Вслед уходящего счастья

      Выйдя из храма Гуаньинь, Цзян Чэн был очень зол: на себя за свою проявленную слабость, на Цзинь Гуаньяо за угрозу жизни Цзинь Лина и за пошатнувшееся моральное состояние Лань Сичэня. Он всё прекрасно видел: как тяжело тот воспринял предательство друга и его смерть, как сидел после этого в неком оцепенении, в прострации, словно не понимая, что вокруг творится. Его разбитое состояние тревожило.       Цзян Чэн, хмурый и раздраженный, направился прочь от храма, его удаляющуюся спину прожигал взгляд растерянных ореховых глаз - Лань Сичэню совсем не хотелось, чтобы он уходил именно сейчас, когда было так больно, туманные мысли обуревали сознание, что делать дальше он не знал - его разъедали угнетающие чувства.       Именно сейчас хотелось, наконец-то, впервые за столько лет прижаться к давно любимому человеку, ощутив его тепло, услышать вблизи сладкий лотосовый аромат, почувствовать всю нежность Главы Цзян, которая скрывалась за маской резкости и суровости. Это он в нём разглядел ещё в годы его обучения в Облачных Глубинах, тайно наблюдая, изучая сложный характер этого юноши. Тогда-то и начали зарождаться чувства Первого Нефрита, разгораясь всё сильнее и сильнее, превращаясь в бушующее пламя, сжигающее изнутри от тайной любви к Цзян Ваньиню. Лань Сичэнь не мог тогда признаться в подобном, ведь это было неправильно - любить другого юношу, но именно сейчас, после произошедших событий, ему было наплевать на всё – хотелось простого человеческого тепла, исходящего от любимого, слишком горячего темперамента Саньду Шеншоу.       Ох, как он устал каждый раз всего лишь бегло перекидываться парой-тройкой стандартных вежливых фраз, провожать его тоскливым взглядом. Душу раздирали неопределенные чувства безысходности и тоски – хотелось почувствовать Цзян Ваньиня всем телом хоть раз, и сейчас, когда было так плохо, он необходим был ему как глоток свежего живительного воздуха. И знал бы только Лань Хуань, насколько сильно сам был нужен Цзян Чэну...       Ждать больше не хотелось и не было сил, ни моральных, ни физических - ему нужен был Саньду Шеншоу, превратившийся из веселого и спокойного юноши в горделивого и хмурого, но все равно столь дорогого молодого мужчину, и только он мог вернуть его душе спокойствие, вдохнуть в него поток свежей дарующей силы энергии.       И Сичэнь, не колеблясь, наконец, сделал этот важный шаг вперёд к желанному. Сейчас ему уже было наплевать, что о нём подумают, он больше не собирался скрывать свои истинные чувства, пряча их за пеленой добродушия и вежливости.       Цзян Чэн только надумал призвать Саньду, чтобы отправиться в Пристань Лотоса – его сознанию просто необходим был отдых, да и рана, хоть и затянулась после восстановления духовных сил, но все же крови он потерял достаточно, и это чувствовалось в лёгкой слабости в теле, но вдруг неожиданно ощутил на своей талии чьи-то руки, крепко обхватившие его сзади. Бодрящий горько-цитрусовый аромат бергамота моментально окутал его разум, давая понять, кто так нежно и трепетно прижимается к его спине – это мог быть только один человек, которого он мог узнать на расстоянии – Лань Сичэнь.       Цзян Чэн хотел было высвободиться из его рук, чтобы, обернувшись, убедиться в своей правоте, заглянуть в лицо человека, осмелившегося на глазах у всех обнять самого Саньду Шеншоу, но Цзэу-цзюнь был сильнее и выше, и явно не хотел выпускать столь желанное тело из своих объятий, с жадностью прижимая его ещё сильнее.       Ваньинь почувствовал теплое дыхание на своём затылке, горячо обжигающее его давние чувства, которые он так тщательно похоронил глубоко в себе, а сейчас начавшие вновь прорываться наружу трепетным волнением и бешено бьющимся сердцем, что не скрылось от Лань Сичэня.       Главе Цзян тоже было больно, Лань Хуань это знал и чувствовал, он видел его слезы в храме, льющиеся от нахлынувших чувств и эмоций; знал, как сильно Цзян Чэн всегда любил своего шисюна и дорожил им, Глава Лань ощущал все его страдания, и, зная его истинный характер, мог понять насколько ему сейчас больно и одиноко. Хотелось его утешить... Они могли вместе залечить душевные раны друг друга, если бы только…Цзян Чэн это позволил.       Ваньиню было больно от того, что Вэй Ин скрыл от него правду о золотом ядре, всё ещё обидно, что он тогда предпочел какую-то кучку Вэней ему, своему брату, которому обещал служить и поддерживать во всем. Он бросил его в такой сложный период, когда нужно было восстанавливать орден заново из ничего, из руин. Оставил одного. И сейчас всё повторялось вновь: он не вернулся в Юньмэн, а предпочел остаться с Лань Ванцзи. Все эти мысли разъедали его ранимую душу.       А ещё не давало спокойствия своё особое отношение к Цзэу-цзюню. И теперь от его разбитого вида щемило сердце, но что Ваньинь мог сделать – обнять и утешить, но вряд ли объятия другого мужчины успокоят Главу Лань. А обнять очень хотелось, уже давно, ещё с их первого знакомства в его сердце поселилось очень странное ноющее чувство тревоги, волнения, растерянности лишь от одного вида Первого Нефрита, такого красивого, спокойного и величественного, к которому так непреодолимо тянуло. Никогда ещё Цзян Чэн такого ни к кому не испытывал, ни к одной девушке и, тем более, к парню. Все развивалось постепенно, из случая к случаю, от встречи к встрече, хотелось видеть Сичэня всё чаще и дольше. Но это было крайне редко - это ведь был недосягаемый Первый Нефрит, всегда занятой делами ордена.       