***
— Напомни мне, разумное наследие Филлипс, за каким хером мы сидим в этих зассанных кустах битый, сука, час? — Гэвин плотнее кутается в свою видавшую виды кожанку, стараясь прикрыть шею так, чтобы за шиворот не натекала противная морось. Здоровая неоновая вывеска одного из немногих оставшихся человеческих блядушников режет глаза настолько, что с каждым разом Риду приходится затрачивать все больше усилий на попытки рассмотреть стоящих под ней людей. Ричард сидит рядом на корточках, умудряясь даже в подобной позе быть апогеем грациозности. Гэвин пялится на его тонкую черную водолазку, прилегающую к синтетической коже как вторая такая же. «Вот уж кому явно до пизды на погодные условия», — угрюмо думает Рид. — Майк Сандерс, тридцать два года, один из зачинщиков движения Армии Освобождения, которое борется против вступивших в силу законов о девиантах, а также против прав андроидов в целом, применяя к ним физическое насилие вплоть до уничтожения. В последний раз его видели в компании мелких поставщиков красного льда, торговля которых процветает на углу стриптиз-бара, напротив которого мы сидим в этих зассанных кустах, детектив. Я предлагал вам взять машину, но вы решили, что будет целесообразнее… — Байк быстрее. — И привлекает больше внимания, — Ричард отвлекся от сканирования помещения, переводя слегка удивленный взгляд на продрогшего Рида. — Почему бы просто не признать, что вы проебались, Гэвин? Рид этот взгляд ловит и шмыгает носом. — Ладно, я проебался. Ричард осторожно придвигается ближе и прижимается корпусом к спине Рида. — Ты какого… это что, типа, встроенная печка? Отцепись от меня, я сказал! — Не шумите, детектив, — переходит на шепот андроид, и Гэвин одними неведомыми силами подавляет в себе желание съебаться через кусты в сторону лесополосы. — Ваше пошатнувшееся здоровье может сказаться на нашем проценте раскрываемости, — добавляет он. «Я размажу тебя вместе с твоими соплями по рабочему столу, если мы не будем первыми в отделе», — слышит Рид. Гэвин со скрипом признает, что даже у Андерсона с его портативной электросушилкой в начале их звездной карьеры отношения были лучше, чем у него с Девяткой за месяц работы бок о бок. Затянувшаяся стадия притирания переросла в бесконечное перетирание друг друга в опилки. Иногда Ричард откровенно кошмарил Рида своим поведением, а когда Рида не было рядом, кошмарил весь отдел, пока напарник не появлялся в поле зрения. «Спелись два социопата», — говорит Хэнк. В такие моменты Гэвин не понимал, лагает ли у Девятки программа социальной адаптации или наоборот очень даже хорошо работает. — На два часа, синяя куртка, координаты о местоположении переданы. Детектив? — Ну пизда тебе, полковник Сандерс.***
Они подъезжают к ближайшему мотелю далеко за полночь, когда Рид, затыкая свой кровоточащий многострадальный нос, вываливается из кресла байка и ковыляет в сторону ресепшена. «No androids» — гласит выцветшая наклейка на ободранной двери с облупившейся краской, и глаза Гэвина закатываются на автомате. — Да ебана мать, на, накинь и не отсвечивай, — он кидает кожанку в руки Девятки, призывая того скомкать свой плащ-антифару и завесить волосами диод. Женщина за стойкой регистрации, похожая на гордого представителя лавкрафтовского Иннсмута, кидает на них заинтересованный взгляд мертвой воблы. — Сорок баксов. Гэвин достает из кармана смятую купюру, поудобнее перехватывая дорожную аптечку, приобретенную на соседней заправке. — Этот с вами? — женщина кивает на Ричарда, стоящего в дальнем углу и послушно не отсвечивающего. — Нет, блядь, у вас тут очередь, — огрызается Рид, ставя размашистую подпись, а затем тычет значком, прежде чем вобла успевает спросить про документы. — Тридцать восьмая, вверх и налево. — Пошли уже, болторезка, — машет