Новый бывший

      Тренировка прошла интенсивно. Сложно было назвать этот день в чем-то особенным, только апрельский закат на прохладно-голубом небе и вытянувшиеся по небу розовые облака выглядели потрясающе. В раздевалке стоял негромкий гул мужских голосов: сегодня тренировка была выматывающей для всех. Оно и ясно: конец сезона на носу, каждый матч – принципиальный, непременно на набор очков. Но отставание от соперников не должно было иметь значения. "Брось, просто цифры! - бросил резковато Хуммельс, когда кто-то опять принялся за чемпионскую арифметику. - Нам бояться Баварию? - брюнет вызывающе блеснул темными глазами. - Доставить им удовольствие?" - Матс горячился, тренировка была бурная, поделившись, играли на результат, команда против команды. – Согласен, – поднял голову обувавшийся на скамейке Ройс и успокаивающе бодро улыбнулся. – Мы готовы. Здесь и сейчас. Но сперва Шальке, – Ройс резко затянул шнуровку на кроссовках. – А о Баварии у нас голова болеть не должна. Ещё три недели. – Баста, — хлопнул в ладони Хуммельс. Этот вердикт положил конец сегодняшним толкам о том, насколько принципиальный соперник обгоняет их в таблице.       Левандовский одним из последних покинул душевую. Форвард долго, упорно стоял под горячим напором воды, которая потоками стекала с отяжелевших слегка вьющихся темно-каштановых волос, и прожигал взглядом плитку стены. Кажется, стоит признать, — он спрятался здесь.       Когда Роберт вышёл в раздевалку, там предсказуемо почти никого не осталось, кроме разве Матса с Марселем и Лукаша. Мужчины планировали совместную вылазку в пивную в один из выходных перед матчем. "Капля" Хайнекена" не повредит настрою", – заверял Хуммельс. Пищек только согласно и бойко улыбался. Приглашать Леву мужчины даже не пробовали. К первоначальному огорчению борусской банды, Левандовский оказался не компанейским парнем. Молодой поляк был вполне вежлив, насколько это было необходимо, но держался всегда ровно, холодно и со всеми одинаково. За четыре года в Дортмунде он подпустил к себе ближе только Марио, с которым удивительно быстро и тесно сдружился, и Марко, которого просто нельзя было не любить. Дортмундскую связку "911" не обсуждал и не хвалил только ленивый: парни раскатывали красивые комбинации, были не разлей вода на тренировках, а во время празднований резвились на поле, как щенки. Даже Блащиковский ухмылялся, глядя на неразлучную парочку, и не мог сдержать улыбку, всё равно постоянно усердно одёргивая себя и возвращая лицу суровость.       И вот сейчас Марко, что не удивительно, не задержался вдруг по какой-нибудь неожиданной причине или не почувствовал, что должен дождаться Роберта, потому что  появилось кое-что очень важное, на что поляку не хватает решимости. Левандовский разочарованно, злой на самого себя, зарылся мокрым лицом в полотенце и негромко прорычал. Уже неделю поляк каждое утро давал себе зарок...рассказать Марко правду. Лихорадочно повторял себе, что тот должен непременно узнать всё от него, чтобы не было... Недопонимания. Чтобы Марко...не принял всё на свой счёт, близко к сердцу. Не...обиделся?       И сам же форвард признавал, что это он малодушничает. Трус. Неужели он испытывает чувство вины перед Ройсом, что так предан команде, которую блистательная борусская девятка покидает? Роберт почти не заметил, как Лукаш хлопнул его по плечу на прощание, разгоряченная и весёлая гурьба дортмундцев вывалила из раздевалки, и он остался один. Готовый биться головой о шкафчик от собственного бессилия.       