***
Если честно, Азриэль никогда в жизни не видел людей. Война прошла задолго до его рождения. Родители долго не могли решиться на такой отчаянный шаг, беспокоясь о своем народе, ведь отчаяние захлестнуло их с головой. Он совершенно не злиться на них за это, конечно нет, ведь это эгоистично, да и стоит признаться: доведись ему родиться в столь смутное время, он бы не был собой. Ведь так? Поэтому увидев существо, размером с ребенка, в самом начале Руин, он даже не знал как реагировать. На нем не было шерсти, чешуи; не состоял из огня, воды или металла; был вполне материален. Азриэль замешкался, не зная, стоит ли ему подходить к нему, но тут раздался стон полный боли, и времени на раздумий больше не хватило — бросив все вещи, он упал на колени рядом, осторожно (даже слишком) перевернув существо лицом вверх. Если это и правда человек, то они очень-очень странные, и совсем не совпадают с его представлениями. А еще даже не очень глубокие раны лечатся у них невероятно трудно — Дриимурр буквально выдохся, пока широкая рана на животе и мелкие порезы затягивались. Видимо, так поранилась о острые камни на стенах, пока падала. Интересный факт: люди легкие. Хотя это и был ребенок, но очень легкий, да и телосложение было довольно костлявым, как он заметил. Буквально кожа да кости. (Или коротко о том, почему плохо оставлять восприимчивого ребенка с потрясающим ученым, но ужасным шутником.) Домик у Азриэля небольшой: гостиная, кухня, да и три жилые комнаты. Или не совсем жилые. В третью он никогда не заглядывал, но уверен, что там сущий бардак. А ему хватает и первых двух, да и то, Азриэль никогда не думал, зачем он следит за чистотой детской комнаты. Интуитивно ждал гостей? Что ж, они появились довольно скоро. Азриэль не знал, чего он ожидал от человека: благодарностей или объяснений. А может всего и сразу. Но то, что она выкрутила, когда проснулась, не было в списке. — Ай! — монстр отдернул руку, которая ранее лежала на лбу ребенка. Девочка (если он правильно понял) его укусила. Укусила! — Ты чего кусаешься?! Человек шипел от боли в животе, — все-таки, Азриэлю не хватило магии на полное лечение, — но упорно присел на кровати, с удивлением рассматривая сначала свои руки, потом — комнату, и только после всего этого — своего спасителя. У девочки алые глаза. В голове мгновенно всплыл образ матери и ее ласковые алые глаза. Один образ смешался с другим и Азриэль вздрогнул: помятый, уставший вид ребенка только что создал ему самый страшный образ, который точно будет преследовать его в кошмарах. — Ты монстр? — у девочки голос не менее уставший, чем вид, но он хрипит, словно она долго кричала без перерыва, и в самом конце надламывается. Точно так же, как что-то надламывается в ее глазах. Азриэль потирает руку, но кивает, боясь все испортить. — Мое имя… Чара. Я жертва. Вы меня съедите? Последний вопрос звучит совсем наивно, с какой-то непонятной констатацией факта, словно все должно быть именно так, а не иначе, будто ее так растили — быть готовой на убой. Азриэлю, если честно, страшно от столь простодушного взгляда. Он нервно усмехается, скрещивая руки на груди — жалкая попытка сдержать предательскую дрожь. — Как по мне, минуту назад ты пыталась меня съесть, а не я тебя, — девочка пожала плечами, но все еще сверлила взглядом, ожидая ответа. — Нет. Я не ем людей. Монстры вообще не едят людей. Ты когда-нибудь видела монстров? — Ты первый, — она кивает, после чего откидывается обратно на кровать, как-то неверяще ощупывая ткань одеяла и простынь. — Вот и ты первый человек, кого я вижу. — Тогда делайте, что хотите. — Что? — Азриэль нахмурился. — Делайте, что хотите, — повторяет Чара, но не сводит глаз с потолка. — Я все равно