***
— Купи скимитар, добрый господин! — весело смеётся юный каджит с белой шерстью и чёрными пятнами на лбу, раскладывая товар по прилавку. — С самого Хаммерфелла везли! Ещё дочери твоей служить будет! — Давай купим, отец! Ну пожалуйста! — дёргает его за рукав дочь. — Ну смотри у меня, если что не так, пройдоха! Не позорь наш народ! Тускло блестят на скупом зимнем солнце септимы. Мальчишка-торговец на лету подхватывает монеты и кланяется: — Пусть дорога приведёт тебя в тёплые пески, легат. В этом году зима в Солитьюде выдалась снежной, и белые колкие песчинки почти скрыли собою напоенную солнцем брусчатку городских улиц. Пришедший с Моря призраков ветер забирается ледяными солёными пальцами под одежду. Но Кейрго лишь улыбается, прижимая к себе дочь и бережно перебирая смоляные кудри Лидии. Дорога уже привела его в тёплые пески.Часть 1
23 июля 2019 г. в 13:26
— Прошу защиты, господин легат, мы всего лишь честные торговцы!
Старый каджит, сжавшийся в комок у стен Солитьюда, смотрит на Кейрго с надеждой. Его облезлый хвост выписывает в пыли нервные круги. Осколки склянок и камней душ блестят в траве драгоценными самоцветами — рядом с раскрытой — распотрошённой — повозкой. Тонкие шелка смешаны со звериными шкурами, от запаха пролитых благовоний кружится голова. Белый котёнок с чёрными пятнами на лбу прячется за юбкой матери и жалобно всхлипывает — вот-вот разревётся.
Кейрго недовольно качает головой и направляет уставшую лошадь к стражникам:
— Доложите обстановку, квестор!
Тот, вытянувшись в струнку, рапортует:
— Мы обыскали караван, господин легат! Скумы и лунного сахара не обнаружено, господин легат!
— И именно поэтому вы решили переколотить все товары этих торговцев? — Кейрго старается говорить спокойнее, хотя в его душе уже закипает злоба. За два года в этой продрогшей до костей стране он так и не смог привыкнуть к тому, что почти все норды почитают его сородичей за животных и не допускают в города. И изменить это может разве что победа над Пожирателем мира. Как там Седобородые учили? Вдох-выдох.
— Вам следует помнить о том, что каджит — не всегда вор, — говорит Кейрго, успокоившись. — Особенно сейчас, в столь тёмные для Империи времена, когда все народы должны объединиться перед талморской угрозой.
— Так точно, господин легат!
— И заплатите этому торговцу за разбитые зелья, — отвечает Кейрго, поправляя врезавшийся в плечо посох.
Старый каджит подхватывает брошенные ему септимы и низко кланяется Кейрго, взметнув гривой пыль:
— Пусть дорога приведёт тебя в тёплые пески, легат.
Злоба вновь возвращается, пляшет искрами молний на кончиках пальцев. Кейрго бы лично вздёрнул на площади идиота, придумавшего это дурацкое изречение. Пески Эльсвейра не были тёплыми — они впивались в подушечки израненных лап тысячей иголок, и мама, разорвав своё прозрачное воздушное покрывало, неумело перевязывала его ступни. Её браслеты испуганно звенели, сияя пламенем сгоревшего города.
Отогнав непрошенные воспоминания, Кейрго потирает переносицу и пришпоривает лошадь — у него срочное донесение для военного наместника.
— Да вы с ума сошли, легат! — суровое загорелое лицо генерала Туллия испещрено глубокими морщинами, но взгляд карих глаз ясен, а голос гулко разносится по залам Мрачного замка. Когда-то этот голос вёл в бой имперские легионы, вселяя надежду в отчаявшиеся сердца. Могучий воин и отец солдатам — именно на него хотел походить четырнадцатилетний Кейрго, вступивший в истощённую армию добровольцем, — за несколько месяцев до заключения тяжёлого и унизительного мира.
— Вы слушаете меня, легат? — смуглый кулак резко ударяет по столу, смешав красные и синие флажки воедино. — Отвечайте: вы хотите погубить мою армию? В этой проклятой стране скоро наступят холода, и любое промедление может сыграть на руку врагу!
— Наш враг не здесь, а в Алиноре, мой генерал, — говорит Кейрго, покосившись на Рикке, цепным псом замершую у двери. — Понравится ли Братьям Бури, что их предводитель продался Талмору?
На стол с глухим стуком падает книжица в истрёпанной красной обложке, и генерал неверяще скользит взглядом по ровным чёрным строкам:
— Спящий агент…опосредованная помощь… Стало быть, вы считаете, что норды безоговорочно поверят этому? Хотите победить Ульфрика его же оружием — словами?
— Не только, — на стол генерала опускается второе досье — свежее, с ещё не высохшими чернилами. После неудавшегося покушения на императора Кейрго с Лидией дневали и ночевали в пыточных Мрачного замка, сверяя показания арестованных с документами из недавно разгромленного в Фолкрите Тёмного Братства и донесениями Гильдии Воров. — Ульфрик расплачивался с Тёмным Братством талморским золотом. И теперь оно принадлежит нам.