Прошла играла с Шальке (к огорчению Боруссии, не слишком удачно), и Роберт немного отвлёкся. Его мысли больше занимал предстоящий матч, чем неизбежное объяснение с ничего не подозревающим Марко. Боруссия - Бавария, родной Вестфаленштадион – самый подходящий момент.       Только создать нужное настроение, и Марко будет готов. Он примет всё, никогда не станет обвинять. Роберт отдаст Дортмунду последнюю дань и уйдёт без долгов, свободный и с лёгкой душой, навстречу своим карьерным амбициям. Небо, как же он обманывал себя. Не бывает лёгких расставаний.       Финал Кубка Германии. День Класикера был моментом истины. Эта схватка по праву считалась самой горячей вне зависимости от результатов таблицы. Сейчас же было нужно отыграться за все обиды первого и второго круга, обозначить хозяйские границы чемпионов Бундеслиги. Игроки обеих команд были под прицелом: Дортмунд сегодня бьётся за Желтую стену, а Бавария – за вторую корону, которая у них уже в кармане, как считают многие, благодаря многолетнему доминированию на вершине таблицы.       Хуммельс правил бал в раздевалке. Некоторые прислушивались, накрепко шнуруя бутсы, другие вполголоса говорили о своём. Левандовского никогда не охватывал мандраж перед игрой, азарт только разогревал, будоражил его. Можно сказать, он без изъянов. Но сегодня - по-другому. Он будет так же легко и красиво забивать за Боруссию, как в следующем сезоне - уже в стане принципиального соперника. Левандовского, честно, только одно мучило в его нынешнем положении: эта почти неприличная двусмысленность. Смотрит налево, но всё ещё верный. Поток неправедных мыслей - душой поляк был больше с Баварией в новом, грядущем сезоне – был прерван. – Одевайся, Леви, – снятая с открытой дверцы шкафчика чёрно-желтая футболка была брошена ему на колени. На уровне глаз перед скамейкой сидяшего с опущенной головой форварда возникли шорты с неизменным одиннадцатым номером. Роберт непроизвольно вздрогнул, будто застанный врасплох за чем-то непотребным, разорвал сцепленные в замок пальцы и усилием воли бросил гипнотизировать плитку пола. Медленно, с неуловимой виной во взгляде поднял глаза на Ройса, в упор глядя на него снизу вверх. – Ну... Ты чего? – смешался Марко, застенчиво заведя руку за голову и взьерошив по привычке рыжевато-блондинистые волосы, не понимая значения внимательного пристального взгляда друга. – Вуди, хочешь секрет? – Левандовский ляпнул прежде, чем успел обдумать. Внутреннее вдохновение и умиление от вида Марко подтолкнуло его к хулиганской выходке. Ройс инстинктивно, в порыве осмотрительно оглянулся: оставалось ещё довольно много игроков в раздевалке. Тогда одиннадцатый номер вопросительно кивнув, побуждая Роберта поделиться его секретом. Если он хочет и готов. – Я разгадал твоё слабое место, вундеркинд, – поддавшись порыву, не удержался Роберт. – Нашёл болевую точку, – невинно-нагло наклонил голову вбок. – Не-е-е, – игриво и недоверчиво тянет Марко, а асимметричные уголки губ искажают лицо трещиной улыбки, преломляя мимику. Когда он смотрит так на него, это всё равно что купаться в лучах солнца. – Ну, – Роберт беспечно, актёрски-убедительно утвердительно кивает в ответ. Кажется, глаза цвета голубого льда не могут лгать. Поверь, Марко. Защитник без задней мысли, легковерно, помедлив мгновение в нерешительности только борясь с любопытством, наклоняется к поляку. И тот щёлкает Марко по носу. Ройс непроизвольно морщится, но с известной долей удовольствия. Попался. – Паршивец... – наскоро проведя тыльной стороной ладони по кончику носа, снисходительно шипит Марко, сдерживая пробирающий хохот. – Ты только придуриваешься, что валяешь дурака, – неожиданно прервал свое веселье Марко. –Брось, Роберт, Класикер для нас всех важен. И нам не нужно пытаться играть