***
Чёрный пакет то и дело позвякивает, не скрывая своё содержимое, пока Дэку пытается пропихнуться сквозь толпу прохожих, изредка ощущая на себе мимолётные прикосновения чужих ладоней. И почему-то именно сейчас ему не плевать на них. Сейчас от касаний посторонних людей лишь тошно, настолько, что хочется как можно скорее спрятаться в своём мнимом убежище. Возможно, даже напиться до забвения, а это Изуку умеет как нельзя лучше. Дэку резко заворачивает за угол и так же резко останавливается. Его моментально приковывает к асфальту незримыми цепями, стоило бросить взгляд на крыльцо борделя, где что-то выясняла группа мужчин. Их чёрные, местами кожаные одежды с переливающимися яркой подсветкой вставками различных цветов не намекают, а прямо говорят о принадлежности этой компании к одной из самых опасных преступных группировок в городе, если не в стране. Разумеется, люди, имеющие проблемы с законом, не являются редкостью в их заведении, но при виде баронов преступного мира поджилки против воли трясутся. Особенно у Мидории, у которого имеются давние счета с «Подрывниками». Которые, как он думал до сего момента, уже остались в прошлом. Банда пытается допросить одну из проституток, хотя похоже, что разговаривает с ней в основном только один из них. Изуку не видит его за другими, но уверен, что знает, кто это может быть. Он со всей осторожностью опускается на корточки и прячется за углом, краем глаза подглядывая, а подслушать разговор никак не выходит из-за оглушительного гула улицы. Было бы действительно странно жить себе спокойно и так же спокойно работать всё в том же месте, прекрасно помня, что натворил в недалёком прошлом. Было бы странно отрицать, что по его душу придут, рано или поздно. Такого, как он, Дэку, запросто можно отправить на тот свет, и всем будет плевать. Все будут по-прежнему заняты проблемами выживания в современном мире, никому нет дела до очередной убитой проститутки. Эту суровую правду Изуку повторяет каждое утро и каждую ночь, словно мантру, судорожно хватаясь при этом за пистолет под подушкой, как за спасательный круг. Сейчас же он чувствует себя загнанной в угол крысой. В борделе его, как ни странно, уважали, но он уверен, что под таким давлением даже сидящая с ним в одной лодке работница расскажет, что Дэку не так давно отошёл по своим делам. Ему больше некуда деться, его единственный «дом» — публичный дом, и они это знают. Видимо, поэтому решают не дожидаться его прямо здесь и вскоре покидают крыльцо, оставляя там едва ли не трясущуюся в панике куртизанку одну. Изуку моментально напрягается, но с небывалым облегчением выдыхает, когда группа уходит в противоположную от него сторону. Всё тело потряхивает от страха, и парень окончательно оседает на грязный, пыльный асфальт, вжимаясь спиной в стену, в одной ладони по-прежнему стискивая ручку пакета до побелевших костяшек. Сердце стучит, будто после километрового забега, боль до искр из глаз пульсирует в районе часто вздымающейся груди, и свободная рука непроизвольно хватается за ткань шёлковой кофты на том же месте, словно это может помочь ослабить тиски грудной клетки. Но это не помогает. Когда наконец удаётся отдышаться, дёргаными руками парень выуживает из кармана своей короткой куртки пачку сигарет с зажигалкой и уже через секунду нервно закуривает, поджав колени к груди и обхватив их свободной рукой. Глаза потускнели, приобретая болотный оттенок, и теперь, не замечая растворяющийся сизый дым перед собой, расфокусированно смотрят в пустоту, пока их обладатель пытается составить хоть какой-то план отступления, но в голову ничего не приходит. Теперь он понимает, что окончательно стал марионеткой, управляемой этим проклятым борделем, — всего лишь расходный материал, за который никто не заступится, никто не вытащит из передряги. Нужный только для обслуживания клиентов. От этих мыслей становится невыносимо тошно — не таким образом он хотел закончить своё существование, совсем не таким. Если Мидория и хочет умереть, чтобы не переживать весь этот ужас, происходящий с его жизнью, с городом, со всем миром, то только не как беззащитный зверёк, постыдно растерзанный хищниками. Он должен был уйти с гордо поднятой головой и мыслью о том, что должен быть не здесь. Это не его время. Не его мир. На трясущихся ногах юноша поднимается, тушит остатки сигареты о стену и, не забыв прихватить пакет, плетётся к борделю. На крыльце вальяжно расположились две куртизанки, одной из которых оказалась неожиданно вернувшаяся без клиента под рукой Хиноко. Завидев его, девушки тут же встрепенулись, так и пожирая его своими взволнованными взглядами, на что он только хмыкает и переставляет негнущиеся ноги по ступенькам, представая перед ними во всём своём потрёпанном виде. — И как это понимать, Дэку? — сразу же возмущённо вполголоса начинает та, что сидит за столиком справа от Изуку, — А если начальство узнает, что ты перешёл дорогу этим головорезам? Не успевает парень вздохнуть, как Хиноко, с довольной ухмылкой устроившаяся на диванчике слева, язвительно подхватывает: — Похоже, я всё-таки была права. — Да заткнись уже, — с совсем поникшим видом огрызается Мидория, игнорируя смешки девушки, и обращается к первой, не настолько легкомысленной, — Никто ничего не узнает, слышишь? Если только вы не сунете свои носики в чужое дело. Вам ведь не нужны такие проблемы, я прав? Так что я сам со всем разберусь, а вы держите размалёванные рты на замке, и всем будет хорошо. От такой пламенной речи девушки резко притихли, что только к лучшему. Он не хочет потратить ещё хоть минуту на то, чтобы распинаться перед ними, и надеется, что они и так всё прекрасно поняли. Ему самому уже осталось только додумать, что с ним сделают, если владелец заведения прознает об этом инциденте и о том, что предшествовал этому. Вернее, осталось решить, что из всех возможных вариантов будет самым ужасным — церемониться с ним явно не будут. Такие подставы не прощают. Изуку тянется к столику, за которым сидит первая девушка, и забирает кисэру вместе с подставкой, намереваясь хоть на какое-то время спрятаться от всего мира в своей комнате, но её резкий, холодный голос останавливает его. — Как думаешь, мы будем горевать, если потеряем тебя? Мгновение. Всего лишь на мгновение Мидория задумывается над её словами, но этого вполне достаточно, чтобы всё внутри него сжалось, вывернулось наизнанку и обратно, и стало так тошно от факта собственного существования, что было бы потрясающим везением и счастьем исчезнуть прямо здесь и сейчас. — Плевать, — громче, чем хотелось бы, бросает Изуку, уже спеша скрыться в тёмных коридорах борделя, освещённых только теми же отливающими фиолетовым лампами, из которых он выйдет к лестнице на второй этаж, а там уже без всяких раздражающих препятствий завалится в свою комнату, громко хлопнув дверью за собой. Подставка с трубкой дребезжит, когда с грохотом приземляется на прикроватную тумбочку. Сейчас плевать. Абсолютно. Его всё до одури бесит. — Плевать! Да кто вы такие, чтобы мне нужна была ваша жалость! Себя вон лучше пожалейте! — Изуку едва не срывается на крик, носясь по захламлённой его же вещами комнате в приступе необузданного гнева, — Мне не нужна ваша жалость… Чёрт!.. Резким, в сердцах сильным движением руки все склянки косметики сметаются с будуарного столика, что мирно стоит напротив широкой кровати, а омега с понурой головой упирается руками в чуть запачкавшуюся поверхность стола, тяжело дыша, и медленно поднимает взгляд, смотря прямо — в зеркало. Но не видит ничего, кроме искрящихся яростью изумрудных огоньков. Ему просто нужно убедиться, что всё это реально.Он не чувствует себя живым.
