Полюбить

– Выдался плохой день? Я вздрагиваю, от неожиданности роняя из слабых пальцев сигарету на холодную поверхность крыши. Потом оборачиваюсь. На другом конце стоит плохо различимый в сумерках человеческий силуэт. И хотя я не могу видеть черт его лица, но знаю, этот человек – не кто иной, как ты. Только ты мог найти меня здесь в такое время. Хотя ещё и не настолько поздно, чтобы начинать беспокоиться. – Ты же бросил? – интонация в вопросе просящая. Это выводит из себя. Ты делаешь пару медленных шагов в мою сторону. Смотрю на твои медленные и осторожные движения. Идёшь, словно боишься, что я вот-вот вскачу и сигану вниз. Неплохой вариант, но опрометчивый, пожалуй. – Бросил, – я не узнаю сам свой голос, больно хриплый и какой-то задушенный, точно меня лишили на пару минут кислорода. – Так, что делаешь, а? – ты подходишь совсем близко, останавливаешься в метре от меня и опускаешься на корточки, опираясь о колени локтями. Я не отвечаю. А что тут ответить? Я в дерьме. Это, знаете ли, удручает. Зато замечаю, что одет ты больно прохладно, а значит, скорее всего, собирался в спешке. И я почти уверен, что ты на мои поиски был послан. Наверняка, моей сестрой. – Жень, – хмуришься и наклоняешь голову, заглядывая мне, уставшему от жизни, прямо в глаза. – Думаю вряд ли кому-то станет понятно, что мучает тебя, если ты вот так сбегаешь. – Блядь, Олег, – раздражённо сиплю я, устало сжимая пальцами переносицу. – Я, быть может, и блядь, но хотя бы пытаюсь вывести тебя на общение. Точно сестра. Это её любимые слова, обращенные ко мне через ни в чем не виноватого Олега. – От меня такой просьбы не поступало. Общения с людьми мне хватает. – Прости, не могу сидеть в стороне, когда... – ты выразительно дёргаешь плечами, но потом вдруг выдыхаешь рвано и потираешь пальцами виски, опуская на мгновение дрожащие ресницы. – Голова? – я знал от немногочисленных общих друзей, что ты плохо спишь последнюю неделю из-за жуткой головной боли. Вообще, сколько я с тобой был знаком, ты никогда не выходил из дома без блистера таблеток, пил часто, но критичным твоё состояние назвать было нельзя. А сейчас почему-то стало хуже. Обострение, наверное. – Ничего, – ты отмахиваешься, но я по взгляду могу определить, что у тебя сейчас перед глазами пляшут цветные звёздочки. И хорошим знаком это не является. «Так бывает», – говорил ты всякий раз, когда я не скрывал своё беспокойство. – Где таблетки? – мой вопрос прозвучал грубее, чем было задумано. – Закончились, не успел купить ещё. Хотел, но, – ты все-таки садишься на влажную поверхность крыши и склоняешь голову к груди, пережидая болезненное ощущение. – Тебя искал. – Не делай из меня виноватого. За своим состоянием нужно следить, – я приподнимаюсь, подвигаясь в твою сторону и, быстро отряхнув ладони, тянусь к тебе и, осторожно касаясь подушечками пальцев шеи, шепчу: – Подними немного голову. Ты сначала непонятливо смотришь, но под моим тяжёлым взглядом сдаешься, послушно выполняешь просьбу, и я принимаюсь выполнять задуманное: делать тебе массаж шеи и головы. Раньше это хорошо помогало. Когда мы жили вместе. Теперь же я надеюсь, что тебе будет хоть немного лучше. Легонько надавливая, я разминаю твою шею, невольно вспоминая, как поздними вечерами искал видеоуроки, в надежде, что хоть какой-то из просмотренных окажется на практике действенным. Ты в это время спал, пристроившись головой у меня на коленях. Говорил, что так спокойнее. Наверное, так оно и было. Наши отношения назвать идеальными нельзя было. Во многом мои с тобой вкусы расходились, на почве чего часто происходили нехилые «семейные» разборки. Ты не любил соленую еду, в то время как