present time

Дни в то время выдаются не дождливые, совсем не под стать остальной части Европы, где ливни не прекращают буйствовать уже какой день. Дни в то время выдаются какие-то жаркие, совсем не под стать стереотипно промозглому Лондону. Почему-то в любой из подобных дней, погода к прогулкам не располагает. Почему-то причина, думается Артуру, вовсе не в погоде. // Чайник старомодно посвистывает на плите, пока рядом пылится совсем не тронутый электро-. Электрочайник этот совсем не симпатизирует Артуру, да и вряд ли кому-либо. Его ему, кажется, дарят, иначе Кёркленд не находит никакого разумного объяснения столь ненужной вещи в его обители. Она явно сюда не вписывается своим красным дизайном, но почему-то продолжает собирать пыль уже, кажется, второй год. Артур не сильно задумывается об этом, разбавляя какао-порошок в кружке кипятком. Ноутбук, что не в меньшей пыли, не спеша включается, пока какао рядом начинает медленно остывать. Фанатичным педантом Артур не является уже давно, но пылинки и, черт бы их пробрал, крошки меж клавиш раздражают до чуть сощуренных глаз и тихого вздоха; когда настанет черед хмуриться бровям – тогда можно и задуматься о чистке. Новостей в выпуске по-местному стримминговому каналу, как и обычно, три. Первая – самая важная; простая закономерность и логичная структура. Первая новость вещает про британский танкер уже стабильно третий день. Артур как-то упускает момент, когда мир ускоряется настолько, что события в его собственной стране доходят до него теперь обрывками из новостных сюжетов; не говоря уже о других странах. Держава упускает тот момент, когда конференций становится все меньше, а встречи с другими державами проходят все реже и, чаще всего, отнюдь не по делу. Просто дел и проблем становится так много, что решить их в пределах стен совещательного зала лишь между физическими воплощениями держав становится невозможно. Артуру не тревожно от этого – он не впервые наблюдает, как мир меняется. «Наблюдает», пожалуй, сказано чересчур громко; держава не наблюдает ровным счётом ничего, просто в один день Кёркленд просыпается и ясным умом осознаёт – всё поменялось. Артур так просыпался не раз и не два. Такое сравнить можно лишь с процессом взросления человека; наверное, Артур сравнил бы, если бы только мог. Держава принимает эти изменения: никаких конференций между державами или же внутри одной; с последним Артуру приходится скорее мириться, и он до конца не уверен, так ли обстоят дела за пределами Великобритании: его, Артура, больше не спрашивают, да и в курсе держат через раз, думается Кёркленду, пока браузерная страница прогружает очередной новостной сюжет. Артур становится воплощением своей державы буквально; становится лицом и ничем более. Ускользает из внимания и тот момент, когда мнения у Кёркленда более не спрашивают, а на званый обед зовут с регулярностью ровно в два раза меньшей. Артур принимает это, ссылаясь на новое время. В конце концов, однажды он проснётся, и всё вновь изменится, как по щелчку пальцев. Право, иногда ему интересно, как дела обстоят у других держав и их стран. Не то чтобы он не в курсе; сквозь шутки и какие-то выдержки из общего чата Артур держит в курсе сам себя, однако сам воздерживается от каких-либо комментариев; увы, воздержаться от комментариев в личном чате выходит отнюдь плохо. Пишут ему редко и не сказать по делу; да и о каких делах может идти речь, сам Артур дел больше не решает никаких. Поэтому, когда третий день подряд из уст ведущего льётся поток обновленной информации про танкер, Иран и, разумеется, участие в этом конфликте США, Артур не удивляется, что его не оповестили о чём-то столь насущном и важном, в рамках его державы, как минимум. Артур лишь устало потирает глаза, в раздражении вспоминая, кого стоит винить во всём этом, в очередной раз. Право, участие США в международных конфликтах – уже закономерность, подмечает как-то Артур, но никак это не комментирует ни в общих, ни личных чатах. Раздражение накатывает всё равно; Кёркленд лишь списывает это на настроения народа, что смешиваются с его собственными. В конце концов, высказаться он может лишь Альфреду, но его вовлеченность в дела его страны под вопросом; Артур судит по своему положению. Кёркленд не высказывает Альфреду ни черта несколько лет к ряду и считает это одолжением и знаком уважения с его стороны; но тихо даже для себя подмечает, что и высказывать ему нечего. Артур так долго не интересовался ничем, кроме новостных сюжетов с утра, что, в общем-то, не имеет понятия больше ни о чем, что творится с другими державами. Альфред, правда, всё равно выделяется, время от времени влетая в личные сообщения с каким-нибудь мемом про чай или котов; про котов, пожалуй, чаще всего. Сегодня картинок с котами Артур не наблюдает. «снова в пираты подался?))» Артур понятия не имеет, что творится у Джонса в голове; но почему-то в ту самую секунду, когда Кёркленд видит на экране смартфона