Он задыхается.Громкий треск.
Снаружи его не слышно из-за хорошей звукоизоляции. Зато Дэку прекрасно улавливает звуки, как быстро-быстро ударяются о стол капли крови. Открывать глаза нет ни сил, ни желания, но вскоре сделать это приходится, когда парень понимает, что ещё немного, и сплошная темнота полностью заполонит разум, унося его далеко отсюда. Хотя, это стало бы только плюсом… Перед ним некогда обычное зеркало. Теперь — покрытое бесконечными нитями трещин, а к центру всё ещё прижимается его кулак, сжатый до побелевших костяшек; кривые багровые полосы прочертили дорожки по предплечью правой руки, перекрывая собой разноцветные узоры на белоснежной коже, а удары капель, кажется, становятся всё громче. Безразличный взгляд падает на приличную лужу уже сворачивающейся крови на столике, и это безразличие как успокаивает, так и пугает. Осторожно разжав ладонь, омега отшатывается в сторону, тут же кривя лицо от мгновенно прострелившей боли. Теперь кровь потихоньку накрапывает на пол, стекая по подрагивающим тонким пальцам. Изуку, наконец придя в себя, осторожно подносит израненную ладонь ближе к лицу, придерживая локоть здоровой рукой, и осматривает не перестающие кровоточить порезы, в которых посверкивают мелкие осколки от зеркала. Быстро сморгнув выступившие слёзы, он быстро хватает первую попавшуюся тряпку, бывшую когда-то его одеждой, и туго заматывает ею ладонь, пуще прежнего морщась от болезненных ощущений, что причиняют оставшиеся внутри осколки, впившиеся в плоть ещё глубже. В панике соображая, что стоит предпринять, Мидория, весь взлохмаченный, будто чумной птенец, с видом до смерти перепуганного зверька топчется на месте. Все мысли смешиваются в кучу от вида разбитого, окровавленного зеркала, словно списанного с кадра из второсортного фильма ужасов. — Боже, что я натворил… Ладонь и часть предплечья не перестают нещадно ныть, отвлекая всё внимание на себя, и кое-как до него доползает воспоминание, что в одном из ящиков шкафа завалялась аптечка, которой он толком и не пользовался. Теряясь в пространстве, одной рукой, но Изуку всё же выуживает заветный коробок, после с некой обречённостью едва ли не падая на край аккуратно застеленной кровати. Парень разматывает уже пропитавшуюся кровью ткань и вновь внимательно осматривает руку — пришлось также искать пинцет в одной из брошенных ранее косметичек и, протерев его спиртом, поочерёдно вытаскивать осколки, из-за чего раны вновь начали кровоточить. Омега до скрипа стискивает зубы, стараясь не взвыть от всей этой боли. Его успокаивает мысль, что лучше уж боль физическая. Обработав порезы, Мидория с горем пополам перевязывает руку, жалобно вздыхает и падает спиной на кровать, стараясь не думать о том, в какой ужас он привёл свою комнату. В конце концов, глаза его закрываются, давая возможность сбежать из этого ада. Хотя бы на несколько часов.***
Снаружи становится шумно, и этот развесёлый гул заставляет веки вздрогнуть несколько раз, после чего грудная клетка высоко вздымается от тяжёлого вздоха. Глаза обречённо рассматривают пустой потолок, будто выискивая на нём причину отрываться от мягкой постели. И довольно быстро находят. Дэку, измученно кряхтя, приподнимается на локтях, стараясь лишний раз не беспокоить всё ещё пульсирующую глухой болью руку, и осматривается в практически полной темноте, которую разбавляют лишь отблески различных неоновых вывесок с улицы, пробивающиеся в помещение сквозь не зашторенные окна. После тревожного сна, восстановить который в памяти так и не удалось, настроение хуже некуда, потому приводить комнату в относительный порядок нет никакого желания, но выбора у омеги, как такового, и нет. Всё же, даже если сегодня он может отдохнуть от клиентов, то уже завтра отлынивать не получится. Задорно смеются с улицы. Почесав в задумчивости щёку, Мидория всё-таки поднимается, как можно медленнее и осторожнее (но даже это не спасает от лёгкого головокружения), и уже было направляется к двери балкона, чтобы выглянуть, но замирает прямо перед засохшей лужицей крови, что в темноте больше походит на бездонную дыру. Омега не пугается — только припоминает все последние события, которые складываются в один большой минус. «Как бы то ни было, а убираться придётся», — парень кивает, слегка рассеянно, сам себе и щёлкает выключателем. По периметру потолка зазвенели лампы, загораясь зелёным, местами переходящим в фиолетовый, светом. К сожалению, единственный источник света в комнате мало чем помогает, но это всё же лучше, чем ничего. В ванной также включается точно такое же освещение. Вновь взгляд изумрудных глаз привлекает отражение — на этот раз в зеркале уборной. Дэку с опаской осматривает потускневшее личико с потёкшим макияжем под глазами, на щеках, отчего обнародовалась целая россыпь веснушек. Чувствуя зарождающееся внутри презрение к увиденному, Изуку спешит умыться и вновь устремляет взгляд в отражение, откинув чуть намокшие болотно-зелёные завитки волос назад. — Прекрасно, ничего не изменилось. Только вместо косметики под глазами теперь ужасная тень, — омега раздражённо скалится на себя же, и в зеркале сверкнули блики от обнажившихся небольших клыков. Давно он не испытывал подобной ненависти к самому себе. Быть вернее, никогда не испытывал. Какая-то его часть уже готова сдаться перед возникшими обстоятельствами, безмолвно пасть напуганной жертвой, и эта природная слабость неимоверно злит. Бессилие и гордость без устали ведут свою войну внутри него, и поднимать белый флаг пока что ни одна из сторон не намерена. Наконец парень вспоминает, зачем вообще сюда зашёл — хватает тряпку из ящичка под раковиной, смачивает её и несёт в комнату, надеясь хоть немного избавиться от всего этого безобразия.***
Всевозможные запахи, неприятные и не совсем, уже давно являются неотъемлемой частью здешних улиц. К счастью, на территории борделя всегда, сколько «Дэку» помнит себя здесь, пахло завлекающе. Оно и понятно — мало кто захочет заглянуть на огонёк к красавицам, когда в помещении дурно пахнет, а острый нюх альф только усугублял бы ситуацию. Подобные размышления подталкивают к мыслям о том, насколько здесь отработана схема удовлетворения клиентов. Не оставалась без внимания каждая мелочь, что могла стать преградой для посетителей. Сейчас же подобных преград нет, что обеспечивает небывалую прибыль с заведения. Разумеется, куртизанкам также платят немалые суммы — всё же, публичный дом является элитным, что подразумевает в первую очередь лучших работниц. Устроиться сюда было не сказать что сложно. Гораздо сложнее оказалось задержаться здесь хотя бы на пару месяцев. Было непривычно. Мерзко, неприятно, отвращение к себе, казалось, достигало своего апогея. Но со временем Изуку переборол себя. Смирился с тем, что сам выбрал свой путь, и дороги назад уже нет. Одна добродушная куртизанка научила его искусству близости, а вечно хихикающая чему-то своему Хиноко поддерживала в нём дух соперничества. Сейчас же он думает, что без всей этой поддержки не справился бы со своей природой и не стал бы искусным любовником, равных которому ещё поискать придётся. Мидория в некоторой степени ценит естественность, потому практически не наносит макияж — только обязательные чёрно-красные стрелки и подкрашенные губы. Для альф, ищущих способ быстрого и приятного снятия напряжения, акцент на