Гэвин свободной рукой, и брови женщины медленно ползут вверх. — Это он так флиртует, — вставляет Девятка, прежде чем закрыть дверь с китайским колокольчиком. По пути Гэвин покупает в автомате пакет со льдом, а потом вламывается в номер, падая на ближайшую пригодную поверхность. — Вот ведь ночка, а, — он косится на медленно раздевающегося андроида, замечая темные разводы на собственной кожанке. — Блядь, Девятка, ты мне всю куртку изгваздал в какой-то… ты что, ранен? Гэвин подскакивает с кровати, задирая промокшую от дождя и тириума водолазку и видит залитый синим корпус. — Ранения некритичны, все компоненты целы, я остановил подачу тириума в брюшную полость… — Ричард, ты совсем пизданулся? Тут четыре дырки. Диод на виске мелькнул желтым. — Мне просто нужно нагреть часть корпуса, чтобы он восстановился. — Сиди здесь, я к вобле за паяльником. Так Гэвин впервые познакомился с искусством выжигания. — Мне нравится, когда вы зовете меня по имени, Гэвин. — Сбрось скин, горе луковое. Ебану тебе гравировку.***
День, когда Девятка молча приносит Гэвину кофе, а тот его выпивает без выебонов, становится для отдела знаменательным. И знаменует он, по утверждениям Андерсона, начало конца. Теперь на любой комментарий в сторону говенного характера Рида у Ричарда находятся бронебойные высказывания в сторону вещавшего, и, если присмотреться, уже по утверждениям Пеннингтона, можно заметить, как у андроида изо рта вылетают гильзы калибра не меньше сороковки. — Ричард, если Рид тебя заставляет, ты не обязан потакать его прихотям, — осторожно замечает Брэдли, мусоля в руках огрызок архивного карандаша. — Детектив Пеннингтон, я также не обязан выслушивать ваши сомнительные советы, основанные на личной неприязни к детективу Риду, — отвечает своим кошмарящим механическим тоном Девятка и кладет на стол Гэвину пачку «кэмела». Коннор кидает на Брэдли сочувствующе-снисходительный взгляд, каким обычно награждают умственно отсталых детей.***
— Кыс-кыс-кыс, драный твой хвост, спускайся уже, ебанько, — рычит Гэвин, наворачивая вокруг здоровенного дерева очередной круг. Судя по протоптанной в не менее здоровенном сугробе тропе, кругов таких было более чем достаточно. Ричард, сам как кот, неторопливо пробирается от калитки к дереву по скрипучему свежевыпавшему снегу. — Детектив, вам помочь? — Ты-то тут хуле делаешь, консерва? — Гэвин отрывается от безуспешных попыток допрыгнуть до ближайшей ветки и поворачивает голову, скептически осматривая Ричарда, завернутого в светлое кашемировое пальто, из-под которого торчит ворот извечной черной водолазки. — И че вырядился? На свиданку собрался? Диод у Девятки беспокойно мигает желтым. Рида это почему-то забавляет. — Вы же сами сказали, цитирую: «Ты че как придурок в декабре месяце в своей фольге замотанный шляешься». И вот. — И че вот-то, теперь ты как придурок в пальто. Смысл не меняется. Диод, только принявший обычное состояние, снова окрашивается в золотой. Взгляд Ричарда мрачнеет. — У нас вызов, детектив Рид. Вы не отвечали на звонки. — Да я тут… с кошкой вожусь. Блин, Рич, ну ты че, обиделся что ли? — Рид честно старается держать лицо. — Обижаются идиоты, Гэвин. А я тут вижу только одного, который в минус двадцать восемь стоит по пояс в снегу в охуенно зимней кожаной куртке. — Да ладно, Девятка, ну правда классное пальто. И цвет тебе идет. Глаза подчеркивает, ага, — тушуется Гэвин и оборачивается на жалобное мяуканье. — Да сейчас, дура, сейчас. — Я могу залезть на дерево с крыши. Как зовут вашу кошку? — Ричард заканчивает просчитывать траекторию взлета и падения несчастного животного и кивает в сторону ридовского дома. — Кошка. Андроид зависает на полпути, поворачивается лицом к Гэвину. Гэвин ловит в оптическом модуле Ричарда слишком очевидную эмоцию — негодование. Ричард ловит с десяток ошибок, рябящих на фоне полупрозрачными красными баннерами. Гэвин знает, что сейчас Девятка скажет о сотнях недооскорбительных словечек в его сторону и реагирует быстрее, чем тот открывает свой рот. — Заходи, пока я не передумал, кофеварка. Кошка оказывается спасена и согрета. А вызов ложным предлогом.***
