Миллиарды лет эволюции

миллиарды лет эволюции, чтобы они на митинге в автозаке в жопу поебались?

Мирон не мог поднять голову, Дима смотрел слишком в упор. Если честно, хотелось, чтобы между ними появилась стена: неприступная, сантиметров десять в толщину. Возможно, так Федоров ощущал бы себя спокойнее. От Димы исходила тяжёлая энергия, отчего злое напряжение болезненно сдавливало грудь. — Ну и? Голос у Димы был хриплый, но приятный. За спиной орали, а Мирон будто бы не слышал. В автозаке было прохладно, сыро. Взгляд Бамберга обжигал. Вот надо же было им застрять в одном месте. Ещё и вдвоем. К ним будто нарочно никого не подсадили, хотя мест, пожалуй, было не так много. Вип-автозак с прекрасным видом на… Мирон попытался осмотреться. Они реально были одни. — Ляля язык откусила? — Дима привычно пытался отшутиться. А ему нечего было сказать. Точнее, сказать было много чего, но гордость не позволяла. Дима постарел, но взгляд его был, как несколько лет назад. Правда, немного суровее. Мирон судорожно сглотнул. Он не планировал видеться. Он думал, что быстро свалит, успеет вернуться. Он не думал, что его повяжут, да ещё и посадят в одно с Бамбергом место. Дима скалился. Сучился. Казалось, Дима как раз это все и планировал, но мысль эта казалась настолько абсурдной и глупой, что Мирон не мог в нее поверить. Глупо. Федоров искал что-то, в чем мог обвинить некогда брата. Глаза напротив почти светились, недобро взирая на сбитые колени. — Ты когда упасть успел? — Успел. Пока бежал. — Не представляю тебя бегающим. — Не представляю тебя в такой, — Мирон развел руками, — ситуации. Бамберг лишь хихикнул. Мирон не умел бегать, но чисто интуитивно ощущал, что попасться нельзя. Штрафа Федоров не боялся, а на большее он не набегал. Возможно, он чисто инстинктивно ощущал опасность, исходящую от защитников порядка. — А у тебя вообще глаз подбит, — заметил Мирон, только сейчас подняв глаза. Дима светил фингалом на половину ебала. — Это ещё с Германии. — А там откуда? Жена небось не пускала? Мирон пытался шутить. Как всегда: Дима злобно скалился, а Мирон шутил. Такие беседы никогда не заканчивались добром, но Федоров на благое и не надеялся. Он желал поскорее свалить отсюда. Не видеть его. — Она сказала, что мне незачем лезть в дела чужой страны, — вдруг ответил Дима. — По-моему, она слишком мудрая. Слишком многое видела. — Серьезно? Реально от нее? Дима пожал плечами. Улыбнулся. Мирон и забыл, каково это — наблюдать его улыбку. Некогда казавшийся грозным Бамберг был по-настоящему красив, особенно когда улыбался. Его взгляд светился, и Мирон съеживался, понимая, что так смотрят на него. Бамберг умел приковать одними глазами, выбить душу. Мирон так часто пытался забыть все дерьмо, что было когда-то давным-давно. Это дерьмо всплывало, стоило ему лишь тыкнуть в него любой левой палкой, коих было предостаточно. В автозаке было все ещё прохладно. Мирон жалел, что оставил куртку в тачке. Он прикрыл глаза и опустил голову, делая вид, что напротив никого нет. Но напротив сидел Дима, жрал взглядом. Брал взглядом. — Я соскучился, — тихо произнес Бамберг. Мирон не верил, хотя сам недалеко ушел. Он сжал пальцы, стискивая ткань тугих джинсов. — А я хочу пить. И курить. Вокруг все ещё кричали. Они были все ещё одни. Как будто мир замер, оставляя их решить свои проблемы. Здесь решались серьезные дела, люди вышли, чтобы высказать своё недовольство. Но Дима не выглядел как тот, кого насильно заперли. Он становился ближе, и Мирон ощущал его близость, почти ощущал кожа к коже. — Ты ведь тоже скучал, — прохрипел Дима. Мирон не понял, как оказался на коленях. Окси судорожно облизывал губы, вцепившись в чужую ширинку трясущимися пальцами. Дима одобрительно хмыкнул, помог. Мирон не хотел его встречать сегодня. Мирон об этом мечтал. Член тяжело лег на язык. Их могли поймать, но ощущение того, что их специально оставили, не покидало. Конечно, совсем скоро они будут не одни, но сейчас… Сейчас Мирон вспоминал, как когда-то брал горлом. Он сжимался, позволяя толкнуться глубже. Дима тихо зашипел, застонал сквозь зубы. Мирон и сам едва не взвыл, ощутив его вкус, его движения внутри. Бамберг был огромный, полный чувств. Бамберг почти ни слова не сказал, а Мирон уже оказался на коленях. Вновь пошел дождь. Мирон зажмурился. Он давно был не здесь. Он был в далёком прошлом, где два молодых идиота покоряли большой город и сердца фанатов. Там, где он так же стоял на коленях, радуясь тому, что наконец-то. Наконец-то. Его озарил слепой восторг. Все окружающее пропало, будто дешёвые декорации. Мир сузился, и Мирон не понимал, почему просит прощения таким способом. Возможно, потому что раньше он извинялся именно так. Он вставал на колени, отсасывал, а после долго ластился, варил кофе на двоих и заказывал пиццу. Он кутался в толстовку Димы, смотрел озорным взглядом молодого человека. Дима смотрел в ответ. Дима любил. Мирон распахнул глаза. Внизу живота тянуло от возбуждения. Он старался, работая так, чтобы разрядка застала быстрее. Неподходящее место. Они продолжат после, когда этот кошмар закончится, а пока, подняв взгляд, Мирон заметил закушенные губы, услышал тихое шипение. Дима смотрел, как много лет назад. Его огромный синяк под глазом, кровь из нижней губы и тихое «Мироша» говорили о многом. Будто эти года он сучился не зря. Словно Дима любил.