Неслучайный пассажир

Дэвиду кажется, что он вот-вот заснет за рулем – белая мгла накрывает все вокруг, видимость ограничивается парой метров. – Пешком вышло бы и правда быстрее, – беззлобно и почти обессиленно ворчит Дэвид, пытаясь разглядеть в этой мути очередной поворот: ему помнится, что тот должен быть где-то рядом. – Ничего, вот сейчас поверну – а там и до дома рукой подать, какой-то десяток километров. Не в его правилах разговаривать вслух с самим собой, но сейчас это словно немного успокаивает. Ураганы и метели, весенние снежные заносы и зимние дожди, разливы рек и засуха, гололед и бездорожье – это на его памяти было. Но подобного тумана он не припоминает. В голову лезут сюжеты прочитанных и просмотренных ужастиков, и Дэвид хмыкает, качает головой и в десятый раз тянется к радио – но снова слышит лишь шипение. – Ну упс, – в очередной раз говорит он сам себе и морщит нос, трет глаза и зевает. Наручные часы пикают, отмеряя полночь, и Дэвид качает головой – он рассчитывал быть дома к половине двенадцатого, Майк, наверно, уже заждался. Дэвид бросает взгляд на лежащий на приборной панели телефон – связи тоже нет – и тяжело вздыхает. Ему все это не нравится, но он, к сожалению, уверен, что это не просто скучный и непонятный сон. Вдруг ему кажется, что на обочине мелькает какая-то крупная тень, не похожая на знак ограничения скорости или указатель поворота, и тут же машина сотрясается от удара и подпрыгивает сначала передними, а потом задними колесами. Дэвид резко жмет на тормоза. – Нет, не может быть, нет-нет-нет! – бормочет он все громче и громче, пока отстегивает ремень безопасности дрожащими руками и выбирается из салона. Окутавший все вокруг туман, кажется, тянется к нему дымчато-белыми клубящимися щупальцами, но Дэвид их не замечает, как и не замечает оседающие на лбу капли лениво моросящего дождя – или все того же тумана. Позади машины в жутком красном свете габаритных огней лежит молодой парень. Что-то в его разбитом лице кажется Дэвиду знакомым, но одежда говорит о том, что они вряд ли могли где-то общаться. Помятый и порваный пиджак парня и бывшая когда-то белой потрепанная рубашка выдают в нем путешествующего автостопщика. Или, может, даже бездомного бродягу, но характерного запаха от него не исходит. Совершенно напуганный Дэвид повторяет: – Нет, приятель, не смей умирать, тут до больницы минут пятнадцать, доживи, прошу тебя. Он берет парня на руки – на асфальте остается уродливое багрово-грязное пятно, – осторожно сажает на переднее сиденье и прижимает ремнем безопасности. А потом тупо смотрит на свои руки – кровь и грязь с обочины, – и прекрасно понимает, что парня надо везти сразу в морг. Или в полицейский участок – и пусть моргом занимаются они. Как и его – Дэвида Карофски – арестом. Внезапно налетает ветер, разогнав несколько клубов тумана, и к щеке Дэвида приклеивается неизвестно откуда взявшийся лепесток розы. Дэвид машинально шлепает по лицу рукой и ведет ее к подбородку, скатывая и едва не растирая лепесток в кашу, а потом рассматривает лежащую на ладони размятую бледно-розовую трубочку. – Что за ночь, – вздыхает он и снова садится в машину. И только тогда замечает огни города в просветах тумана – до Чикаго рукой подать, минут пять быстрой езды. Но ветер стихает, потревоженные белые волны возвращаются на место и словно становятся больше – бурлят и клубятся от недовольства. – Черт, – невольно вырывается у Дэвида, когда машина взвизгивает и отказывается заводиться. – Прости, приятель, быстро в больницу не получится. Дэвид прекрасно понимает, что разговаривать с незнакомцем совершенно нет нужды, тот все равно не слышит, но почему-то не может молчать. Пробует завести машину еще раз – и радостно вскрикивает, вновь слыша урчание мотора. – И все же ты держись, дружище, скоро будем на месте. Но разогнаться не удается – несмотря на то, что в просветах тумана