в супергероев, – совсем шёпотом, так, чтобы слышать мог только Левандовский, прибавил Ройс, – друг перед другом, – потому что Роберт как раз  играет в Железного человека. Важно для него – играть на публику. "И почему ты всегда попадаешься на это? – с досадой и странным осадком от забавной милой выходки, их фирменного розыгрыша, задаётся вопросом Левандовский. – Веришь мне?" – У меня доброе предчувствие, –серьёзно и просто заверил Марко, стоя уже в дверях. Один за другим игроки Дортмунда покинули раздевалку и дружным строем вышли из подтрибунного помещения на Вестфален. Ring frei!*       Роберт упёр ладони в поясницу, с раздраженным недовольством и усталостью подняв взгляд на табло. Это никуда не годится. Проиграли. 2:0. В дополнительное время. Парням не легче, разумеется... Нужно как-то держаться. Желательно — вместе. Поляк, стоявший на зеленом газоне, считал, что никто не смотрит на него сейчас. Сейчас-то зачем? Голов нет. О чем он только думал перед игрой?! И как в итоге провёл матч? А как же красивый жест, который должен был искупить его уход в глазах товарищей? И вообще, сработало ли бы... Разве так расстаются?.. — Не надо, Леви, — незаметно, тихой поступью в лёгких бутсах по шелестящей стриженой траве Марко оказался рядом. Обнял со спины, обхватив замком рук грудную клетку. Едва слышно, просяще позвал, чувствуя огорчение и разочарование Левандовского, испытывая то же самое. Подавшись вперёд, у самого уха зашептал со всей убедительностью, на которую был способен. — Помнишь, Матс сказал: "Поиграем таким составом ещё года два и станем непобедимы"?  — о, да, Роберт-то помнил: эти слова (и смертельная доза яда) были адресованы Марио. Год назад. — У нас есть команда. Поражения забудутся... Мы можем стать золотым составом Боруссии.       У Роберта ёкнуло сердце. Пронзительно светлые глаза мутновато потемнели. Чем дольше он молчит, тем больше это похоже на ложь. Он устал от этой команды. Чувствуя, как Марко повис на нём, Роберт вдруг, — может, впервые, —отчётливо ощутил пристальные взгляды фото- и видеокамер, посторонних людей. Нежелательные взгляды. Нужно идти жать руки победителям. Нужно покидать Боруссию уже сейчас. – Ты-то знаешь, — неожиданно резко бросил Левандовский. И скинул обвивавшие его руки. Ройс не вздрогнул, сдержав справедливое невольное раздражение: право Роберта сейчас злиться. Он расстроен. Он честолюбив. Он не сдерживается. Ройс всё понимает. Быстро сделав два важных — первых — шага прочь, в сторону, Роберт раз оступился, ощутив слабость и спазм в правой икре, — видимо, мышцы сводит, — и зашагал в подтрибунку. Рядом, но не вместе товарищи покидают поле. В контрастно затемнённом коридоре Левандовский перестаёт слышать гул с трибун. Его ресницы дрожат. Прикрывает глаза, медленно выдыхает. Номер 11 на спине и бестолково, по-дурацки осветлённая рыжеватая макушка маячат перед глазами по направлению к раздевалкам. Ройс обогнал его и оказался впереди. — Марко, — нервов не хватило, и Роберт окликнул защитника, — постой, —форвард в бессилье протянул руку, как будто этим движением мог развернуть и  удержать Ройса. Чутьё подсказало: тут, сейчас. Прямо сейчас. Впереди идущий Хуммельс необъяснимо чутко обернулся на голос товарища и посмотрел непонимающе, но почему-то неодобрительно, будто с укором в потемневших глазах. — А? — Ройс обернулся, не убирая перекинутую через плечо Лукаша руку. Встретившись с молчаливым пристальным взглядом Роберта, отстраняется. Пищек вслед невесомо утешительно проводит рукой по вихрастой макушке, взъерошивая волосы. Марко почему-то шмыгает, как при простуде, и быстрым движением проводит ладонью под носом. Подходя