Гордость и предупреждение

- Китти, послушай меня. Снотворное скоро подействует, но мы не можем ждать. Придётся начинать прямо сейчас. – Грант наклонился максимально близко, чтоб поймать её взгляд. – Ты понимаешь? – Он знал, что нельзя медлить, что каждое мгновение может оказаться решающим, но ему требовалось её согласие. - Да, - стиснув зубы, выдавила Китти. – Да, я понимаю. Начинай. – Честно говоря, она надеялась, что больнее быть уже не может. Сейчас ей стало немного легче, потому она не извивалась и не кричала, как две минуты назад, но понятно, что долго это не продлится. Боль вот-вот снова стиснет в беспощадных объятьях. - Тебя надо зафиксировать. - Делай что нужно. Ей стало жутко, когда на её запястьях и лодыжках затянули ремни, прикреплённые к операционному столу, но Китти уговорила себя не дёргаться, не мешать. Грант разрезал её платье и сорочку, последние сантиметры дорвал вручную и откинул ткань в стороны. Сейчас не до условностей. Медсестра принесла прокипячённые инструменты. В воздухе повис обжигающий запах чего-то дезинфицирующего. Китти почувствовала, как по животу провели влажной ватой или сложенным куском бинта – обозначили линию предстоящего разреза. Грант взял скальпель. Он посмотрел на неё мягко, почти отечески, и посоветовал: - Лучше закрой глаза. Китти послушалась. Как она надеялась, что немедленно уснёт! Или что новая боль будет не такой страшной в сравнении с уже пережитой. Или что хотя бы хватит воли не вопить и не делать лишних движений, дабы не осложнять без того нелёгкую задачу Гранта. Надежды не сбылись, но кошмар длился недолго. Сознание Китти, защищая разум, либо банально под влиянием начинающего действовать снотворного, помутилось. Его заполонили видения-воспоминания, медленно кружащиеся, подобно вязкому варенью, которое помешивают на плите. Время от времени из туманной общей массы беспорядочно всплывали удивительно яркие и чёткие кусочки, правда, ненадолго. …Дороти Таунсенд смотрит на неё до противного пристально. Ужасно видеть в её глазах не ревность, не обиду, а самую унизительную жалость. …Руки Уолтера в крови, Китти не может отвести от них взгляд, да и не хочет, потому что совсем рядом нечто куда более страшное. «Китти, выйди!» - прикрикивает он, даже не оборачиваясь. …Снаружи буря - бесится, воет, бьётся в окна, ломится в дверь, но это для Китти далеко и неважно. Главное, нет, единственное сейчас – это Уолтер. Господи, неужели он и раньше на неё так смотрел, да она не различала в темноте? …«Решай свои проблемы сама, - говорит Чарли с умеренной нервной раздражительностью, похожей на брезгливость. – Не приплетай сюда меня, это не моя забота. Оставь меня в покое раз и навсегда, я тебе уже всё сказал и не вижу смысла повторять снова». …«Если мужчина не обладает качествами, способными внушить женщине любовь, это его вина, а не её», - почти шипит она, желая уколоть Уолтера побольнее. Она ненавидит его за то, что он только что о ней сказал. Она не позволит ему так себя оскорблять. Просто низко с его стороны – обвинять её в том, что он сам недостаточно хорош; недостаточно хорош во всех смыслах. Она не смотрит на мужа, но и так знает, что страшно обидела его. И радуется своей маленькой победе. Ей даже кажется, что Уолтер сейчас заплачет, она буквально кожей чувствует. А потом Уолтер произносит, не столько злобно, сколько устало: «Наверное, ты права».