я ничего не ел без соли. Ты носил яркую одежду, в моем же гардеробе присутствовали исключительно чёрные и серые вещи. Ты смотрел по многу раз одни и те же комедии – я читал больше книги и только по твоей инициативе купил в квартиру телевизор. Который ни разу не был включен, после того, как ты съехал. Дольше всего боролись с тем, что я курил. Курил давно и бросать не собирался. Ты убедил, что жизнь без табака будет лучше для нас обоих. После десятка скандалов конечно. «Ты не будешь портить свое здоровье, а я – задыхаться от сигаретного дыма». Эти твои слова не представляли из себя никакой мотивационной речи, но почему-то оказались доходчивее любого крика. И я согласился. Прошёл, казалось, через девять кругов ада, но справился. Тебе восемнадцать. Мне двадцать четыре. Разница не чувствовалась совсем. После знакомства – оно произошло весьма случайно: попали в одну больницу, оба с ломаными конечностями – встречаться мы стали через месяц. Жить вместе – через два. Спешка была главным аргументом, когда я почти прямым текстом попросил тебя собрать вещи. И это все после того, как я сам лично сказал тебе, что никогда не брошу. Ты тогда поверил, разругавшись после признания в том, что их сын «пидор», со всеми родственниками. А ушёл совершенно спокойно, сказав просто: «Я чувствовал, что так будет». И ведь за все время нашей совместной жизни ты ни разу не жаловался на недостаток внимания, на чрезмерное проявление ревности с моей стороны. На крики в конце концов. Дело ведь было вовсе не в спешке. Дело было в злости. Меня выводили из себя любые мелочи, которые, казалось, и раздражать не могут. Страшным в этой ситуации было то, что я ничего не мог с собой поделать. И боялся сделать тебе больно. А в итоге просто выгнал. Так я сломал тебе жизнь. Пытался помочь потом, но ты говорил, что все в порядке. – Полегче? – аккуратно убираю ладони, последний раз пропустив пальцы через отросшие кудрявые волосы. – Немного, – сглатываешь и поднимаешь на меня глаза. Во взгляде усталость и не нашедшая выход горечь. Ты вряд ли делился с кем-то накопившимися эмоциями. Чувство вины грузом ложится только сильнее. Отодвигаюсь, нашаривая на покрытии зажигалку. Поднимаю её, тут же засовывая во внутренний карман куртки, и встаю сам. Ты же сидишь неподвижно. – Олег, идём, – я подхожу к тебе и протягиваю руку. Вцепляешься в неё с силой, и я тут же чувствую, какие холодные у тебя ладони. Значит ты, придурок, все-таки замёрз. Ну, молодец. Медленно спускаемся по лестнице на твёрдую землю. По дороге боковым зрением наблюдаю за тобой, чтобы не дать шанс навернуться. Внизу какой-либо диалог завести у нас так и не выходит, поэтому я молчу, борясь с желанием снова закурить. – Мы не виделись месяц, – неизвестно к чему говоришь едва слышно, обхватывая себя за плечи. – Я скучал. «Скучал». – Что тебе про меня сказали? – делаю вид, что не расслышал твоих слов, но в груди у меня болезненно екает сердце. – Только, что ты стал раздражительный, – хрустишь запястьями и прячешь руки в карманы. – С людьми общаешься не очень много. – Я и раньше не любил социум, – фыркаю небрежно, но тут же жалею, потому что вижу, как ты сжимаешься. – Мне общество людей, скорее, чуждо. Молчишь в ответ, ловлю в сумраке через ткань карманов очертания твоих ладоней, сжатых в кулаки. И почти сразу же понимаю, что не хочу видеть тебя таким зажатым. Хочу взять твои руки в свои и целовать, целовать, как тогда было... Тут же ругаю себя за такие мысли, а ты только вновь хмуришься, не размыкая губ. – Прощаемся? – поднимаю вверх левую бровь, изображая высшую степень безразличия, и ты вроде собираешься ответить, но вдруг тебя прошибает