Но однажды их вдвоем отправили на задание по уничтожению разбушевавшихся призраков в одной гусуланьский деревушке, которых оказалось слишком много, и пришлось сначала выяснить причину их скопления именно в этом месте, решить эту проблему, а затем уже браться за ликвидацию этой нечести. Прошло всё гладко и успешно, если не считать того, что Цзян Чэн физически очень вымотался в тот день, но зато всё это время он провел с Лань Сичэнем, что очень согревало его уставшее сознание. На ночлег они остановились прямо под открытым небом, на берегу небольшого озера: погода стояла чудесной, теплой, ясное небо было усыпано мириадом звёзд, светила полная луна, освещая их уединение. Они сидели рядом друг с другом у костра: Цзян Чэн, от растекающегося по телу тепла от плеча Лань Хуаня, от ритмично подмигивающего пламени огня, стал медленно погружаться в сон, не замечая и не осознавая, как оказался лежащим на его коленях. Сквозь сон он чувствовал нежное поглаживание по распущенным волосам, случайно освободившимся от заколки, мягкой руки Сичэня. Небывалое ощущение трепета и восторга распространялось по всему телу от каждого прикосновения. «Как же я люблю тебя, мой милый Цзян Чэн!» - раздался еле слышный шепот журчащим, спокойным голосом, едва уловимым сквозь стрекотание ночных цикад и шелеста травы от каждого дуновения ветра. Но ночью все чувства обострялись, и Ваньинь прекрасно различил слова Нефрита, но принял их за какой-то чудесный сон, давно желанный, навеянный проведенным днём возле любимого. Но ощущение тепла от рук Сичэня он помнил до сих пор, и его ласкающий голос, адресованный Цзян Чэну.       Но всё это было давно и лишь в молодом воображении, а сейчас его обнимал реальный Цзэу-цзюнь, причем у всех на глазах, чьи изумленные взгляды казалось прожгут в них дыру, все были в недоумении: что могло такого произойти, чтобы заставить столь уважаемого всеми и благопристойного Главу Ордена Гусу Лань обнимать самого жестокого, скорого на расправу, несдержанного в своём гневе Саньду Шеншоу. Но Лань Сичэню было очень хорошо сейчас, рядом с Цзян Чэном, через спину он чувствовал бешено бьющееся сердце любимого. Знал бы он только, из-за кого оно так стучит, причем уже давно, может быть и действовать он начал бы раньше. Но Сичэнь этого не знал, он и представить не мог, что его чувства взаимны, хотя всегда чувствовал, что Цзян Ваньинь будучи очень ранимым и чувствительным человеком, способен на глубокие переживания. И сейчас он, ощущая прерывистое, взволнованное дыхание любимого, думал, что сердце Цзян Чэна так неспокойно билось из-за Вэй Усяня, их недопониманий и ссор. — Цзэу-цзюнь, что ты делаешь?! Отпусти, - обхватив державшие его руки Нефрита, произнес он так и не обернувшись. Зато на них были направлены десятки недоумевающих взглядов. — Как бы я хотел, чтобы все они сейчас исчезли, оставив в этом мире только нас вдвоем, - тихо и протяжно прошептал Лань Хуань над ухом любимого, нежно касаясь его щекой как бы невзначай, наслаждаясь моментом. От неожиданности Цзян Чэна прожгло словно молнией, по телу пробежала еле ощутимая дрожь. Только вот он сам не знал: это была его реакция от услышанных слов или от столь приятного прикосновения, и это происходило наяву, а не во сне. Голова сама чуть откинулась назад в поисках столь приятного тепла, осторожно потёршись о щеку Главы Лань, не в силах сдержать тихий вздох наслаждения, он сильнее прильнул спиной к крепкой груди, но осознав, что делает – быстро отпрянул вперёд. — Отпусти, - ещё раз потребовал Ваньинь, несвойственным для себя нежным голосом, сам не в силах этого сделать, потому что просто не хотелось, он желал оказаться где-нибудь подальше отсюда, от осуждающих взглядов адептов, тихо перешептывающихся между собой, и получить внятные объяснения от Лань Хуаня, потому что было не совсем понятно, что с ним сейчас происходит: то ли с его рассудком произошли какие-то сбои, то ли…. Но в это мало верилось, такое могло привидеться только изощренному воображению Ваньиня, боявшемуся довести эти мечты до реальности.       Лань Сичэнь чувствовал трепет, пробежавшийся по телу любимого в виде еле ощутимого озноба. А совершенно неожиданное ласкающее движение Цзян Чэна головой мгновение назад вывело его из равновесия, одновременно даря сумрачную надежду. — А ты точно этого хочешь? – лукаво протянул Сичэнь, уткнувшись в шею Ваньиня, вдыхая дурманящий аромат лотосов, пробуждающий неизгладимое желание чего-то большего, кого-то большего, овладение Цзян Чэном. Чувствовать под своими руками тонкий стан столь сильного вожделенного тела было очень приятно. И это тело трепетало от каждого его движения, ластилось к нему, и всё это происходило наяву. — Цзэу-цзюнь, перестань. Что на тебя нашло? На нас смотрят - пусти, - начал вырываться Ваньинь, сопротивляясь своему желанию. — Мне сейчас всё равно. Если мои чувства взаимны, то скажи об этом, мне это очень важно именно сейчас, - Сичэнь чувствовал, что после произошедших событий только Цзян Ваньинь мог вернуть ему душевное спокойствие и равновесие. И плевать ему было даже на прожигающий, упрекающий взгляд дяди с непониманием смотрящий на происходящее. — Какие ещё твои чувства? Черт возьми, объясни мне, что сейчас происходит! - возбужденно прорычал Цзян Чэн, приведенный в явное недоумение услышанными неоднозначными словами Нефрита. Хотелось уже разобраться в сложившейся ситуации, потому что сердце трепетало в надежде, а разум разрывался от неизвестности и нетерпения - хотелось определенности. Чувствуя возрастающее нетерпение Саньду Шеншоу, Лань Хуань нехотя отпустил свою крепкую хватку, но не долго думая, резко схватил его за руку и потянул отсюда подальше. — Пригласишь меня в Пристань Лотоса? Там и поговорим, - мягким голосом коротко кинул Сичэнь, многозначительно взглянув в глаза любимого, ища там понимание в том, что обсуждать столь важные вещи лучше в спокойной, уединенной обстановке, ведь после этого должно решиться их будущее, которое очень хотелось разделить с Ваньинем.       Ждать Лань Сичэнь и сам больше не мог: ему хотелось, наконец-то, почувствовать хотя бы маленькую толику своего личного счастья, которое он явно заслужил за годы безвозмездной отдачи всего себя ордену. И жертвовать собой ради клана он больше не собирался, ему хотелось впервые в жизни побыть эгоистом, заботящимся только о себе и своих потребностях. А желал он уже очень давно лишь одного - Цзян Ваньиня, тщательно сдерживая свои чувства, остужая их в холодных источниках, отказывая многочисленным именитым заклинательницам в выгодном браке. Ему нужен был лишь Цзян Чэн и никто больше, он готов был остаться на всю жизнь один без партнёра, если это был не Глава Цзян. Только его кандидатура для него была приемлемой. — Хорошо, - согласился Цзян Чэн, тоже понимая, что подобные серьезные вещи решаются в более приватной обстановке.