так четко показались огни Чикаго, белое молоко не позволяет двигаться быстро. Оно словно становится плотнее, и Дэвид, чертыхаясь, снова сбрасывает скорость. Они едут, и едут, и едут, и дорога кажется бесконечной – или закольцованной – а поворота на город все так и нет. – Я не мог его проехать, – хмурится Дэвид, – просто не мог. Но в любом случае – рядом был бы еще один, буквально через несколько километров. А мы с тобой катаемся уже… – он бросает взгляд на часы и ошеломленно присвистывает. – Мы катаемся уже два часа, – каким-то глухим голосом говорит он. – Ничего не понимаю, приятель. Но, ты прости, мне надо отлить. Дэвид осторожно съезжает на обочину и выходит из машины. Отходить смысла нет – его никто не увидит, но на всякий случай он все-таки отходит – просто чтобы не сбили теперь и его. Хотя звук приближающегося транспорта он, наверно, услышал бы все равно заранее. – Не уверен, – бормочет Дэвид, – совсем не уверен, что тут можно что-то увидеть или услышать. Все как-то вопреки всем законам природы, – говорит он сам себе, возвращаясь в машину. Устраивается поудобнее и не торопится снова заводить мотор. Поворачивается к сбитому парню, рассматривает его и понимает, что одежда скорее истлевшая, чем потрепанная. Смотрит на лежащие в пепельнице грязные салфетки, которыми стирал со своих рук кровь, и тут же вспоминает, что руки оттер, а щеку – нет. Снова переводит взгляд на парня и осознает, что никак не может рассмотреть его лицо: черты словно смазанные, будто туман пробрался в машину и теперь мешает и видеть, и понимать что-либо. А еще – чувствовать запах. Дэвид сразу заметил, что от парня не пахнет так, как могло бы пахнуть от бродяги, но теперь понимает, что от него и кровью не пахнет, хотя ее струйки из разбитого виска буро-коричневыми лентами засохли на впалой щеке. – Приятель, – хмурится Дэвид, сам почти не веря в то, что собирается сделать, – я понимаю, что выглядит это странно, но ты уж спиши все на сумасшедшую ночь, ладно? Он наклоняется ближе к парню и втягивает носом воздух – ничего. Ни кисловатого запаха пота, ни тонкого солено-медного запаха крови, ни аромата туалетной воды или пены для бритья, ни вони от несвежей одежды, ни смрада от мочи или экскрементов. Но Дэвид – студент юридического вуза, будущий криминалист (в чем он теперь сомневается), знает, что не бывает трупов без запаха. Дэвид хмурится еще сильнее, медленно протягивает руку и касается сидящего рядом с ним кончиками пальцев, убеждаясь, что это не просто картинка, что сбитый им парень и правда существует. Даже через куртку Дэвид чувствует, какой он холодный. Холодный. Дэвид трясет головой и прикасается пальцами к шее парня, словно пытаясь прощупать отсутствующий пульс. – С такой температурой тела, приятель, ты не можешь быть мертв только пару часов. Тебя кто-то подбросил мне под колеса, – выдыхает Дэвид, почему-то слегка успокаиваясь. – Хотя все это более чем странно, – добавляет он тихо и все-таки заводит машину. Он ведет уверенно, даже чуть быстрее, чем раньше, но туман словно и не собирается рассеиваться. Мобильник начинает мелодично пищать, оповещая о том, что пора его подзарядить. – Отлично, – вздыхает Дэвид, – ты все пытался и пытался найти сеть, да? – обращается он к телефону и выключает его в надежде сохранить оставшуюся энергию для звонка, когда – если – ему все-таки повезет выбраться из тумана. – Интересно, – снова нарушает тишину Дэвид спустя еще полчаса, – сколько мы так будем кататься. Совершенно уверен, что такой прямой – и без единого разветвления – дороги тут быть не может. Я же не в первый раз на этой трассе. Какое-то время Дэвид пытается рассматривать обочину и искать в тумане хоть какие-то дорожные знаки, но все тщетно. Либо он их не видит, либо их там и нет. – Чертовщина какая-то, я что – и правда проехал повороты и качу на север? – страх из-за того, что он насмерть сбил человека, прошел, на