сообщение, хочется разбить эту голову к чертям. Сообщение остаётся прочитанным, но не отвеченным. Сам Артур считает подобное верхом грубости, отчасти вызвано это привычкой оставлять последнее слово за собой, но в этот раз он делает исключение. Кёркленд не уверен, что так сильно его взбудоражило: неуместность шутки про пиратов или сам факт наличия шутки от державы, что в вине за происходящее. Артур, право, сдаётся, поддерживая свое правительство в вопросе «правых и виноватых», всецело перекладывая вину на Соединённые Штаты; от этого раздражения в горле застревает больше в раза два. «да ладно, просто пошутил, но ты реально облажался, просто признай» Артур крутит телефон в прострации, совсем не думая, что сообщение снова, уже автоматически, оказывается прочитанным, а Альфред явно нарывается. Кёркленд хмурит брови уже не в раздражении, а в непонимании. «Шутка не уместна, в конце концов, речь идет и о людях» «Облажался с твоей подачки» Последнее сообщение Артур дописывает спешно и больше в порыве какой-то обиды; Кёркленд на какой-то миг забывает вовсе, что не его собственным решением было отозваться на просьбу Соединенных Штатов и развязать конфликт с Ираном; у него даже и не спросили. «не о твоих людях» «никаких подачек сэр, я уже давно не за рулём» Злость и облегчение; первое сообщение Джонса возвращает к мыслям о разбитой голове, однако Артур, не хотя признавая, всё же может понять; сам он даже из дома выходит не часто, о каких людях может идти речь; Кёркленд, сидя на званных обедах и демонстрируя сдержанную улыбку королеве, едва ли о своих людях думает; тут Альфред попадает поразительно в точку. Облегчение вызывает сообщение номер два; облегчение, что это всё же времена такие, а не его, Артура, правительство. Стало быть, не он один остался за бортом прогресса и людских выяснений отношений через санкции и угрозы ядерных взрывов. «Как и я» Артуру хочется добавить ироничное «лол», но, думается, не солидно это как-то; он до сих пор скучает по точкам в конце сообщений, за которые так долго его ругал Альфред, что Кёркленд сдался; в конце концов, какие-то точки не стоили его нервных клеток. «признай шутка про пиратов классная!» «я хотел ещё про бывшую колонию пошутить» «но воздержался» Кёркленду не хочется признавать ни черта; последнее сообщение заставляет лишь усмехнуться. Артур задумывался над тем, что Альфред за столько лет изменился и теперь сам Кёркленд не знает его от слова совсем; однако факт, что Джонс так и не обзавёлся нынче модной самоиронией почему-то веселил Артура; наверное, даже до аморального слишком. В конце концов, смешного тут ничего не было. «Зачем ты мне это пишешь?» Под «это» Артур подразумевает неуместные шутки и внимание Джонса в целом; видит Бог, ещё ни разу Альфред не находил ничего смешного (Артур почему-то подозревает, что и интересного) в международных конфликтах, которые случаются с ежедневной периодичностью. К Кёркленду возвращается это чувство непонимания и неуместности; однако, Артур не исключает, что, стало быть, от Альфреда он был отрезан слишком долго, чтобы судить, что тому может быть интересно и отчего смешно. За долгим ответом Альфреда, Артур почему-то предполагает, что тот, стало быть, сам не находит ответа на поставленный вопрос. Однако, находит. «хотел узнать» «ну то есть» «я не хотел, чтобы ты думал, что я как-то повлиял на нынешнюю ситуацию» «если честно, я мало на что влияю сейчас» «вот» Артур не сдерживает улыбки, потому что чушь собачья это всё; Альфред Джонс не меняется ни черта, и Артуру от этого так чертовски смешно. Начиная от запятых (как понял Артур за время сетевого общения с Джонсом, второй их намеренно ставит лишь тогда, когда хочет подчеркнуть серьезность своих слов, что сам Кёркленд находит по-детски забавным и чертовски удобным) и заканчивая тем, как Альфред пытался донести такую простую мысль до него, Артура; так чертовски смешно. «Если для тебя это было так важно, ты мог просто написать» Артур знает, что не мог; это же, черт возьми, Джонс. «И, если тебе важно, я не думаю о тебе плохо» Кёркленд намеренно подчеркивает факт, что Джонсу не плевать на его, Артура, мнение о нем, и, наверное, Артуру немного и стыдно. Хотя стыда больше в том, что Артур почему-то радуется этому факту непозволительно сильно, как будто ему самому не всё равно. Альфред стоически молчит, очевидно, прозревший, что своими сообщениями выдал себя с потрохами; Артур терпеливо ждёт, про себя отмечая, что впервые за долгое время ему действительно интересно. На языке мгновение сладко тлеет какао, когда приходит мысль, что, наверное, ему этого не хватало. Простого общения, стало быть. «катись ты к черту, Артур» И Кёркленд знает, что не со зла; смеётся лишь только, не читая сообщение и решая, что ответит попозже. Разговор хочется обязательно продолжить; ему в принципе, наконец, хочется. // Дождей не планируется ещё пару дней, разве что облачность небольшая. Не то, чтобы это особо волнует теперь.