к Роберту, выглядит он абсолютно нормально. Стоя напротив Левандовского, вопросительно кивает. — А... — куда подевался весь кураж польского нападающего? — Отойдём, –кивнул в сторону, а по спине пробежали мурашки. Он отвёл Марко в  уединённый коридор в сторону от раздевалок, чтобы избавиться от ненужных, случайных свидетелей их разговора. Это только между ними. И, честно, Левандовский совсем не понимает, почему ему так кажется. Но всех вокруг хочется прогнать. Не шептать и не оглядываться. Только ты и только я. — На тебе лица нет, Леви, – вопреки собственной воле, нервно и неровно правый уголок губ пополз вверх. Слова у Левандовского в решающий момент иссякли. Кончились. Роберт осторожно протянул руки к лицу Марко, а потом крепко сжал виски, прижимаясь лбом и заставляя смотреть в глаза. – Это не должно встать между нами, Марко, —от волнения и эмоций лоб раскраснелся и на висках проступили вены. В глазах Ройса мелькнул короткий испуг. Напрасно Левандовский боялся за свою репутацию и придумывал, как бы оформить уход, — произошло более страшное. И не с ним. — Нет! — непонятно зачем — Роберт не просил с него никакого обещания — взволнованно, почти перепуганно отозвался Марко, инстинктивно перебрался до этого безвольно опущенными руками вверх, крепко сжав Левандовского за плечи. "Я могу без страха открыть тебе сердце". — Я...ухожу, — Левандовский тут же сам разрывает зрительный контакт. — Ухожу. И Марко молчит. У него не упала челюсть, не округлились глаза. Он вообще выглядит глупо и заторможенно с отсутствием какой-то явной реакции. Любой живой реакции. Пальцы на крепких плечах поляка разжимаются. Марко не задаёт кучу вопросов, глупых и  наивных. Одиннадцатый номер оказался совсем не готов. — Марко?.. – нерешительно, отводя взгляд и косясь на стену, зовёт Роберт. Голос подводит. Физика подводит. Дерьмо! Ройс молчит, молчит, молчит, и страшнее исхода Левандовский боялся представлять. Форвард отпустил лицо полузащитника, торопливо огладил его по плечам, точно пытаясь привести в чувство. Это будто не с Марко происходит. Он никогда не допускал мысли, что... Опять так... Так скоро. Расставаться. — Уже всё решил, — каре-зелёные упорно заглядывают в лицо товарища, ища какого-то другого ответа. И Марко малодушно просит, — да? Около года назад Марио пришёл к нему. Лично сообщить об уходе. Заявился домой, какой-то звонок в дверь, а там он... Пришёл попрощаться. Гётце правда хотел сделать это почеловечней и как можно меньше ранить друга... Ройс был повержен признанием. Марио ничем не мог ему помочь. Уверял, что расстаются они друзьями. Год спустя Марко до сих пор не знает, что делать и что говорить. — Решил, — по какому-то неуловимому признаку в поведении Ройса к Левандовскому возвращается часть былого хладнокровия. А теперь Марко должен узнать, что выбрал Роберт. — Надо двигаться дальше. К трофеям. Совершенно нормально, что нам хочется удовлетворить амбиции... В клубе, который может дать такую возможность. Бавария - абсолютно новый уровень. Марко – непроизвольно, он не хотел его оттолкнуть, он клялся себе в этом потом! – отдёрнул плечо. Был ли он зол? Самообман не сделал бы его счастливым ни в тот момент, ни все годы после. Да. — Туда, — Ройс потрясенно, приоткрыв рот и так дыша, опустил взгляд на бутсы и мысленно измерил расстояние между ними. Закусил губу. — Я верил, что ты всё правильно поймёшь... — начав прощупывать почву, позволил себе давление поляк. Крепче сжал правое плечо Марко. — Ну кто тебе сказал... — сторожно начал Роберт. Ройс отстранился. Как плохо они расстаются. “Я думал, мы хотим одного и того же”. — А команда? — сжав зубы так, что обнажился