***

      Два главы сидели в беседке посреди водной глади на территории Дворца Пристани Лотоса. Стоял тихий теплый вечер, мимо иногда пролетали ещё не заснувшие стрекозы, стрекотали сверчки. Вода начала окрашиваться в пурпурно-розовые оттенки уходящего, столь насыщенного событиями дня, от которого ещё очень многое ожидалось. Они пили чай в тихой и спокойной, располагающей для разговоров, обстановке.       Теплый вечерний ветер трепетал волосы Цзян Чэна, нежно обрамляющие красивое задумчивое лицо. Он считал, что Лань Сичэнь был единственным человеком на свете, способным лишь одним своим присутствием вселить спокойствие и умиротворённость в его неустойчивый, буйный нрав. И так было всегда. Сейчас на душе у Ваньиня было очень тепло и безмятежно; он забыл про Вэй Ина, про его и свою жертвы, про всё, что его так сильно тревожило. Эти добрые глаза, смотрящие так благостно и мягко, успокаивали, вселяли веру в светлое будущее, и возможно, в их совместную общую дальнейшую жизнь. Неужели его давняя мечта, которой, как он считал, никогда не суждено было сбыться, наконец-то осуществится. Но забегать вперёд было ещё рано: может он что-то не так понял, после всех произошедших событий голова шла кругом – можно было и ошибиться. — Глава Лань, черт, хватит уже медлить. Давай, выкладывай все начистоту, - находиться в неизвестности Цзян Чэну изрядно надоело, он сам решил поторопить Сичэня с объяснениями, вглядываясь в уставшее лицо Нефрита. — Я потерял веру в себя и свои силы, - начал Глава Лань, смотря вдаль горизонта не свойственными для него опечаленными глазами. - На моих руках кровь обоих моих названных братьев. Я был настолько слеп, что даже не заметил, как всё медленно к этому пришло. Теперь я не знаю, как доверять людям, как другие будут относиться ко мне. Я чувствую, что мои духовные силы надломились, и у меня пропало всяческое желание что-то менять, - но подняв взор, уже озарённый искоркой надежды, он продолжил. - И лишь один взгляд на тебя, сильного, уверенного и красивого… — Замолчи, что ты такое говоришь. Это я-то уверенный и сильный?.. - перебил его негодующе Ваньинь и, чуть колеблясь, продолжил, - я всю жизнь был вторым, после Вэй Усяня; отец никогда меня не любил и не ценил мои способности, всегда ставя мне в пример его, как бы я не старался, не выкладывался, но меня он никогда не замечал. И ты думаешь, что я могу чувствовать себя уверенно, - возбужденно почти кричал Глава Цзян. – И после всего этого ещё и выясняется, что он отдал мне своё золотое ядро, ничего при этом не сказав. Все эти годы я жил и пользовался не своими силами, а его – как ты думаешь, как я должен себя чувствовать теперь?! Я ничтожество, - Сичэнь, не мигая, внимательно слушал откровения любимого, который обычно был не очень словоохотлив, но сейчас было видно, что ему просто необходимо выговориться, освободиться от терзающей его боли и обиды. – И после всех его геройств все мои самоотречения ради ордена, даже эта моя сраная жертва для его спасения кажется ничтожной и никому не нужной. Я полный дурак, - глаза Цзян Чэна начали мокнуть от слез, он закрыл лицо руками, отворачиваясь в сторону от Главы Лань. Его тело содрогалось от нахлынувших на него эмоций. Все мысли о собственных проблемах у Сичэня моментально улетучились - он встал и обнял Цзян Чэна со спины, ему самому было очень больно от вида расстроенного Ваньиня, что сейчас, что сегодня в храме Гуаньинь; сердце щемило - Цзян Чэн и так в жизни натерпелся горя, лишившись родителей, дома, клана, взвалив на себя обязанности по восстановлению ордена с полного нуля и в столь юном возрасте, и всё в одиночку, и у него это замечательно получилось. Орден Юньмэн Цзян стал ещё более сильным и влиятельным, чем при его отце. Как у Ваньиня это получилось Сичэнь до сих пор не мог понять, но очень гордился своим любимым. А ещё его очень забеспокоили непонятные слова Цзян Ваньиня о принесённой им жертве в прошлом, ведь ничего подобного никто и никогда не слышал. Нужно было как-то успокоить любимого, а сделать это можно было лишь одним способом: сказать ему всю правду. —Ты именно такой: сильный, уверенный, смелый и очень красивый, - Лань Сичэнь заметил поалевшие кончики ушей Ваньиня, ощутил сердце, бьющееся в бешеном ритме. - И лишь один взгляд на тебя вернул меня в реальность и возвратил охоту к дальнейшей борьбе.., борьбе за тебя, за наше счастье. Теперь я хочу лишь одного – оставшуюся жизнь посвятить своему любимому человеку и себе. Хочу быть счастливым вместе с тобой, если ты это позволишь, - и Сичэнь не преувеличивал: сегодняшнее появление Цзян Чэна в храме, столь эффектное, в полутьме окутанного загадочным ореолом сверкающих молний на фоне дождя, со свирепым взглядом; с Цзыдянем в одной руке, готовый убивать всех стоящих на пути, и с зонтиком в другой, делающим его грозный вид невинно милым, взбудоражило кровь в его жилах, пробуждая желание больше не томиться в искушении от стороннего созерцания любимым, а решительно действовать. – Возможно мои чувства к тебе ты посчитаешь неправильными, и они отпугнут тебя от меня насовсем, но я хочу рискнуть. Ты этого стоишь, Цзян Чэн. Есть ли у меня шанс? – шепнул Сичэнь над самым ухом Главы Цзян, вызывая трепет по всему его телу в виде небольшой дрожи, возникшей то ли от его недовольства объятиями, то ли ему наоборот было приятно. — Лань Сичэнь, черт возьми, изъясняйся уже яснее, - нетерпение Цзян Чэна было на грани, а ещё он был в недоумении заявлением Нефрита: какой ещё шанс, какие чувства?! Но душа трепетала в надежде, что он говорил именно о том, о чем Ваньинь тайно мечтал, но никогда не тешил себя верой в свой шанс. Но Сичэнь сам его сейчас так нежно обнимал – было неописуемо приятно, тело Ваньиня непроизвольно само реагировало на каждое плавное поглаживание, сильнее прижимаясь к крепкой груди Нефрита, открываясь ласке. Но Глава Цзян был не приучен к таким нежным прикосновениям, это было слишком волнующе.       