лице играет, как ни странно, далеко не последнюю роль. Изуку давно подметил для себя, что меньше всего пользовались популярностью проститутки с бледными, непримечательными мордашками, как и чересчур размалёванные, потому и по сей день старается выдерживать баланс. Но в этот вечер всё же решает немного выйти за установленные им же границы и красится чуть ярче, позволив себе замазать выступившие синяки под глазами и украсить веки оранжевыми, переходящими в лавандовый тенями, что отлично сочетается с узорами на его хрупком на первый взгляд теле. В этот вечер Изуку также решает принарядиться и дополняет образ лёгкой полупрозрачной шалью, которую держит на уровне локтей. В этот вечер у него есть все шансы поймать хороших клиентов, которые непременно будут тосковать, когда часы их обслуживания подойдут к концу. Положительные мысли помогают лёгкой, едва игривой улыбке расцвести, демонстрируя маленькие ямочки на украшенных веснушками щеках, а омега с приподнятым настроением в последний раз осматривает своё обиталище, приведённое в относительный порядок, бросает изучающий взгляд на зеркало, прикрытое лишней наволочкой, и выходит из комнаты, попадая в лёгкую дымку, заполнившую коридор. По пути Дэку заходит к одной из работниц, что любезно согласилась помочь ему с раной на руке. Вопрос «Что случилось?» прозвучал лишь один раз, да и на тот парень легко отмахнулся. Поэтому, больше ничего не спрашивая, не желая лезть омеге в душу, девушка ловко, на удивление уверенно обрабатывает порезы, после чего крепко перевязывает ладонь и запястье эластичным бинтом. Поблагодарив её, Изуку неспешно возвращается в полумрак коридора, спускается на первый этаж и перед самым выходом на крыльцо поворачивает налево — в арку, ведущую в их бар. Там уже вовсю играет музыка, которую некоторые посетители, очевидно, находясь уже давно в нетрезвом состоянии, пытаются перекричать. Мидория и не обратил бы внимания на какофонию звуков, вот только тяжёлые басы добираются до сознания с болезненной пульсацией в висках. Захотелось выпить. А когда взгляд останавливается на знакомой фигуре, соблазняюще кружащей вокруг пилона, это желание возрастает ещё в несколько раз. Но Хиноко, кажется, заметила парня первая, так как то и дело поглядывает через плечо на направляющегося к барной стойке парнишку, а потом и вовсе покидает своё место и подходит, похлопав при этом по плечу. Дэку оборачивается с едкой ухмылкой. — Иди лучше деньги зарабатывай, — омега даже не расстраивается, когда куртизанка подсаживается за соседний стул. — Я их хотя бы зарабатываю, в отличие от некоторых, — девушка, вполне довольная собой, с неким интересом осматривает лицо веснушчатого юноши, — А сам-то где пропал, кстати? Лицо Изуку искажается в недоумении. Он под пристальным взглядом Хиноко активирует браслет и в первые мгновения пугается, видя следующее по календарю число, но тут же приходит в себя, когда видит, что время показывает только пять минут первого ночи. Значит, он проспал только половину дня и вечер, а не больше суток, как показалось изначально. — Дремал у себя. — А по виду и не скажешь, — девушка с ухмылкой подставляет под щёку кулачок, облокотившись о стойку, — Как будто всё это время марафет наводил. — Не совсем… — шёпотом отвечает Мидория, отвернувшись от Хиноко, но та и не замечает, устремив всё своё внимание на бармена, которому тут же озвучивает заказ. — А ты что будешь? Куртизанка и не пила ещё за сегодняшний вечер, но уже навеселе, и каким-то неведомым образом её настрой передаётся и парню. Он загадочно улыбается и поворачивается к бармену. — Секс на пляже. — Ого-го. Хорошее настроение? — Хиноко в одобрительном жесте легонько пихает его в бок локтем. — Не то чтобы, — и тут Изуку даже как-то стушевался, — Как раз хочу его приподнять. Задумчиво хмыкнув, девушка оборачивается к залу, оценивающим взглядом осматривает, видимо, каждый уголок, после чего вновь смотрит на парнишку и загадочно подмигивает. — Сегодня к нам заглянуло много набитых кошельков. Шелест купюр должен поднять тебе настроение, — ей подают заказанный коктейль, на что получают благодарный кивок, — Ты ведь за этим выглянул в разгар ночи при параде, разве нет? И Дэку задумывается над её словами, не сразу заметив, что перед ним уже несколько минут как стоит бокал с его напитком. Хиноко между делом придвигает коктейль ближе к омеге, и тот наконец возвращается из размышлений по поводу правоты этой легкомысленной куртизанки. Она приподнимает бокал и задорно восклицает, провоцируя на тост: — Ваше удовольствие? Мидория расплывается в улыбке и, мигом подхватив свой коктейль, чокается с ней. — За Ваши деньги. Хихикая себе под нос, они одновременно делают несколько глотков. Девушка, заметив, что её бокал опустел, с тоской вздыхает и ещё некоторое время украдкой рассматривает парня. Изуку, разумеется, замечает это, но ничего против не имеет — пусть Хиноко порадуется, что смогла поднять ему настроение, а ведь это явление довольно редкое в их неопределённых отношениях. — Дэку, — названный с нескрываемым интересом оборачивается на непривычно серьёзный тон девушки, — Ты это… Прости, что говорила про тебя лишнего, — она осторожно делает паузу, — Нас несёт одним течением, так что знай — я на твоей стороне. Как и все мы. Никто не будет добровольно и, надеюсь, даже принудительно подставлять тебя. Мы, конечно, на семью не тянем, но должны держаться друг друга… И я рассчитываю на то, что ты разделяешь моё мнение. Под конец своей речи Хиноко одаривает парня добродушной улыбкой и, не спрашивая разрешения, отпивает пару глотков из его бокала. А в это время Изуку, поражённый наповал услышанным, никак не может собрать мысли в кучу, и только одно он всё-таки выдавливает из себя: — Разумеется… — Вот и отлично! — она едва ли не подпрыгивает от радости, хлопнув в ладоши, — А мне пора возвращаться к работе. Не скучай тут, а лучше иди проветрись, — самодовольный взгляд тут же просверливает в нём дырку, и до него доходит. — Дурь застоялась, знаю, — Дэку виновато опускает взгляд, но в следующий момент лёгкая ладонь взъерошивает копну волос на его макушке. С немой благодарностью он провожает взглядом куртизанку, которую, видимо, понять сможет ещё очень нескоро.***
Лёгкий полуночный ветерок самую малость отрезвляет, когда Изуку выходит на крыльцо, освещаемое холодным, но при этом мягким светом ламп. Чуть пошатнувшись на пороге, омега плавным шагом подходит к одному из круглых столиков, желая составить компанию заскучавшей куртизанке, и бесшумно приземляется за соседнее кресло, наконец признавая в девушке Джино. Та разглядывает его поначалу, немного похлопав удивлёнными глазками, а после тепло улыбается и изрекает: — Давненько не видела такое умиротворение на твоём разукрашенном личике. Что, устранил проблему? Мидория, цыкнув, вертит ладонью в горизонтальном положении, мол, «так себе». На деле же он абстрагировался, как мог, от всего того пиздеца… Девушка обеспокоенно щёлкает пальцами перед веснушчатым лицом. Но это не помогает вернуть на себя взгляд юноши. Обе фигуры за столиком застыли, глядя кто куда, боясь шелохнуться и выдать себя за живых людей. Но наконец Джино осмеливается оторвать взгляд от ошалевшего Дэку и обернуться назад, где шумит весельем переулок, пока в их сердцах замер неподдельный ужас.…который не заставил себя долго ждать.