правый клык. Асимметричная мимика выглядела ломаной, исковерканной. Дортмундец выдавливал по фразе, пересиливая собственную немоту, и упорно ждал ответа. Это напряжение между ними мучило и Левандовского. — А я? Ройс встрепенулся. — Могу я выбирать для себя? — огрызнулся поляк, не ожидавший от Марко такого упрямства. На лбу себе “Mannschaft”** высеки! – Кажется, да, — странная победа с первого прикрика. Марко снова притих и честно молчит. И теперь больше не осмелится спросить "почему?". Роберт на расстоянии вытянутой руки, но уже чужой. — Почему-то я решил... — не договорив, одиннадцатый номер прикложил ладонь ко рту и закусил палец. — Люди меняются, Марко, — Роберт не находит себе оправданий. Он не будет оправдываться. Марко не обругал, ни в чём не винит, ни о чём не просит... Неужели он не видит сам, что есть, есть возможность всё исправить!.. Левандовский быстро взял всё в свои руки. — Вуди... Ты отличный игрок, любая команда с тобой не потеряет , но много приобретёт... “Мы можем не разлучаться”. Пан или пропал. И пан идёт ва-банк. Ройс, кроешь или пасуешь? – ... не будем ничего рушить. Переходи со мной. Все клятвы о верности — на костёр. Пока сказано ещё не слишком много. Путь для отступления свободен. Поняв, что медлить нельзя, Левандовский спешно снова пристроил ладонь у Марко на плече и слегка, подбадривающе, сжал. Не надо вырывать никого из сердца... — Тогда прости, — Ройс с очевидным трудом шёл на это, пересиливая себя. Роберт мягко полуулыбнулся. ...честь играть за Баварию - как бонус сверху. — Бавария — сильный клуб, сражающийся за титулы, — Марко закусил губу. Он нервничал. Он боролся. С искушением... Поляк протянул руку к лицу сокомандника и ободряюще, поощряюще, чтобы поддержать его благоразумный здравый порыв, провёл тыльной стороной ладони по щеке Марко. – Прости. Нет. ... искушением не идти против их дружбы. Его "нет". Пришедшая  – насколько преждевременно! — уверенность вперемешку с околособственническим спокойствием разбивается на осколки, крошится в стеклянную крошку, стирается в порошок. Какой же глупец, Левандовский ему бы сейчас и вмазал!.. Вместо, собрав осколки самообладания напополам с гордостью и унимая желание перейти на крик, — он предлагает Марко шанс, преимущества которого тому как будто плохо видны! —ещё один заход. Роберт неотступный. — Подумаешь? — Нет. В сумерках опустевших коридоров не осталось случайных снующих людей — не осталось почти никого. Тем внезапней прозвучал в полную силу - ему-то незачем шептать – громкий голос Клоппа: — Сбор, сбор, парни, – встретив заторможенную, нерасторопную, на удивление безразличную реакцию и непонимание во взгляде обоих, –в раздевалку, – немец, конечно, догадался, что мог помешать чему-то важному, но решил не подать виду. Непринуждённый тон. Пусть команда чувствует себя, как будто не было счёта на табло. Исправить уже ничего не получится. Марко двинулся первым, увязавшись хвостом вслед за тренером. – Хэй, тоже пошли, Роберт, – слегка хлопнул по плечу замершего поляка и направился по тоннелю в сторону раздевалок. "А Клопп всё знает, – одиннадцатый номер не смог противиться порыву и бросил взволнованный, всё такой же неверящий взгляд на смиренно опустившего голову Левандовского. –Ты сказал ему, Роберт". Трудно представить, что Клопп подумал, могло случиться в том моменте, когда он их застал, что так спешно прогнал. Вообще он тактичный. Не все сразу пошли в душ, хотя Клопп дал им пятнадцать минут времени привести себя в порядок. Да. Пусть делают всё так, как будто результат на табло не видели вовсе. Потому что после драки кулаками не машут. Пускай освежатся, посыпать голову