Амбивалентность

Валерий Легасов безбожно курил, с головой уйдя в чертежи, лежащие на столе. Порой, забывая о сигарете, зажатой между указательным и средним пальцами, он застывал над столом, вглядываясь в схемы и расчёты, и тогда пепел падал прямиком на листы бумаги, испещрённые, в основном, только ему понятными символами. Казалось, всё пространство, в котором он работал, со всеми находящимися в нём вещами и предметами пропахло терпким сигаретным дымом и больше ничего здесь не имеет собственного запаха. Борис Щербина распахнул дверь вагончика и поморщился. Этот дым когда-нибудь погубит их обоих. Хотя, вероятнее всего, причиной их гибели станет далеко не это. — Валера, ну хоть топор вешай, – проворчал руководитель Ликвидации. Учёный поднял на вошедшего глаза и, виновато улыбнувшись, затушил в пепельнице последний тлеющий окурок. — Есть вести от Хомюк? — Нет, – вздохнул Легасов, поправляя очки. — Как бы её не… — Мы бы уже узнали, – перебил его Щербина, садясь на свой стул у стены. — Я бы узнал, – добавил он, глядя куда-то в пустоту. — Я никак не понимаю, я не могу понять, как это произошло… – Валерий умолк, рассеянно перекладывая бумаги из стопки подальше от края стола. — Уверен, ты поймёшь. Как же иначе. Легасову нравилось умение Щербины приободрять и вселять надежду даже тогда, когда поводов надеяться на горизонте размышлений не было и в помине. Удивительный человек. Щербина, почувствовав, как витающее в воздухе напряжение постепенно сходит на нет, откинулся на спинку стула, погружаясь в свои мысли. Ещё несколько минут – и нужно пойти проверить, как движется работа у ребят Пикалова. Сперва он подумал, что ему показалось. Но нет – звук повторился. Он повернул голову и вопросительно взглянул на Легасова, но тот будто и не слышал. Щербина встал. — Это ещё что за… – дальше печатных слов у него не нашлось. Смех, дразня, повторялся снова и снова. Он бросился к окну. — Валерий, какого чёрта? Кто это? Легасов удивился тону Щербины и невольно посмотрел в том направлении, куда гневно указывал палец зампреда, хотя сам уже понял, на кого он направлен. — А. Это товарищ Меркулова, специалист из МАГАТЭ. Прибыла утром. Думал, ты в курсе, – Легасов покосился на зампреда. — Я конечно же не в курсе, что какая-то девица де… дезориентирует людей у меня под носом! – Щербина устремился к двери, едва не сшиб плечом какой-то ящик и чертыхнулся на чём свет стоит. Уж что, а смех звучал здесь настоящим оксюмороном. Но ему не впервой было ставить людей на место. — Товарищ Меркулова! – раздалось, наверное, на добрых полкилометра. Как минимум. Смех разом стих, и солдаты, похватав лопаты, быстренько ретировались, будто их тут и не было, оставив возмутительницу спокойствия тет-а-тет с обладателем властного голоса. — Товарищ Щербина… — Да, я тоже здесь, как видите, – глаза зампреда смотрели сурово. Перед ним стояла девушка лет двадцати. Светло-русые волосы стянуты в пучок, блузка кофейного цвета, юбка длиной чуть ниже колен на пару тонов темнее блузки и такие же туфли. От сей градации коричневого у зампреда зарябило в глазах. Его взгляд вернулся к её лицу, отметив тонкие губы и зелёные глаза, светившиеся неподдельным интересом. Щербина заметил, что девушка не позволила себе такое же детальное изучение его внешности и продолжил наступление, чеканя каждое слово: — Здесь катастрофа, товарищ Меркулова, и ваше поведение неуместно вызывающе и безрассудно. Займитесь ровно тем, ради чего вас сюда прислали, и уйдите сейчас с глаз долой. Соблазн доложить в ваше МАГАТЭ слишком велик. Румянец предательски проступил на щеках девушки. Подчиниться и уйти или остаться и вступить в полемику в равной степени означало поражение. Он слишком силён и слишком властен. И сейчас он бескомпромиссно ждал. Девушка, отступив на полшага назад, ещё раз скользнула взглядом по высокой статной фигуре руководителя Ликвидации и, развернувшись, ушла, сдерживая слёзы. Щербина вернулся в вагончик довольный собой и недовольный произошедшим. Резко сев, он сердито посмотрел на Легасова, будто спрашивая у него: «Что?». Легасов почесал карандашом за ухом, не зная, как начать разговор. Борис сам пришёл ему на помощь. — Присылают не пойми кого. Почему я не в курсе? Кто дал добро? Кто за неё отвечает? — Я… – смущённо проговорил Легасов. — Ты?! – удивлённо вскинулся Щербина. — Я не успел сказать. Вы вышли и... Щербина всё ещё молчал, соображая. — Она весьма неглупая, – осторожно продолжил Валерий. – Мы поговорили утром, она знает свою работу. Учёный взял тонкую папку и, перегнувшись через стол, протянул её Щербине. — Личное дело. Щербина нехотя взял папку. — Что, нынче во сколько становятся специалистами МАГАТЭ? В восемнадцать? В двадцать? – съязвил он, открывая первую страницу дела. Меркулова Ксения Викторовна. В графе «возраст» цифра «28». Легасов с любопытством