смену ему пришла злость. – И какого хрена за эти почти три часа навстречу никого не попалось? Никогда же такого не было, не около города. Он снова съезжает на обочину и выходит из машины, пытаясь понять, где находится – но даже кончики пальцев на вытянутой вперед руке уже скрываются в тумане. Дэвид длинно выдыхает, садится обратно и не закрывает дверцу – тянется к отделению для перчаток и достает пачку сигарет. – Обычно я не курю, – зачем-то говорит он вслух, – так, изредка, в самых непонятных ситуациях. Сейчас – самое время, да. Дым почти не видно в клубах тумана, белые и серые ленты переплетаются, словно танцуя странный танец. Дэвид снова рассматривает парня. – Знаешь, – говорит он тихо, – ты чем-то похож на одного человека, которого я раньше знал. Давно, еще в школе. Он тогда помог мне найти свою мечту. И мне потребовалось несколько лет обучения и пять лет чертовых разъездов по всей стране, чтобы понять, что быть спортивным рекрутером – совсем не мой идеал жизни. И вот теперь я снова учусь. Не знаю, какого черта говорю тебе все это, – вздыхает Дэвид. – Но сегодня такая странная ночь. Майк наверняка уже с ума сходит – и меня все еще нет, и дозвониться не выходит. А мы ведь только недавно съехались. Хотелось бы верить, что он не решит, будто я надумал вот так вот его бросить. Дэвид бросает окурок на дорогу и захлопывает дверцу. Но машину не заводит. – Я вот думаю, может, переждать этот туман? Должен же он когда-то рассеяться. Днем-то все равно видимость получше будет. Наверно. Дэвид бросает взгляд на своего молчаливого собеседника и слегка морщится. – Ты, конечно, прости – но ты не самая приятная компания в эту ночь. Я рядом с тобой и вздремнуть не смогу. Не то чтобы я боялся трупов, но… – Дэвид трет лицо ладонями. – Скажем так – я не привык доверять незнакомцам. Он на мгновение задумывается и осторожно проверяет карманы парня. Документов в них нет. В них вообще ничего нет – ни монетки, ни обрывка бумаги, ни носового платка. – Хм, может, у тебя с собой что-то было? Сумка какая, а я не заметил и оставил там, на дороге? – хмурится Дэвид. – Ну да что уж теперь, если я даже развернусь – нет, если для начала найду развилку и съезд на встречную полосу – и поеду назад по этой встречной полосе, сомневаюсь, что смогу рассмотреть пятно крови на асфальте в таком тумане. А отсюда встречную полосу мне не видно. Хотя увидеть кровавое пятно у обочины проблематично даже без тумана – далековато все-таки. Может статься, мне кто и встречался, – вдруг понимает он, – а я просто не видел. Но попуток, обгоняющих меня по соседнему ряду, точно не было. Уж это я бы не пропустил, даже несмотря на то, что еду в крайнем правом, – кивает он сам себе. Дэвид откидывает голову на спинку сиденья и закрывает глаза, но через пару минут раздраженно морщится, поводит плечами, разминает затекшую шею и заводит машину. – Ненавижу бездействовать. Знаешь, никогда не умел ждать, может, сейчас и стоило бы, но переть напролом все-таки привычнее, – озвучивает он собственные мысли, выруливая с обочины на трассу. – Да, терпение – не моя сильная сторона, – вздыхает он. И через пару минут черепашьего шага вдавливает педаль газа в пол. – Я вот тут подумал, – говорит Дэвид, – у меня не так много бензина осталось, чтобы тратить его на низких оборотах. Хотя, конечно, в таком тумане чужие габаритные огни я увижу уже слишком поздно. Однако что-то ему подсказывает, что он их не увидит, но произносить это вслух Дэвид не собирается. Как не собирается и сдаваться – он лихорадочно пытается понять, куда едет, что происходит и как выйти сухим из воды при сложившейся ситуации. Потому что в смерти парня его вины нет – это ясно. Но будет ли это ясно детективам – в этом Дэвид сомневался. Он бы и сам на их месте вряд ли мог предположить, что парня сначала сбили, потом засунули куда-нибудь в кусты, и, когда тот остыл, снова