пеплом - верный путь к самоуничтожению. Не было разговоров. Только вполголоса. Усталость и эмоциональная разбитость не позволяли открыться и быть прямыми друг с другом. Лишнее слово может всё испортить или хотя бы просто сделать ещё хуже. Атмосфера самоистязания. "Это моя вина". Вопрос "Что дальше?" как принятие решения о капитуляции. Коллективной. Дортмундская связка заходит вместе. Их опоздание привлекает внимание тех, кто поднимает голову на звук двери. Левандовский, на ходу освобождаясь от майки и небрежно закидывая её на дверцу шкафчика, не останавливаясь, хватает полотенце и, как на автопилоте, идёт в душ. Черно-жёлтая форма тут же соскальзывает и оказывается на полу. Ройс нетерпеливо стягивает футболку, которую хоть выжимай, проводит пятерней по взмокшим волосам, оттягивая их и превращая белобрысый ёжик в непонятно что, но остаётся. Марко до сих пор слишком потрясён. В душевой почти никого нет, а он просто не знает, как смотреть Роберту в глаза. Ройс бросает беглый взгляд на плитку пола и, секунду противясь, поднимает футболку с номером 9 под непонимающим взглядом Шмельцера. Полузащитник садится на скамейку, свесив руки между ног и бессознательно сжимая майку. Роберт с минуту стоял, приложившись лбом к холодной плитке душевой, бессмысленно уставившись на свои босые стопы. Одумавшись, врубил напор. Шум душа, в голове проносится краткий пересказ их разговора, голос Марко глухой, сквозь толщу воды. Нет, просто пульсирующая кровь стучит в ушах. Проиграв все слова в голове, Роберт отрывисто выдыхает, чтобы вернуть равновесие в мысли. Никогда не был слабаком. Ничего не будет уже по-старому – не было бы даже — не важно, когда бы он окатил Ройса холодной, как вода со льдом, правдой. Свет клином не сошёлся... на Дортмунде – он улетает. В Мюнхен. В "Баварию". Форвард с силой зажмуривается и давит ладонью на глаза. Он ни о чём не сожалеет, но прощание с Дортмундом не задалось. Думал, уйти будет так просто. Левандовский снимает с крючка полотенце в цветах клуба, наскоро вытирается, обманывает его вокруг бёдер и выходит в раздевалку. Все как будто решили дождаться тренера и держатся так же сурово, отстранённо, как на поле, под пытливыми взглядами вездесущих фотокамер. В ту минуту Клопп зашёл в раздевалку. Он с замотавшимся видом снял кепку и без предисловий взял слово: – Мы запишем это поражение себе в актив. Иммобиле без слов пододвигается, и Роберт занимает своё место на скамейке. На противоположной левее бессменно расположился Ройс. Марко проследовал взглядом за одноклубником от самой двери душевой. Не мог не смотреть. – Вы разочарованы, и я огорчен, – Клопп говорил и говорил: всё, что мог, всё, что шло на ум. Потому что кто-то должен. Молчание угнетает, не освобождает. Надо говорить. Левандовский медленно, как будто веки отяжелели, поднял на Ройса томный немигающий взгляд из-под тёмных ресниц. Он хотел его перехватить. "Что ты думаешь сейчас обо мне?" И застал одиннадцатый номер врасплох. Правда, вихрастый дортмундец и не пытался избежать его взгляда. — Мы не можем не признать это поражение. Мы проиграли. Все вместе. Но. На Баварии свет клином не сошёлся. Вычеркните и забудьте. Сейчас всем тяжело, но завтра вы вспомните эти слова с меньшим скептицизмом. "Ты же не можешь выкинуть меня из головы!" Два друга прожигали друг друга взглядами с противоположных скамеек. Воздух по этой траектории ножом можно было разрезать. Их гипнотическое противостояние играло на нервах обоих, заставляя внимательнее ловить каждую мимическую морщинку, изгиб бровей и уголков рта. Любой невербальный ответ. "Я тебя обидел. Так отведи взгляд!" А Ройс не сводил с польского форварда