Потанцуем?

Рицу, погруженный в работу, пропускает тот момент, когда класс тонет в полумраке. Место в студсовете отнимает немало времени и сил, Рицу трет воспаленные глаза, из-за усталости в которых и был вынужден прерваться — дискомфорт становится совсем невыносимым — и кидает взгляд на часы. Время уже переливает за пятнадцать ноль-ноль, и Рицу, потерявший его счёт, понимает, что остался совершенно один. Он откидывается на спинку, сползая со стула, и запрокидывает голову. Касается прикрытых век кончиками пальцев — в глаза будто насыпали несколько килограмм песка и битого стекла — такова плата за популярность и успехи в учебе, и тяжело вздыхает. Усталость, заставившая прикрыть глаза, словно только этого и ждет, расползаясь по всему телу, и урчащей кошкой располагается где-то на животе. Спинка стула больно впивается куда-то пониже лопаток, шум улицы, доносящийся из приоткрытого окна, раздражает и без того измученное сознание парня и убаюкивает одновременно. Последняя мысль, мелькнувшая в голове Рицу, о том, что от способностей эспера в таких ситуациях не так много толку — от физических и умственных нагрузок устает он так же, как и любой другой обычный человек. На самом деле, обычный человек уже давно бы протянул ноги от образа жизни Кагеямы Рицу. Отличная учёба, успехи в спорте, место в студсовете — привычная ему рутина уже могла многих свести с ума. Кроме того, что Рицу частенько брал работу сверх данной ему, так ещё и постоянно упражнялся в своих экстрасенсорных способностях, использование которых отнимало немало сил. Как тут не свалишься от усталости. Просыпается Рицу оттого, что едва не наворачивается со стула. Едва слышный хмык откуда-то со стороны заставляет его подобраться — беспокойство смешивается с напряжением, и Рицу чувствует силу на кончиках пальцев, вглядываясь в темноту класса. Глаза не сразу привыкают к неверному освещению — его отсутствию скорее — и он радуется тому, что ничего не выпалил, застигнутый врасплох. Шо — а это оказывается именно он, напряжение утекает сквозь пальцы вместе с беспокойством, оставляя досаду — лежит на одной из парт и, подперев рукой щеку, смотрит. Рицу ерзает, устраиваясь на стуле поудобнее, тело ноет после сна в весьма непривычном для него положении, мысли путаются — сонная нега не торопится его отпускать. Чужой взгляд — не такой уж и чужой уже, на самом деле, привычный — царапает кожу. Шо смотрит, в темноте комнаты, ясное дело, глаза разглядеть непросто, поэтому Рицу скорее чувствует взгляд, чем видит. Цепкий, осязаемый, щекоткой проходящий по всему телу. Слова — добрые сотни две — собираются вязкой слюной во рту, но Рицу не издает ни звука, пока Шо ощупывает взглядом каждую косточку на его теле и разрывает тишину банальным:  — Опять загоняешь себя? — серьёзно, можно было придумать что-нибудь новенькое. Рицу чувствует ауру чужой силы. Она всегда есть — дремлющая, но отмечаемая на периферии — но сейчас проявляющая сильнее. Аура Шо обнимает его — следы усталости, слабости и болезненности после сна тают.  — Я не так хорош в этом, как тот же Ханазава или твой брат, но помочь должно, — Сузуки принимает сидячее положение, спуская ноги на пол, и с наслаждением потягивается. Слова благодарности застревают у Рицу в горле, и вместо какого-либо ответа он тоже потягивается и шевелит затекшими конечностями. «Спасибо, что не даешь мне угробиться». «Какое тебе вообще дело, что со мной происходит». «Не лезь, куда не просят».  — Давно пришел? — подает наконец голос Рицу. Нейтральная тема и никакого раздражения.  — С половину часа уже где-то, — Шо болтает ногами, разглядывая уже не Рицу, а постепенно темнеющее за окном небо.  — И почему не разбудил?  — Хочется послушать о том, что нужно поберечься, и раздражиться ещё сильнее? — хмыкает Шо, наконец, слезая с несчастной парты.  — Нет, — Рицу, кажется, ещё не готов расставаться со своим стулом, и он скрещивает руки, к которым вернулась подвижность, на груди.  — Тогда не спрашивай, — пожимает плечами Шо.  — Хочешь благодарности? — и почему Рицу так тянет ругаться, черт побери.  — Так я могу на неё рассчитывать, — хитрую усмешку Рицу уже видит. Шо подтаскивает стул к парте, за которой работал Рицу, и садится ровно напротив. Подпирает подбородок двумя руками и впивается взглядом в очередной раз. Выдержать пронзительность этих глаз в упор Рицу просто не в состоянии. Поэтому он устало вздыхает, прикрывая глаза ладонью, и спрашивает:  — Чего ты хочешь?  — О, неужели всё так просто? — Шо склоняет голову набок, Рицу подглядывает за ним сквозь пальцы.  — К чему усложнять? Давай уже, говори.  — Потанцуй со мной. Рицу, кажется, что у него начались слуховые галлюцинации. Или что он ещё не проснулся, и видит весьма сюрреалистический сон. Похоже, что-то не так с его подсознанием. Поэтому Рицу переспрашивает:  — Что? Шо поднимается, с шумом отодвигая стул, и подходит к окну.  — Потанцуй со мной, говорю, — он бросает взгляд в сторону Рицу и добавляет, — у вас же фестиваль скоро, поэтому ты так зашиваешься, засиживаясь тут. Будет же полный набор: танцы у костра, все дела. Потренируешься как раз. Издевается же, не иначе.  — Зачем тебе это? Шо поворачивается спиной к окну и из-за того, что стоит против света — мало того, что и в классе темень жуткая — лица совсем не разглядеть, прячет руки в карманы.  — Или танцевать не умеешь? Есть что-то, что великому Кагеяме Рицу не дается, да? — совершенно очевиднейшая провокация, Шо даже не старается его поддеть, никаких правильных интонаций в голосе, ничего такого. Рицу усмехается, поднимаясь со стула. Чёрт с ним, всё равно не поймешь, что у Шо в голове. Ладони почему-то начинают потеть, становится неловко. Рицу стыдно за это чувство, Шо вот стоит, спокойный, словно скала.  — Эм, повернись, — Шо вопросительно изгибает бровь, и Рицу чувствует себя ещё хуже. — Сам же сказал, как в танце у костра. Не видел ни разу, что ли? Повернись ко мне спиной. Шо не отвечает, но послушно поворачивается. Рицу и правда не силен во всех танцульках, но усердно пытается вспомнить, как там оно и что. Встает позади чуть правее Шо, хватает его за руки, силится воскресить в памяти все эти увертки и шаги, но тщетно. В какой-то момент Шо изворачивается, быстро, что Рицу не успевает уследить, словно не разжимая их рук, смотрит укорительно.  — Не помню, — кается Рицу.  — Пофиг, — мотает головой Шо. — Давай просто так. Они танцуют? Скорее, просто двигаются в свободном от парт небольшом пространстве: ни правильной постановки рук, ни синхронности в движениях ног. Просто держатся друг за друга: рука к руке, ладонь к ладони, шаг вправо, шаг влево. За окном темнеет, редкие возгласы задержавшихся школьников практически стихают, только ветер шумит, да едва слышный перестук мячей где-то в спортзале. Рицу теряется во времени и пространстве. Он не знает, сколько они вот так: минуты две, полчаса или уже вечность? Неловкость отходит на третий план, растворяется в начинающихся сумерках, Рицу не заглядывает в лицо Шо. В какой-то момент они останавливаются, но рук не расцепляют. Шо какой-то чересчур задумчивый, а Рицу не хочется ему мешать (?) Отрывать от размышлений?  — Эй, — легонько толкает он в плечо Шо.  — Эй, — отзывается Сузуки, больше ничего не предпринимая.  — Ты чего хотел-то? Пришел, о танцах вдруг заговорил… Шо тяжко вздыхает на его слова и роняет голову ему на плечо. Упирается лбом, выдыхая куда-то в ключицы. Опешивший Рицу всё-таки расцепляет их руки, но Шо, кажется, этого даже не замечает. Знакомая экстрасенсорная сила затапливает комнату, и не успевает Рицу среагировать или удивиться, ласково оглаживает его по щеке, зарывается на секунду в волосы, и также стремительно исчезает. Слышно, как ветер за окном бьется в заграждения, оглушая металлическим звоном. — Дурак ты, — говорит ему Шо. — Дурак, — соглашается Рицу, непослушной рукой повторяя недавно исполненный жест, ерошит рыжие волосы, приобнимая Сузуки за плечи.