Ты только приходи

Русланова голова забита чем-то ненужным, непривычным и неправильным. Он должен песню спеть, а снова сбивается, извиняется и в висок что-то маленьким молоточком бьёт: а совместимость-то целых девяносто два процента, на десять больше, чем у него с Сашкой. Почему-то Руслана это все ещё ни на что не сподвигло. Ярик может виться ужом, а Руслан все как-то не пробует его удержать. Будто бы Ярослав всей своей угловатостью и остростью пугает, не даёт пройти сквозь эту напряжённую ауру. Но у Ярика самые мягкие и теплые-теплые руки; у Ярика губы дрожат и шепчут такое, что даже русова Сашка не скажет. Не потому, что не может, а потому, что не чувствует. Ярик это откуда-то знает и это знание бьёт его в темечко так, что в глазах темнеет. А может у него в глазах темнеет из-за Руслана, выясняющего у Воскресенского насчёт вопросов. А может и вовсе потому, что слова песни трелью отдаются в ушах. У Ярика, почему-то, многое в таких «а может», когда Руслан разбивает эти слова действиями. Тонкие руки, холодные-холодные сейчас, Баярунас и сам готов ломать и заламывать. Хрустит пальцами методично, отвлекаясь на посторонние звуки. Все постепенно расходятся, да и самому пора бы, но Ярик не может сдвинуться с места, махая отсюда ладошкой некоторым. У него в голове все, что за сегодня произошло, весь сумасшедший день и все сумасбродные слова, диалоги, разговоры. И такие ласковые прикосновения Герасименко к шее, лицу, рукам. Кожу в этих местах жгло минут пять, после превращаясь в приятную и растекающуюся по телу истому. Баярунас, наверное, в этой жизни очень много не понимает просто; вот так и получается, что влюбляется в неправильных людей. Но Руслан неужели неправильный? Может, совсем немножко недоступный, но это все поправимо, нет разве? Руслан же не такой, как в песне своей, - одной из трёх всего лишь - не исчезает, когда так нужен; не рассеивается дымкой, правда же? Останется и на ночь, и на вечер, и на день, а если повезёт, то и вовсе на всю вечность. Это она долгая будет без него, а с ним - пролетит незаметно и быстро-быстро. Ярка даже обернуться не успеет, как Герасименко, словно действительно пилигрим, пойдет дальше своей дорогой. Ярка боится потерять его, даже если Руслан совсем-совсем не представляет, что он у Ярика есть вообще. Полопавшиеся и красные губы растягиваются в улыбке, пока сам Яр что-то говорит такое, о чем потом пожалеет. Руслана внизу ждёт Саша, чтобы домой поехать. А Ярику себя девать некуда: совсем-совсем, кому ж он тут такой нужен? Ему хочется такого малого – чуть-чуть любви и тепла. Чтобы приласкали, выслушали и помогли мальчику из дебрей вылезти. Но это же так много времени, правда? Занятому господину режессеру некогда чужие проблемы решать, своими бы заняться. Яр цепляется за его рукав кофты и не может сдержать бессильного всхлипа. — А мы сможем увидеться так, просто? Чисто на погулять, может быть? У меня ещё есть парочка вопросов, а там и у тебя появятся. ( пожалуйста, руслан, я задыхаюсь, я не смогу. пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! я сгораю, видишь? не оставляй меня, не- ) Руслан ему улыбается измучено, а усталость с ног его самого валит. Ярик видит и понимает, как никто другой, но, черт возьми, это же такой шанс, такой шанс! Как его можно упустить? Это же будет совсем не так, как по жизни идет Герасименко. Гению гений, наверное, тоже нужен, а то воздух привычный претит мгновенно. Руслан губы виновато поджимает, почти не понимая, что говорит и зачем. Но слова срываются так просто и непринужденно, несмотря ни на что. — Решим по ситуации уже, ладно? Я с удовольствием, правда, но потом. Руслан сжимает дрожащие пальцы своей ладонью и обещает точно, словно обязательно получится. Говорит словно бы: ну же, Яр, чего ты расклеился?; все же так было, как и хотел, да, ведь? Баярунаса слепит надежда на что-то ещё хорошее, а если и раньше его это спасало, то и сейчас подавно. Ярик мажет губами по краешку чужих и сдерживает эмоциональные слезы. И если бы Руслан мог что-то ещё для себя поменять, то Ярика до слез не доводил бы явно. Ярка натура чувствительная и творческая, его сломаешь словом неосторожным. Ярослав фарфоровая статуэтка со стеклянными большими глазами, и Руслан ее с осторожностью переставляет. Он ее не собьёт, но заденет. И это хуже ещё, чем все, что могло было быть. Ярик дрожит от холода и переживаний. Руслан невозможно и удивительно тёплый, наверняка от того, что на солнце сидел. У Ярика трещины идут по губам и по сердцу. Герасименко исчезает за дверью, нервно мусоля пальцами край кофты, и думать старается о чем-то, помимо этого сумасшедшего дня. Яр с тоскливой лаской повторяет заученные наизусть куплеты и бродит по улицам ещё часа полтора. А потом уже и тревожить телеграммами Герасименко становится незачем. Ярик шепчет себе под нос что-то совсем неразборчиво и быстро, боясь, что потом сил на такое не хватит. ты только иди ко мне, рус, ты же знаешь, что я не смогу. приходи, пожалуйста, хотя бы во сне, пожалуйста, ты только

приходи.