А потом Гэвин умирает. И возвращается снова в злоебучий реальный мир, с пробитым легким, перевязанной вместо правой кисти культей, былое наследие которой размазано по стенкам фермерского комбайна, фантомными болями и переливающимся всеми цветами радуги Ричардом. — Эй, гирлянда, Рождество же зак… — Твою мать, Гэвин, заткнись и лежи. И Рид затыкается. Смотрит на маячащий перед глазами диод, переливающийся с алого на золотой, и больше всего хочет провести по беспокойному лицу Ричарда свободной от катетеров рукой. Рукой, на которой нет нихрена — ни пальцев, ни папиллярных узоров на них, ни линии жизни, судьбы и прочей дребедени, о которой в двухтысячных вещали по ящикам скучающим домохозяйкам. Гэвин думает, что, наверное, оно к лучшему. Потому что никакие линии на руках не могли предсказать события той ночи, банду Дайера и ебучий зерноуборочный комбайн. Никакие узоры на пальцах не могли показать Гэвину бешено мигающий красным диод и страх, самый что ни на есть человеческий страх в глазах машины, призванной некогда служить во благо человечеству. — Я сломал тебя, да, жестянка? Прости? После заживления ему ставят протез. Передовые технологии, говорит док, последняя модель. «Лучше уже не будет, не проеби его, Гэвин», — эхом отдается в голове голос Фаулера. Ну сорян, Джеффри. Про-е-бал. И так легко становится, до смешного легко и нелепо, настолько, что Гэвин заходится в хриплом свисте продырявленного легкого и потом еще долго сожалеет об этом смехе. Крепеж протеза он осваивает за пару дней, еще неделя требуется на адаптацию. Гэвину странно, до того непривычно и совершенно обыденно, что в свободное от посещений время — к нему зашел даже Брэдли — он заново учится мелкой моторике на основе шайтанских фокусов, провернутых Коннором с помощью монетки. Ричард заходит по утрам, в выходные торчит в палате вплоть до вечера, кормит Кошку, травит байки о делах отдела. Гэвин до сих пор не ебет, почему тот вообще остался на службе после девиации, почему остался рядом с ним. Рид просто надеется, что жестянка не испытывает чувства вины, потому что без его помощи Гэвин бы сейчас был похож на дуршлаг. Как-то раз Девятка приходит ближе к закрытию, на лице его появляется отпечаток узнаваемой Ридом всепоглощающей заебанности. Гэвин, уже освобожденный от всевозможных трубок, торчащих откуда надо и не надо, молча протягивает ему протезированную кисть. Ричард снимает скин со своей, прохладным пластиком касается еще непослушных пальцев, обхватывает руку увереннее. Гэвин думает, что интимней момента в жизни у него не было. Никакого безумного потока информации, как это происходит при коннектинге с другими андроидами, разумеется, нет. У Рида все еще человеческий мозг, да и сам он все тот же кожаный ублюдок, но что-то похожее на слабые заряды тока пронзает его руку вплоть до локтевого сустава, заставляя поджиматься пальцы на ногах. Гэвин поднимает свободную руку и проводит ей по лицу Ричарда, осторожно задевая нос, скулу, губы, накрывая в конце подсвеченный золотом диод. — Сестра сказала, что послезавтра тебя выписывают. — Заберешь меня сегодня?***
