Умирающая комета

Oxxxymiron, SCHOKK (кроссовер)
Слэш
R
Завершён
58
Пэйринг и персонажи:
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
58 Нравится 1 Отзывы 8 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Дима проснулся от бубнежа, доносящегося из ноутбука, зевнул во весь рот и заспанно прищурил глаза. Прилёг, называется, в кои-то веки русскоязычный Ютуб посмотреть и вырубился напрочь. Голос он узнал ещё до того, как окончательно включился заспанный мозг. Дима привстал, подтянул ближе пепельницу и сигареты, зашарил по столешнице, ища зажигалку, и повалился обратно на подушку, наконец-то закурив. Мирон оживлённо жестикулировал, объяснял что-то - Дима не мог толком анализировать суть разговора, просто слушал голос и смотрел, как загипнотизированный, на застиранную, мятую футболку. В голове всё перемешалось, мысли заскакали под черепной коробкой, память выудила из тёмного, прокуренного угла старые воспоминания, в которых Мирон был иным, Дима был лучше и мир был ярче. Дима усмехнулся, перевернулся на спину и закрыл глаза. Футболка на нынешнем Мироне, из ноутбука, больно памятная оказалась, надо же. Дима её сам разрисовывал. Дима натянул ткань на подложку, несильно, главное, чтобы складок не было. Футболка, предварительно выстиранная — чтобы краска впитывалась лучше, — белым холстом маячила перед глазами. В комнате ярко горела настольная лампа, а за окном чернильным пятном разливалась ночь. Дима живо представил, как солнце опускается за горизонт, отсвечивает ярким оранжем, а сверху чёрными потоками стекает гуашь и постепенно заполняет собой всё. — Вот представь, если на шарик вылить чёрную краску, — начал размышлять Хинтер вслух. — Этот шарик типа… Небосвод. Голубой… Мирон хмыкнул. — Голубой, — с нажимом продолжил Дима, отметая всякие остроты. — И… Мысль оказалась недодуманной, надо было её отложить в сторону, а потом вернуться и к голубым шарикам, и к стекающей краске. Мирон молчал, сидел на подоконнике и старательно выпускал дым в распахнутую настежь форточку. Его острый профиль терялся на тёмном фоне за окном, расплывался в мягком золотистом свете лампы, и Диме подумалось о нечётких, расплывчатых фотографиях. Дима достал краски, поболтал кисти в банке и замер, прикрыл глаза, представляя конечный результат. Представлять легко, можно всё что угодно в голове изобразить, а вживую? Вживую — не то, не так и хотелось-то совсем другое. Обычно так всё и происходит.  — Она стечет с шарика и не задержится, — обломал его абстрактное представление Мирон. — Тупо стечет, Дим. Дима недовольно цокнул. Он уже и думать забыл об этом, а этот только включился. Вот так всегда, нет, чтобы подыграть. С воображением у Мирона всегда всё в порядке было, но из-за вредности он забивал логикой абстрактные представления только так. Чтобы жизнь медом не казалась. Хотя она и так походила на бочку дёгтя с ложкой меда. — А что это будет? — Мирон спрыгнул с насиженного места, подошёл к столу, уткнулся носом Диме в плечо, обнял за талию. Дима усмехнулся, задумался. Диму обдало теплом, умиротворением накрыло, укутало. Вот и ложка меда, тоже абстрактная, как картины Пикассо. — Ктулху, — признался, хотя и не хотел говорить. Идея держать в секрете отмелась сама собой: какой уж тут секрет, когда у тебя за спиной маячит любопытный жид. Дима не любил, когда ему мешают, когда стоят над душой, когда следят за каждым движением. Если получится, то можно показать, а если нет? Выставлять неудачи на обозрение кого-либо Дима терпеть не мог. Мирон обижался. Обижался, когда они были просто друзьями, обижался, когда они стали любовниками, а потом забил. Понял, что ничего изменить в старых, выдержанных временем привычках не сможет. Смирился. — Только не мешай, — попросил Дима, — не крутись под рукой. Мирон понимающе кивнул, поцеловал Диму в шею, выдохнул щекотно в затылок и рукой за пояс джинс полез. Накрыло именно сейчас, и что прикажете делать? Дима горестно вздохнул. Реально завелся или просто мстит за то, что его сейчас на второй план отодвинули? На время, конечно. Пока на футболке властелин подводных глубин оживать будет, Мирон может подождать. Мирону всегда претило быть на вторых планах. Всегда хотелось быть первым, лучшим, в центре внимания. — Я не буду мешать, — пообещал Мирон, и тёплая ладонь исчезла, оставляя после себя ощущение пустоты. Дима постарался сдержать разочарованный вздох: уж как-нибудь обойдется сегодня без обласканного его разочарованием самолюбия. Мирон рассмеялся, заваливаясь на диван, подложил руку под голову и закрыл глаза. — Ты рисуй, Дим. Рисуй. Дима посмотрел на Мирона, пожевал кончик кисти и выкинул трафарет-заготовку, безжалостно смял лист и отправил под стол. Ктулху помер в зародыше, на комке бумаге виднелся кусочек щупальца с присоской. Тентакли — это неинтересно. Это херня. Дима почесал макушку, оглянулся на задремавшего Мирона и безжалостно размазал широкой кистью на белой ткани чёрную краску. Ночь, звёзды и искристая, быстрая комета, умирающая в темном небе. Это интереснее всяких лавкрафтовских бестий, которых жид так любит. Мирон мирно сопел на диване, повернувшись на бок и поджав ноги: диван не по росту был, коротковат, когда не разложен. Дима кисть в белую краску окунул, посмотрел ещё раз на Мирона — предчувствие