В попытке освободиться от обуревающих и слишком смущающих чувств, Ваньинь вскочил с места, подойдя к краю беседки – вид зеркальной водной глади, отражающей вечернее заалевшее небо, плавно колышущейся от каждого дуновения ветра, всегда успокаивал его неспокойный нрав. Вид Главы Цзян на фоне вечерней зари, с упоением смотрящего вдаль завораживал - Сичэнь тут же последовал за ним; подойдя, настойчиво повернул его к себе, молча вглядываясь, утопая в фиалковом омуте его глаз, аккуратно прижал тонкий стан к перилам своим телом, вдыхая сладостный аромат любимого. — Люблю тебя, уже очень давно я люблю тебя, Цзян Чэн. Ещё со времён твоей учебы в Гусу, - Лань Сичэнь находился напротив лица Главы Цзян, смотря чуть сверху вниз, мягко провел рукой по изящному подбородку, очерчивая аккуратные линии, нежно запустил руку в длинную челку, убирая её в сторону и проницательно заглядывая в его завораживающие глаза, смотрящие с явным удивлением. Сичэнь всегда восхищался красотой этого человека, которая с годами становилась только краше и притягательнее. – Такого милого мальчика как ты просто невозможно было не заметить. Это происходило постепенно: я тайно наблюдал за тобой, любовался, познавал тебя, твою сущность, и восхищался, и до сих пор восхищаюсь абсолютно всем в тебе, - рассматривая смущённое лицо, такое необычное для Саньду Шеншоу, делающее его ещё интереснее, произнес Глава Лань. - Я не хочу терять ещё и тебя, ты мне очень нужен, Цзян Чэн.       В голове у Ваньиня не укладывалась мысль, что Лань Хуань его любит, да ещё оказывается давно. Как такое возможно!? И это был не сон: он ясно чувствовал на своем лице теплую руку Сичэня, вытирающую мокрые дорожки от слез, и его щекочущее дыхание. Невероятные ощущения от подобных прикосновений расплывались по всему телу новым чувством, никогда ещё не испытываемым Главой Цзян. Это было настолько приятно, трепетно, прожигающе всё его естество - хотелось чего-то большего, но всё это противоречило его разуму: разве Саньду Шеншоу мог испытывать подобное?! Но раз он всё это чувствовал, значит мог, а вот облачать эти чувства перед другими было недопустимо для грозного главы ордена. Только вот перед ним сейчас был ни кто-то, а Лань Сичэнь, его любимый, да ещё оказывается и чувства их были взаимны – в это до сих пор мало верилось. Цзян Чэн столько времени был один, наедине со всеми своими тревогами и печалями. Но на мгновение закрыв глаза и вновь прочувствовав всю нежность ласкающих прикосновений, и глубже нырнув в свои ощущения, стало ясно, что совсем не хочется противиться этим чувствам, сейчас его тайные желания медленно претворялись в реальность, стоит всего лишь поддаться им, окунувшись в эту, оказывается, взаимную любовь с головой. Но Ваньинь так долго себя сдерживал, прятал чувства к другому мужчине глубоко внутри своего подсознания, что ему казалось, что его сердце уже не способно к подобному. Но в очередной раз стоило лишь взглянуть в лучистые и добрые глаза Лань Сичэня, настолько отличающиеся от своего собственного, всегда настороженного и резкого взгляда, как внутри всё начало пробуждаться вновь.       Сичэнь смотрел так нежно, мягко, любяще - в голове вдруг всплыли воспоминания о дне, когда Лань Хуань нашел его в лесу после уничтожения Пристани Лотоса бродящего в поисках Вэй Ина, растерянного и уставшего. И именно точно также Сичэнь тогда на него смотрел, как и сейчас – любяще. «Почему тогда я не заметил этого взгляда?! Ведь счастье было так близко!» - подумал Ваньинь, и сейчас он не собирался упускать свой шанс.       От мысли, что Лань Хуань так давно его любил, но молчал, даже виду не подавал, внутри стало всё закипать злостью - они могли бы обрести друг друга ещё много лет назад. В итоге, слишком горячий нрав Ваньиня и поспешность выводов сделали свое дело: колко взглянув в любимые глаза, Глава Цзян резко заметил: — Какого хр…, ты так долго скрывал от меня свои чувства. Ты хоть представляешь, сколько лет мы потеряли! - Сичэнь от ярости, так неожиданно вспыхнувшей в глазах Ваньиня, немного отпрянул назад, моментально падая духом от реакции любимого на своё признание; но затем, услышав последнюю фразу, где для него ключевым словом стало «мы», тут же обнадеживающе засиял.– Я, ведь, тоже тебя люблю очень давно! – вдруг злобно рыкнул Глава Цзян, пряча смущенный взгляд за собственной ладошкой, моментально вызвав неописуемую радость в душе Нефрита. — Ты невероятен и совершенно не меняешься - только Саньду Шеншоу способен на подобное признание в любви – я ведь правильно понял тебя, Цзян Чэн?! Не мог бы ты повторить, пожалуйста, - задорно улыбаясь, попросил Цзэу-цзюнь, нежным движением притягивая лицо любимого к своему, тем самым вызывая негодующий взгляд Ваньиня от подобной вольности. Сичэнь с упоением смотрел на приоткрытые и такие притягательные губы Главы Цзян, который явно хотел что-то сказать, но вдруг передумал. Цзян Чэн не любил нежностей, но чувствовал, что рядом с Нефритом начинал таять, поддаваясь его природному обаянию, хотелось его прикосновений и тепла; он желал показать свою истинную сущность, которую никто не знал, ведь