твоя жертва, мне нельзя возвращаться в деревню. В комнате повисает поглощающая тишина. Чара прислушивается: монстр дышит немного тяжело, словно сдерживаясь от чего-то, после чего громко вздыхает сквозь зубы. Монстры не едят людей. Какая досадная промашка. Бесполезная получилось из нее жертва. Послышалось тихое шуршание ткани, а потом гулкий хлопок ладоней о колени. — Хорошо, мне стоит заняться ужином, — ребенок переводит потухший, но немного недоуменный взгляд на монстра, и тот ловит его, неуклюже встав со стула. — Что? Ты сама сказала, что я могу делать с тобой, что хочу. А единственное, что я пока хочу сделать — накормить тебя. Или ты не голодна? В животе тихо заурчало, напоминая о вчерашнем бедном обеде. Она знала, что сегодня ее вели на убой, потому не притронулась к последнему завтраку… Да, она чертовски голодна. — Вот и хорошо.***
За все года, проведенные в Руинах, Азриэль совсем отвык от какого-либо общения. Единственные моменты, когда он говорит с Чарой — девочка паясничает. Она беспардонно врывается в его комнату, берет книги со стеллажа, наводит там беспорядок, а потом — сбегает. А однажды она вообще украла ключ от дальнего помещения, посещения которого Азриэль откладывал до лучших времен, и навела там такую шумиху, после которой Чара вся с головы до ног покрылась пылью. Она так громко кашляла и чихала, что Дриимурр так и не смог ее отчитать под гнетущим алым взглядом. Он все прекрасно понимал. Девочка не творила все это по собственной прихоти, она просто… Прощупывала почву? Да, искала свои границы дозволенного. Именно поэтому Азриэль так и не смог ни разу отчитать по-настоящему строго, так, как это делала мама в детстве. Но девочку в тот раз он утащил за шкирку в ванную — купать. Она вырывалась, кусалась, но Дриимурр не выпускал, пока на ребенке не осталось и грамма пыли. Потом была уборка той самой комнаты — ну, не оставлять же ее в таком в виде? И спустя пару часов, вернувшись в гостиную, он заметил, что Чара так и не сдвинулась с места — как сидела перед камином, с головы до ног закутанная в полотенце, так и осталась сидеть. Разве что бормотала себе что-то под нос. Он так и не понял, что же ее так шокировало, но с того момента все шалости прекратились. Азриэль мало, что помнит о рассказах матери про людей — это болезненная тема, нелюбимая тема. Он никогда не заводил про них разговор, а Ториэль лишь иногда вспоминала что-то. Все, что он смог вспомнить — записал в небольшой дневник. Этого было так мало, что невольно стало стыдно. Но с каждым днем, каждой неделей, каждым месяцем — записей становилось все больше и больше, пока места стало не хватать и вовсе. Тогда появился второй дневник. За ним третий. Четвертый. Но его мучил один вопрос. — Почему ты до сих пор не ушла? — он слетел не задумываясь. Азриэль даже не понял, как резко он прозвучал, пока Чара, расставляющая тарелки для ужина, чуть не уронила одну из них. — Ты в порядке? — Да, конечно, — она поджала губы, скрывая глаза за челкой, и у Дриимурра словно щелкнуло в голове. Так она делала, когда было трудно сказать правду, признаться в чем-то. Он знает ее хорошо, выучил все привычки, но все равно почти не понимал. — А куда я должна… Уйти? — Ты же знаешь о Подземелье вне Руин, — Чара кивает. Конечно она знает, не раз она спускалась в подвал, где было намного прохладнее, чтобы хоть как-то сменить обстановку извечной осени этого месте. А подвал — как наступающая зима. Чара не любит зиму, но она ей куда привычнее. — Разве тебе не интересно, какое оно? Какие там монстры? Чара отрывает чашечку цветка из вазы на столе, беспокойно мнет его в своих руках и Азриэль видит: она сама не понимает, интересно ей или нет. — Но вернуться я не