забрали, чтобы подбросить кому-то под колеса. Даже звучит бредово. А как объяснить отсутствие трупного окоченения и трупных пятен, Дэвид тем более не придумал. Впрочем, он и не осматривал незнакомца, кто знает, может, на спине у него что и есть. Дэвид, не снижая скорости, поворачивается к парню и еще раз внимательно рассматривает одежду – материалы когда-то явно были дорогими и очень качественными, ну, насколько он в этом разбирается, а теперь выглядят так, словно в шкафу лет двадцать провисели. Или пролежали несколько месяцев в гробу в сухой земле. Дэвид нервно сглатывает и трясет головой, стараясь выбросить подобные мысли. Он смотрит на спидометр и пытается вспомнить, какой километраж был, когда он выехал из Индианаполиса. Не может же он ехать эти триста километров без пробок и лишь с парой остановок уже почти девять часов. Обычно, прикидывает Дэвид, я доезжаю часа за четыре, если останавливаюсь перекусить на заправке. Сегодня я задержался там на двадцать минут, а туман сгустился, когда я проехал большую часть дороги. В сумме часов шесть максимум. Ну да, горько хмыкает он, бросая короткий взгляд на своего попутчика, мы с тобой катаемся уже три часа. – Значит, и правда я тебя где-то недалеко от города сбил. И огни Чикаго мне не привиделись, – бормочет он растерянно. – Или… – Дэвид резко давит по тормозам. – Или на развилке у Гэри я в тумане поехал не в ту сторону и теперь качу по девяностому в обратном направлении, – произносит он севшим голосом. – Знаешь, приятель, вот сейчас как-то даже жаль, что ты не можешь сказать, где именно я тебя подобрал. Дэвид упирается лбом в сложенные на руле руки. Усталость дает о себе знать, часы показывают четвертый час. – Еще пара часов, и начнет светать, – почти шепчет Дэвид. Сил, кажется, не осталось ни на что. – Тот парень, на которого ты похож… Я так долго пытался его забыть, что теперь мне кажется, что ты – это он и есть. Знаешь, время же искажает черты лица, а память их слегка меняет, закрывает туманом. – Он грустно улыбается, поворачивает голову и смотрит на попутчика. – Кому же ты перешел дорогу – в прямом смысле этого слова? – Дэвид лениво хмыкает на собственную несмешную шутку, как человек, который вот-вот провалится в сон, и тут же встряхивается. – Ну уж нет, спать тут я не собираюсь. Стоит поискать хотя бы заправочную станцию, бензина у меня не густо – но на двадцать километров хватит. Будем надеяться, что датчик не барахлит. Он снова заводит мотор и не осторожничает, хоть и кажется, будто это уже не туман – а какое-то белое полотно накрыло машину, он не видит ни сантиметра асфальта, а свет фар выглядит просто размытым пятном. – Говорить с тобой странно, – слегка морщится Дэвид, – но молчать еще хуже. – Он зевает, на мгновение зажмурившись, и протирает заслезившиеся глаза. – Тот парень, Курт, его звали Курт, знаешь, я все думал тогда – наверно, я должен был что-то еще ему сказать там, в больнице. Что мне не просто кажется, что я люблю его, а что я его действительно люблю. Это только мне, конечно, кажется, что он этого как будто бы ждал. Но если бы я сказал, наверно, легче стало быстрее бы. А так я несколько лет постоянно крутил в голове обрывки неслучившихся разговоров. Как только с ума не сошел. А еще он тогда предложил быть друзьями, но я так ему ни разу больше и не позвонил. Не смог после тех девяти неотвеченных. Сам виноват, знаю, но…Я просто его любил и не хотел мешать. Ну и не хотел снова слушать тишину. Наверно, не верил в его предложение. Все так глупо вышло. Я ведь знал, что извиняться больше не нужно, что он все понимает, но извиниться хотелось. Каждый раз хотелось, когда видел его. И пока всем этим сам не переболел, в одиночку, так и топтался на месте. Теперь мог бы и позвонить, и на кофе пригласить. Но слегка страшно – вдруг ничего не прошло, знаешь, вдруг все просто где-то заперто в дальней комнате подсознания. Машину