следил за тем, как меняется лицо Щербины. «Скоро четвёртый десяток разменяет. Семья, дети – ничего. Чёртовы учёные», – Щербина по обыкновению нахмурился, захлопнул папку и отбросил её на стол. Остаток дня прошёл без эксцессов. *** Было уже далеко за полночь, когда руководитель Ликвидации возвращался в «Полесье». Обманчиво тёплый ветер обдувал лицо, слегка разгорячённое от выпитого в вагончике алкоголя. Пальцы в кармане пальто машинально сжимали скрепку, которую он положил туда чёрт знает когда. Мысли, преимущественно неприятные, неотступно следовали за Борисом Евдокимовичем, как свора бродячих собак, которую он подкармливал во время ночных прогулок с Легасовым. Сколько их было и сколько ещё будет, этих ночей?.. Порой хотелось забыться и потерять счёт дням, неумолимо множившим реальный масштаб замалчиваемой катастрофы, в наличие которой он сам сперва упёрто не поверил. Или, может, просто не хотел верить. Гостиница тёмным неприветливым исполином встречала его. Горел свет в паре-тройке окон: кому-то тоже не спалось, как и зампреду. Не сбавляя шаг, он оглядел светящиеся приглушенным жёлтым окна и вдруг, совершенно опешив, остановился. В окне на четвёртом этаже хаотично мелькал женский силуэт. «Какого…», – пронеслось в голове у Щербины. Он вгляделся внимательнее и тихо выругался. «Нет, ну это уже совсем за гранью!». Полный решимости свернуть наглой барышне шею, он зашагал ко входу в гостиницу. Влетев в лифт, зампред со всей накопившейся злостью несколько раз ткнул пальцем кнопку с цифрой «4». Лифт тронулся и нарочито медленно пополз вверх, раздражая ещё больше, и, наконец, с громким щелчком остановился, выпуская разъярённого мужчину в тускло освещённый коридор. Пошатываясь от гнева, он зашагал вперёд, ища нужную ему дверь. И как он её найдёт? «Кажется, в той стороне», – пробормотал он, свернув ближе к правой части коридора. Наконец он заметил в паре шагов от него льющийся по полу свет, набрал в лёгкие побольше воздуха для предстоящей словесной тирады и грохнул кулаком в искомую дверь. Та жалобно задребезжала. Ксюша, тихонько напевая себе под нос, двигалась в такт лишь ей известной мелодии с бокалом сладкого розового вина – одной из крайне немногих радостей, что остались в этом полном немого ужаса городе. Иной раз мечты сбываются при страшных обстоятельствах: она так хотела работать в МАГАТЭ, увидеть мир, узнать другие культуры и других людей, обмениваться знаниями, делиться открытиями… И вот, родина, по сути, подписала ей смертный приговор, направив сюда, на ЧАЭС. И ведь ничего не предвещало беды. Ничего… От громоподобного стука Ксюша подпрыгнула и едва удержала бокал в руках. Чертыхнувшись, она поспешила к двери, натянув дежурную улыбку. Дверь широко распахнулась, и товарищ Щербина, увидев обитательницу номера, застыл на полуслове; та, в свою очередь, тоже стояла перед ним, совершенно не скрывая удивления. Он не видел её такой: с распущенными волосами, которые так ладно обрамляли лицо, спускаясь по плечам до локтей, не видел её ни в чём другом, кроме строгих юбок и блуз, целомудренно застёгнутых на все пуговицы, а это светлое платье сейчас так шло ей – другими словами, он не видел в ней женщину, а она рассчитывала увидеть на пороге своего номера почти в три часа ночи кого угодно, только не самого руководителя Ликвидации, который не так давно отчитал её перед толпой, как провинившуюся школьницу. Как раз это воспоминание и придало ей смелости: она потянулась к тумбе, поставила бокал и протянула зампреду руку. — Потанцуем, товарищ Щербина. Возмутительная. Он не поверил своим ушам, поэтому впервые за долгое пребывание здесь нашёл весьма глупую фразу и выдал: — Музыки нет. Ксюша с удовольствием записала маленькую победу на свой счёт, но улыбку сдержала и, подойдя ближе, потянула зампреда в номер за ткань рукава его пальто. — Музыка здесь, фантазируйте, – она прикоснулась кончиками пальцев к своему виску и, не разрывая жеста, заправила волосы за ухо в ожидании его дальнейших действий. Щербина, не глядя, толкнул рукой дверь и подошёл вплотную к девушке. Та, не смутившись, положила левую ладонь ему на плечо, а правой нашла его левую кисть и приподняла, переплетая его пальцы со своими. Свободной рукой зампред притянул девушку к себе за талию. Их лица оказались так близко, что дыхание обоих смешалось: дорогой коньяк с горьким шоколадом и тонкий кремовый аромат розы. У Щербины закружилась голова. Не надо было столько пить. Ксюша повела их, задавая темп этому странному медленному танцу, и вскоре её партнёр, уловив ритм, перехватил инициативу – так, как он всегда любил. Ксюше оставалось лишь признаться себе, что ни в чьих руках ей ещё не было так спокойно и так ошеломительно надёжно. В смятении она не смогла встретиться с ним взглядом. Украдкой облизнув пересохшие губы, она робко прижалась