смогу? — Не сможешь. Верно, он закрыл Руины. Оторвал их от и без того маленького мира монстра, присвоил себе и не жалеет. Здешние отшельники по старчески ворчат, что им плевать, но чем бы королевское дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Каждый раз слыша это, он поджимает губы в тонкую полоску, не видную под белой шерстью — да, это и правда был детский поступок. Если кто-то уйдет из Руин — не сможет вернуться. Азриэль никого не держит. Азриэль никого не принимает обратно. — Я не хочу оставлять Азриэля одного, — монстр дергается, поднимая удивленный взгляд на Чару. Та хмурится, насупив нос. — Мое место рядом с Азриэлем. Монстр откинулся на спинку стула, взлохматив шерсть на голове. Почувствовав укол вины, он перевел взгляд на слегка подрагивающие плечи, и громко вздохнул. Большая, но ужасно теплая и мягкая лапа, большей даже ее головы, оказалось неожиданностью для Чары. Но она принесла небольшое успокоение в ее небольшой шторм на сердце.***
Девятьсот шестая отметка: люди очень быстро растут. Кто бы мог подумать. Мама всегда шутила, что чужие дети растут очень быстро, но Чара и в правду выросла довольно быстро. Всего пару лет назад она была тощей девочкой, не крупнее пятилетних монстрят… Сейчас она стала выше, лицо уже и бледнее, но алые глаза все так же задорно блестят. И детский свитер Азриэля ей все так же большой — буквально висит как вязаное платье, которое она подвязывает атласной лентой, чтобы это не выглядело совсем неуклюже. — Все люди растут так быстро? — Азриэль размешивает в чашке чай из золотых цветов, когда Чара тихо шипит себе под нос, откусив немного пирога. — Осторожнее. Сколько можно забывать, что даже от моего огня пирог первое время горячий? Девушка фыркнула, но в следующий раз, перед тем как укусить, подула. — Все. Хотя я, можно сказать, развиваюсь с небольшой задержкой, — Азриэль закрутил чашку между пальцев, недовольно цыкнув. Развитие — оно напрямую зависит от того, как за ребенком ухаживают. И пусть сейчас он пытается ей дать все, что может, первые… Десять? Вроде бы ей было десять, когда она сюда упала… Первые десять лет она росла вдали от его глаз. Он не знает, что за условия были в ее доме, но догадывается, что не самые лучшие. И это раздражает, черт возьми. — Но мне только шестнадцать. Я еще расту. Не стоит беспокоиться. Чара тормошит мягкую шерсть на руке Дриимурра — банально не может дотянуться до макушки. Люди такие маленькие, что смотря на Чару на фоне таких огромных вещей в доме, кажется, словно она — маленькая дюймовочка. Да, ей это подходит. Чара ведь любит цветы. Особенно лютики, которые с таким трепетом она растит в самом начале Руин. — Ага, но ты такой карлик, что тебя может задавить любой монстрик тринадцати лет… Ай! Чара отплевывается от шерсти, пальцами вытаскивая белые волоски, и смотри недовольно-недовольно, почти осуждающе. Этот человек вообще любит покусаться, особенно когда недоволен. — Будто я виновата, что я человек! Они оба замирают. Чара смотрит немного испуганно, поджимает губы в тонкую полоску под недоуменным взглядом монстра, после чего резко отворачивается. Азриэль не успевает ничего сказать, как она бормочет, что не голодна, и уходит. Из дома. Скорее всего пошла к лютиковому полю — оно всегда успокаивает ее. Будто я виновата, что я человек. Что это значит?***