снова подкидывает, Дэвид давит на педаль тормоза, и сидящий рядом парень из-за инерции кивает головой и отворачивается. Дэвид несколько раз глубоко вздыхает, трет лицо рукой и выходит из машины. – Двоих мой Боливар не выдержит, – бормочет он хрипло. Позади машины на асфальте никого нет, только грязно-бурое пятно подозрительно знакомой формы. Дэвид нервно сглатывает и обходит машину – впереди тоже не появилось ни одной новой вмятины. Он опускается на колени и заглядывает под машину – только красный отсвет на асфальте. Ни ветки, ни сбитого животного, ни нового трупа. Когда Дэвид поднимается, он не сразу понимает, что изменилось. Мозг отказывается воспринимать информацию. В салоне пусто, но пассажирская дверь закрыта, и Дэвид не слышал, чтобы ее открывали и закрывали. Он садится на свое сиденье и смотрит в пепельницу – грязные салфетки на месте. Все накрученные километры тоже на месте – если верить информации компьютера. И бензина осталось на три с половиной километра, сигнальный огонек уже давно начал мигать. Он поднимает голову и видит, как клубы тумана отступают от машины, словно по какой-то команде. – Я все-таки заснул за рулем, – качает головой Дэвид, – это был просто сон, в котором я чертовски устал. Через пять минут он останавливается на заправке, а через пятнадцать его обнимает растрепанный Майк. – Что-то ты сегодня задержался, уже половина первого. Хорошо, что впереди выходные. – Сколько? – машинально переспрашивает Дэвид и еле сдерживает порыв сходить в гараж и проверить, что показывает машина. – Дэйв, – хмурится Майк, – ты совсем измотался. Если бы ты не звонил мне пару часов назад из этой дрянной забегаловки, которую ты называешь неплохим кафе, я бы подумал, что ты был в дороге минимум половину суток. Дэвиду отчаянно хочется сказать, что так оно и было, но он только усмехается. – Топай в душ, я приготовлю тебе ужин. И еще, Дэйв, подумай все-таки над тем, чтобы найти здесь, в Чикаго, юридическую подработку. Ты все равно решил уходить из своего спортивного агентства, почему не сделать это теперь? Тебе совершенно не хватает времени на учебу с этими разъездами. – Так и скажи, – смеется Дэвид, – что тебе просто не хочется ночевать одному. – И это тоже, – кивает Майк и так тепло улыбается, что Дэвиду становится немного спокойнее. И все-таки, едва Майк уходит в кухню, он листает телефонную книжку и набирает номер, по которому уже очень давно не звонил. – Сантана? – Не знаю, кто ты, приятель, но ты смотрел на часы? – Черт побери, я… – Подожди-ка, Карофски, да неужели, какого дьявола ты пропал на несколько месяцев? Я всех знакомых обзвонила, пытаясь тебя найти! – Прости, Сантана, просто хотел все изменить. – Получилось? – Дэвид воочию видит, как она обиженно и немного зло хмурится. – Вполне. Но, пожалуй, для светского разговора время не самое подходящее. Обещаю позвонить в ближайшие дни, а сейчас – дай номер Курта, пожалуйста. Дэвид слышит в ответ тихий судорожный вздох и молчание и зажмуривается, словно так может отгородиться от того, что вот-вот ответит Сантана. – Я потому и звонила. – Голос в трубке такой тихий, что Дэвид непроизвольно прижимает ее к уху и только после этого прибавляет громкость разговора. – Курта сбила машина прошлой весной, помнишь, тогда были такие туманы… Дэвид съезжает спиной по стене и кусает костяшки пальцев, чтобы не закричать. – Все произошло мгновенно, врачи сказали, что он, скорее всего, даже ничего не успел понять, – продолжает Сантана. – А водителя так и не нашли, никто не видел, как это произошло. Курт ехал в Чикаго, к Блейну на концерт, машина заглохла, и он взял из машины букет этих дурацких роз и пошел по обочине, может, надеялся, что кто-то подбросит. Глупость какая-то… Сантана говорит что-то еще, но Дэвид уже не слышит. Отбивает звонок и поднимается, облокачивается на раковину и смотрит в зеркало. На размазанную по щеке розовую кашицу.