дрожь. Плечом прижимаешься к кирпичной стене дома и опускаешь низко-низко голову, сгибаясь в животе. Так, что я вижу твои чуть выпирающие лопатки. Неужели ты ещё и похудел? Идиот. Осторожно беру тебя за плечо, несильно встряхиваю, заставляя поднять взгляд. С трудом выпрямляешься, смотришь на меня. Глаза у тебя больные, лихорадочно блестящие. – Я... Мне бы домой, – шепчешь сбивчиво, и я вдруг понимаю, что тебя откровенно трясёт. Обдает неприятным чувством вины, будто я собственноручно довёл тебя до этого. – Проводишь... До остановки? Пытаешься оторваться от опоры, но почти сразу теряешь равновесие, падаешь вперёд, инстинктивно цепляясь за мою одежду. Ноги тебя подводят. Через мгновение я уже чувствую, как ты часто и горячо дышишь мне в грудь. – С ума сошёл? – выходит неожиданно громко. Ощущаю твоё напряжение, смягчаюсь, легко оглаживаю плечи. – Мы идём ко мне. – А таблетки? – спрашиваешь хрипло, тяжело выдавливая слова. – У меня дома есть таблетки, – кладу твою руку себе на плечо и обхватываю тебя за талию. В ответ ты только бормочешь что-то, слабо сопротивляясь, но я уже не слушаю. Просто тяну тебя за собой и надеюсь, что ты не потеряешь сознание раньше, чем мы окажемся в... квартире. В моей квартире. От здания, на крыше которого я безрезультатно предавался самоуничижению, до моего жилища дойти можно было бы минут за пять. Мы шли пятнадцать, останавливаясь почти через каждый шаг, чтобы ты мог набрать воздуха в лёгкие. Подышать. – Давай, – заталкиваю тебя в квартиру вперёд себя, но все ещё придерживаю за плечо, чтобы не дать упасть. После захожу сам. Закрываю дверь. Усаживаю твоё безвольное тело на табуретку, которая по какой-то причине стоит именно в прихожей. Стягиваешь ботинки, цепляясь носками за задники. Пытаешься подняться на ноги, опираясь о стену. Удаётся со второго раза. Помогаю тебе снять куртку. Ты остаёшься в одной мешковатой футболке и джинсах, которые как-то нехорошо висят на узких бедрах. Вздыхаю, думая, что съестного осталось в холодильнике после моего недавнего обеда с сестрой. Тебя необходимо накормить. – Дуй на диван, – едва ощутимо подталкиваю тебя к открытой двери в комнату, благодаря небо, что мне хватило ума убраться вчера вечером. Плетешься в указанном мною направлении. Вижу из коридора, как ты, щурясь, оглядываешь комнату, прежде, чем сесть на краешек дивана. Видимо, вспоминаешь проведённое здесь время. Потом откидываешь голову на спинку, устало прикрывая глаза, и, приложив пальцы к вискам, несильно надавливаешь. Не знаю, чем это помогает, но со своими советами не лезу. Иду на кухню. Думаю о том, что надо скорее найти те таблетки, которые оставил у меня. А я не вернул. Раньше домашняя аптечка, за исключением твоих припасов, вечно пустовала. Упаковка находится быстро. Я обычно не убираю далеко от глаз... Такие вещи. Мало ли что. Вынимаю блистер, тянусь вверх к шкафчику, открываю и достаю прозрачный стакан. Наливаю воду. Думать трезво и рационально не получается, действую на автомате, потому что все ещё не осознаю, что ты снова у меня дома. Что ты снова у нас дома. Вдруг из комнаты, куда я проводил тебя, доносится сиплое: «Жень». Дыхание перехватывает. – Что такое? – кричу, повернув голову. Ответа нет. Беру в руки стакан и таблетки и отправляюсь в гостиную. Застаю тебя всё в том же положении, подхожу ближе и замечаю, что правая рука у тебя плотно прижата к носу. Почему-то начинаю волноваться, хотя явных причин пока не появилось. – Жень, – говоришь уже тише. А потом отстраняешь ладонь, и я тут же вижу кровавые подтеки над верхней губой. Ладонь у тебя тоже вся замазана красным. – Давай, в ванной умоешься, – ставлю принесенное на стол