В колючих карих глазах отражается сомнение. За спиной гениального полководца — измождённые легионы, вокруг него — вдруг ставшая чужой страна. Слова его резки и суровы, столь не похожи на благостную медоточивую ложь самозваного короля. Кейрго зябко поводит плечами, вспоминая душный давящий сумрак королевского дворца в Виндхельме. Кейрго тогда почти попрощался с жизнью — но самозванец отпустил посланца Империи: норды ведь любят сказки о благородстве.
— Попробовать стоит, мой генерал. Если мы приукрасим эти сведения и отправим их мятежным ярлам, то сможем избежать лишнего кровопролития.
Генерал переводит взгляд с Кейрго на талморское досье, а под его морщинистой кожей ходят тугие желваки:
— Отвечаете головой, легат.
— Трон Рифтена будет мне к лицу, не правда ли? — в хитрых глазах Мавен Чёрный Вереск пляшут алчные огоньки, а болезненное лицо кривится в хищной улыбке. Точь-в-точь оскал рыбы-убийцы, что как-то повстречалась Кейрго в туманных морфальских болотах. — Я и так тут всем заправляла, сколько себя помню.
Над плошками черноверескового мёда жужжат толстобрюхие мохнатые пчёлы. Пахнет травами.
— Откроешь ворота моему легиону — будешь заправлять и дальше, — кивает Кейрго старой знакомой, отставив плошку. — Пока народ сыт и стены крепки, Империи всё равно, откуда ты берёшь золото.
Кейрго уже собирается уходить, как его окликает Ингун, странная и нелюдимая дочь пока-что-некоронованного ярла:
— Вот… Цветок из Эльсвейра, о котором ты говорил. К сожалению, я не запомнила название. У вашего народа такой сложный язык.
Кейрго лишь кивает — он и сам не помнит, как назывались белые цветы с острыми лепестками и сильным дурманящим запахом. Но помнит, что именно их мужчины дарили своим избранницам в крошечном анеквинском городке, князь которого отчего-то стал неугоден Талмору. Помнит, как трещали двери дворца, помнит отцовское «Бегите!» и его огромные полосатые ладони, сомкнутые на рукояти эбонитового меча. Отец тогда, должно быть, забрал с собою не один десяток талморцев, выигрывая время для них с мамой.
Скомканно поблагодарив Ингун, Кейрго почти выбегает из поместья, жадно вдыхая студёный осенний воздух.
Где-то далеко внизу плещется вода и пищат юркие остроносые крысы.
Пару дней спустя приходит и донесение от Лидии о том, что в Винтерхолде теперь новый ярл: почтенный Кралдар понял, что Ульфрик и Корир никогда не сделают его родной город жемчужиной Скайрима.
А когда Рикке докладывает о разгроме повстанческих войск под Данстаром, генерал Туллий наконец перестаёт сомневаться в Кейрго.
Кейрго непривычно видеть Лидию в простом платье, без тяжёлого доспеха и латных перчаток. На грубоватом обветренном лице — смущённая улыбка, в чёрных глазах — нежность, в спутанных непослушных волосах — тот самый цветок.
Они венчаются в Рифтене, перед самым походом на последний оплот самозванца — укрывшийся за скалами и Морем призраков Виндхельм, похожий на древнюю нордскую гробницу. Двое лучших легатов Империи: сын далёкого Эльсвейра и дочь мятежной провинции. Каджит и нордка. Чародей и мечница. Почти символ.
Ладони в его ладонях — тёплые, шершавые, верные, стан — крепкий. Кейрго нелегко кружить свою воительницу в танце. Не так, как, должно быть, отец уже год кружит маму — хрупкую, желтоглазую, воздушную. Некогда избалованную эльсвейрскую аристократку, вскормившую их единственное дитя вдали от пустынь и вечно смеющихся богов.
Огонь ритуальных факелов расцвечивает стены храма Мары причудливыми тенями, и кажется, что Восемь улыбаются, благословляя их брак. Наверное, дома Лидия поднесёт дары и Девятому. А потом, когда Алинор падёт, ей не нужно будет прятаться.
Взволнованно перешёптывается заполонившая храм толпа, в которой мелькают тонкие скуластые лица с почти жёлтой кожей. Такие же, как у высоких солдат в золотых доспехах, что принесли кровь и смерть на улицы его родного города. На пальцах Кейрго невольно вспыхивают молнии — старая привычка времён Великой войны. Лидия, как и всегда, склоняет голову к его плечу, прижимается щекой к щеке. Сознание проясняется. Враг не здесь, враг в Алиноре.
Бьют барабаны, фыркают кони, сотрясаются под тысячей сапог покрытые лишайником камни. Саблезубые тигры зло блестят янтарными глазами из-под серых скал, щерят зловонные пасти, глухо рыча на алые знамёна с тонким чёрным драконом. В мутных гейзерных озёрах угадываются лица — гневные и скорбные, старые и молодые, людские и орочьи. Имперская армия идёт к Виндхельму. Лучшие сыны и дочери Скайрима. Как и те, кто сейчас точит топоры за толстыми каменными стенами и надевает медвежьи шкуры, готовясь умереть за мнимую свободу. Опутанные паутиной слов самозванца, что в медовых зубах тащит их в хищные челюсти талморского паука.
Горнист трубит наступление, прерывая размышления Кейрго.