щекой к его груди, и в ответ на это Щербина аккуратно переместил руку с её талии на спину между лопатками, чувствуя, как горит их кожа в местах соприкосновения. Ещё немного – и они ступят на слишком опасную дорожку. Словно почувствовав это, Ксюша встрепенулась и отпрянула от мужчины. — Поздно уже. Идите спать, – улыбкой она сгладила своё резкое движение и мягко подтолкнула зампреда к двери. — Идите, идите, товарищ Щербина, – их взгляды наконец-то встретились, и девушка нервно сглотнула. — С-спасибо за танец. Спокойной ночи. Щербина тяжело отступал к двери, пока та не закрылась у него перед носом. Он глубоко вздохнул и потёр пальцами лоб. «Старый дурак. И что это было?!». *** — Это мой песок и мой бор, – ревел Щербина. — Будет лежать там, где я сказал! — Но ведь всё это больше не нужно, Борис Евдокимович! – выждав паузу в чужой автоматной очереди из слов, вставила Ксюша. — Освободим место, будет легче пройти. Быстрее… — Не трогать!!! Ксюша умолкла, поджала губы и, расправив плечи, принялась прожигать взглядом дыру в пальто зампреда. Щербина же был похож на тигра, готового в любой момент броситься отстаивать свои границы. В такие моменты воздух между ними, и без того с разнообразными примесями, буквально начинал искрить. Легасов стоял, облокотившись на дверной проём вагончика, затягиваясь сигаретой и наблюдая за действием. Как в театре, ей Богу, не соскучишься. Вновь и вновь выходя победителем из любого их спора, Щербина не мог не признать, что девчонка со временем осмелела. Она действительно оправдывала ожидания Легасова, и зампред невольно любовался этими двумя чудиками, корпящими над несметным количеством бумаг. Ему нравился полёт их мыслей, такой стремительный и живой, и он, Щербина, конечно доставал им всё, о чём бы они не попросили. Шли дни, сменявшиеся полубессонными ночами, сотни жизней ломались и их осколки тонули в пучине вязкого всепоглощающего отчаяния. Щербина закрывал глаза на эпизодически звучавший на рабочих площадках смех, понимая, что иначе люди просто сойдут с ума. Хотя где ещё не сойти с ума, как именно здесь, где всё пропитано беспощадной радиацией и приправлено чуть ли не такой же опасной ложью. «Я ведь просто делаю свою работу», – думал он. И так думали все они, жертвуя собой, но спасая при этом миллионы других, что есть сейчас и что ещё будут когда-то после них, и эта ответственность колоссальным грузом давила на плечи. От неё было не скрыться. Они не имели на это права. Задумавшись об очередном отчёте в МАГАТЭ, Ксюша брела между насыпей песка, особо не заботясь о том, куда приведут её ноги. Формальности и скупые факты – писать то, что угодно кому-то сверху, невзирая на бьющую наотмашь правду. Оставалась надежда на Валерия Алексеевича, который продолжал искать правду, несмотря ни на что. Если ему удастся, его услышит весь мир. «Меня, – думала Ксюша, – не услышат. А его – безусловно да…». Она внезапно уткнулась носом в чью-то широкую спину. «О нет, нет-нет-нет, только не он…». — Спите на ходу, товарищ Меркулова? – Борис Щербина уже развернулся и, сунув руки в карманы брюк, с едва ощутимой издёвкой созерцал, какое впечатление произвёл на девушку в этот раз. За танцы посреди апокалипсиса непременно нужно отыграться. — Простите, что путаюсь под вашими ногами, товарищ Щербина, – практически в тон ему ответила Ксюша, посторонившись и пытаясь боком протиснуться подобру-поздорову да подальше. Зампред преградил весь путь – пройти было невозможно. — Вы не просто путаетесь под ногами. Вы меня… — Бесите? – серьёзно подсказала Ксюша, сверкнув на него холодной зеленью глаз. — Бесите, – подтвердил Щербина и, заметив вдалеке Легасова, уверенным шагом направился в его сторону, больше не удостоив девушку даже взглядом. *** — Валерий, ты не видел эту бедовую девицу? Щербина так яростно щёлкал ручкой, что Легасов невольно улыбнулся, выпустив сигаретный дым изо рта. — Видел. Где-то пару часов назад, если быть точнее. Легасов взглянул сперва в окно, за которым лил дождь, затем на Щербину, который пытался скрыть обычно не присущее ему беспокойство. Валерий понял, что слишком хорошо изучил товарища аппаратчика. — Завтра вечером в Москву. Мы сделали всё, что могли, Борис... Хоть этого «всего» никогда не будет достаточно, – учёный с досадой бросил пачку сигарет на стол, снял очки и потёр уставшие глаза. Щербина участливо посмотрел на него и кивнул. Что они будут говорить в Москве, какую искусную ложь им придётся лить в уши другим высокопоставленным лицам, что они будут вынуждены скрывать до конца своих дней – неудобные вопросы вызывали противную горечь во рту. Они вышли из потрёпанного вагончика, в котором, кажется, провели последнюю тысячу лет. Щербина раскрыл зонт, Легасов, морщась, надвинул кепку на лоб и оглянулся. — Идём? Зампред колебался. Дождь мерно барабанил по натянутой