Преданность

      От услышанного Ангела не просто замирает, а цепенеет будто скованная грузными, железными оковами. Она забывает выдохнуть. Ей кажется, будто невидимые кандалы оплетают всё ее маленькое тело и сжимаются-сжимаются-сжимаются; кажется, что вот-вот они подберутся к механическому «сердцу», и стальные кольца намертво сожмут ее грудь изнутри, остановят работу механизированного двигателя.       Ангеле кажется, что она вот-вот сломается, что шестеренки просто встанут, и все. Для Ангелы это даже хуже смерти: она не умрет, а сломается, как неисправные наручные часы, как старый машинный двигатель, как обыкновенная детская игрушка.       Её трясет от услышанного, от страха и переполняющего ее гнева. И она срывается, просто кричит в лицо Ханаби, не сдерживаясь, — громко, злобно и нестерпимо отчаянно.       — Повтори. Повтори, что ты сказала.       — Руби… — И Ханаби просто замолкает, боясь снова произнести слова, которые сотворили страшное с их маленькой Ангелой.       — … что, Руби? — Не выдерживает Ангела, её накрывает настоящая истерика. Никто из команды никогда не видел Ангелу такой: озлобленной, разгневанной и жестокой. Сейчас Ангела – это самый настоящий дьявол, прикоснись, и она испепелит или убьет своей ревностной, безумной любовью. — Ты просто бросила ее. Ты, — она демонстративно тыкает пальцем в грудь стрелка, — ты бросила ее одну против четверых. Одну, понимаешь? Руби — боец, она — сильнейшая, но даже ей в одиночку не уйти от четверых. А ты бросила ее, оставила одну. Ты предала ее, — кричит Ангела, и чувствует, как по ее щекам катятся соленые слезы: мерзкое ощущение. Руби никто не заставляла ее плакать, — ты могла использовать Хиганбану*. Так какого черта, Ханаби? — Ругается Ангела, и после стольких криков утихает, словно сдувается, как маленький шарик. Ангела просто эмоционально опустошена.       — Ангела, послушай, — начинает Ханаби, — не ушла бы я одна, вдвоем бы полегли с Руби. Руби просто боец, не первый и не последний.       — Просто боец..? — Снова «загорается» Ангела, и выплевывает слова, как противную, мерзкую желчь. — Руби не просто боец, Руби — лучший контро́ллер*. Про каждого из нас можно сказать здесь «просто»: Джонсон — просто танк, Харли — просто маг, я — просто саппорт, и ты, Ханаби, — она поднимает тяжелый, холодный взгляд на девушку, кажется, что гнев просто сожрал душу Ангелы. В ее глазах — абсолютная пустота и ненависть, — и ты — просто стрелок.       Атмосфера тяжелая и удушающе-густая, как горький мед. Никто не знал, что Ангела может быть такой пугающей. Маленькая Ангела, солнечный лучик помощи, может так неистово кричать, словами – выражать всю свою боль и ненависть. Никто не задумывался, что Ангела может просто взять и выгореть дотла, до пустоты, до отчаяния. Никто не знал, что в своей любви Ангела может быть так жестока и бесчувственна по отношению к другим.       — Я иду к Руби, — ставит перед фактом Ангела, — где вас застали врасплох?       — Ангела, — пугается Ханаби и пытается успокоить маленькую девочку, — ты ненормальная. Нас и так осталось четверо. Подумай, этого бы хотела Руби?       — Не смей, слышишь? — кричит Ангела и чуть не связывает стрелка по рукам и ногам нитями. — Никогда, — твердо произносит Ангела, — никогда не смей прикрываться именем Руби. Твои слабости — именно твои, и пусть это останется на твой совести. И ненормальная здесь только ты, нормальные своих не бросают.       Ханаби внимательно смотрит в пустые кукольные глаза и понимает, бесполезно отговаривать. Как не пытайся удержать Ангелу, она все равно сделает по-своему, в этом она похожа на Руби, такая же своевольная и упрямая.       — Недалеко от Лорда внизу. Если Руби и выжила, — на этих словах Ангела бросает испепеляющий взгляд на девушку, — вероятнее всего, она спаслась около второй башни на боте.       — Анге… — вмешивается Харли, но чувствует, как ему на плечо ложится чужая крепкая ладонь и поднимает голову на Джонсона.       — Пусть идет.       И Джонсон кивает Ангеле, она еле заметно благодарно кивает в ответ и убегает за пределы башни.       — Нам с вами все равно этого не понять, — подытоживает Джонсон, — даже не пытайтесь.       <…>       Ангела бежит так быстро, как только может и думает, лишь бы с тобой все было хорошо, Руби. За жизнь, за здоровье, за счастье Руби Ангела готова пожертвовать многим, даже если цена будет неимоверно высокой. Она готова умереть вместо Руби, она сможет убить, защищая Руби. Вся ее жизнь — это Руби.       — … где же ты, Руби? — Шепчет Ангела и тяжело дышит, переводя дыхание. Она осматривается вокруг, кругом — лишь следы недавнего боя. Нет-нет-нет, Ангела не уйдет, пока не найдет Руби, Скажи ей, что весь мир горит в адском пламени, она с места не сдвинется без Руби.       —… Геля*.       И Ангела поворачивается на голос молниеносно, как заведенная. Она узнает этот голос из миллиона других. И это родное «Геля», только один человек зовет ее так ласково и нежно.       — Руби. — Срывается шепотом с детских губ, и она чуть ли не бросается на шею израненной девушки.       Ангела обнимает Руби, плачет и утыкается лицом в грудь девушки. Ангела знала, Руби — жива. Руби — сильная, и Руби никогда не оставит Ангелу, она обещала. Руби не умеет врать, она — истинный боец, она всегда держит слово.       — Господи, — лепечет Ангела и трогает щеки Руби своими маленькими ладошками. Ей просто жизненно необходимо чувствовать привычное тепло, — что они с тобой сделали, Руби?       Ангеле хочется плакать, глядя на Руби. На Руби буквально живого места нет: такое чувство, будто Руби сломали, и собрали заново черти как. Все ноги в разноцветных синяках, вся одежда окровавлена и изодрана. Левую руку словно рвали дикие звери от самого плеча до кисти; эта рана ужасно кровоточит. Сквозь порванную рубашку Ангела видит кучу кровоподтеков на теле девушки.       Господи, кто посмел сотворить с тобой такое, Руби?       Руби должно быть неимоверно больно; удивительно, как она вообще способна оставаться в сознание и держаться на ногах. Но Руби даже не плачет. Руби — крепкая девушка. Она — боец, а бойцы не умеют показывать слабости.       И если Руби не способна плакать, Ангела сделает это вместо нее.