и помогаю тебе подняться на ноги. Стискиваешь моё плечо свободной рукой, но держишься на ногах уже увереннее. Или тебе лучше, или ты терпишь. Или... От одной мысли об этом волной накрывает мерзкое чувство вины, поэтому я стараюсь не думать. Открываю дверь в ванную комнату, щелкаю выключателем. Смотрю, как ты становишься у раковины, наклоняешься и открываешь кран. Сквозь футболку на спине прослеживаются острые позвонки, и мне рефлекторно хочется дёрнуть тебя за плечи и просто обнять. Почувствовать твоё тепло. С трудом останавливаю себя, продолжая просто наблюдать. В слив вода стекает розовая.  – Глупость, конечно, но здесь мне стало легче. В квартире, – как-то вымученно усмехаешься, вытирая руки о полотенце. Черт, давно было нужно повесить чистое. Убираясь, я и забыл, что у меня есть ванная. Уголок губы дергается вверх. Озвучиваешь мои мысли? Стараюсь заглушить мешающую стыдливость. – Идём, – кладу ладонь на твоё на плечо и первый делаю шаг. Ты садишься на диван и быстро выпиваешь переданное мною лекарство, но стакан из рук не выпускаешь, а я не силюсь забирать. Сажусь на стул в углу, опираю подбородок о сложенные ладони. Наблюдение за тобой заставляет что-то внутри всколыхнуться, но даже заговорить с тобой просто я не могу. – Как голова? – дежурный вопрос с моих уст срывается непроизвольно, когда молчание уже начинает довольно сильно напрягать. – Нормально, – пожимаешь плечами, точно ответ должен быть очевиден. Наверное. Снова молчание. Молчание, понятное нам обоим, потому что сейчас между нами может завязаться разговор на одну лишь тему. Тогда придётся объяснять друг другу «как» и «почему», а этого не хочется ни тебе, ни мне. – Хочешь есть? – вспоминаю, что вообще-то собирался тебя накормить. Мотаешь головой, хотя мне почему-то кажется, что это не совсем правда. Не хочешь меня обременять. Глупый. – Можно вызвать такси, – говоришь вдруг несмело, крепче сжимая стакан в пальцах. – Я займу у тебя. Потом отдам. С собой денег нет. – Куда это? – хмурюсь, смотря, как ты с силой кусаешь губы. На меня ты не оборачиваешься, сверлишь взглядом выключенный телевизор. Неловким движением убираешь волосы со лба, и я замечаю, что твои пальцы мелко подрагивают. – Домой, – прежде, чем сказать это, делаешь вдох. – Тебе не стоит оставлять меня на ночь. Прикрываешь глаза. Длинные ресницы отбрасывают красивые тени. Я ещё и поэтому так любил наблюдать за спящим тобой. – Может быть, я хочу тебя оставить, – говорю строго, но ты вдруг дергаешься. – Может, я, блядь, не хочу тут оставаться?! – почти кричишь, но голос ожидаемо срывается. Вздрагиваю, хочу сказать, но ты продолжаешь, шепчешь совсем тихо: – Я ведь люблю тебя, придурок. Больше жизни люблю... И самое гадкое, что ты... Ты это знаешь. Горло неприятно сдавливает. Я готов убить тебя. Потому что ты чертовски прав. – Знаю, – меня хватает на одно короткое слово. Эгоист. – Жень, – у тебя в голосе слезы. – Я... – Не нужно, – обрываю резко. Не могу слушать. От твоих слов почти физически больно. Киваешь коротко, а потом отворачиваешься, сгибаясь пополам, и зажимаешь рот свободной ладонью. А я так и сижу, замерев, смотрю, как твоё тело одолевает сильная дрожь. Нет сомнений, ты плачешь. Беззвучно всхлипываешь, крючась так, что кажется вот-вот сломаешься. Смотреть на тебя такого страшно, но я продолжаю сидеть, не шевелясь. Нужно... Успокоить? А как... Мне доводилось видеть твои слезы всего раз, после тяжёлого разговора с родителями. Но тогда все было легко объяснимо, мне оставалось только быть рядом и глубоко внутри ненавидеть этих жестоких людей, а теперь оставалось ненавидеть лишь самого себя... Нужно подойти. – Олег, пожалуйста, ну, чего