ткани угольно-чёрного зонта. Лёгкий туман стелился низко, как дым от костра в жаркую безветренную погоду, размывая очертания деревьев. — Я… – он неопределённо махнул рукой куда-то в сторону. Легасов кивнул и быстро зашагал в противоположную сторону. Чёрные туфли хлюпали по грязи, аккомпанируя острой досаде, которая стремительно разливалась по венам, пока Щербина шёл, сам не зная, что он пытается отыскать и, главное, – зачем. Ксюша стояла под дождём в одном платье, вопреки всем запретам и увещеваниям Валерия Алексеевича. В последние недели она, как могла, избегала встреч с руководителем Ликвидации. Вода ручьями стекала с волос, кожи и одежды, но ей было ни интересно, ни всё равно – ей было никак. Казалось, годы безжалостно утекают от неё, подобно этой воде, которая спутывала пряди волос и просачивалась сквозь пальцы, теряясь где-то в земле под ногами. «И угораздило же», – пространно подумала девушка. — Товарищ Меркулова. Нет, спокойно дожить до смерти ей не даст либо КГБ, либо вот этот вот преподобный товарищ аппаратчик. — Борис Евдокимович, ка… – Ксюша, повернулась к нему, но не договорила – грозный взгляд, направленный на неё, едва ли не метал молнии. — Вы безответственны и самодовольны, – сухо произнёс Щербина. — Мне только ещё не доставало искать вас по всей зоне отчуждения. Жестом, не допускающим возражений, он указал девушке на место под зонтом. — Я всё равно уже промокла, – она решилась подать голос, но всё же ступила под зонт. — Молчите, – Щербина раздосадовано зашагал вперёд, пытаясь сориентироваться в тумане. Ксюша шла рядом, обхватив себя руками за плечи, и Щербина не выдержал: — Для чего это, прогулки ваши чёртовы? Девушка долго не отвечала. — Мы ведь все обречены, Борис Евдокимович… – пар изо рта тут же растворился в тумане. — И? Хотите побыстрее? Не терпится? – процедил Щербина. Ксюша опустила голову. Холод натурально пробирал насквозь. Холод от его слов или от дождя – было не разобрать. Справа показалась чёрная машина. Щербина кашлянул и подбородком указал на неё. — Садитесь, Ксения Викторовна. До гостиницы они ехали молча. Едва только машина остановилась у входа в «Полесье», Ксюша рванулась из неё, не желая ни препираться, ни слушать нотации. Щербина догнал её только на ступенях лестницы, ведущей на второй этаж, и схватил за локоть. — Правила не для вас, зонты не для вас, лифты тоже не для вас? – прошипел он, запыхавшись. Девушка сошла на ступеньку вниз, оказавшись на лестничной площадке прямо под испепеляющим взглядом зампреда. Спорить с ним было невозможно. И бесполезно – он всегда оставлял последнее слово за собой. — Я в порядке, Борис Евдокимович, мне нужно в номер, – нейтрально произнесла Ксюша, стараясь смотреть куда угодно, только не на Щербину. Тот чудом собрал остатки самообладания. — Вы не в порядке, и ничего этого не было бы, будь вы… поумнее, – он умолк, переводя дыхание. — Зачем вы тогда... Я знаю дорогу, сама бы дошла. Зачем… Чёрт бы тебя побрал. Щербина толкнул девушку к стене и опёрся руками о шершавую поверхность на уровне ксюшиных плеч. — Зачем? – дыхание мужчины опаляло замёрзшие щёки. — Ты правда не понимаешь? М? Легасов – и тот всё давно понял, – его голос звучал хрипло, низкими нотами будоража всё внутри. «Нет, нет, ничего этого нет, всё иллюзия», – Ксюша перестала отдавать себе отчёт и схватилась за лацканы пиджака зампреда, как утопающий за соломинку. Горячие губы накрыли её ледяные. На секунду показалось, что пол уходит из-под ног, но Щербина буквально вжал её в стену, удерживая и углубляя поцелуй, и Ксюша зажмурилась до звёзд в глазах, до слёз, скатившихся по щекам. Позволив себе ещё буквально пару секунд, зампред оторвался от девушки и, тяжело дыша, многозначительно на неё посмотрел. Теперь в её глазах читался откровенный ужас, имя которому легко уменьшалось в аббревиатуру из трёх букв. Она отступила и, молясь, чтобы их никто не видел, поспешила наверх. Щербина спустился вниз к лифтам, миновав пустой холл. Либо так было предрешено, либо им просто повезло, но слежки за ними не было. Ксюша влетела в свой номер и, закрыв дверь, прислонилась к ней спиной и сползла на пол. «Он ведь не придёт, не придёт», – пульсировало в висках. И от этого хотелось кричать. *** — Ксения Викторовна, нас вызывают в Москву, – под словом «нас» имелись в виду сам Легасов и Щербина. — Вы тоже вылетаете вечером. Ксюша едва скрыла подступающую дурноту и собрала все силы, чтобы как можно небрежнее кивнуть. — Хорошо, Валерий Алексеевич. Я пойду, в таком случае, если позволите, – она кротко улыбнулась. — Боюсь что-нибудь забыть. До вечера. Неловко подхватив стопку документов со стола, Ксюша прижала её к груди и, стараясь не глядеть на Щербину, вышла из вагончика. Легасов деликатно не стал развивать тему, списав всё на усталость – им всем действительно было от чего