её Цзян Ваньинь прятал за личиной безразличия, резкости и жестокости. - Прошу тебя, Цзян Чэн, мне очень нужны эти слова, - понизив голос, повторил свою просьбу Цзэу-цзюнь практически в губы напротив. Перед глазами Ваньиня вновь вспыхнула картина опустошенного и отрешённого от всего происходящего Сичэня, вызывающая боль в сердце. Тогда он ничем не мог ему помочь, поддержать, но сейчас может, ради их общего будущего. Такой чистый и светлый человек, как Лань Хуань заслужил свое счастье. — Я…люблю тебя…, Лань Сичэнь, и тоже очень давно, - краснея произнес Цзян Чэн, вызывая окончательное облегчение на душе Главы Лань. Нефрит мягко обхватил лицо любимого, чтобы тот ненароком опять не спрятал такую милоту, которой хотелось любоваться бесконечно, ведь смущенный Саньду Шеншоу - это такая редкость. Но у Лань Хуаня впереди теперь много времени, чтобы найти подход, разгадку этой милой и очень интересной второй натуры его любимого, тщательно затаившейся среди дебрей многочисленных смертей, испытаний, одиночества и недопонимания. И он шел в нужном направлении. Цзян Чэн схватил руки Сичэня, но убирать от лица не стал: стихнув, затаился, внимательно смотря и выжидая следующего действия Главы Лань - он был похож на маленького ребенка, ждущего, когда же ему, наконец, дадут сладенькое. — О Небеса, Ваньинь, тебя невозможно не любить, ты слишком прекрасен и совершенен, - восторженно произнес Нефрит с лёгкой мягкой хрипотцой в голосе от нахлынувших на него желаний относительно Главы Цзян, которого он теперь точно никогда от себя не отпустит – «свяжет» по рукам и ногам всеми доступными способами, сделав его своим навсегда. И начать он собирался прямо сейчас, потянувшись к давно желанным губам своими, пробуя их на вкус, сцеловывая с них все страдания, злобу, горечь и обиду, засевшие в нем, окутывая своей безграничной, согревающей любовью. Прикосновения были нежными, бархатистыми, заставляющими замирать сердце от каждого движения – Лань Хуань действовал аккуратно, боясь спугнуть столь чувствительную и уязвимую натуру.       Цзян Чэн вцепился в плечи возлюбленного, отдаваясь волне переполняющих его эмоций и ощущений, пытаясь в них не утонуть. А увязнуть в Сичэне было очень легко, тем более уж больно этого хотелось: погрузиться, отдаться ему целиком, оказаться в его сильных руках. Цзян Чэн не верил собственным мыслям, но ему и правда этого хотелось. Лань Сичэню он доверял больше чем себе и готов был доверить ему свою жизнь – это Ваньинь понял уже давно. Не замечая как обвил руками крепкую шею Нефрита, Глава Цзян сам осознанно открылся в поцелуе, смело позволяя языку любимого делать с собой то, что тому только вздумается. Сичэнь, так давно мечтающий заполучить этого молодого мужчину, утопал в сладостном вкусе возлюбленного, наслаждаясь каждым смелым движением его языка. Они упивались друг другом то нежно, чуть прикусывая, слегка касаясь, изучающе; то с упоением предаваясь своим стремлениям отдаться и заполучить. Два главы точно знали чего хотят: друг друга; и не важно как, главное теперь они вместе и чувства взаимны.       Цзян Чэн был прижат к стойке беседки: руки Первого Нефрита изучающе оглаживали то его тонкую талию, то упругие ягодицы, а гибкое тело Ваньиня охотно откликалось, остро чувствуя каждое касание, поцелуи, пронизывающие насквозь словно молниями его чувствительное тело. И Сичэнь это ощущал, как трепещет тело Цзян Чэна. Очень хотелось снять с него одежду и вкусить нежность его нагого тела, и в будущем у него будет много времени на изучение столь желанного мужчины. Цзян Чэн был невероятен во всем, даже сейчас так трепетно и чувственно реагируя на всего лишь ласку любимого. А что будет при более интимной близости?! Сичэню хотелось побыстрее узнать и исследовать эту его удивительную сторону.       Но с Ваньинем нужно было действовать обдуманно и осторожно, по крайней мере, первое время, позволяя тому привыкнуть к новым изменениям его жизни, ведь теперь в ней будет ещё один человек. — Ты сказал, что хочешь посвятить себя любимому, это значит, что ты готов остаться здесь со мной? - с интересом спросил Цзян Чэн, всё ещё находясь в объятиях Первого Нефрита, который никак не хотел его отпускать от себя. —Если ты мне это позволишь, то я бы остался с тобой в Пристани Лотоса. Я хочу оставить пост Главы и посвятить себя тебе, - уверенно ответил Сичэнь, замечая округлившиеся от удивления глаза любимого. — Что?! Ты это серьезно? – не веряще воскликнул Глава Цзян, внимательно всматриваясь в его выражающее серьезный настрой лицо. Со стороны Лань Сичэня это был очень ответственный шаг и для него и для всего его ордена. И тот факт, что он идёт на это ради Цзян Ваньиня очень трогало саму душу – подобный поступок нельзя было не оценить по достоинству, тем более, после всех недавних трагичных событий Цзян Чэну очень хотелось его поддержать, и по его уставшим глазам было видно, что ему это было крайне необходимо. Да и самому Ваньиню подобная идея была очень приятна: он давно грезил Лань Хуанем, но это были всего лишь его фантазии, несбыточные желания; но теперь они неожиданно начали воплощаться в реальность. И лишь одна мысль о том, что Сичэнь будет всегда рядом, делала его счастливым, заставляя учащённее биться сердце – он теперь будет не один, а с любимым человеком.       