Азриэль не подвластен времени. Чара понимает это достаточно четко. Ей совсем недавно исполнилось двадцать три, и она — все еще маленькая девочка на фоне огромного белоснежного монстра. Он гладит ее по голове, как тринадцать лет назад, залечивает раны, готовит с минимальным процентом магии — все же, еда монстров отличается от человеческой, и, как оказалось, при злоупотреблении людей просто выворачивает. Они узнали об этом спустя полтора года — это и было лимитом Чары. Азриэль видит в ней ребенка, которому когда-то помог. Видит представителя людей, о которых он ничего не знает. Видит… Много кого он видит в ее лице. Она играет много ролей, но самая тяжелая… — Я люблю тебя. У нее голос не дрожит. Он спокоен. И она тоже — спокойна. Она говорит это как нечто между сегодня на Поверхности довольно хорошая погодка и Аззи, пауки опять бегают за монстрами, надеясь продать свою выпичку, а еще недалеко ушло от Приходил Напстаблук с новостями, похоже у монстров небольшое перенаселение народа. Азриэль даже не смотрит на нее — как поливал лютики, что заросли почти все пространство в самом начале Руин, так и поливает дальше. Даже напевает себе какую-то мелодию под нос. Похоже, эта та, что раздается из ее кулона-шкатулки. Неужели она так ему нравится? — Я тоже, Чара. Ты часть моей семьи. — Угу. …«семья», та, что она не может сорвать с себя. Никогда. Только ради него она ее не снимет.***
У Чары лицо покрывается морщинами. Они совсем маленькие, почти незаметные. Маленькие негодники прячутся, пока человек не улыбнется — в такие моменты алые глаза похожи на щелочки, около которых собираются небольшие сеточки. Чара говорит, что подобное есть у людей, что часто-часто улыбаются. Улыбка — признак счастья. А Чара с ним счастлива. Честно-честно. Ее тело все такое же маленькое, ее задавит любой монстренок тринадцати лет, лицо — бледное, но покрытое мягким румянцем. Щеки забавно краснеют, когда его руки обхватывают ее лицо, поэтому Дриимурру нравится делать именно тогда, когда она того не ожидает. И в один прекрасный день к ним падает человек. Ребенок. Оборванец с загорелой кожей, с отвагой в глазах, рыжие волосы похожи на огонь. Чара приводит к ним домой, но испуганно вскрикивает, когда десятилетний мальчик нападает на него. Азриэль даже не защищался — только отошел в сторону, а мальчик неуклюже клюнул носом в кресло. Азриэлю, честно, не было страшно… Пока он не увидел глаза Чары. Темно-алые, похожие на кровь, сейчас горели самым ярким оттенком красного цвета. С т о п. Азриэль не смог ничего сделать: мальчишка был буквально выставлен на порог в Сноудин. — И что… Сейчас было? — Азриэль сверлил взглядом фиолетовую, как и все Руины, дверь. Ребенок явно не такой реакции ожидал от Чары, даже сейчас — он кричал, стучась в дверь Руин. — Наглая жертва. Азриэль вздрагивает, неприятно морщится. Ему все еще противно от воспоминаний о первых годах их совместного проживания: нелегко, знаете, вытравить из упрямицы повадки жертвы, которые взращивали целых десять лет. Но с того времени прошло… — Двадцать пять лет, — внезапно продолжает человек, сжимая руки в кулаки. — Они говорили, что будут скидывать жертву раз в двадцать пять лет, — Чара обхватывает голову своими ладошками, устремляя почти безумный взгляд в пол. Она немного дрожит, проклиная себя: как! Как она могла такое забыть..! — Они скидывают сюда самого юродивого ребенка раз в поколение… Отбросив предрассудки, Азриэль встает перед Чарой на колени, обнимая так сильно, чтобы не навредить. Глаза застилают предательские слезы и тонкие пальцы болезненно впиваются в белоснежную шерсть. Она не сможет, о Боже, нет, она не сможет его защитить от подобных «жертв». Азриэль ведь такой простодушный, мягкий и добрый, он не сможет, о Боже, не сможет ответить им атакой на атаку… Чара не монстр, над ней время подвластно, она медленно умирает каждый день, каждую секунду, с каждым лишним вздохом из легких. Она человек, и ненавидит себя за это больше всего на свете.***
