и так был полон образов из того далекого дня, когда я застукал здесь Дэва. И эти воспоминания не просто говорили, кричали мне в лицо, насколько сильно мы с Дэвом похожи. Лишний раз видеть это мне не хотелось. Что со мной не так? Чем больше я старался не быть таким, как он, тем сильнее походил на него. Я трахал его на гребаной лестнице. Не испытывая чувств и не доставляя ему удовольствия. Трахнул и оставил там, признавшись напоследок, что обманул. В душ я вошел, не дав воде прогреться. Ледяная вода — не самая приятная вещь на свете, но я это заслужил. Мне хотелось одного — расслабиться настолько, чтобы впасть в забытье и перестать чувствовать боль, которая поселилась в моем сердце. Но то, что я хотел, и то, что мне было нужно, — это совершенно разные вещи. Мне нужно было отвечать за свои поступки. Нужно было встать перед ним и по-мужски выслушать его, когда он будет делать мне втык за то, что я копался в его жизни. Нужно было, глядя ему в глаза, извиниться за то, что лишил его человеческого достоинства. Нужно было позволить ему уйти из моей жизни и забыть о надежде когда-либо увидеть снова. И нужно было почувствовать, как разрывается сердце оттого, что я его потерял. В полном душевном и умственном истощении я уперся руками в стену и прислонился к ней лбом. Я надеялся, что холодная вода смоет грязь, накопившуюся внутри, но для этого нужно было бы вывернуть себя наизнанку. Даже если бы я сделал это, обычными водой и мылом такую грязь не смыть. Думаю, что и отбеливание не помогло бы. Как бы я хотел, чтобы все повернулось по-другому. Как бы хотел не стоять в душе, упиваясь чувством вины, а быть с ним рядом, обнимать его — и чтобы он обнимал меня. Но я все погубил. Я погубил его и себя. В темноте мой воспаленный разум начал играть со мной шутки. Я совершенно отчетливо почувствовал, как его руки оплели мою грудь со спины, и даже ощутил нежное прикосновение губ у себя между лопатками. И чтобы запутать мне мозги окончательно, словно облаком горячего пара меня окутал его запах, густой и насыщенный. Мой член, само собой, откликнулся на то, чего не существовало, и я подумал, сколько пройдет времени, прежде чем мы с ним сможем забыть его. — Пожалуйста, повернись, — услышал я и уже был готов поверить, что он действительно стоит у меня за спиной. Но голос его прозвучал робко и неуверенно, и я понял: это не более чем образ, рожденный моим разумом. — Чонни, пожалуйста. Ты не можешь прятаться от меня после того, как несколько дней совсем не обращал на меня внимания, заставляя думать, что я что-то сделал не так, а потом сказав такое. Да, это определенно был Чимин. Единственное, что могло его сюда привести, — желание оторвать мой член и засунуть его мне в задницу за то, что влез в его жизнь. И спасения от него не было. Он зажал меня в угол, что ж, придется испытать его гнев, ведь я заслужил все, что он хотел сказать или сделать. Я медленно повернулся, глаза наконец привыкли к темноте, но я все равно не мог рассмотреть его, потому что в ванной царил абсолютный мрак. — Я знаю и прошу про… Я почувствовал, как его тело прижалось ко мне. И, чтоб я сдох, он был голым! Подобного я мог ожидать — это было в его духе, но не рассчитывал на поцелуй. Его губы начали ласкать мои, невероятно нежно, трепетно. То был самый сладкий поцелуй из всех, что я помню. Я запустил пальцы в волосы Чимина, прижимая его к себе сильнее и запоминая вкус, запах, ощущение присутствия, потому что не знал, появится ли у меня когда-либо возможность почувствовать их снова. Господи, как я любил его! Руки Чимина оказались на мне, кончики пальцев вдавились в кожу на груди, на спине, на ягодицах. Он