Они все ещё стояли облокотившись о стойку беседки, прижавшись друг к другу: Сичэнь любуясь мечтательно задумавшимся лицом Ваньиня, потянулся к своим волосам, молча снимая свою клановую лобную ленту, изящно вышитую плывущими голубыми облаками, и решительно повязал её вокруг пучка Главы Цзян. — Цзян Чэн, ты знаешь, что значит лобная лента Ордена Гусу Лань? – поймав утвердительный кивок, он продолжил. – Я хочу связать свою жизнь на пути самосовершенствования с тобой. – Лань Хуань пристально всматривался в глаза любимого, стараясь уловить его реакцию. - Ты не против? — Я …тоже этого хочу, - Ваньинь был растерян столь неожиданным поступком, Сичэнь в очередной раз его удивил. – Я буду её носить, - решительно заявил он: теперь была его очередь показывать серьезность своих чувств и намерений. Он робко потянулся рукой к светящемуся лицу Нефрита, медленно прочерчивая линию от виска до подбородка, боязливо провел указательным пальцем по нижней губе, наслаждаясь её мягкостью, моментально краснея. Лань Хуань затаив дыхание, с опаской наблюдал за несмелыми действиями Цзян Ваньиня. И Сичэнь в очередной раз удивлялся насколько природа Ваньиня противоречива: надменный и жестокий внешний нрав уживался с робким и ранимым внутренним. Заалевшие щеки Цзян Чэна манили, а учащенное дыхание распаляло сдерживаемое до сих пор желание овладеть этим необычным молодым мужчиной. Приятные мысли Лань Хуаня оборвало лёгкое прикосновение чужих губ, тут же обжигая своей горячностью дальнейших осмелевших действий, углубляющих поцелуй. При этом одна рука Главы Цзян нырнула в мягкие волосы Нефрита, другая нежно пройдясь по шее, залезла под слой ханьфу, оглаживая крепкую грудь, потянулась к плечу и крепко схватилась за него, не давая собственному телу съехать вниз от нахлынувших желаний при прикосновении к теплой кожи Первого Нефрита. – И хочу, чтобы ты остался…со мной…навсегда, - тихо проговорил Ваньинь, нехотя разрывая поцелуй. — Теперь я тебя никогда не покину, Цзян Ваньинь, и от себя не отпущу…, - Сичэнь крепко обнял свою вторую половинку, уткнувшись в его мягкие волосы, ему хотелось добавить, что теперь он будет оберегать Ваньиня от всяких опасностей и несчастий, но сдержался, зная, что для столь сильного и горделивого заклинателя, как Цзян Чэн это будет неприемлемым заявлением. Осталось выяснить лишь одно: что за жертву когда-то принес Ваньинь – раз это касалось его возлюбленного и так его беспокоило, что он должен это знать, и сделать всё возможное, чтобы в будущем до такого больше не доходило. — Ваньинь, расскажи о той жертве, которую ты принес, как я правильно понял, ради Вэй Усяня, - тихо попросил Лань Хуань, не разрывая объятий и чувствуя как моментально напряглось тело Цзян Чэна, который сразу отпрянул, взглянув немигающим взглядом в лицо Нефрита. – Пожалуйста, расскажи – я должен знать про тебя всё, Ваньинь. — Я…нет…не могу, - запинаясь, еле выговорил Глава Цзян, его лицо выражало нескрываемый страх, который он попытался скрыть, закрыв глаза и отворачиваясь в сторону. – Прошу, не спрашивай, - тихо прохрипел он, но это лишь ещё больше раззадорило интерес Сичэня. Он нежно огладил похолодевшую щеку Саньду Шеншоу, поворачивая его лицо к себе, бережно поцеловал, пытаясь успокоить нахлынувшую на Цзян Чэна волну тревоги. Что могло такое страшное произойти с ним в прошлом?! — Цзян Чэн, мы теперь не должны ничего таить друг от друга - хочешь я тебе расскажу, как я, например, в юности прятал под подушкой одну непристойную книжку, которую отобрал у Не Хуайсана и иногда её разглядывал. А ещё я люблю мясо, и частенько под видом какого-нибудь важного дела отправляюсь в одну деревушку, расположенную недалеко от Облачных Глубин, и там в местной забегаловке всегда заказываю себе хорошую порцию приправленного специями куска этого лакомства…, - его рассказ прервал неожиданный заливистый смех Главы Цзян. — Ты невероятен: только для адепта Гусу Лань подобное может быть тайной, - все ещё хихикая, произнес Ваньинь. Сичэнь смотрел на него с широко распахнутыми глазами – это было зрелище неописуемо красивое и редчайшее – Цзэу-цзюнь впервые подобное видел и слышал. Его сердце замерло в восторге. Но веселье Цзян Чэна было недолгим: он мгновенно помрачнел, стоило лишь вспомнить о своём секрете, тщательно скрываемом много лет. Лань Сичэню он должен рассказать, ничего не скрывая – это ведь теперь его возлюбленный, перед которым можно обнажать все свои давние страшные шрамы. И просто очень хотелось, наконец-то выговориться, выплеснуть всю эту копившуюся столько лет боль и обиду. Решительно взглянув в глаза напротив, тяжело вздохнув, он начал вспоминать те страшные события прошлого, открывая свою ранимую душу – перед Лань Хуанем можно показывать себя настоящим.       Сичэнь гладил Цзян Чэна по спине, но этими движениями он, скорее успокаивал себя: его самого сейчас пробирала дрожь от услышанного, которую он никак не мог унять, впервые в жизни тело его не слушалось, и он не знал, что сказать, как правильно выразить свои мысли. Все, что рассказал любимый, он будто сам пережил, ту ужасную пытку, через которую пришлось тому пройти. Было страшно за Ваньиня лишь от одной мысли, что он тогда чувствовал, что испытывал… И он был горд его поступком, спасшим своего шисюна от рук Вэней – Сичэнь всегда знал, что у Цзян Ваньиня доброе сердце, искренне любящее своего брата. Он сильнее прижался к казавшемуся сейчас такому хрупкому стану любимого, ощущая его успокаивающееся дыхание. — Если бы я только тогда знал.., то ещё там в лесу, когда тебя встретил…, - печально проговорил Сичэнь. — Не говори ничего. Главное сейчас всё хорошо, и ты теперь рядом, - Цзян Чэн нежно поцеловал Сичэня, передавая тому свое душевное спокойствие, зародившееся после разговора.