ты? – встаю, иду к тебе, сажусь рядом. Забираю у тебя пустой стакан, ставлю на пол. Ты никак не реагируешь, и я решаюсь наклониться ближе и осторожно кладу ладони на твои вздрагивающие плечи. – Эй, ну, посмотри на меня, а? – дёргаю тебя вверх, но ты упираешься слабо, а потом выскальзываешь из моего подобия объятий и встаёшь с дивана. – Я сейчас... Сейчас успокоюсь, – хрипишь, утирая сжатыми кулачками бесконтрольные слезы. Ты делаешь шаг и едва не падаешь, а я не могу оторваться. Блядь. Да что такое. Смотрю тебе в спину, ты почти на ощупь идёшь к ванной, больше не сдерживая натужных всхлипов. Но на выходе вдруг запинаешься о валяющуюся на полу маленькую сумку. Прижимаешься плечом к косяку и съезжаешь на пол, ударяясь о покрытие коленями. Обхватываешь живот, сгибаясь пополам. Я вскакиваю, тело вдруг прохватывает необъяснимая паника, расползаясь странной слабостью по рукам и ногам, не нахожу для страха ни одной адекватной причины. Хочу броситься, но почему-то так и стою на месте. – Олег... – зову неловко, привлекая твоё внимание. «Вставай же, ну, Олег». – Прости, – говоришь вдруг. – Я уйду. Я обещаю, я уйду. Вдруг в голове что-то щёлкает. Невидимый выключатель. И я в одно мгновение оказываюсь рядом с тобой на коленях. Перехватываю прижатые к лицу ладони, наклоняюсь, невесомо целуя в лоб. В ответ ты только мотаешь головой, но я снова целую чуть ниже, в бровь. Голос, кажется, совести внутри почти кричит: «У него кроме тебя никого нет». Сгребаю тебя, трясущегося, в охапку, а потом чувствую, что ты и сам ко мне жмёшься. Неуверенно, боязливо, будто боишься, что оттолкну. – Жень, – вдыхаешь хрипло, жмурясь. И я чувствую, внутри расползается отягощающее чувство вины. – Прости, ты прости меня, маленький, – забрасываю твои руки на плечи и крепко обнимаю, заставляя уткнуться в плечо. – Родной мой, Олеженька... Ласковые слова сыпятся нескончаемым потоком. Чувствую, как одиноко по щеке ползёт тёплая прозрачная капля. Плевать. – Олег, слышишь? – спрашиваю чуть погодя, когда спадают грузом оковы, держащие все это время меня на расстоянии. Киваешь оживленно, насколько это возможно в твоём положении. – Оставайся со мной. Не бойся. Пожалуйста, только не бойся. Я люблю тебя, слышишь? Люблю. Замолкаю, заново вдыхая, но говорить больше нет сил. Хочу просто обнимать тебя. Ещё крепче. Ещё сильнее. Подольше быть рядом. – Отнесу тебя на диван, – шепчу на ухо, а потом легко подхватываю тебя на руки. А ты сцепляешь руки за шеей, тычась мою шею. На разложенном диване тесно нам бывало лишь бурными ночами, но тогда мы перебирались на любые другие поверхности, где демонстрировали друг другу искусное владение языком тела. Пока я раскладывал диван, искал тебе сменную одежду и приносил ещё стакан воды, мы не сказали друг другу ни слова, за исключением вынужденных «возьми» и «спасибо». И вот теперь мы рядом. Спустя целый месяц, равный в нашем случае целой вечности мучений, я лежу с тобой рядом, стискивая ладони. Ты почти согрелся под тёплым одеялом, которое я достал. Наконец-то. Не в такие ли моменты человек должен понимать всю прелесть мелочей жизни? Таких, как возможность просто взять за руку посмотреть в глаза. Да, первое время будет неловко. Да, будет трудно свыкнуться, но... – Но я тебя никуда не пущу, – говорю вдруг и смущаюсь сразу же. – А? – испуганно распахиваешь глаза. Черт, я тебя разбудил? – Ничего, спи, солнце, – глажу тебя одной рукой по растрепанным отросшим волосам. – Сходим к парикмахеру на неделе. Оброс совсем. – Ага, – отвечаешь тихо, а потом добавляешь, совсем не так, как пару часов назад, словно ломая все преграды, вставшие между нами: – Я тебя люблю.