Бывший

В двадцать я перестала верить в сказки. Да, я до сих пор всей душой любила Золушку и Бель, а от Авроры была и вовсе без ума, но моя мама всегда говорила, что это выдумка и чудес не бывает. Однако еще в будучи маленькой, я ей не верила и обижалась, отчаянно доказывая свою правоту. Она лишь посмеивалась и кивала, потому что какой смысл спорить с шестилетней девочкой? Но, когда я повстречала своего принца, сказка рассеялась еще до первой истерики и разбитой кружки. Мы были влюблены и поглощены друг другом, боясь остаться поодиночке хоть на секунду, но ругались и спорили из-за какой-то глупости, к примеру, зачем я говорю ему об этом фильме или почему я перебиваю его, когда он говорит. Мы ругались так сильно, что в какой-то момент он начинал кричать так, что я дрожала от страха. Я боялась, но продолжала выводить его из себя, словно мне это нравилось. Мы мирились, и друзья закатывали глаза, когда я в очередной раз говорила об этом. Я приходила домой, забыв сделать то, что он просил и получала огромную порцию негатива. Я терпела и просто просила его заткнуться, но чем больше я умоляла его прекратить, тем сильнее подбивала на ругань. Я кидала в него все, что плохо лежит, а он в свою очередь хватал меня за локоть или бил до синяков на теле, кидая меня на кровать, чтобы я успокоилась. Он приходил пьяный посреди ночи, а я верила, что он изменится. Зря. Он не хотел меняться. И я не хотела отказываться от него. Он доводил меня до ужасных истерик, и я скуривала пачку сигарет, собирая вещи и в очередной раз прося подругу забрать меня. Она приезжала, и они ругались тоже. Ругались, пока я их не останавливала. Он просил остаться, и я оставалась. Я просила уйти, но держала его, бежала за ним. Он ушел, сказав напоследок: «Сука», — а я выбежала за ним в пижаме, со слезами умоляя остаться. Просто дура, каких поискать. Он говорил, что любит из жалости, а я продолжала быть слепым котенком и верить ему. Мы расходились, мирились и снова. Трахались, пока не кончатся силы. Я ненавидела его за боль, за слезы, за испорченные нервы, но тянулась к нему. Я, черт возьми, тянулась к нему. Даже не понимая, что за хренова магия держит меня рядом с ним. Мы унижали друг друга. Были эгоистами, были ублюдками в наших отношениях. Я царапала его нервы, впиваясь в клетки ногтями, до крови. А он оставлял глубокие следы на моей коже, продолжая раздирать ее, не дав залечить. Но я помнила и хорошее. Я помнила, как он укладывал меня спать. Ухаживал, когда я болела. Он целовал меня ночь и лежал рядом, пока я не усну. Слушал меня, бросал дела, пока я не выскажусь. Мы устраивали марафон кино или сериала. Трахались на любой поверхности. Обнимались и говорили по душам. Ухаживали друг за другом и старались поддерживать. Но однажды я не выдержала и просто ушла. Вот так молча, просто собрала вещи и уехала. Заебалась. Эти отношения не приносят ничего, кроме боли. Мы застряли и больше не выберемся. Мне так хотелось отчаянно вернуться, не садится в чертов автобус, не плакать, слушая «Нервы» и вспоминать, как в этом автобусе ехали мы, держась за руки. Я вернулась домой, разбитая и морально уставшая от всего. Но вещи сами себя не разберут. Поэтому, налив чай, я открыла сумку, вытаскивая вещи и заметила оранжевый вязаный свитер, длинной до колен. Я надевала его в холодную погоду. Это его гребаный свитер, который я положила по ошибке. Взяв в руки, я вдохнула запах свитера, почувствовав его запах. Он все еще пахнет им, как бы я не старалась перебить этот запах своим в течение месяца ничего не получалось. Я просто смирилась и оставила все на своих местах. Плевать, буду носить, если он за месяц не удосужился прийти, значит, ему и не нужен. Но он пришел. Пришел, когда его совершенно не ждали. Когда напрочь вычеркнули из памяти, он появился на моем пороге, когда я стала наконец счастливой. — Чего тебе? — интересуюсь я, подняв правую бровь. Я смотрю на его лицо, карие глаза, что когда-то были такими родными. — Антон, зачем ты здесь? — Я хотел написать, но ты заблокировала меня везде, — с грустью в голосе отвечает парень. Конечно, черт тебя дери, я заблокировала тебя. — Ин, давай не будем спорить, и ты просто вернешь мне свитер, хорошо? — Он приближается, легко улыбаясь, как ребенку. Ошибка номер один: он всегда обращался со мной так, словно мне пять лет. — А ты не хочешь вернуть мои нервные клетки? — отвечаю вопросом на вопрос, скрестив руки на груди. Почему сейчас, а не еще через три года? — А лучше, верни мою девственность. — Может, прекратишь? — просит Антон, подходя ближе. Он касается ладонью моей щеки. Его руки по-прежнему теплые. Как раньше. — Я скучал по тебе, — шепчет парень, легко улыбаясь. Я тоже скучала. Когда-то. — Свитер в комнате, — хрипло произношу я. Хочу, чтобы он скорее ушел. — Возьми его и уходи. — Я указываю на дверь комнаты, но Антон не двигается. Я опускаю голову вниз, лишь бы не смотреть в его глаза. — Пожалуйста, — добавляю я. Он отстраняется и идет в комнату, берет этот хренов свитер, а затем уходит, не попрощавшись. Я иду на кухню и закуриваю, на глазах выступают слезы. Я не разлюбила его. Пусть говорят привычка, но меня жутко тянет к нему и я хочу вернуть то время, когда мы не ругались и все было прекрасно. Я не смогу без него. Я три года пыталась наладить свою жизнь. Три года я была с ним, три года без него. И это слишком. А его руки до сих пор теплые и согреют. Я знаю, что он тоже не может без меня. Я слышу звонок в дверь, тушу сигарету и иду открывать, мысленно надеясь, что это Антон. На пороге действительно стоял Зайцев со слезами на щеках, а я никогда не видела, чтобы он плакал. Пропускаю его в квартиру и закрываю дверь, падаю к нему в объятья, вдыхаю запах его одеколона и растворяюсь в нем. Это все, что мне было нужно. — Я не могу без тебя, — шепчет парень, и я киваю. Мысли спутались, слова закончились. Все и так ясно. — Я больше не хочу уходить. — И не надо, ведь я хочу того же.