устать. Закатное солнце красило мир в бордово-оранжевые цвета. Деревья тихонько шумели, отзываясь на ласку ветра мерным покачиванием и стуком ветвей. Последние события никак не шли из головы, ярким калейдоскопом врываясь в сознание девушки, отпечатываясь внутри черепной коробки. Его вкус, его запах, вес его тела – она отдала бы всё, что у неё осталось, только чтобы ощутить это ещё раз, пусть он даже станет последним. Оперевшись руками о подоконник, она закрыла глаза и прислонилась пылающим лбом к холодному стеклу. Лететь в Москву не хотелось. Не хотелось и находиться рядом с ним, бороться со своими чувствами, отшучиваться, избегая любых подозрений. До вертолётов она добралась первой и, отвернувшись к иллюминатору, пожелала, чтобы этот день быстрее закончился. *** Щербина летел вместе с Легасовым, вглядываясь в чёрную пустоту за противоположным ему иллюминатором самолёта, будто пытаясь найти там какой-то ответ. Безусловно, женщины в его жизни были всегда. Факт, что хотели они не только его, но и частичку его положения, его авторитета, его власти. А эта чертовка не хотела ничего. Ей ничего не было нужно. Щербина подпёр подбородок рукой и склонил голову на бок. По всей видимости, вопросам так и суждено было остаться без ответов. До поры до времени. Телефонный звонок громким тревожным эхом разнёсся по всей квартире. Ксюша услышала его сквозь сон и, с трудом выпутавшись из одеяла, села на кровати. Звонили настойчиво, будто зная, что она дома и непременно поднимет трубку. Она сфокусировалась на циферблате часов – было почти шесть утра. Если это соседский мальчишка балуется, она придумает, как его приструнить. Ох, несомненно. — Алло, – сонно прикрыв глаза ответила девушка, предвкушая, как рухнет обратно на подушку. — Ксения Викторовна, это товарищ Легасов. — Да, Валерий Алексеевич, слушаю, – сон как рукой сняло. Что-то с отчётом? Но она ведь ещё не отчитывалась… — Товарищ Щербина в больнице. Сердце Ксюши пропустило удар, не дав ей вымолвить и слова. — Вы могли бы поехать? Сейчас? Не дожидаясь ответа, Легасов продолжил. — Вы же знаете, какой это для него стимул – он сам уйдёт оттуда, лишь бы с вами не полемизировать, – учёный улыбнулся в трубку. Думать было нечего. — Да, конечно. Я сама доберусь. Сжимая в кулаке клочок чертёжной бумаги, на котором она дрожащей рукой написала адрес и номер палаты, Ксюша вышла из автобуса. Попав в облако выхлопных газов, она закашлялась и поспешила к высокому светло-серому зданию, возвышавшемуся слева. На ступеньках стоял водитель Щербины, которого она часто видела у «Полесья». Он молча повёл её наверх, и, когда они остановились у нужной палаты, кивнул на дверь и так же молча удалился, а Ксюша, не медля ни секунды, повернула ручку и скрылась за тихонько скрипнувшей дверью. От взгляда на больничную койку в одиночной бело-голубой палате с характерным резким медицинским запахом мучительно защемило в груди. Нет, нет, он не должен здесь быть. Сжав зубы, чтобы не дать волю непрошенным слезам, Ксюша подошла ближе и опустилась на стул. Стоило только протянуть руку – и она бы коснулась его. Борясь с искушением, девушка сцепила руки в замок и опёрлась локтями на колени, подавшись вперёд. Силясь услышать его дыхание, она наклонилась ещё ближе, и ножки стула предательски чиркнули по полу. Щербина медленно повернул голову на источник звука. Девушка отпрянула назад, знатно приложившись позвоночником о спинку стула, и закусила губу, чтобы не ругнуться вслух. — Вот вас уж я меньше всего здесь рассчитывал видеть, – протянул Щербина. От контраста обуревавших её чувств, физической боли от удара и прозвучавшего сарказма Ксюша сморщилась, как будто лимон съела. — Вы, надеюсь, за руку меня не держали? – не унимался тот. Захотелось соврать, что держала. — Как вы узнали? – вдруг спросил зампред и грустно посмотрел куда-то в сторону мимо девушки. — Легасов сказал? — Да. Ксюша потупилась, будто случайно полезла не в своё дело. Щербина повёл плечами, поднимаясь повыше на подушке, и посмотрел на свою посетительницу. — Все волнуются за вас, Борис Евдокимович, – Ксюша встретилась с ним взглядом, и зампред в то же мгновение понял, каких таких «всех» на самом деле имела в виду девушка. И это было приятно. — Что-то я этих волнующихся рядом не вижу, – слабо улыбнулся он, но тут же, чтобы она ни о чём не догадалась, стальным голосом продолжил. — Где они – все – товарищ Меркулова? Видимо, заняты, – жёстко обрубил он. — А почему вы ничем не заняты? — Я докладываю после обеда, – Ксюше не была понятна причина столь резкой смены его настроения. — Я тоже скоро возвращаюсь к работе, – безоговорочно констатировал Щербина. — Откройте эти чёртовы шторы, если вас не затруднит, – последняя часть фразы прозвучала мягче. Шторы шумно распахнулись, впуская в палату яркое утреннее солнце, в лучах которого тут же