глаз. В сознании мучительно прокручивалось "Бавария, Бавария, Бавария". Он должен, право имеет ненавидеть! Слабая, безнадёжная неказистая улыбка сразила Левандовского. Атмосфера поражения. Разговор окончен. Клопп желает всем доброго вечера и уходит. Что бы сказать на прощание, когда расстаёшься с человеком - будем честны - навсегда? Раздевалка медленно пустеет. Роберт, отвернувшись лицом к своему шкафчику, набирает и после короткой заминки отправляет сообщение, сжимает лямку спортивной сумки на плече и выходит. Марко приходит стандартное уведомление, ёкает и загорается экран телефона: Знаешь, всё-таки поговорим. Так великодушно, будто плечо подставил поплакаться. Если бы Левандовский не струсил, смог бы позвать Ройса посидеть и...вместе справить его проводы? Но почему-то эта вечеринка не обещала быть радостной. А хотелось...насладиться моментом. Жена, мама, родственники и внеклубные друзья - все ликовали, для них этот трансфер стал отличной новостью, даром что всё давно было решено, но Роберт по договорённости с клубом молчал. На парковке, у выхода. И сколько раз нужно прощаться? Пока вы не почувствуете, что отпускаете и постепенно забываете друг друга? Марко думает, что на улице моросит – в Дортмунде, оказывается, частые дожди, которые никогда не были для него досадой, – и натягивает капюшон. Замечает Роберта и, достав ключи от своей Ауди и отключив сигнализацию, направляется навстречу. – Наше время подходит к концу, – на ходу заключая Ройса в обьятия, прижимается губами к его уху и утешающе шепчет девятый номер. Запускает пальцы в рыжеватые волосы, успокаивающе проводит, стягивая капюшон вниз, опустив левую руку на плечо. Если уходить, то – сжигая мосты, – Второго такого шанса может не быть, Вуди, – Роберт отстраняется, опускает плечо, давая лямке сумки сползти, та мягко плюхается на асфальт и больше не мешает им стоять рядом. С усталой, безмятежной готовностью слегка разводит руки в стороны, раскрывая обьятия. Марко стремительней, чем если бы был спокоен, не считал это последней возможностью, обхватывает его, стискивая грудную клетку, как-то лихорадочно цепляясь пальцами за складки куртки поляка. Марко Ройс очень мало грустил, ведь он так любил то, что было у него, было с ним. Хотел оставить это с собой навсегда. Моменты в потаённом уголке сердца, где всё самое сокровенное. И оно неприкасаемо. Настоящие чувства, самые верные и преданные друзья - та любовь, что безусловна. Настоящая любовь. – Второго такого не будет, – согласился Ройс. Собравшись, мягко, ненавязчиво Марко оторвался от Роберта, шмыгнув носом – от вечерней майской стужи. И второго как ты не будет тоже. Левандовский примирительно протянул руку. Они ещё несколько раз увидятся в клубе, но для всего этого времени уже совсем не будет. Марко ответил на рукопожатие. — Свидимся ещё на нашей земле?– без всякого подтекста просит Ройс. Ему только-только будет двадцать пять, он правда надеется, и это важнее всего. — Ты знаешь, при каких обстоятельствах, – осаждающе-разумно, не щадя. Не надо путать то, что было, с нашим настоящим. Слишком наивно. Это не выживет. Как сберечь чувства, воспоминания и эмоции, чтобы горечь расставания и годы не стёрли всё дорогое? Приходить в себя Марко будет по дороге домой, заслушав в пути на репите до дыр два излюбленных трека, почти ровесника их дружбы, рекомендованных лично Робертом, вообще-то не большим любителем. Теперь Ройс жалел, нет - раскаивался, - что ему не хватило выдержки, закалки, чтобы принять удар и не оттолкнуть - пусть всего на мгновение - Роберта. Недосказанность – верный спутник любой разлуки. Разве они сказали друг другу всё, что хотели?