— Слушай, м-мне пора… — едва пищит Изуку куртизанке, но так и не делает ни малейшего движения, лишь сердце неистово беснуется в груди с того момента, как ему стоило заметить высокую, выделяющуюся из толпы фигуру, уверенно шагающую к борделю. Ладонь Джино, подрагивая, достигает запястья парня и до странного уверенно сжимает, как вдруг она целиком поворачивается к Мидории, пытаясь поймать его взгляд. — Дэку, реши этот вопрос прямо сейчас. Понимаешь, что ставишь это место под угрозу? — она дерзко хватает его за плечи и встряхивает, — Не знаю, чем ты им так насолил, но твоя смерть не главная их цель. Так что соберись и подключи все свои знания дипломатии. Затуманенным взглядом Изуку продолжает наблюдать за девушкой, которая быстро успокаивается и принимается делать вид, будто приводит себя в порядок. В конце концов омега, прокашлявшись в кулак, присоединяется к её копошениям, словно он не теряет сознание от переизбытка волнения, да и вовсе не замечает приближения знакомого преступника. Спустя минуту или около того (Мидория, признаться, успел потеряться во времени) из ночной тени на тусклый свет выходит широкоплечий силуэт, почти сразу упираясь боком в арку крыльца. Самодовольная ухмылка, что частенько являлась омеге во снах, так и требует обратить на себя внимание. Похоже, то были из разряда ужасов. И сейчас Дэку встречается взглядом со своим личным кошмаром. Мужчина на секунду отвлекается от их молчаливого противостояния, чтобы кивнуть проститутке, которая из последних сил сдерживает дрожь по всему телу. — Чудесная ночь, однако, — замечание столь едкое, что наверняка Джино стало ещё больше не по себе, и теперь она, вероятно, проклинает всё и вся, что оказалась втянутой в конфликт. Омеги продолжают напряжённо молчать, не скрывая страха в глазах перед преступником, но его это, кажется, совсем не волнует, а даже забавляет. Но вот стальной, пропитанный гневом взгляд вновь впивается в побледневшего Изуку, который успевает незаметно вздрогнуть от такой пронзительности. — Ты пойдёшь со мной, — мужчина кивком указывает на вход в бордель, что выглядит крайне прямолинейно. Всё внутри болезненно сжалось пуще прежнего, отчего становится трудно дышать. Паника охватывает маленькое раскрашенное тельце в одно мгновение, и теперь Мидория не знает, чего хочет больше: сбежать куда подальше или разрыдаться на этом самом месте, будучи загнанным в тупик. Но снаружи его волнения выдаёт только жалобный блеск в глазах, что вот-вот превратится в мокроту. — Сегодня я не работаю, — превозмогая себя, как можно жёстче и безразличнее бросает он в ответ, с совершенно спокойным видом скрещивая ноги, — Проваливай. А мужчине думается, что в первый раз эта фраза звучала не так вызывающе-сексуально, как сейчас. Сказать, что его этот театр никак не напугал — ничего не сказать. Джино вновь съёживается от его холодного взгляда. — Сходи к своему начальству и попроси разрешение лично для меня, — беспрекословный тон. Девушка, закивав, подрывается с места и скрывается за шторкой, на доли секунды пропуская гул и музыку, доносящиеся изнутри, наружу, а Изуку, ошеломлённо наблюдая за всем этим, окончательно перестаёт верить в свою удачу. Снова он начинает задыхаться. — Сегодня выглядишь ещё смазливее, чем тогда, — в его сторону летит колкий комментарий, который омега быстро (неожиданно даже для самого себя) парирует. — Не могу сказать о тебе того же. Твоё лицо всегда… такое? Наверняка для юноши уготована жестокая расправа, поэтому вряд ли он сможет закопать себя ещё глубже подобной язвительностью. Инстинкт самосохранения летит к чертям. — Какое? — с толикой заинтересованности переспрашивают его. — Хотел бы я сказать «уродливое»… — омега усмехается, глядя на моментально оскалившееся лицо, — Но приличия ради скажу «неприветливое». Он продолжает улыбаться, ожидая ответа. Странно, но даже после того, как проходит пара минут, Дэку всё ещё уверен, что услышит его, и оказывается прав. — …Не всегда, — мужчина задумчиво осматривает парнишку, и вдруг хищно скалится, — Скоро сможешь убедиться в этом. Веснушчатый с удовольствием ответил бы ещё что-нибудь гадкое, не позволив унизить себя даже в словесной перепалке, но этому препятствует внезапно возникшая ладонь Джино на его плече. — Дэку… — куртизанка замолкает и продолжает только тогда, когда парень с удивлением и немой мольбой на лице оборачивается на неё, задрав голову вверх, — Тебе надо идти. Прости. Последнее она добавляет совсем тихо, почти одними губами, чтобы услышал только он один. И Мидория слышит. Кажется, слишком громко. Его на доли мгновения будто контузит — всё вокруг расплывается, звуки становятся такими далёкими и неважными… Забыв обо всём на недолгий миг, чудится, будто всё хорошо и так спокойно… К сожалению, всему хорошему есть конец — всё прерывается, когда юноша рефлекторно пытается выдернуть предплечье из болезненной хватки, которая грубо ведёт его по коридорам борделя. — Не дёргайся. Всё равно не вырвешься, так что козлиться бессмысленно, — голос у него уж сильно самодовольный. Тошнит. Но, как ни странно, его слова действуют на омегу, так что тот, не рыпаясь больше, словно в трансе доходит до нужной комнаты, лишь кривясь от боли и смущаясь тому, что теперь его ведут, а не он провожает клиента в свои покои. Даже спустя столько времени помнит путь к его двери? Забавно. — Чё тебе там забавно? — вдруг возмущается мужчина, когда пропускает Мидорию в комнату первым. И блокирует дверь изнутри. — Что?.. — Изуку с искренним удивлением оборачивается на него, но вскоре осознаёт, — Я что, сказал это вслух? Альфа делает два шага навстречу, в то время как его цель настороженно отступает мелкими шажками назад, самолично загоняя себя в угол. Хотя мордашку при этом не теряет и в некоторой степени высокомерно смотрит прямо в пылающие алым гневом глаза напротив. И эта неприступность начинает всё меньше раздражать и всё больше заводить. — С охрененно довольной рожей впридачу. Так что, тебе забавно быть в положении, в котором с высокой вероятностью сдохнешь мучительной смертью? — он с оскалом ухмыляется, и ухмылка эта не сулит абсолютно ничего хорошего. Но вместо того, чтобы полуобморочно задрожать от нагоняемого страха, Изуку распрямляет спину, гордо выпячивая вперёд грудь, на которой скрещивает руки, и проходится оценивающим взглядом по одному из самых опасных преступников страны. Плевать, если его сейчас разорвут на кусочки, а потом сожрут их сырыми за милую душу. Он просто сделает то, что должен был сделать ещё при их прошлой, первой встрече несколько месяцев тому назад. — Только не от твоих рук, что по локоть в крови сотен людей… Бакуго Кацуки. Лицо омеги умело сохраняет прежнее, ярко читаемое презрение, пока в груди бушует ураган когда-то зарытого глубоко внутри отчаяния, теперь же вырывающегося из глубин души с новой, необузданной силой. Маленькое сердце так и рвётся наружу, предвкушая свой последний аккорд. А Бакуго продолжает в усмешке скалиться чему-то своему, попутно стягивая с себя кожаную куртку и бросая на спинку стоящего по правую сторону кресла, оставаясь в обтягивающей чёрной футболке, что выгодно подчёркивает мускулистые рельефы рук и торса. Мидория задумывается над этим лишь на мгновение. — Для полноты картины остаётся мне узнать твоё имя, Дэку. — У своих жертв ты вряд ли спрашивал их