заплясали пылинки. В дверь дважды глухо постучали. — Вам пора, товарищ Меркулова. До встречи на ЧАЭС, я полагаю, – произнёс Щербина и приложил указательный палец к уху – этот намёк ей был более чем понятен. Она так разволновалась, что позволила себе забыть. Ну конечно же за ними следили. Ксюша нехотя сняла ремешок сумочки со спинки стула. — Поправляйтесь скорее, Борис Евдокимович. Она направилась к двери. — Ксения Викторовна, – у самого порога окликнул её Щербина. — Да? — Спасибо. Не в силах выдержать спокойный взгляд голубых глаз, она улыбнулась ему и закрыла за собой дверь. Улыбка вышла вымученной и горькой, обнажая всю беззащитность и беспомощность девушки перед сложившимися обстоятельствами. Не будет никакой ЧАЭС. Оба понимали, что, скорее всего, видели друг друга в последний раз. *** Оперевшись рукой на дверной косяк, Борис Щербина невидящим взглядом смотрел на номер квартиры, не решаясь позвонить. Лампочка, тускло освещавшая лестничную площадку, подрагивала, издавая едва слышимый мерзкий треск, и отвлекала, не давая собраться с мыслями. «Да в конце-то концов, Борис», – ругнул себя зампред и, закрыв глаза, прислонился плечом к выкрашенной тёмно-синей краской стене. Полный решимости, он проехал пол-Москвы, но с каждым шагом ближе к этой квартире его уверенность медленно таяла, как эскимо в руках заигравшегося ребёнка. В итоге по лестнице он поднимался на негнущихся ногах, то и дело порываясь бросить эту затею к чёртовой матери и никогда больше к ней не возвращаться, пусть даже этого «никогда» у него оставалось на пару лет. А, может, и того меньше. Борис Щербина, заместитель Председателя Совета Министров СССР, суеверным не был и ни в какие знаки не верил, но, когда за стеной хлопнуло окно, словно повинуясь какому-то порыву, вынырнул из омута спутанных мыслей и несколько раз громко постучал в злополучную дверь. «Звонок же есть, вот идиот», – сквозь зубы процедил он и напрягся. Послышались шаги. Отступать было поздно – дверь ему открыли. — Товарищ Щербина. Почти два года он не слышал этот голос. Стоп, она что, совсем не удивлена? — Вы меня ожидали, товарищ Меркулова? – последние два слова проговорил с нажимом. Ишь какая. — С той ночи в «Полесье». В лоб начала, с самого неудобного. Не на такое приветствие он рассчитывал. — Войти могу? – процедил он. Девушка скрестила руки на груди и быстро изучила знакомую фигуру взглядом. — Входите. Вы ведь всегда получаете то, что хотите. Ждать его не стали – хозяйка квартиры номер 47 развернулась и скрылась за поворотом, ведущим в одну из комнат. Оставшись предоставленным самому себе, Щербина, помедлив, вошёл и закрыл дверь, повернув ключ в замке. На ходу пристраивая руки то в карманы длинного тёмно-серого пальто, то начиная теребить пуговицы, он проследовал туда, куда свернула девушка. — Чаю, может? От неожиданности он вздрогнул и развернулся на голос. Оперевшись плечом на дверцу кухонного шкафа, Ксения Меркулова смотрела на него, и уголок её губ едва заметно приподнялся в скрытой полуулыбке. Да она совсем не изменилась – всё те же ясные зелёные глаза, которые когда-то прожигали его насквозь в моменты горячих споров, та же горделивая осанка и тот же любопытно-изучающий наклон головы. И даже простое домашнее платье не смягчало сейчас ореола строгости. Щербина в очередной раз проклял себя за свой визит и кивнул головой в ответ на предложение. Ксюша легко прошла мимо него, даже не задев. Она знала, что он придёт, и, вот, – он здесь. Это был лишь вопрос времени. Кружки с горячим напитком обжигали пальцы, но оба, казалось, не придавали этому значения. Молчание давило на виски, однако никто не решался первым его нарушить, и разговор никак не вязался. И длиться бы этому невесть сколько, если б Щербина не заметил часы, стоящие на одной из полок. Секундная стрелка сбоила. Сбоила несомненно, отсчитывая две или даже три секунды вместо одной, будто давая им больше времени, чем было отпущено. Нет, нет у них грёбаного времени. — Ксения, подайте мне часы. Девушка отняла руку, сжатую в кулак, от щеки и непонимающе посмотрела на Щербину. Он нервничал, это было понятно по его голосу, и только сейчас девушка поняла, что он даже не снял пальто. «Что же это с ним?...». Она встала и подошла к нему. Щербина нахмурился, как и всегда, когда что-то выходило не по-его. — Вы не сняли пальто, Борис Евдокимович, – примирительно и тихо произнесла Ксюша и положила ладони ему на плечи, пытаясь стянуть вниз тяжёлую ткань. — Дай мне часы! – рявкнул Щербина, стукнув кулаком по столу. Девушка вздрогнула, но рук не убрала. Щербина прерывисто вздохнул и замотал головой, борясь с собой пару мгновений, а затем притянул девушку ближе и уткнулся головой ей в живот. Такого поворота событий, честно говоря, она не ожидала. Всё это так не похоже на него. — Вы пришли наконец-то закрыть