как будто навсегда оставлял следы везде, где прикасался ко мне. И в то же время старался оказаться как можно ближе. Вот только не мог понять, почему он делает это. А потом он прервал поцелуй. Я почувствовал, как вздымается и опускается его грудь, услышал затрудненное дыхание, ощутил мокрой кожей его тепло. Он положил голову мне на грудь, прямо над сердцем. — Займись со мной любовью, Чонни. Хотя бы один раз. Позволь почувствовать тебя. Я знал, нужно отказать, но в душе был слабым человеком, мне хотелось, чтобы он понял: слова, произнесенные там, на лестнице, не были ложью или блефом. Вот только произойти это должно было не в душе, а в таком месте, где я мог бы видеть его лицо. Я поцеловал волосы Чимина, затем немного прогнул его спину, приподнял подбородок и мягко поцеловал в полные губы. А потом, закрыв воду, подхватил под ягодицы, поднял и посадил на себя чуть выше талии. Чимин соединил пальцы у меня на затылке и прижался своим лбом к моему. Вот так я и понес его в нашу комнату. Пока я нес его к кровати, глаза Чимина не отрывались от моих. По-прежнему было темно, но буря уже закончилась и тучи рассеялись настолько, что его бронзовая кожа озарилась просочившимся в окна лунным светом. Положив Чимина на кровать, я вдруг увидел, как много у него общего с небесным телом, висевшим ярким шаром в угольно-черном небе. Он один выделялся среди моря звезд, затмевая сиянием даже самые яркие из них. Он был совсем рядом, но, как ни старайся, не дотянешься. Мне был дан единственный шанс, космический корабль, чтобы добраться до него, и я не собирался его упускать. Сердце стучало у меня в ушах так громко, что я не сомневался: он слышит эти удары. Я пришел в ужас, испугавшись, что он увидит, какой я на самом деле трус. Трус, а вовсе не тот уверенный в себе мужчина, которым так старался казаться. Чтобы дать ему то, чего он ждал, нужно было сбросить все наносное и обнажить незащищенную душу. И я был готов пойти на это… ради него. Сердце? Душу? Они уже принадлежали ему. Забравшись в постель рядом с Чимином, я погладил его щеку и спустился пальцами по шее. Он задрожал, и я, вдруг понял, что вынес его из душа мокрым и теперь ему холодно. Когда я взялся за одеяло, он, останавливая мой порыв, прикоснулся к руке. — Это не от холода, — прошептал Чимин с робкой улыбкой, и сердце у меня в груди сделало сальто. Осторожно переместив вес на локоть, я навис над ним и поймал его губы своими. Тыльная сторона моей руки продолжила путешествие по его плечу, опустилась по боку и наконец остановилась на бедре. Каждый изгиб, каждая впадинка его тела напоминала, насколько он прекрасен. Он заслуживал того, чтобы перед ним преклонялись, чтобы его боготворили. Я накрыл его правое бедро своим и просунул колено между его ног. Ладонь Чимина скользнула по моим бедрам. Он прижал меня к себе, когда мой язык прошелся по его нижней губе, просясь внутрь. Он не раздумывал ни секунды. Мои пальцы скользнули по мягкой коже его живота вверх и сжали затвердевший пик одной из налитых грудей. Он застонал, не отрываясь от моих губ, и выгнул спину, прося еще. Я прервал поцелуй. Прошелся губами вдоль плавной линии его подбородка вниз по тонкой шее к ключице, а там втянул кожу, но очень нежно — мне совершенно не хотелось оставить на нем отметины. Он не был моей игрушкой или собственностью. Сейчас я собирался любить его так, как он того заслуживал. Чимин взялся за мой бицепс, потом кончики его пальцев прошлись по моей руке до груди, оставляя за собой огненные дорожки. Каждое нервное окончание моего тела трепетало, от каждого его прикосновения волны наслаждения расходились по телу и собирались внизу