имена перед тем, как убить, — юноша продолжает агрессивно огрызаться, но вряд ли понимает, что со стороны это больше похоже на попытки зверька отпугнуть от себя голодного хищника. И этот хищник лишь больше удовлетворяет своё эго, впитывая каждую фразу мальчишки, словно губка. Две фигуры стоят неподвижно, сверля друг друга взглядами, в полной мере выражающими обоюдную жгучую неприязнь. Слабое освещение, переливаясь, будто ненавязчиво подмигивает им, заставляя тени на их лицах вздрагивать в нетерпеливом ожидании продолжения акта. Всё в этой комнате будто мерно содрогается, подстраиваясь под ритм двух сердец. — Ты явно имеешь что-то против меня, — самодовольно начинает главарь «Подрывников», но не успевает закончить мысль даже в голове, будучи резко перебитым. — О-о, ещё как имею, — горько усмехается Изуку, повысив тон в порыве нарастающей злобы. — С удовольствием выслушаю тебя перед тем, как прикончить. Снова пара уверенных шагов навстречу. Невозмутимо отшатнувшись назад, омега неожиданно для самого себя впечатывается спиной в стену, и — о! — как же быстро меняется выражение его личика от осознания полной безысходности перед пугающим неизвестным. Такое жалостливое и растерянное, оно вынуждает Кацуки по-звериному довольно рыкнуть. — Не подходи ко мне, ублюдок… — он пытается звучать непоколебимо, но голос предательски дрожит, будто так и говорит «Я сдаюсь, только не мучай меня!». Но вряд ли его мольбы будут услышаны. Изуку даже не успевает понять, что произошло. Только на одно мгновение видит крепко сжатый кулак, что молниеносно впечатывается в район живота, своей силой словно пробивая в нём дыру, вырывая душу из тела. Издав что-то похожее на всхлип, безвольным мешком он заваливается на пол и, смутно уловив рядом с собой чьё-то шипение, теряет связь с реальностью. — Мама, почитай мне сказку! Маленький мальчик подпрыгивает на кровати, и не собираясь укладываться. — Уже поздно, Изуку, тебе давно пора спать, — женщина ласково приглаживает непослушные тёмные вихры на голове сына, а он только печально вздыхает и накрывается одеялом, — А завтра расскажу тебе целых две сказки, хорошо? Мягкий, тихий голос матери мгновенно убаюкивает малыша, так что тот уже второй раз подряд сонно зевает, удобно устроившись на большой, по сравнению с ним, подушке. — Угу… Мама, а мы скоро уедем? — Скоро, обещаю, — мама в последний раз невесомо проводит рукой по его волосам, — Сладких снов, милый. Она наклоняется, целует Изуку в макушку, заботливо поправляя одеяло, и направляется к двери. Но на пороге оборачивается и с улыбкой, полной сожаления, смотрит в сторону мальчика, чью фигурку, скрытую одеялом, едва очерчивает свет слабого ночника. — Спи, сынок.***
С самого утра такая вещь как «хорошее настроение» стала чем-то фантомным и очень далёким от Мидории. Сам не знает почему, но сидит и хмурится на весь белый свет, выискивая причину повышенной раздражительности. Видимо, чувствуя витающее вокруг него напряжение, ещё ни одна девушка за утро не осмелилась одёрнуть его по какому-нибудь пустяку. Да и не по пустяку, впрочем, тоже. Вот и сидит он на крыльце борделя, варится в своих собственных мыслях, а лёгкий ветерок, гуляющий по переулку, уносит лишний дым от головы, превратившейся в растопленную печку. К счастью, сегодня у него заслуженный выходной, так что не придётся пугать клиентов своей угрюмой миной. Хотя, возможно, кого-то это заводит, кто знает… Периодически Дэку гоняет отлынивающих от работы девушек в бар за коктейлями, и поначалу они вроде как даже охотно это делают, но ближе к вечеру, когда омега допился до того, что вряд ли сможет устоять на ногах, если решит подняться (чего он не делал на протяжении всего дня), на него смотрят так, будто говорят «Ты серьёзно?». Да, серьёзно, и что с того? Боже, да принесите вы этому парню ещё выпивки, разве не видите, что у него душевная нестабильность? Проститутка с псевдонимом «Джино» всё же исполняет его прихоть, но с условием, что это будет последний бокал. Изуку только одобрительно улыбается, когда видит, что она принесла напиток не только ему, но и для себя захватила. Девушка присаживается за соседнее кресло и, преспокойно попивая свою «Голубую лагуну», наблюдает за небом, что стремительно окрашивается в тёмные оттенки. — Сегодня суббота, — внезапно начинает она, и парень лениво оборачивается на неё, вслушиваясь, — Будет аншлаг. Уверен, что не хочешь выйти пораньше? — Хах, ещё чего, — Мидория берёт паузу и делает большой глоток из бокала, — Сегодня я хочу чувствовать в себе только алкоголь и безграничную тоску. Джино смотрит на него своими широко распахнутыми глазами какое-то время, как вдруг заливается звонким смехом, при этом забавно прищуривая глаза, и юноша хоть и поражён такой реакцией, но всё же не в силах сдержать лёгкой улыбки. — Хорошо сказано, Дэку. Он ничего не отвечает, но продолжает улыбаться, чувствуя, как настроение понемногу улучшается. Возможно, ему и правда не хватало хорошей компании, с которой можно было бы просто забыться на недолгое время, стать обычными людьми, которые общаются, шутят и смеются даже над самыми нелепыми шутками и фразами. Изуку думает, что это довольно приятно, когда к тебе относятся не как к вещи, которой можно попользоваться за определённую сумму и забыть через день-другой. Спустя пару часов над их головами звенят, включаясь, лампы, и только тогда парочка понимает, что уже стемнело. Мидория, лениво закинув обе ноги на край столика, между делом замечает, как рядом с ними снуют туда-обратно посетители и куртизанки, и всем отчего-то так весело. Ну, или почти всем. — Смотри… — девушка уставилась куда-то вперёд и почти шепчет, дёргая его за кудряшки под ухом, на что омега шипит и спешит отодвинуться, но всё же смотрит на площадку перед борделем. — И что там? — Изуку непонимающе осматривается, но вскоре взгляд цепляется за яркие цветные полоски света в практически полной темноте. По спине пробегает холодок от одного только предположения, кто это может быть. — «Подрывники»… — совсем тихо озвучивает его мысли Джино и, обернувшись, неожиданно встречается с его запуганным взглядом, — Ты чего, Дэку?.. Хэй, они же не убивать нас пришли, успокойся. Ладонь девушки крепко сжимает его плечо, чуть встряхивая. Но Мидория и не слышит её, вспоминая причину, по которой ему до нестерпимого больно слышать об этой банде. Даже одно упоминание, а тут они являются самолично… И их предводитель, Бакуго, чьими фотографиями пестрит интернет. Меж бровей залегла тень. В груди начинает разливаться обжигающая лава ярости, она растекается от беснующегося сердца дальше по телу, плавя омегу изнутри, а маленькие клыки болезненно ноют, желая поскорее вцепиться в чужую глотку. Он исподлобья следит за столь ненавистным объектом, стараясь одновременно не привлекать к себе внимание и прожечь в нём дыру своим яростным взглядом. Вот он поднимается на крыльцо, но на последней ступеньке вдруг останавливается и закуривает, не переставая о чём-то разговаривать со своим красноволосым компаньоном. Его вид совершенно спокойный и расслабленный — и не скажешь даже, что он изо дня в день отправляет людей на тот свет. Может ли он хотя бы подозревать, что совсем рядом находится человек, которому он поломал буквально всю жизнь? Мысли быстро сменяют одна другую, потому-то Дэку не сразу замечает, что