гештальт? – Ксюша не хотела этого, но слова всё равно прозвучали холодно. Холоднее, чем требовала ситуация, однако Щербина не стал парировать, отвечая на её колкость. Минутная слабость. Он тяжело сглотнул и произнёс: «Я умираю, Ксюша». Она знала это. Она знала, что умирает сама, как и многие, многие, кого коснулась чернобыльская трагедия. И она знала, что их ничто не пощадит, но сейчас его слова отозвались в сердце такой болью, что она подалась вперёд и инстинктивно обхватила ладонями голову мужчины, будто пытаясь защитить от того, от чего защиты в целом свете не было. Прислушиваясь неизвестно к чему, Щербина помолчал ещё немного и наконец собрался с духом. — Я не знаю, сколько мне осталось, но я точно знаю, что ты не какой-то там гештальт, как ты выразилась. Голубые глаза выразительно взглянули в изумрудно-зелёные, пронзая самую суть. Конечно, всё ещё хотелось спросить, какого лешего она прождала его всю чёртову ночь в «Полесье» и какого лешего он тем вечером случайно узнал, что чёртов вертолёт с товарищем Меркуловой улетел без него с Легасовым, но выяснять это сейчас не хотелось. Нужно было на что-нибудь отвлечься, иначе… — Чай остыл, товарищ Щербина, позвольте… – Ксюша мягко высвободилась из кольца крепких рук и, подхватив кружки, отправила их в раковину, почему-то злясь на чай, который ни в чём и не провинился. Это Щербина во всём виноват. — И ваше пальто. Пожалуйста, – добавила она, увидев, что зампред как-то уж слишком грозно встал, по-видимому, не собираясь послушно отдавать ни пальто, ни что-либо ещё. Ксюша приподняла бровь. Ну, что ж. Ладно. Закусив нижнюю губу, она вплотную подошла к несносному аппаратчику и принялась расстёгивать пуговицы на его пальто, методично, будто объясняла недалёкому стажёру в чём именно заключается его работа. Последняя пуговица легко поддалась гибким пальцам, и девушка, поднявшись на носочки, положила ладони под пальто на пиджак Щербины, двигаясь от груди к плечам и по ним вниз, нервно усмехнувшись нахально промелькнувшим мыслям, а затем подхватила пальто и ретировалась в коридор, где едва удержалась, чтобы не укутаться с головой в этот ставший таким родным аромат дорогого одеколона. Как она скучала… Чёрт бы побрал всё это. — Борис Евдокимович, оставьте мои часы в покое… – завернув за угол коридора, она едва не столкнулась с зампредом, который мягко схватил её за предплечья, позволяя удержаться на ногах. Цирк неловкости продолжался. Щербина, не скрывая улыбки, расстегнул пуговицу на дорогом однобортном пиджаке и слегка ослабил галстук. Наверное, только с ним можно чувствовать себя в собственном доме гостьей. И, кажется, он тоже это понимал, поскольку совершенно по-хозяйски прошёл в гостиную, и девушке ничего не оставалось, как последовать за ним. Заправив выбившуюся прядь волос за ухо, она в ожидании замерла посреди комнаты, сцепив руки в замок за спиной. Так больше продолжаться не может. Не может. — Борис Евдокимович… — Борис. Просто Борис, – он отвернулся от окна и посмотрел на неё. Она вновь проиграла, она вновь в его власти, как тогда, в чёртовом «Полесье», в чёртовой Припяти, в чёртовой зоне отчуждения. Слова крутились на языке, острыми шипами кололи горло, так и оставаясь невысказанными. Из глаз предательски брызнули горячие слёзы. Твою ж мать, только не рыдать перед ним. Девушка зло посмотрела в сторону, переводя дыхание и надеясь, что её слабость останется незамеченной, но Щербина был уже рядом. Он взял её за подбородок большим и указательным пальцами и повернул её лицо так, чтобы она посмотрела на него. Ксюша мотнула головой, пытаясь вырваться, хоть и знала, что это затея бесполезная. — Нас могут прослушивать, – шёпот получился придушенным. — Плевать. Мне терять нечего, – негромко, но так твёрдо и непоколебимо произнёс зампред, что Ксюша в очередной раз восхитилась им. Увидев страх в глазах девушки, он склонился и поцеловал её в лоб, успокаивая. — Ты правильно заметила, я всегда и всего добивался. Всего, чего хотел, шёл по головам для этого. Я лгал. Лгал даже самому себе, – Щербина осёкся, подбирая слова. Те, которые он не раз произносил про себя, сейчас казались совершенно не подходящими и пустыми. Сложно и просто. Какой диссонанс. — Ты нужна мне. Знаешь, мне понадобилась чёртова уйма времени, чтобы себе в этом признаться. О, пожалуйста, не смотри на меня так… – Щербина перешёл на жаркий шёпот, и у Ксюши глухо забилось сердце. Всё это время слушая его, она медленно отступала назад, пока не вжалась бёдрами в дубовый стол. Зампред ласково дотронулся большим пальцем до её щеки, и Ксюша задрожала. — Уходите, прошу вас… — Нет… – прошептал Щербина и опрокинул её на гладкую поверхность стола, сметая на пол чертежи и рейсшины, нависая сверху и впиваясь горячим поцелуем в её шею. Пройдясь правой рукой по её бедру, он привлёк девушку ещё ближе, и