***
Киллер перевернул тело женщины лицом вверх носком сапога. Он старался не трогать лицо, но при падении шлюха разбила нос, а правый глаз покраснел от попавшей в него грязи и помоев. Вытерев нож о рукав пальто, он поправил респиратор, чтобы гнилой воздух трущоб, пропитанный дерьмом и помоями не коснулся чувствительного носа, и поспешил уйти, пока не появились констебли. Снял респиратор только когда оказался подальше от трущоб. Теперь уже менее торопливо шёл по пустынным в этот ранний час улицам. Ночь скоро закончится, если он правильно понимает, вон, на горизонте уже светлеет. Когда Киллер зашёл в покосившийся от старости домишко, уже рассвело и на улицу медленно выходил народ. Значит, скоро обнаружат труп. Надо будет попросить газеты, интересно глянуть, что на этот раз про него напишут. Снял респиратор, повесил его на крючок в прихожей, где обычно висели пальто, и потянулся, разминая спину. Какое-то время стоял на носочках. Но тут понял, что что-то не так. Замер и внимательно прислушался, не меняя позы. В доме находится кто-то, помимо него. Киллер медленно идёт дальше, сворачивается в гостиную и остановился, удивлённый представшей перед ним картиной. На диване, положив одну ногу на другую, в тёмно-фиолетовой одежде и вышитой серебряной паутиной на рукавах, сидел тот, кого Киллер ожидал увидеть меньше всего. Про кого уже успел забыть, что он существует. — Ты ни капли не изменился, Киллер. Рад видеть, — с ухмылкой на бледных губах произнес граф Найтли, подняв взгляд от газеты. Киллер справился с первым удивлением и подошёл ближе. Старый друг сложил газету и отложил в сторону. Заголовок гласил — «Who is mystery «Jack The Ripper»?» (англ. Кто такой таинственный «Джек Потрошитель»?). Значит, Найтмер пришёл не просто так, а с конкретной просьбой. — Четыре года прошло. Что заставило тебя внезапно вспомнить о моём существовании? — голос кажется странно чужим и Киллер прочищает горло, нервно улыбаясь. Найтмер, кажется, совсем не удивлён. Похлопал по месту рядом с собой и Киллер упал на диван, вытянув ноги. — Исполнял обязанности паука королевы. Ты знал, что Виктория обратила на тебя внимание? — Найтмер какое-то время сверлил его пристальным взглядом, пока Киллер не уставился в газету, будто заинтересовавшись, что там написано, и продолжил: — Мне с трудом удалось заверить её, что на твои выходки не стоит обращать внимания. Советую закончить как можно быстрее. Иначе придётся иметь дело с кем-то посерьёзнее, чем констебли, — Найтмер внимательно всматривается в его лицо, словно пытается найти что-то новое. Киллер рассмеялся. Он знает, какая у него красивая рожа. Кожа цвета только что выпавшего снега, не такого красивого, как пишут в книгах, а болезненно-белого. Осунувшееся лицо, похожее на череп, обтянутый кожей, чёрные полосы татуировок поверх старых ожогов, пустые глазницы с голой костью там, где когда-то были нижние веки и разорванные верхние, заострённые зубы и шрамы на шее, руках, ногах и даже за ушами. Не самое приятное зрелище, согласитесь? — Цепной пёс не бросился выполнять приказ королевы? — невпопад спросил Киллер, вдруг вспомнив, что не только Найтмер разбирается с делами, которые не может закрыть Скотланд-Ярд. Граф Найтмер Севере Найтли — старый друг Киллера. В двенадцать лет он остался сиротой. Родителей Найтмера убили, ворвавшись в особняк глубокой ночью. Он потерял глаз и получил ожог, а ушная раковина сгорела. Найтмер не прикрывал ни ожог, ни пустую глазницу, считая, что весь мир должен знать, чего ему стоил нынешний титул. Семья Найтли разбиралась со всеми таинственными и загадочными преступлениями, пользовалась полным доверием королевы и в узких кругах носила имя «пауки королевы», неразрывно сотрудничая с «цепными псами королевы», семьёй Дестроя и младшей ветвью — Дестройдами. Киллер достаточно долго был с Найтмером, входил в совет аристократов, и помогал в кровавой мести, в честь которой даже сложили песню. Но по прежнему оставался сыном сумасшедших сектантов