живота. Да, он научился ласкать меня. Когда мы играли в вампиров в комнате для отдыха, когда, подобно съехавшим эксгибиционистам, занимались любовью в салоне лимузина или жарили бекон на кухне, уже тогда он умел меня ласкать. В его руках я превращался в послушную массу, и ни с кем другим такого больше не будет. Я притянул его руки ко рту, поцеловал ладони и положил их себе на грудь, чтобы он почувствовал тяжелые удары. Мое сердце билось для него, и, заглянув ему в глаза, я попытался передать это взглядом. Нежно поцеловав сочные губы, я скользнул вниз, поймал ртом один из возбужденных сосков и принялся быстро водить вокруг него языком, пока не услышал его шумный вдох и он не прижался ко мне еще сильнее. Я, втянув в рот чувствительную кожу, начал играть с ней языком. Одна из рук Чимина опустилась на мои волосы, вторая крепко сжалась на плече, но ему пришлось немного ослабить хватку, когда я повернулся ко второму соску, охваченный желанием не обделить вниманием и его. Мягко поцеловав сосок, я двинулся вниз по нежному телу, прикасаясь к нему губами или руками. Ни один дюйм его кожи не должен, клянусь, остаться без ласки. Заведя руку ему под колено и положив его ногу себе на плечо, я прижался к нему пахом. Это произошло невольно, оттого что он оказался так близко. Я не собирался этого делать, но, судя по тому, как Чимин застонал и как подался навстречу, он вовсе не возражал. Скорее наоборот. Во всяком случае, он провел рукой по моей спине, взял меня за ягодицу и прижал к себе. Жар его возбуждения, соприкоснувшийся с моим телом, едва не лишил меня рассудка. Поэтому я чуть отодвинулся, успокоив его, а когда он протестующе захныкал, опустился ниже и раздвинул ему ноги, чтобы приспособить свои плечи. Мне нравилось, что он всегда был готов для меня — голый, теплый, влажный. Он, закрыв глаза, прикусил губу и уронил голову на подушку. — Чон… Мое имя сорвалось с уст Чимина отчаянной мольбой. Тело его поднялось и опустилось, он вплел пальцы в мои волосы, обнимая бедрами мои плечи. Не для того, чтобы задушить, а чтобы помочь мне попасть в нужное ему место. Он поставил маленькую ступню мне на плечо, съехал мягкой подошвой по спине и поднялся на ягодицы. Потом прошел тем же путем еще несколько раз. Я ввел в него два пальца, согнул их, вытащил, ввел снова, облизывая, посасывая и целуя каждый дюйм драгоценного райского плода. И вдруг он задрожал. Бедра его застыли, перестали двигаться, пальцы вцепились в мои волосы, и он издал звук, который я не забуду до конца своих дней. Он не был громким — Чимин, испытывая оргазм, никогда не кричал, — но это был животный звук, так львица может огласить вечернюю саванну урчанием после сытного ужина. Я чувствовал, как к кончику уже подступает влага, грозя обернуться преждевременным извержением, но допустить этого не мог. Я перестал думать о собственных потребностях, желая еще раз довести его до вершины, чтобы увидеть, как он полетит вниз с края обрыва. Язык и пальцы мои продолжали свое дело, управляя его оргазмом, пока вскоре за ним не последовал второй. Мышцы его бедер медленно расслабились, разрешая мне покинуть свой пост. Не то чтобы мне этого хотелось, но когда-нибудь я все-таки должен был закончить, вот мне и пришлось себя заставлять. Мой взгляд пробежал по извивающемуся телу. Он приподнял голову и посмотрел на меня. Его прекрасные глаза были переполнены чувствами. — Ты такой… красивый, — только и прошептал он. — Но с тобой мне не сравниться. И это была правда. Ему были неинтересны ни шикарный дом, ни дорогие машины, ни высокооплачиваемая работа. Все, что нужно, он находил в своем сердце из чистого золота. Внутри он