она, судорожно вздохнув, подалась к нему и обхватила его за плечи. Он почувствовал, как прохладная ладонь легла на его затылок, и, пальцами нащупав ленточку в волосах девушки, потянул её – тяжелые локоны, рассыпавшись, упали ей на плечи, окутывая кружащим голову парфюмом. Разум Ксюши ещё слабо сопротивлялся, но тело безоговорочно требовало большего, от его умелых ласк каждый нерв звенел от сладкой боли. Не в силах больше сдерживаться, она, прогнув спину, застонала, и её стон распалил мужчину ещё сильнее. Не рассчитав силу, он рванул её платье – пуговицы тут же мелкой дробью застучали по столу, устремляясь вниз и теряясь где-то на ковре. Зазвонил телефон, и Ксюша растерянно схватила зампреда за запястья. — Ответить… нужно… ах, стойте… Щербина нехотя отпрянул от девушки, отпуская. Она, пошатнувшись, на нетвёрдых ногах поспешила к телефону и подрагивающей рукой сняла трубку. — Да? Слушаю. На другом конце провода приглушённо послышался детский всхлипывающий смех. «Мать твою», – Ксюша едва слышно взвыла от досады и несколько раз с чувством ударила трубкой по корпусу телефона, бросила её, и та так и осталась висеть на длинном проводе в паре сантиметров от пола. Как разъярённая кошка, она кинулась к показавшейся на пороге гостиной фигуре зампреда, вцепилась ногтями в его рубашку и жарким нетерпеливым поцелуем увлекла не успевшего отрезветь от желания аппаратчика обратно в комнату, оттесняя его к дивану, и не успокоилась, пока не села сверху ему на колени. Устраиваясь удобнее, она почувствовала, что он всё ещё возбуждён, и принялась развязывать его галстук. Быстро закончив с ним, она занялась рубашкой, которую тоже вскоре отправила куда-то в сторону к галстуку. Её пальцы, изучая, прошлись по рёбрам мужчины, и кровь в висках зашумела ещё сильнее. Ремень его брюк поддался ей с такой же лёгкостью, но тут Щербина крепко сжал её за талию и, повернувшись, подмял под себя, на ходу стянув с неё недавно пострадавшее платье. Под ним на Ксюше одежды осталось от слова «никакой». Сердце колотилось, как сумасшедшее. Рвано дыша, Щербина посмотрел на девушку. Тонкими ногами обхватив его поясницу, она затуманенным взором встретила его взгляд и тихо выдохнула: «Да». Да. И к чёрту всё остальное. *** Щербина лежал на спине, удобно устроив голову на согнутой в локте руке, сонно щурясь от проникающих в комнату рассветных лучей. Ксюша пристроила голову у него на груди и, улыбаясь своим мыслям, слушала его ровное дыхание. Щербина ласково поглаживал её спину, подушечками пальцев очерчивая острые лопатки. — Слушай, – задумчиво начал он. — М? – отозвалась Ксюша. — Как называется вот это, когда хочется кого-то… расстрелять на месте, но в то же время жить без него не представляешь возможным? Ксюша, поняв, что речь о ней, приподнялась на локте, оставив свободную руку на солнечном сплетении мужчины. — Амбивалентность, – ответила она, не отрывая от него заинтересованного взгляда. Щербина улыбнулся. — Надо же, всему находится объяснение. — Думаю, есть вещи, которые лучше не объяснять, чтобы не усложнять себе жизнь, – девушка потянулась и коснулась губами его подбородка. — Знаешь, я собираюсь максимально усложнить себе остаток жизни, – Щербина многозначительно взглянул в зелёные глаза и продолжил. — Смею надеяться, что ты мне в этом поможешь. Ксюша звонко рассмеялась. — Что ж, я рискну, товарищ Щербина. Я рискну. *** Холодный осенний ветер с оглушительным треском настежь распахнул оконные рамы, едва не сломав их – те стукнулись о стены и задребезжали стеклом. Порыв воздуха бросил в комнату щедрую охапку сухих листьев, затрепав занавески. Очередная ночь без сна. Взгляд по привычке опустился на фотографию в резной медной рамке. На ней были запечатлены двое счастливо улыбающихся людей в объятиях друг друга – именно такими она их и запомнит. Ксюша нежно и грустно улыбнулась и поднялась с постели, чтобы закрыть окно, но машинально потянулась за пачкой сигарет с зажигалкой, лежащими на трюмо. Щелкнув зажигалкой, она затянулась ментоловым дымом и встала у оставшегося раскрытым окна, глядя вверх далеко за верхушки деревьев. Трагедия на ЧАЭС постепенно, но верно забрала у неё всех, кого она любила. Желание переехать куда-нибудь десятком этажей выше и однажды ночью самой оборвать нить оставшихся воспоминаний, не дававших ей подолгу уснуть, не раз и не два посещало девушку после похорон любимого человека. Но она знала, что он бы не хотел такого для неё. Он, подаривший ей, как и обещал, почти два бесценных сказочных года, ушёл тёплым августовским днём. Тогда Ксюша проплакала всю ночь... Девушка тяжело закашлялась. Она почувствовала, что смерть ледяными пальцами сжимает её горло, но больше не боялась. Зажжённая сигарета маленькой подрагивающей звёздочкой тлела в слабеющей руке. Ксюша затушила её о стекло пепельницы и закрыла глаза.