Второе дитя, что застала Чара, оказалась девочкой. Ей было едва ли семь лет, но наряд уже о многом говорил. Насыщенно-синяя пачка, пуанты, и аккуратный пучок волнистых волос. Чара вышла встречать нового жителя впереди Азриэля, так, что даже при всем желании девочка не могла бы навредить монстру, не попав по ней. Но это опасение оказалось столь напрасным, что Чара едва сдержала разочарованного вздоха. Этого дитя будет выставить не так просто из Руин. Несколько дней, проведенные ребенком здесь, показались Чаре невообразимо долгими. Словно на стрелки часов внезапно налили целую тонну меда. Азриэль был увлечен — даже слишком — новым посетителем и собеседником, что иногда даже забывал про нее. Конечно он раскаивался, но все же… Обидно. Неприятные чувства кололи сердце. Благо хоть, девочка не решила здесь остаться навсегда, попросившись домой буквально спустя четыре дня. Умная девочка.***
Фриск неуклюже спотыкается о камень, почти вылетая на лютиковое поле под ярким, солнечным светом. Он забавно машет руками, пытаясь вернуть себе равновесие, но не падает лишь благодаря удачно подвернувшейся колонне. Мальчик потирает лицо, и так почти полностью обклеенное пластырями, после чего наконец-то обращает внимание на монстра. Азриэль выделяется на золотистом фоне бело-фиолетовым пятном. Огромным пятном, которого хочешь — не хочешь, а невозможно не заметить. Пусть Фриск прожил с Азриэлем не так уж и долго, подгоняемый в долгое путешествие раздраженным призраком за спиной, но успел заметить: Азриэль дорожил этим местом намного сильнее, тщательно следил, чтобы даже поломанные цветы выздоровели и смогли снова зацвести. До ушей дошел тихий мотив, немного скрипучий, но довольно трогательный. Фриск прищурился, замечая, что звук шел от небольшого кулона в виде сердца, которого Дриимурр никогда не снимал. Так, все это время она была музыкальной шкатулкой? Вау. А ведь выглядит довольно старой. — Как ты сюда попал? — Меня впустил Вегетоид, — Фриск подходит поближе, склоняясь над монстром. Его тень падает на лицо Азриэля, и тот щурит глаза, вглядываясь в малоэмоциональное лицо последнего дитя. — Барьер пал. — Я чувствую, — Азриэль пустил мягкий смешок, после чего поднял руку и легко потрепал Фриска по непослушным волосам. Мальчик тут же выпрямился, ощущая на спине недовольный взгляд, от которого по спине скатился холодный пот. — Но зачем ты вернулся, Фриск? Фриск бы сам хотел знать, зачем вернулся сюда. Не смог смотреть на грустное лицо… Родителей, которые не знали, куда пропал их родной сын. Фриск не обещал, что вернет его Ториэль и Азгору, но надеялся, что это сможет сойти за причину. — Мам… Миссис Ториэль надеется, что ты вернешься. Она и мистер Азгор собираются переехать на Поверхность. Азриэль, ты ведь пойдешь с нами? Фриск ведет плечами, когда чувствует, как даже сквозь свитер чужие пальцы впиваются в кожу. Над ухом слышно чужое шипение — злое, недовольное, от которого кровь стынет в жилах. — Фриск, ты шутишь, правда? — Азриэль смеется, хоть и понимает: нет, не шутит. — Я не могу покинуть Руины. Кто-то должен позаботиться о цветах, понимаешь? Фриск кивает, хотя если быть честным: он совсем не понимает ответа. Но чужие пальцы исчезают с его плеч. Мальчик неловко мнется около монстра, после чего дергает головой и уходит, только на границе света и полутьмы замечая: Чара не идет за ним, мягко устроившись рядом с монстром. Алые глаза опасно сверкают даже на таком расстоянии. — Кто-то должен позаботиться о горе-садовнике, Фриск. Проваливай отсюда без нас, Фриск. Мальчик дергается от мнимой угрозы маленькой, едва ли не младше него, девочки, но все равно поспешно уходит. Чара переводит потеплевший взгляд на медленно впадающего в дрему монстра, невесомо проводя маленькими пальцами по белой шерсти. Место Чары только рядом с Азриэлем.