был так же прекрасен, как и внешне. В этом-то и заключалась разница между нами. Это и делало его совершенством. Больше не в силах смотреть, не прикасаясь, я прополз по его телу вверх и навис над ним, пристраиваясь к входу. Осторожно удерживая свой вес на руках, опустился на него и убрал прядь волос с его лица за ухо. — Таким должен был быть наш первый раз, — сказал я и медленно вошел в него. Он тихонько ахнул, но я заглушил этот звук, накрыв губами его рот. Ноги Чимина сложились у меня на пояснице, когда я, постепенно набирая скорость, начал двигаться вперед-назад. Пальцы его с каждым движением тел все сильнее вдавливались в мои лопатки. Мои толчки он встречал уверенными движениями бедер. Я оторвался от его губ и спустился на шею, целуя, облизывая, посасывая кожу. Моя ладонь на мгновение сжала его упругую ягодицу и спустилась по бедру. Добравшись до внутренней стороны колена, я нежно отвел его в сторону, открывая Чимина и давая себе возможность войти в него еще глубже. Мною двигало только одно: потребность погрузиться в самые его глубины. Я немного наклонился в сторону, когда обе его руки спустились по моей спине и легли на ягодицы. Наступила одна из тех редких минут, когда начинаешь верить, что наконец нашел свою вторую половину. Как жаль, что это чувствовал только я. Но как бы сильно мне ни хотелось узнать, что чувствует он, для меня это было не важно. Мне на роду было написано встретить и полюбить его — в этом я не сомневался. Хотя бы ради того, чтобы получить урок. Теперь я, по крайней мере, узнал, каково это — любить кого-то больше, чем самого себя. Я принял решение. О последствиях этого решения я буду думать потом, но в тот миг он был рядом со мной, и он должен был узнать, что я чувствую на самом деле. Я не мог позволить ему покинуть эту комнату, не объяснив все свои поступки так, чтобы у него не осталось никаких сомнений. Чтобы он узнал, что происходило с моим разумом, с моей душой. Весь я, до самых глубин, сердце, разум — все наполнилось ним, и отныне так будет всегда. И если после всего, что будет сказано и сделано, он уйдет, то их он унесет с собой. Я прижался к нему. — Я люблю тебя, Чимин. Всем, мать его, сердцем. — О боже, Чонгук. В голосе его было столько чувства, что я поднял голову и посмотрел на него. Губы его дрожали, глаза блестели от слез. Робкая рука легла на мою щеку, подушечка большого пальца прошла по нижней губе. — Пожалуйста, называй меня Минни. Просто… Минни. Я всмотрелся в его лицо и, когда одинокая слезинка скатилась по щеке, не смог поверить, что он говорил это только из жалости ко мне. Да, мне раньше казалось, будто мое сердце громко бьется и кувыркается. Но после этих простых слов у меня в груди началась безумная акробатика. У меня закружилась голова, но я не смог сдержать улыбку, которая расплылась по моему лицу. — Минни, — вполголоса повторил я. Он задрожал. — Господи, это звучит так сексуально. Скажи еще раз. — Он приподнял мою голову, чтобы видеть лицо. Я подался к нему и, когда наши губы почти встретились, прошептал: — Минни… Он зубами потянул меня за нижнюю губу, раз, второй, и пробормотал: — Повтори. Целуя его еще более страстно, чем в прошлый раз, я повторял его имя снова и снова, потому что, черт возьми, имел право. Наконец-то. Толчки мои стали настойчивее, продолжая держать его ногу под коленом, я бился об него бедрами. Сильнее, глубже, быстрее. Схватившись за матрац для опоры, двигался вперед-назад, входил и выходил. Он цеплялся за меня. Наш пот смешивался от скольжения тел. Сухожилия у меня в руках и шее напряглись, мышцам на спине, прессе и в ягодицах пришлось всерьез поработать, чтобы я смог