второй преступник отсоединился от Бакуго и теперь направляется точно в их сторону. — Не желает ли столь прелестная леди составить моей скромной персоне компанию в эту дивную ночь? — в довершение своей речи альфа протягивает руку Джино. Та, поколебавшись немного в удивлении, отвечает на жест и спешит проводить клиента до комнаты. А Изуку лишь хлопает глазами, глядя им вслед и пытаясь переварить произошедшее. Довольно…галантно со стороны убийцы так официозно обращаться к продажной девушке. Абсурдно, конечно, но уж куда лучше, чем… — Скучаем? По ощущениям проходит больше минуты, прежде чем Дэку отмирает и поворачивается к говорившему. На лице застывает непонятная гримаса при виде странно ухмыляющегося блондина, упирающегося руками в столик в опасной близости от ног омеги. Жизненно необходимо отодвинуться, да и в целом держаться как можно дальше от этого человека, но тело будто примагничивает к одному положению, не давая и шанса увеличить дистанцию. Изуку списывает это на выпитый алкоголь. — Вовсе нет. Напротив, отлично провожу время, — он противоречиво своим словам хмурится и скрещивает руки на груди, намекая таким образом, что не намерен продолжать разговор. Но, к его сожалению, это не срабатывает. — До тебя, видимо, долго доходит, так что говорю прямо: я хочу тебя снять, — он наклоняется ниже, будто отсекает все пути к отступлению. Дэку на это лишь презрительно фыркает. — Как раз-таки до меня прекрасно всё доходит с первого раза, поэтому тоже говорю прямо, что я сегодня не работаю, так что можешь проваливать на все четыре стороны. Непоколебимый вид омеги, судя по всему, ничуть не смущает и не отталкивает Бакуго — его устрашающий оскал прекрасно даёт это понять. Мидорию этим, разумеется, не напугать. Он видел дерьмо и похлеще. Но нервы отчего-то натягиваются, словно струны, когда альфа снова заговаривает с ним. — А ты с коготками, да? Подрежем, значит. Сполна насладившись шокированным выражением лица омеги, он выпрямляется и спустя пару секунд скрывается за входом в публичный дом, оставив Изуку в полнейшем недоумении, если его состояние можно было бы охарактеризовать подобным выражением. Что это за чувство?***
Открыть глаза удаётся не сразу. Поначалу только слух улавливает знакомые женские смешки, которые вроде и близко, но всё равно где-то далеко. Хочется провалиться обратно в безмятежную дрёму, но, стоит вспомнить те отрывки прошлого, что так часто предстают во снах, и даже сейчас, как всё тело сковывает холодом. Он больше не может видеть это лицо, что хмурится, скалится, сверкает безумным звериным взглядом. Омега пытался выветрить воспоминания о той встрече, об этом человеке бесконечными пьянками и нескончаемыми потоками клиентов. Не получилось. Раз за разом его, словно на репите, отбрасывало назад во времени, насильно вынуждая переживать этот фрагмент заново. Ресницы подрагивают, а дыхание сбивается, когда на глазах проступают первые слёзы. Изуку хочет стереть их ладонями, но с ужасом осознаёт, что руки его задраны вверх и туго привязаны чем-то прочным к спинке кровати. А то, что он видит, когда распахивает глаза и искажает лицо в немом шоке, поистине пугает, попутно заставляя задуматься, не во сне ли он до сих пор. Как и всегда, перед его кроватью столик с зеркалом. Тем самым, которое он не так давно разбил, тем самым, которое было прикрыто тканью от посторонних глаз. Сейчас же ужасающая картина предстаёт перед ним во всей своей красе: паутина трещин стала чёрной из-за засохшей между осколками крови, бывшая когда-то белой рама покрыта тёмными пятнами. Но то, что порождает самый настоящий животный страх, заставляет внутренности скручиваться в узлы, сейчас смотрит прямо на него через осколки зеркала своим пылающим взглядом. Вот только взгляд этот не выражает злобы, что было бы ожидаемо. Кажется, будто он вообще не выражает ничего, но стоит Мидории всмотреться в него, поддерживая зрительный контакт, как что-то в районе сердца отзывается неприятным, тяготящим чувством, а на душе становится тоскливо. Из груди почти вырывается некий жалобный скулёж, но Изуку успевает его подавить. Альфа отворачивается от зеркала и подходит к окну, попадая под свет неоновых вывесок, будто высматривает что-то, известное только ему одному. В это время Дэку рассматривает его профиль, непроизвольно поджимая ноги ближе к себе. Он хочет сказать хоть что-нибудь, потому что эта неестественная тишина давит до безумия, но все слова застревают комом в горле, отчего ещё тяжелее дышать. — Теперь и я знаю, как всё было на самом деле, — Бакуго косо поглядывает на него и вдруг усмехается, — Стоило бы поблагодарить, но я не буду. Изуку обескуражен. Мягко говоря. Он пытается выдавить из себя хоть звук, спросить, что мужчина имеет в виду, вот только попытки тщетны. Но, похоже, у него всё на лице написано, потому что Кацуки вскоре поясняет свои слова. — Твоё воспоминание. Я увидел его… невольно, — альфа отчего-то довольно хмыкает и, медленной походкой приблизившись к лежащему на краю кровати парню, склоняется над ним, ладонями упираясь в свои колени, — Мозги у тебя заточены под преступления. От такого мизерного расстояния между ними Мидория против воли сжимается, сглатывая, и отворачивает голову чуть в сторону от Бакуго. — Неправда, — наверное, он бы даже вздёрнул гордо носик, но сейчас он, увы, не в том положении, чтобы настолько зазнаваться. Это может сыграть с ним злую шутку. — К счастью, меня твоё мнение мало волнует. Что же до того, что меня действительно волнует… — его рука медленно, но уверенно перемещается с колена на грудь омеги, отчего тот уже было начинает громко и красочно возмущаться, но Кацуки только крепко сжимает кофту в кулаке, притягивая совершенно беззащитного сейчас юношу к себе, — Где деньги и зачем они вдруг понадобились шлюхе? Изуку удивлённо моргает пару раз, чувствуя странный прилив сил вопреки тому, что ему до жути сильно зарядили кулаком, после чего его в очередной раз захлестнули воспоминания. Вопреки всему этому он уже не чувствует такого сильного страха перед этим человеком. В груди плещется горячей магмой злость, но эти ощущения несравнимы с тем, что он когда-либо чувствовал по отношению к Бакуго раньше. Что-то меняется, но что именно — пока что остаётся неуловимой мыслью. — Денег уже нет, так что можешь не трясти меня попусту, — губы растягиваются в ехидной ухмылке, что, кажется, даже впечатляет альфу. Такая уверенность в себе, и в его-то положении. Сложно сказать, раздосадован ли таким ответом Кацуки. Конечно, было бы очень даже неплохо получить свои деньги назад, но вполне ожидаемо, что парнишка постарается как можно скорее спустить их. Вот только непонятно, на что. — Допустим, — он ещё сильнее сжимает ткань в руке, отчего кофта задирается, оголяя плоский живот, украшенный цветными узорами и маленькими крапинками веснушек, — Теперь второй вопрос. Возмущённо нахмуренные брови создают складку на лице омеги — разумеется, мало приятного в том, чтобы лежать полуголым под нависающей угрозой. Бакуго ведь не клиент… И этот факт порождает интимность ситуации, что совсем не нравится Мидории. Он привык к совершенно иному. А эти его допросы переполняют чашу терпения. — Не твоё дело, куда я трачу честно украденные деньги, — пожалуй, парень вдобавок к сказанному мог бы и плюнуть в лицо преступнику, вот только