***

      Утро было раннее: первые лучи солнца заглядывали в полуоткрытые окна покоев Главы Ордена Юньмэн Цзян, щекоча его за спящее лицо своим светом, отчего тот начал непроизвольно морщиться, переворачиваясь на другой бок. За всей этой картиной наблюдал уже давно проснувшийся Лань Сичэнь – он любил по утрам любоваться спящим Ваньинем, уже несколько недель он им наслаждался: слишком уж тот был милым, тихим, спокойным, невинным во сне – хотелось его прижать к себе крепко-крепко и не отпускать, но Сичэнь не желал будить любимого, тревожить его мирный сон. Только недавно он стал спать спокойнее - по началу Лань Хуаня очень тревожило душевное состояние Цзян Чэна: спал он беспокойно, часто просыпаясь в холодном поту; ему снились кошмары, произошедшие с ним в юности, из-за чего тот не высыпался, вставая утром с кровати в полуразбитом состоянии. И Сичэнь радовался тому факту, что именно с его появлением возлюбленный будто бы успокоился, отпустив свои страдания и переживания, начав новую жизнь. Он и днём стал более уравновешенным с окружающими. И Лань Хуаню Ваньинь с каждым днём открывался всё сильнее и охотнее, постепенно приотворяя свое сердце и душу, не стесняясь обнажать все свои чувства и желания, всё более сближаясь с Цзэу-цзюнем. И сегодняшняя прошедшая ночь для них была особенной, которая останется в памяти обоих на всю жизнь яркой бурной вспышкой их первой настоящей близости.       Цзян Ваньинь, открыв заспанные глаза, ещё раз поморщился, но уже от боли во всем теле; чуть приподнимаясь на локтях, он с подозрением посмотрел на пристально вглядывающегося в него Нефрита, чье красивое лицо освещали утренние лучи солнца, делая его ещё более возвышенным и совершенным. Сичэнь заметив легкое кряхтение любимого от небольшого движения, и понимая, что является причиной этого, с тревогой и толикой вины посмотрел на возлюбленного, замечая на точеном теле свои собственнические следы от поцелуев. — Сичэнь.., ты так настороженно смотришь.., - Цзян Чэн замедлился, не зная как правильно выразить свою тревогу в данной ситуации, - тебе…, ты остался чем-то недовольным? Только говори прямо - я всё пойму, - решительно выговорил Ваньинь с беспокойством смотря в глаза любимого. Сичэнь от подобного заявления немного опешил – с чего вообще Цзян Чэн пришел к такому выводу. Тут же вспоминая события ночи: Саньду Шеншоу такого то страстного, порывистого, с дикими фиолетовыми искрами в глазах, то мягкого и нежного, зачаровывающего своей открытостью и красотой, с жаждой отдающегося. Разве можно быть недовольным этим столь неординарным мужчиной, удивляющим своей исключительной неповторимостью во всём, сделавшего Первого Нефрита самым счастливым человеком во всем мире; он даже и не представлял, что рядом с кем-то может быть настолько хорошо. И Лань Хуань был безмерно благодарен богам, связавшим их красной нитью судьбы, которая наконец-то свела их вместе. — Я всего лишь переживаю за тебя. Как ты? – мягко спросил Лань Сичэнь, аккуратно заправляя упавшую на лицо Ваньиня из растрепанной копны распущенных волос прядку, затем нежно погладил его щеку, в очередной раз удивляясь его утонченной красоте. — Я же не девушка, что со мной может произойти, - краснея, буркнул Цзян Чэн, отворачивая лицо в сторону. Но в душе ему была приятна вся та забота, которой его одаривал Лань Хуань все это проведенное вместе время – никто в жизни о нем так не заботился и так трепетно не относился, как Нефрит, и, оказывается, чувствовать чужую заботу - это так приятно. И теперь хотелось, чтобы так было всегда, только вот в слух он этого никогда не скажет. — Я переживаю – прости, ночью я не смог сдержать нахлынувшую волну чувств, просто ты был слишком восхитителен и... — Сичэнь, давай не будем об этом, - перебил его Цзян Чэн, ещё сильнее покраснев вплоть до кончиков ушей – эта тема для него, пока что, была слишком смущающей. Нефриту оставалось лишь умиляться реакции его возлюбленного, невинно улыбаясь и сдерживая возрастающий порыв возбуждения. Но, не удержавшись, всё же позволил себе лёгкое прикосновение к ещё алым от ночных поцелуев губам напротив. Ваньинь в ответ тут же обвил шею Сичэня руками, опрокидываясь обратно на кровать, с особым рвением отвечая на поцелуй, распаляя разгорающееся желание Нефрита…

