The Fifth Of Four

             — Это будет здесь? Уже началось?       — ЕЩЕ НЕТ.       — Никогда этого раньше не видел.       — Мы знаем. А теперь тише. Смотри.       Все они помнили этот момент — самый первый момент, который они вообще могли помнить, момент своего рождения.       Конечно, можно сказать, что они существовали всегда. Даже первые бактерии на Земле умирали, даже они могли голодать без пищи, даже среди первых насекомых были мурашки, воюющие меж собой, и, хотя Загрязнение был довольно молод, понятие осквернения воздуха, воды и почвы до такой степени, что становилось невозможным существование жизни, было так же старо, как первый на планете вулкан.       Но их рождение произошло несколько позже. Чтобы существовать, надо быть чем-то большим, чем просто событием, чем что-то, что может незамеченным произойти в ночи. Чтобы существовать, необходимо быть идеей.       — ДУМАЮ, УЖЕ СКОРО. ОЧЕНЬ СКОРО. ВЫ СМОЖЕТЕ УВИДЕТЬ ЕЕ ФОРМИРОВАНИЕ.       Для Смерти такой момент наступил в самом начале существования человечества, вскоре после того как люди начали медленно приходить к осознанию того, что они вообще могут существовать. В первый раз, когда человек отвернулся от человека, когда брат отвернулся от брата и Каин в гневе ударил Авеля, не сам Смерть, но потенциал Смерти призрачно завис в воздухе, ожидая.       Этот первый убийца не знал, каковы будут последствия. Он знал только свою ярость, и потому он ударил, и тогда Авель пошатнулся и упал.       Каин склонился над ним, смущенный и сбитый с толку, и посмотрел в пустые глаза своего брата. Он коснулся все еще теплых рук Авеля и позвал его по имени, один раз, другой — и не увидел, не услышал в ответ ни слова, ни движения. Тело, за исключением одной уродливой раны, выглядело все так же безукоризненно, но теперь оно было пусто. В нем больше не было ничего, что могло бы ответить.       И Каин познал торжество, ибо его брат больше не мог соперничать с ним. Он познал гордость, ибо ему достало силы сразить того, кто, как он думал, оспаривал его первенство. Но еще он познал ужас, вину и страдание, ибо было уничтожено нечто невыразимо прекрасное, он разрушил уникальное творение, и ничего нельзя было сделать, чтобы восстановить его.       Что-то было, а теперь этого не стало, и это никак нельзя было изменить.       Когда Каин понял это, нежно прикоснувшись к лицу брата, словно пытаясь понять нечто, что теперь навсегда исчезло, был рожден Смерть. Его коса впервые отделила душу от тела.       — Незачем проявлять такое нетерпение. Возможно, придется прождать еще столетия.       — Нет, он прав. Переломный момент уже наступил. Не думаю, что они смогут обратить процесс.       Потенциал Войны существовал за столетия до ее истинного рождения. В каждой стычке между людьми ее дух незримо парил вокруг, ожидая их следующего шага.       Ибо война — это не просто разногласие между деревнями или племенами, не короткий поединок в поле, проводимый чтобы урегулировать претензии на скот, землю или женщин. Война больше всего этого, и потому ей пришлось подождать.       И наконец время пришло. Не во вспышке ярости, не в ссоре, зашедшей слишком далеко, но в двух деревнях; обе благословлены (или прокляты) лидерами, способными осмыслить стратегию; ни одна сторона не несла и искры компромисса.       Каждая из них хорошо вооружила своих людей, каждая тщательно спланировала сражение. К битвам готовились. Поджигали ночами поля, захватывали в плен и порабощали женщин и детей, жестоко расправлялись с ранеными или слабыми мужчинами. Бойня была ужасной, и она длилась годами — куда дольше любой отдельной стычки. Каждая атака вызывала атаки мести в ответ, и так продолжалось до тех пор, пока не стало казаться, что никто и ничто уже не сможет остановить начатое, что это может только продолжаться, а потери становились все больше с каждым боем.       Из стратегии и планирования, а также из двух деревень, которые сражались до тех пор, пока у них не закончились люди, способные держать в руках оружие, и которые все время оплакивали свои потери, родилась Война.       — Она набирает силу. Смотри — уже почти здесь.       Затем началось недоедание, а потом люди стали умирать от голода.       Он был открыт теми же самыми двумя жалкими деревнями в их первую же зиму без мужчин. Столь долгая борьба не оставляла времени для сохранения запасов продовольствия на трудные времена, а поля, которые были сожжены или засыпаны солью, не давали зерна, чтобы накормить голодных крестьян.       Не стало людей, которые могли бы пойти на охоту и восполнить недостаток мяса. Все оставшиеся были слишком молоды или слабы. По мере того, как запасы продовольствия истощались, они боролись меж собой за то, что осталось, а потом и того не стало.       