потом ни убежать, ни отбиться от последующей на такую дерзость реакции не получится. Поэтому он только ядовито скалится, почти так же, как это делает сам Кацуки. Вот только он не знает, как это выглядит в глазах напротив. А выглядит это весьма вызывающе-привлекательно. — Не скажешь, значит? — насмешливо уточняет мужчина. В ответ на это Дэку только раздражённо отворачивается. Бесспорно, Бакуго пользуется положением омеги — на то и был расчёт, когда он привязывал безвольную тушку без сознания к спинке кровати. Альфа усаживается на чужие бёдра под шокированный взгляд и резко задирает кофту до самых плеч. Не дожидаясь каких-либо нелестных комментариев в свою сторону, он быстро перемещает холодные ладони тому на грудь и до побелевших костяшек сжимает выпирающие соски. Громкий вскрик оглушает его в то же мгновение, отчего Кацуки морщится, но продолжает безжалостно давить на извивающегося всем телом, будто угорь, юношу. Изуку надрывно мычит, говорит прекратить, при этом пытаясь высвободить ноги, чтобы отпихнуть от себя, но попытки бесплодны. Как может, он старается распутать руки, отчего запястья ещё сильнее натирает, они уже горят огнём, вот только Мидория этого почти и не замечает, когда мужчина придвигается ближе, задевая ногой пах. Из глаз чуть ли не искры летят, а омега жалобно скулит: — Х-… Хватит!.. — Говори давай, — тут же чеканит Бакуго, на секунду усиливая хватку, отчего парень под ним с неестественной, будоражащей злостью вскрикивает, смотрит своим невозможным игривым взглядом. Руки медленно, но верно выпускают хрупкое на вид тело, оставаясь покоиться на груди. —…Н-на… — Дэку стыдливо замолкает, переводя дыхание, потому что голос предательски дрожит, выдавая непрошеное возбуждение, — На стерилизацию… Мужчина молчит. Кажется, его лицо совсем немного искажается в какой-то эмоции, но в полумраке застланные слезами изумрудные глаза не способны разглядеть этих изменений. Всё, что может Изуку, — ощущать, как шершавые пальцы грубо пересчитывают рёбра, опускаясь всё ниже, прощупывают каждый миллиметр нежной кожи живота. Тело всё больше хочет отзываться на изучающие его прикосновения, и от осознания щёки вспыхивают огнём, дыхание становится прерывистым. Приходится закусывать изнутри губы, чтобы ненароком не выдать своего волнения. И что только этот нахал творит с ним?.. Ведь Мидория уже давно не невинный мальчик, он успел повидать достаточно как чувственных мужчин, так и законченных извращенцев. Но Бакуго Кацуки явно отличается от них. Гремучая смесь всего и ничего сразу. Действует так, будто знает каждый участок, каждую клеточку тела этого омеги наизусть, хотя на деле и видит-то его таким впервые. А внутри всё натягивается подобно струнам, подобно невиданному инструменту, играть на котором может только он. И в момент, когда сил сдерживать порывы уже не остаётся, когда Изуку готов податься навстречу, потому что ему впервые так до дрожи приятно и хорошо, даже от рук самого ненавистного человека, в этот момент всё прекращается, ладони пропадают с его тела, заканчивая свой путь на кровати, по обеим сторонам от парня. — Что-то не заметно шрамов, — сухо констатирует Кацуки, заглядывая прямо в раскрасневшееся (что, благодаря освещению, остаётся незамеченным) личико, прямо в затуманенные глаза человека, который ещё не понимает, что только что произошло. Но когда до него наконец доходит, что всё это — не более чем умелая игра, в которой он попался на уловку и тогда же и проиграл, злость на этого идиота Бакуго вспыхивает в груди с новой силой, разгораясь до целого пожара. Гортанный рык вырывается из груди сам собой, и незамедлительная реакция альфы — хищный удовлетворённый оскал. — Я не смог её сделать. Позже я узнал, что для мужчин-омег она выходит дороже. Мне не хватило денег, — вкладывая в ответ как можно больше своего гнева, Дэку хмурится. Ноги начинают затекать от веса восседающего на них преступника. — Зачем она тебе вообще? Или резинками пользоваться не умеешь? — мужчина открыто издевается над ним, издавая недобрый смешок. — Дело не в этом! — подскочив от возмущения, Изуку пропускает момент, когда Кацуки возвращает ладони на его талию, дотрагиваясь совсем невесомо, — Стерилизованным тут больше платят, и из-за отсутствия течек можно не пропускать рабочие дни. От Бакуго, как от стены, ловко отскакивает весь негатив, который в него так упорно посылает омега. Напротив, он доволен каждой реакцией парня, каждым подрагиванием голоса, и, возможно, это оттого, что в его голове уже есть чёткий сценарий. Зверь склоняется над своей добычей, оставляя между их лицами практически ничего. Пальцы слегка щипают бархатную кожу. — А ты, значит, мальчик, падкий на деньги. Воцаряется молчание. По удивлению в глазах напротив он понимает, что Дэку чувствует этот момент, когда всё вокруг замирает, и слышно только учащённое постукивание — ритм сердца или даже двух. Но Изуку не так прост — он не попадётся на эту удочку снова, поэтому решает проигнорировать, замять это чувство, которое теперь занимает всё его естество. Он продолжит играть свою роль. — Я всё равно привязан к этому месту на пожизненный срок. Решил, что лучше получать больше денег, если есть такая возможность. В его голосе сквозит некая безысходность, даже обречённость, и от этого как-то… грустно? Было бы, если бы не простая, но такая подходящая сейчас мысль в голове блондина. Смакуя слова, что вот-вот сорвутся с его губ, Кацуки растягивает момент, вновь и вновь оглаживая обнажённый торс, который буквально требует внимания к себе. Он обводит каждый изгиб хрупкого тельца, местами едва касаясь, щекоча, отчего парень рефлекторно увиливает от чужих рук, прихватывая зубами уже вдоволь искусанные губы, а где-то царапает, провоцируя мелкую дрожь. От каждой такой перемены омега несдержанно дёргает руками, всё ещё пытается их высвободить, на что Бакуго только незаметно ухмыляется — пока что рано. В это время Мидория постепенно плавится от подобных ласк, стыдливо пряча лицо от внимательного багрового взгляда. Не то, что вырываться, — даже возразить не получается, потому что впервые за всю жизнь так тяжелеют конечности, а в голове нет никакой уверенности в будущем, даже самом ближайшем. Низ живота наполняется приятным жаром, но бьётся мысль о том, что если его вовремя не потушить, то он сожжёт всё на своём пути. Несдержанный всхлип раздаётся сразу, как только пальцы с силой впиваются в бока. Хватает всего нескольких минут подобных манипуляций, и Бакуго, наконец, получает желаемое — ненавязчивый, нежный запах феромонов плавно заполняет собой помещение. Ноги под ним напрягаются, а спинка кровати в который раз скрипит, когда омега пытается рефлекторно сжаться всем телом. Глаза его закрыты, а грудь вздымается чересчур часто, и, похоже, он достаточно дезориентирован, поэтому Кацуки наконец поднимается с бёдер и просто усаживается на край кровати, ещё больше приблизившись к его лицу, при этом не выпуская из рук свою игрушку. — Тогда спешу тебя обрадовать: я как раз пришёл, чтобы забрать тебя. Веки резко поднимаются, прямо в него устремляется шокированный взгляд. Глазки судорожно мечутся, видимо, выискивая на лице блондина зацепку, в чём подвох, на какую рану хочет надавить на этот раз. — Ч-что?.. — едва лепечет Изуку, — Зачем э-это?.. Разумеется, ни о каком «забирании» и речи идти