дать ему все, что у меня было. Чимин провел ногтями по моей спине, и я про себя молил Господа, чтобы там остались раны. Раны, которые никогда не заживут, — шрамы, такие же как те, что останутся у меня на сердце, когда он покинет меня. Я, подняв голову, стал всматриваться в него, запоминая каждый штрих, каждую черточку его лица, и не мог не заметить вздувшуюся вену на шее. Еще одно видение, которое будет преследовать меня всю жизнь. Какой изысканный образ. Капелька пота повисла у меня на кончике носа и упала на его губы. Я увидел, как он высунул кончик языка и слизал ее. Глаза его закрылись, и он замычал, как будто положил в рот кусочек лучшего шоколада. — Посмотри на меня, малыш, — прошептал я. Он открыл глаза, и наши взгляды мгновенно соединились. Это было куда более глубокое соединение, чем любые внешние проявления. — Я люблю тебя, Минни. — Чонгук, я… — простонал он и, прикусив нижнюю губу, откинул назад голову. Оргазм волной прошел через него, тело его натянулось подо мной, как лук. Его тело. О боже, его тело. Это выражение лица, когда я сказал ему, что люблю, и он испытал оргазм… Просто не существует таких слов, чтобы описать мои чувства. С последним толчком я последовал за ним, чувствуя, как его внутренние стенки сжимаются и гладят меня, выдаивая все до остатка. Чувствуя, как я сам пульсирую и бьюсь внутри него. Я перекатился на бок и потянул его за собой, обхватив обеими руками и прижав к груди, потому что не хотел отпускать. Разве не это самое главное? Я не мог его отпустить, хотя должен был. Потому что держать его при себе было бы просто жестоко. Мы лежали, предаваясь блаженству. Мы погрузились в негу и пребывали в ней, должно быть, целую вечность, но и этого нам казалось мало. Никто не произносил ни слова, никто не ослаблял объятий, мы оба были погружены в свои мысли. Простыни насквозь промокли, пропитались потом наших усилий и соками последовавшего финала. И, господи боже, каким же сладким был этот финал… А потом он нарушил молчание. — Чонгук, — произнес он таким тихим голосом, что я едва расслышал свое имя. — Нам нужно поговорить. — Это было произнесено громко и отчетливо. Но я этого не хотел, потому что вот, часть, где все рушится, где реальность дает мне оплеуху… где он говорит, что бросает меня. — Не сейчас. — Я, пригладив волосы Чимина, поцеловал его в лоб. — Это ведь может подождать до утра. Пока давай просто так полежим. Чимин… Минни кивнул и, не произнеся больше ни слова, опять прижался щекой к моей груди, даря мне последнюю ночь, когда я мог обнимать его. Это была первая и единственная ночь, когда во всем, черт побери, мире все сложилось правильно. Правильно просто потому, что он был рядом со мной и знал, что я его люблю. И ни за что я не истратил бы попусту и секунды того недолгого драгоценного времени, которое мне было позволено провести с ним. * * * Остаток ночи мы провели вместе. Когда он мирно заснул, я стал приглаживать его волосы, гладить спину, вдыхать запах. И лишь когда утреннее небо подернулось первым отсветом оранжевой зари, осторожно выбрался из-под него. Нежно поцеловав его в щеку и шепнув «люблю тебя», ушел принимать душ. Когда я проходил мимо двери в спальню, как будто невидимая рука появилась из ниоткуда и поймала меня. Она провела меня по коридору, втащила в кабинет, и я опомнился перед выдвинутым ящиком письменного стола. Дрожащими руками вынул из него свою копию контракта. Того самого, который привязывал Чимина ко мне на следующие два года. Минни Проснувшись на следующее утро, я на мгновение (ну ладно, не на мгновение, а на чуть более долгое время) впал в панику: я почувствовал, а потом и увидел, что