И по мере того как женщины и дети становились вялыми от недостатка пищи, их тела слабели. У них не осталось сил, чтобы сражаться, и болезнь, однажды начавшись, распространилась быстро и жестоко. После зимы ни в одной из деревень не осталось ни души. Голод и болезни забрали все.       Так в этих деревнях были рождены Голод и Чума, два брата, неуловимо похожие между собой. Позже один из них отстал и исчез, уничтоженный тем же самым человечеством, которое создало его, но в то время они были молоды и сильны.       — Там! Кажется, я уже вижу!       В течение столетий эти четверо жили вместе, а потом прошли еще столетия, прежде чем они собрались снова, чтобы наблюдать за созданием нового Всадника. Потенциал Загрязнения существовал с того момента, как Адам и Ева высекли искру, зажегшую первый огонь, и прижались друг к другу рядом с ним, когда его дым поднялся в небо. Тогда никто не слышал термина «ископаемое топливо», и они понятия не имели, какие химические реакции могут происходить внутри пламени.       Прошли столетия, прежде чем им понадобилось узнать.       Одних костров было недостаточно — этого следовало ожидать. Его время не наступило до тех пор, пока человечеству не стало мало костров. В конце концов им понадобилось нечто большее, и они построили свои фабрики, огромные трубы которых были обращены к небу. Дым, который они создавали, был уже не легким туманом, а большими темными тучами. Они заполняли города с удушающей интенсивностью, медленно убивая жителей пеплом и грязью. Фабрики и заводы больше не могли питаться маленькими деревяшками, и вместо них пришли большие вагоны, наполненные углем, и гигантские танкеры с нефтью.       Только когда человечество впервые стало свидетелем разлива нефти, когда она прекрасной радужной пленкой поплыла над водой, а мертвые птицы следовали за ней, — только тогда люди поняли, что породили, и так был рожден Загрязнение.       — Вот она! Я уже вижу ее!       — ТЕПЕРЬ ОНИ ВЕРЯТ В ЭТО.       — И когда люди увидят и осознают…       — Смотрите!       Ее потенциал существовал с тех пор, как люди впервые вышли за рамки бартера, он возник одновременно с первым понятием денег и валюты, но только теперь это могло стать чем-то большим. Только когда процентные ставки начали расти до тех пор, пока потребители не вцепились изо всех сил в оставшиеся деньги и отказались тратить больше. Только когда даже Рождество — с его традиционной щедростью — не принесло необходимого увеличения оборота.       Только когда продавцы наконец повернулись и посмотрели на свою прибыль в конце года и заплакали; ибо они познали страх и отчаяние.       Кто-то родился на Рождество. Нет, не он, кто-то другой.       Финансовая Разруха шагнула в мир полностью сформированной, одетая в изящный костюм в тонкую полоску, и посмотрела на то, что он ей предлагал.       Она увидела все, от самого большого события до самого маленького. Она увидела бухгалтера компании, который часами усердно работал над своими цифрами, пока никто не заметил пропажу миллиона. Она увидела директора, который продолжал улыбаться и лгать, который продолжал настаивать на том, что все будет хорошо, до тех пор пока ему не пришлось платить сотрудникам деньги, которых у него не было, и он наконец вынужден был признать, что ему нечего отдать своим клиентам в канун Рождества, когда нет времени платить за замену, даже если бы у них были деньги. Она видела, как инвестиционные фирмы покупают практически за бесценок компании, которые были разорены проколом пузыря, который сами же создали.       Она видела все это, прекрасное в своей сложности и запутанности. Она видела опустошение, вызванное красотой. И она улыбнулась. Ибо Всадник (или женщина) может быть создан только тогда, когда сочетаются такая красота и опустошение.       Она быстро нашла себе место в этом мире. Не для нее поле битвы: это не подойдет к ее элегантному костюму. Нет, ее дело будет — бродить по залам заседаний, шептаться на биржевых площадках, следить за индексом Nikkei и давать консультации по поводу пенсий. Позже, когда компании рухнут, когда валюта упадет в цене, когда будут объявлены увольнения или пенсии окажутся настолько крошечными, что покажутся издевкой, - тогда ее жертвы будут помнить только дружелюбный голос, который всегда казался таким любезным.       Все должны познать ее и отчаяться.       Когда она подняла глаза, все еще улыбаясь, четыре фигуры вздохнули с облегчением и повернулись к ней. Четверо Всадников пришли поприветствовать свою младшую сестру.