не может, независимо от того, что этому придурку взбрело в голову. Всем сердцем Мидория надеется, что это просто идиотская попытка пошутить, но такая тема… не может не вызывать к себе интерес. Отвечать ему не торопятся: на этот раз одна ладонь проскальзывает под спину омеги, надавливает на позвонки, отчего странный импульс по всему телу заставляет выгнуться сильнее, тем самым сокращая расстояние между ними. Бакуго отчего-то хмурится, но продолжает выводить пальцами нарисованные узоры на бледной коже, при этом украдкой наблюдая, как постепенно на лице парня эмоции сменяют одна другую. Когда пальцы проходят по линии точно между рёбер, Дэку с силой зажмуривается, кусая губы, дабы не издать лишний звук, который так и просится наружу. — А ты сам ещё не понял? — тихо начинает альфа, — Думаешь, как я увидел то, что тебе снилось? Из-за чего тебя повело, когда мы в первый раз встретились? Почему тебе тоже стало больно, когда ты меня вырубил? — его свободная рука незаметно проскальзывает под соседнюю подушку, вытаскивает оттуда тот самый пистолет и, пока Изуку отвлечён, приставляет дуло точно под его голову, — Как ты это объяснишь? Сердце пропускает удар, второй. Кажется, что, может, оно уже давно не бьётся вовсе. Но внезапная резкая боль, острым ножом вошедшая меж рёбер точно в перекачивающий остывшую, ледяную кровь орган, говорит об обратном. Только благодаря отрезвляющей боли Мидория понимает, что ещё жив. Но, если честно, лучше бы не было ни боли, ни сердца. Ни его самого. — Нет… Это… Это не так… — он смотрит не верящими, широко распахнутыми глазами, на самом дне которых плещется шок вперемешку с испугом. Бакуго, прекрасно видя всё это, только усмехается без особой радости. — Я и сам не особо рад тому, что у меня, оказывается, есть Истинная пара, к тому же, проститутка. Но это так, Дэку. Без всяких ненужных преувеличений, его слова звучат приговором. Все мысли сжимаются до микроскопических размеров, и остаётся только пустота. Та самая, которая образовалась в груди Изуку несколько лет назад, которую он усердно заполнял всем, чем только удавалось, а когда понял, что полностью восстановить, залатать её не получится, сколько бы он ни старался, то возвёл перед ней огромную стену, лишь бы не видеть, не чувствовать. Он отвлекал себя совершенно разными вещами, игнорировал сложенную из гниющего кирпича постройку, и в итоге отвлёкся настолько сильно, что оставил её далеко позади. Пока в его жизнь не пришёл он — причина зияющей дыры, в глубине которой эхом раздаётся биение сердца. Стоило только Бакуго Кацуки ступить в поле его зрения, как иссохшие кирпичи начали падать, один за другим, глухо разбиваясь. И, говоря откровенно, Мидория устал слышать, как рушится изнутри. Эта разруха поднимает плотные клубы пыли, из-за которой так тяжело дышать. Он устал задыхаться по ночам в порыве очередного приступа и судорожно хвататься за горло. Устал от постоянной лжи, пускай и сам замалчивает многое, но от этого становится только хуже. Он устал. Правда. Наверное, это и называют точкой невозврата. Что-то в голове перегорает, но это нельзя заменить, как лампочку. Можно только успеть заметить момент поломки, если повезёт. Но Изуку не замечает. Хорошо это или плохо — кто бы знал, ну, а ему плевать, и не только на это, а на абсолютно всё: что было вчера, что будет завтра. Плевать, кто он, зачем он, почему он. Хочется смеяться, но и злиться тоже. А разве это взаимоисключающие вещи? Ладони покалывает от напряжения, это раздражает. Перед глазами пляшут яркие пятна, но это только освещение комнаты. Кровать вдруг становится невозможно жёсткой, а этот Кацуки, который угрожающе нависает над ним… Как же он его злит, кто бы знал. До скрипа зубов, до сведённых вместе бёдер, до напряжения в спине, до скрипучего смеха — злит. Изуку не заметил, как окончательно сломался. — Ты… — омега резко дёргается, и мужчина, не ожидавший такого рвения, даже вздрагивает, но юноше эта реакция кажется такой забавной, — Ты жалкий обманщик! Поехавший! Ненормальный! — Мидория надрывно кричит, отпихивает от себя альфу ногами, вымещая на нём всё, что копилось внутри него годами. Вот только его облегчения явно не разделяют, судя по горящим кровавым глазам, — Отпусти меня сейчас же, псих! Ненавижу теб-!.. Губы у Дэку искусанные, вспухшие, и поэтому горячие. Возможно, из-за этого чужие губы, которые его грубо затыкают, кажутся ему ужасно холодными. От такого контраста приятно простреливает в спине. Хочется ещё, хочется больше, и Изуку, не раздумывая, отвечает на напористый поцелуй с небывалой страстью, будто в один момент в нём проснулся ужасный голод до близости. Не обычного покупного секса, а именно… Омега не скупится на укусы, жадно впивается в губы Кацуки, из-за чего они то и дело стукаются зубами, но никого из них это не смущает — напротив, это словно бензин для кострища, которое они уже разожгли. Бакуго медленно отстраняется, а Изуку порывисто следует за ним, не желая прерываться, но далеко подняться ему не дают накрепко связанные над головой руки. Он, будто в бешенстве, рычит, с силой дёргая их на себя, но идея эта оказывается плоха по одной простой причине — из-за плотного трения раны на повреждённой руке открываются, кровь мгновенно проступает сквозь бинты и вклинивается в мешанину феромонов резким металлическим запахом. От боли рука немеет, а Дэку только сдержанно шипит, наблюдая, как альфа быстро сдёргивает с себя футболку, позволяя ему наконец увидеть внушительную мышечную массу, а следом за футболкой задирает кофту на самом парне прямо до запястий. Что-то кратко чикает — Мидория с освобождёнными руками падает головой на подушку. Дальше начинается чистое, неподдельное безумие. Изуку принуждают встать на кровати на колени. Хотя «принуждают» — слишком громко сказано. Этот омега умеет понимать мужчин с полудвижения, и потеря рассудка на эту способность никак не влияет. Начинается всё довольно невинно — Кацуки вылизывает его шею, не сопротивляясь воздействию феромонов. Кусая, дёргает мочку уха на себя, отчего юноша тихо мычит, ведь ко всему этому добавляется сильная хватка на бёдрах. Но вскоре Дэку перехватывает инициативу, начинает цепочку поцелуев-укусов с губ блондина, плавно опускается к шее, ключицам. Хватаясь за крепкие плечи во избежание потери равновесия (пускай его и держат уверенно под ягодицами), он уделяет внимание широкой груди, проводя по ней кончиком языка. Бакуго тяжело выдыхает ртом, больнее сжимая ноги веснушчатого. Разумеется, Изуку понимает, чего от него хочет мужчина. Он скользит руками вниз по напряжённой спине, преодолевая дорожкой поцелуев подтянутый живот, как вдруг наталкивается подбородком на что-то металлически-холодное, и это точно не пряжка ремня. И как только он не заметил, что Кацуки взял его?.. Затуманенным взглядом Мидория слегка удивлённо смотрит вверх, в лицо бандита, а тот нахально ухмыляется. Вопросы излишни. — Боюсь, как бы ты чего не откусил лишнего. Лучше поработай с этим стволом, к тому же, вы уже знакомы. Омега чуть отстраняется, пытаясь в полумраке разглядеть, как Бакуго держит на уровне паха пистолет, направленный точно на парня. С указательным пальцем на курке. Мысли о том, что подобные игры довольно опасны, теряются слишком быстро. Ведь этот самоуверенный идиот бросает ему вызов, а Изуку находится в достаточно