Чона в постели нет. Но, сев и осмотревшись, заметил, что дверь ванной закрыта. Значит, он должен быть там. Тут я понял, что сижу в кровати совсем голый, что, в общем-то, меня не особенно поразило: Чонгук настаивал, чтобы я спал голым (честно скажу, мне это даже нравилось). Он любил меня. В самом деле любил. И он не просто говорил об этом. Он доказывал свои слова каждым прикосновением, каждым поцелуем, каждой клеточкой собственного тела, пока у меня не осталось сомнений. Мысли мои вернулись на несколько часов назад, и я заулыбался так, что заболели щеки. Душа моя воспарила, тело затрепетало. В тот же миг, когда он признался, что любит меня «всем, мать его, сердцем», я понял, насколько он серьезен. Вот только было неправильно говорить нечто подобное, не используя имя, которое я запретил ему произносить. Он более чем заслужил право называть меня Минни. И когда я услышал, как с его умелых уст слетело слово на М, у меня пошли мурашки по коже и я задрожал от желания слышать это снова и снова. До этого мгновения я был уверен, что у нас с Чоном никогда ничего не выйдет. Мы принадлежали совершенно разным мирам, и, независимо от того, что мы чувствовали друг к другу, эти миры соединиться не могли. Но когда я увидел, почувствовал и услышал его признание, я понял, что слабый шанс есть. Нужно только бороться, и я не собирался становиться убийцей нашего счастья. Ведь я чувствовал то же, что и он. Мы могли добиться своего. Быть может, все эти романтические комедии не так уж глупы. Возможно, и нам с Чоном передалась частица этого волшебства. Я собирался признаться ему, что тоже его люблю, но он попросил посмотреть на него, и тогда я увидел то, о чем мог только догадываться, — его внутренний мир, его истинные чувства. Они стали так же очевидны для меня, как прекрасный и соблазнительный нос у него на лице. А потом он снова произнес эти три коротких слова, назвав меня привычным именем, и я не смог сдержать оргазм. Совершенное счастье. Я даже еще раз попытался сказать ему об этом, когда мы оба смогли, как говорится, охладить моторы. Но он не захотел слушать. Он хотел наслаждаться последствиями того, что мы сделали, да и я был не против. У нас впереди был сегодняшний и завтрашний день и каждый чудесный день нашей жизни потом. Мы любили друг друга, и ничто и никто не мог встать между нами. Посудите сами. Каковы шансы, что два совершенно разных незнакомых человека, стремящихся найти выход из непростых жизненных ситуаций, найдут друг друга? Ничтожны… Но это случилось. Мы нашли любовь. Из ничего мы создали нечто. Когда-нибудь об этом мы будем рассказывать нашим детям и внукам… Не упоминая, разумеется, о том, что дедушка был шлюхой. Я был счастлив. Я витал в облаках. Наступил новый день. Грозовые тучи ушли. Чирикали птички, вовсю сияло солнце. Могу поспорить, если бы я распахнул окно, какая-нибудь синичка уселась бы мне на палец и начала выводить для меня трели. В такие мгновения начинаешь понимать подлинный смысл выражения «попасть в сказку». Не то чтобы я собирался это делать. С моей-то удачей я, наверное, споткнулся бы обо что-нибудь, вывалился со второго этажа и шмякнулся на бетонную площадку под окном. И смягчить падение было нечему, кроме поющей крошечной синички. После этого она выглядела бы как раздавленная синяя конфетка «Эм-энд-Эмс», а такой грех на душу я не готов был взять. Но этого все равно не произошло бы. Ничто не могло омрачить прелесть этого дня. Потому я мысленно приказал синичке оставаться на ее стороне окна, а себе — на своей. Так никто не пострадает. Глубоко вздохнуть, хорошенько потянуться — и вот она, гениальная идея! Завтрак. Я приготовлю