Ричард остается у Гэвина: сначала на выходные, потом на неделю, после — остается в общем. Оккупирует диван в гостиной, с ежедневными утренними скандалами вытаскивает Гэвина на работу вовремя, поит всякой дрянью типа овощного смузи — правда недолго — до первого выброшенного блендера. — Еще раз — и ты следующий, микроволновка. Впрочем, Девятка быстро осваивает навыки варки кофе. Но все равно заказывает новый блендер со счета Рида. Гэвин чувствует, что он скоро свихнется нахуй от всех этих признаков «счастливой семьи с молочного тетрапака». На крайняк — от желания зажать болторезку в любом пригодном углу и до остервенения вылизывать силиконовые гланды, пока сам не вырубится от нехватки кислорода. Был такой фильм «Кислород», Гэвин смотрел его еще в глубоком детстве на записи с ублюдским дубляжом, что-то там было про любовь, траву и яблоки, а потом все скатилось к теме ислама, и Гэвин так нихуя и не понял, но цитаты запомнил. С Девяткой сейчас было так же — Гэвин нихуя не понимает, но ловит каждую фразу, взгляд, прикосновение, и, кажется, скоро утонет. Захлебнется во всех этих двусмысленных подъебках, утренних баталиях «либо ты спускаешься за кофе сам, либо я выливаю его тебе на лицо», провальных попытках обыграть Девятку в «мортал комбат». Внезапное осознание дробящей рассудок мысли «почему мы не переспали еще полгода назад» приходит в один момент с щемящим чувством в грудине. Гэвин сначала думает, что это возраст — тридцать семь, как-никак, инфарктик передает привет. Потом снова смотрит на лежащего на диване в его футболке Ричарда, на Кошку, играющую с его ступнями, и чувствует себя восьмиклассницей. Садится рядом на пол, берет изящную, поддающуюся зову руку и выцеловывает на ней каждый механический крепеж-сустав, пока та не начинает трястись. — Гэвин, — Ричард хрипит барахлящим звуковым модулем, пока Рид жадно вылизывает его шею, прикусывает линию подбородка. Запах пластика, силикона, самого Гэвина. — Да я, железка, я, — улыбается Рид и хватает подрагивающие губы своими.***
На смену Гэвин приходит в черной водолазке, и это, в общем-то, даже не вызывает вопросов. Только большой палец со стороны Тины и молчаливое перемигивание Коннора, который, кажется, проиграл Хэнку двадцатку. В обед Пеннингтон предлагает Ричарду прогуляться по городу, и Гэвин все-таки давится своим хуевым растворимым кофе. — Слышь, Брэдли, отъебись от моего сраного андроида, — шипит Гэвин, поправляя ворот, облегающий шею — и как только Девятка в них ходит? — Он не твоя собственность, Рид. Он личность, а я просто хотел… — Гэвин имел в виду, что у нас уже есть планы на вечер, детектив Пеннингтон, — подсказывает Ричард, произнося медленно и внятно, едва ли не по буквам. «Та самая речь для особенных, Блэдли». Рид чувствует, как на них пялится половина отдела. И чувствует себя безбожно довольным.***
Одним из воскресных вечеров, когда их обламывает выходить из дома даже за продуктами и Гэвин радостно пережевывает хрустящую КФСятину, Ричард запирается в ванной комнате и не выходит оттуда дольше приемлемого даже по людским меркам. — Блин, консерва, я не буду пересказывать тебе всю серию, че ты там застрял? — Рид комкает салфетку и ставит «В Филадельфии всегда солнечно» на паузу. — Ричард? Тишина затягивается, и Гэвин уже готовится подняться с насиженного куска пола, как Девятка отзывается и выходит. — Ты снял свою подсветку? — Гэвин смотрит на ровный участок виска Ричарда, где раньше привычно мерцал диод. — Решил, что мне он больше не нужен, — Девятка пожимает плечами и крутит потускневшее колечко в руках. — А тебе бы он пошел. Он прижимает еле поблескивающий золотом диод к виску Гэвина и многозначительно кивает. — Можем прилепить на скотч, — хрипит Рид внезапно севшим голосом. Ричард берет его здоровую руку в свою, примеряется, а потом аккуратно надевает кольцо на мизинец. Гэвин смотрит на свои пальцы, заляпанные панировочными крошками, и конкретно так зависает. — Это могло бы быть предложением, детектив, но у тебя слишком большие пальцы. — Да знаешь, я в любом случае согласен, жестянка.