***

      Слуги стали перешёптываться между собой о том, почему бывший Глава Ордена Гусу Лань теперь живёт в Пристани Лотоса, да ещё и в покоях Саньду Шеншоу; почему носит клановую одежду Юньмэн Цзян, оставив лишь свою неизменную гусуланьскую лобную ленту; и самое странное: почему их собственный Глава носит такую же ленту, как и у Цзэу-цзюня в своих волосах. У них ещё было много «почему», на которые никто не мог найти ответа, но было понятно лишь одно: их молодой господин наконец-то счастлив, и это было заметно невооружённым взглядом по его светящемуся довольному лицу.       Цзян Чэн собирался в Ланьлин Цзинь, куда, как ему сообщили, нахлынул поток побочных родственников Цзинь Гуаньшаня, желающих заявить свои права на трон, и нужно было помочь Цзинь Лину разобраться с ними собственными методами, так чтобы отбить у этих выродков всё желание зариться на чужое и впредь вообще там появляться. После того, как Цзинь Лин стал Главой Ордена Ланьлин, Цзян Ваньинь не раз бывал у него в гостях, помогая племяннику с делами, подсказывая где и как лучше поступить, и каждый раз с ним отправлялся бывший Глава Гусу Лань, не желающий оставлять любимого ни на минуту, вызывая недопонимающий взгляд молодого господина Цзинь. Они всегда были непозволительно близко друг от друга, слишком мило общались, светясь счастьем - для Первого Нефрита это было вполне свойственно его характеру, но для Саньду Шеншоу это было странно. Но Цзинь Лин выжидающе молчал.        Лань Сичэнь часто помогал Главе Цзян с бумагами и письмами, высказывал свое отношение по тому или иному вопросу, иногда помогал Саньду Шеншоу принять правильное решение, когда тот просил об этом, но вообще Ваньинь и сам хорошо справлялся со всеми делами в своем фирменном стиле, даже теперь, управляя практически двумя орденами, а Сичэнь просто любил наблюдать за увлеченной работой Цзян Ваньиня, его спокойным, задумчивым лицом - для Сичэня он был прекрасен всегда, даже в гневе, окутанный загадочной пеленой фиолетовых молний.       Со своими собственными делами Первый Нефрит разобрался сразу же как стало ясно, что Пристань Лотоса с этой поры станет для него новым домом: разговор с дядей был очень долгим и трудным, но с выбранного пути теперь, когда открылось, что его многолетняя безответная любовь оказывается взаимна, он не отступит никогда – вся его жизнь отныне принадлежала лишь одному мужчине. Брат и Вэй Усянь были единственными людьми, которые сразу, без единого возражения и упрека приняли его выбор. И отдав все бразды правления Лань Ванцзи, у которого уже имелся свой достойный приемник на этот пост в будущем, Сичэнь со спокойной душой отправился в Пристань Лотоса, где его с нетерпением ждал предназначенный ему Небесами самый дорогой человек на свете.       И сейчас, сидя перед зеркалом с распущенными, струящимися по плечам волосами, Ваньинь завораживал; Лань Хуань наслаждался каждой проведенной рядом с ним минутой, отдыхал душой, Цзян Чэн словно вселял в него новые силы, так ему необходимые, и рядом с любимым жизнь обрела новые краски, более яркие, эмоциональные, жизнерадостные. — Позволь сегодня я тебе сделаю прическу, - с улыбкой произнес Сичэнь, подойдя к Ваньиню и забирая у того гребень. Руки плавно начали скользить по волосам, распутывая их, аккуратно сменяясь расческой. Неспешные движения убаюкивали, расслабляли, мурашки моментально побежали по телу Главы Цзян – в очередной раз он удивлялся, как этому красавчику так легко удавалось доводить его до такого странно расслабленного состояния, когда ничего не хотелось, кроме Первого Нефрита, его любви и ласк. И только ему он позволял делать с собой почти всё, что тому заблагорассудится. Подобные ощущения ему казались дикими, но противиться им совсем не хотелось. Он даже усмехнулся: — И как тебе это только удаётся?! – мысли были произнесены вслух, что не сразу заметил Цзян Чэн. — Что именно? – удивлённо спросил Лань Сичэнь, ловя краснеющий взгляд любимого. — Побуждать меня позволять тебе делать со мной всякое.., - ехидно произнес Ваньинь, смотря на свое отражение в зеркале, где ловкие руки Лань Хуаня соединили две боковые косички в небольшой тугой пучок, закрепив заколкой, оставив остальные волосы красиво струиться по плечам. – И я ведь с охотой всё принимаю, - с ухмылкой добавил он, повернувшись к Сичэню и обнимая его за талию, - и самое ужасное - мне всё это очень нравится, - тихо произнес Ваньинь, уткнувшись в крепкий стан любимого, но от чуткого слуха Нефрита эти слова не прошли мимо. Довольно улыбаясь, он погладил мягкую макушку темных волос. Подняв лицо Цзян Чэна и наклонившись к нему, Сичэнь томно добавил: — Это ты меня сводишь с ума, Ваньинь. Знал бы ты только, насколько сильно: весь мой разум заполнен только тобой, все мои мысли и желания лишь о тебе; ты - единственный, чего я хочу в этом мире и большего мне не надо, - каждое услышанное слово прошло через самое сердце Саньду Шеншоу, оседая в его душе трепетным чувством тепла, светлым лучиком счастья. — Я твой уже очень давно, - прошептал Цзян Ваньинь, за шею притягивая возлюбленного к себе в поцелуй, постепенно переходящий в продолжение бурной ночи их взаимной любви.