ему завтрак! Губы мои растянулись в широченную улыбку, когда я подумал, что это будет бекон с яйцами, а потом перекосились в дьявольскую ухмылку, стоило представить, что за этим может последовать. Надо же, кто бы мог подумать? Бекон — набитый холестерином афродизиак. Да уж, замечательно для Супершлюшки, но очень, очень плохо для артерий. Шлюшка полностью одобрила мою идею. Кто бы сомневался, маленькая потаскушка. Отмахнувшись от нее, я откинул одеяло, чтобы встать и заняться завтраком, но тут дверь ванной открылась и появился Чон. Он был полностью одет и выглядел просто суперски, даже с небольшими кругами под глазами. Наверное, я вчера слишком долго не давал ему заснуть. Моя внутренняя шлюха захихикала, как невинная школьница. — Доброе утро, — робко улыбнулся я, вдруг подумав: а что, если сегодня он настроен уже не так, как прошлой ночью? — Доброе утро, — ответил он. Тон его был чуточку более угрюмым, чем я ожидал услышать. Гук, опустив глаза, начал поправлять галстук, хотя эта деталь его гардероба была, как всегда, безупречна. Мне показалось, что он не хотел на меня смотреть. Вот дерьмо! Ладно, повода для паники не было. Может, он думал так же, как я, и просто не знал, как я отреагирую. Ну, это поправить просто. — Ты… на работу? — спросил я, чтобы завязать разговор. — Да. Я вчера спешил, когда уходил, не успел обойти возможных заказчиков и встретиться с членами правления. Поэтому сегодня нужно там навести порядок, мало ли что. — Его внимание переместилось с галстука на рукав пиджака. — О, нехорошо вышло, — сказал я, почувствовав укор совести. — Мы не можем сначала поговорить? Он пожал плечами. — Зачем? Я и так знаю все, что ты хочешь сказать, и решение этой проблемы очень простое. Это меня задело. Как смел он предполагать, будто знает, о чем я думаю? И что это за решение? Какая еще проблема? По мне, так все было идеально. Чонгук подошел к кровати, достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул его, а потом разорвал пополам. Две половинки он бросил на одеяло рядом со мной. — Езжай к отцу и матери. Они нуждаются в тебе больше, чем я. К тому же у нас все равно ничего не вышло бы. В реальной жизни. Когда я опустил взгляд на обрывки, он, развернувшись, направился к двери. Не нужно было долго всматриваться, чтобы понять, что уничтоженная бумага была нашим контрактом. То, что некогда служило узами, связывавшими меня с любимым мужчиной, превратилось во вторсырье, макулатуру. — Чон… — начал я, но он оборвал меня. — Мне нужно идти, — сказал он, остановившись у двери спиной ко мне. — Тебе тоже. Открыв дверь, он вышел из спальни. «Они нуждаются в тебе больше, чем я… У нас все равно ничего бы не вышло». Его слова оглушительно звенели у меня в ушах. И почему это стало для меня такой неожиданностью? Он всего лишь подтвердил то, что я и так давным-давно знал. Сердце, которое еще несколько секунд назад заходилось от восторга, теперь напоминало лежавший передо мной бесполезный документ, уничтоженный, разорванный пополам. — Но… я тоже тебя люблю, — прошептал я в пустоту. Нет, я не мог позволить ему уйти, по крайней мере пока он не услышит мои слова. Я соскочил с кровати, готовый бежать за ним, но когда поток прохладного воздуха заставил меня задрожать, понял, что все еще голый. Тогда, схватив одну из его футболок, натянул на себя, выбежал в длинный коридор и чуть было не скатился кубарем по лестнице. К счастью, мне удалось устоять на ногах и благополучно спуститься в прихожую. Я рванул дверь, приготовившись кричать, но успел увидеть лишь задние фонари лимузина, выезжающего на дорогу. Слишком поздно. Он покинул меня, и я остался совсем один.