какое-то мерзкое проснулось, заворочалось под ложечкой. Нахрена ты ему сдался, Дима, такому красивому? Дима головой мотнул, в сотый раз отгоняя настойчивую, отравляющую существование мысль, провёл пальцами по ворсу кисти, разбрызгивая белое на чёрном. Россыпь расплывчатых звёзд легла на основу слегка туманными брызгами. Осталось комету нарисовать. Умирающую. Мирон-то что, он приходит, когда ему надо. Дима давно понял, раскусил, по полочкам разложил потребительское отношение. Потреблядское. Только делить Мирона с кем-то, отдать кому-то казалось уму непостижимым, и Дима проморгал момент, упустил возможность поставить наглого парня на место. Правда, разок попытался. — Потреблядь, — проворчал себе под нос и начал смешивать синий и белый акрил. Мирон заворочался во сне, глазищи распахнул вдруг, посмотрел на Диму осоловело. — Выбрать бы серый и закрасить мышкой между проводами, — хрипло продекламировал Мирон и повернулся на другой бок, демонстрируя тощую задницу. Хорошая задница у Мирона — Диме нравилось ее в ладонях держать, удобно так умещалась, как будто так и надо. Диме многое нравилось, особенно когда Мирон под ним время проводил. Когда Мирону это нужно, разумеется. Диме было нужно всегда. Сначала это задевало, потом бесило, потом Мирон был послан к чертям и вытолкнут за дверь. Мирон тогда в дверь скребся и повторял однообразное: «Пусти, Дим. Дима, ты чего, блядь?» После наступило смирение. — Чего ты там бормочешь? — ожил Дима, сосредоточенно пририсовывая комете хвост. Мирон оставил его без ответа. Комета. Через сколько она там исчезнет, интересно? Ну вот если б реальная, вот таких невнушающих размеров падала… Сколько б у нее было минут-секунд? Потом распалась бы в атмосфере - и всё, нет ее. Умирающая красота, гиблая. Дима рисовал и костерил Мирона за его мышек с серым, снующих между проводами. Ведь реальных мышей представил, с ведёрками краски. Мерзко. Комета расцвела на чёрном сверкающим холодным хвостом, и Дима, удовлетворённый результатом, уснул рядом с диваном, кинув себе под голову подушку. Не будить же Мирона. Дима поднялся. Мирон все продолжал говорить, когда ж запись закончится, а? О да, рэп-культура, тексты, мерчи… Бла-бла-бла. Господи. Кофе выпить, что ли? Акрил, сука такая, два дня сох. Мирон с утра хмыкнул, сказал холодное: «Ничё так» и умотал по делам. Ничё, так ничё. Пусть сохнет. Диме рисунок нравился: и холодные звёзды, и быстрая яркая комета. Мирон через пару дней нарисовался: немного навеселе, с бутылкой какой-то сладкой дряни типа мартини наперевес. — Я в душ, — сообщил с порога и сунул выпивку Диме в руки. Пить Дима не стал: вермуты никогда не были у него в приоритете, лучше что покрепче, а это так… Лимонад какой-то. Он поставил бутылку в холодильник и пошёл диван раскладывать: недаром же Мирон в душ полез. Футболка села идеально. Мирон разулыбался, пригладил принт ладонями и полез к Диме на колени. Благодарить. И Дима принимал эту благодарность, слушал сбивчивое дыхание, пальцами позвонки пересчитывал, безжалостно сминая собственный подарок. Там, за порогом квартиры, жизнь кипела: кто-то громко бубнил что-то прям под окном, долетал рёв мотоциклов и шелест шин по асфальту, била в стекло ветка близрастущего дерева, скрежетала, как в фильмах с дешёвыми спецэффектами. Звуки сливались в одно целое, перебивались сосредоточенным сопением. Мирон приподнимался, опускался аккуратно, елозил бедрами и смотрел на Диму в упор, реакцию по мимике считывал. — Так нравится? — глянул из-под опущенных ресниц, улыбнулся едва заметно. Знал же, что нравится, но всё равно спросил. Дима сглотнул гулко, кивнул на автомате, опустил ладони на ягодицы, помогая двигаться. — Сними эту хуйню. Футболка мешала, ворот потемнел от проступивших на ткани пятен пота, было жарко, душно и липко. Мирон простонал что-то отрицательное и покачал головой. Он её не снял, эту чёртову одёжку, так и завалился спать в пропахшей потом и сексом футболке на свежезастеленную постель. Дима гладил засыпающего Мирона по вихрастой голове и думал, что не все кометы умирают. Кофе был горьким и противным: опять сахар закончился, а купить Дима забыл. В очередной раз. Сахар же, вроде, важнее старых футболок, уже не таких белых, уже не таких ярких. Дима забил горечь от напитка горечью сигареты и подошёл к окну. Дима помнил долго. Помнил Мирона. Любого. Сосредоточенного, пьяного, нервного, наверное, даже в какой-то период нуждающегося в Диме. В сексе с Димой и ночных разговорах. Потом стало забываться. Дела, какая-никая личная жизнь, художественные выставки, новые идеи забили мысли об уходе Мирона — никто не счел нужным объясниться, — и те отодвинулись на задний план. Так, выползали иногда, когда градус алкоголя в крови переваливал отметку «тебе хватит», и Дима обхватывал буйную голову руками, говоря себе, что больше столько пить не будет. Воспоминания он не любил. Они мешали жить. Мирон рассмеялся, и Дима оглянулся, обошёл столик с ноутом, отметил, что глаза остались такими же: синее всепоглощающее небо. Только это, пожалуй, не изменилось. — Краска говно, комета стёрлась, — хрипло озвучил Дима и захлопнул ноут.— Снял бы эту хуйню и не позорился. За окном начинался серый дождливый рассвет.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.