и никто не забывал об этом, какую бы пользу он ни приносил. Кроме Найтмера. Найтмеру было плевать, кто его родители. Найтмер принимал его таким, каким он есть. И Киллер ценил единственного друга больше, чем любое богатство, которого у него всё равно не было. — Эррор терпеть не может, когда его так называют, — заметил Найтмер. Эррор Дестроя — сын графа Ребута Дестроя, его жены Эрайзер Тассел и близкий друг Найтмера. Графиня и граф Дестроя погибли в пожаре, вызванного ударившей молнией, уничтожившей их родовой особняк. Было чудом, что их сын смог выжить. Но это не значит, что Эррор остался полностью невредимым. Жуткие ожоги покрывали всё его тело, и даже из-под самой закрытой одежды нет-нет, да высовывался красный ожог, с натянутой кожей. Киллера всегда от этого передёргивало, при том, что его собственные ничуть не лучше. Хотя Эррор и без ожогов сильно выделялся бы. Чёрная кожа, кроваво-красные белки, разномастные глаза и шрамы неизвестной природы на лице, поверх которых Эррор, как и Киллер, нанёс ярко-синие татуировки. Именно он подал идею прикрыть шрамы краской. — Ладно, теперь начистоту. Зачем ты здесь? Не думаю, что пауку королевы есть дело до обычного убийцы, — Киллер щурится, нервно улыбаясь, хотя глаз давно нет и щурить нечего. Найтмер выглядит почти расстроенным. Он прикусил губу, постукивая указательным пальцем по кольцу, став похожим на пятнадцатилетнего себя. На того, кем был в первый день их встречи. — Разве я не сказал? — наконец спросил он. Положил одну ногу на другую, подперев голову указательным и средним пальцами, а подбородок большим. — Королева заинтересовалась тобой. Если не прекратишь, сообщаю радостную новость: Крэйз лишит тебя головы сразу же, как вернётся из Египта. — Это не было правдой. Найтмер знал, что Крэйз ни за что не причинит вред Киллеру. Крэйз приходится братом ему самому и дядей по матери Киллеру. Для него слишком много значит родная кровь. Но иначе Киллер просто проигнорирует его. Киллер слишком давно ушёл, он разучился безоговорочно подчиняться. И Найтмер безгранично благодарен судьбе, что это случилось. — Мне плевать на Крэйза, — Киллер усмехнулся. Найтмер уже давно заметил, что смех является для него защитной реакцией. Киллер защищался от нападок, людей и плохих воспоминаний смехом. Не очень-то это помогало, если так подумать. Крэйз отвечал за пытки подозреваемых и проводил казнь преступников. Киллер никогда не забудет те шрамы, которые оставили на нём, когда он поджёг пару соборов. Хотя он никогда не был уверен в том, что это сделал Крэйз. Его зрение отличалось ужасной близорукостью, а в полумраке он вообще не видел. Тот ублюдок мог быть кем-то другим, но… Обманывая себя, Киллер укреплялся в ненависти, создавая крепкие стены вокруг. Сомнения поселят трещины в этих стенах, те рассыпятся в прах и он останется без защиты. — Ладно, ладно. Ещё две шлюхи, и я залягу на дно. — Зачем ты вообще начал их убивать? Почему именно сейчас? — Потому что их много, они везде и так и просятся под мой нож, — Киллер мрачно улыбнулся (хотя эта улыбка больше походила на оскал), сжав ручку ножа. — Киллер, я знаю, что твоя мать была шлюхой, — начал Найтмер таким тоном, будто объяснял что-то очень простое и понятное неразумному ребёнку, — но это не оправдание, чтобы убивать их. Если ты попадёшь за решётку, я уже ничем не смогу помочь. И, тем более, что станет с твоим братом? — Найтмер попал в цель. Нашёл, как можно заставить его подчиниться. Снова. Киллер уже успел отвыкнуть от этого. — Чтоб тебя, Найтмер! Чтоб тебя и всю твою семью, чёртов паук! — Киллер встал со старого дивана и стремительно ушел на бедно обставленную кухню, с трудом сдерживая желание крушить и ломать немногочисленные предметы мебели. Гнев внутри собирался языками адского пламени, руки тряслись. Он стал царапать себе руки, чтобы успокоиться. — Я серьёзно, между прочим, — сказал Найтмер из гостиной. У него есть удивительная способность говорить так, чтобы слышали все, но при этом не повышая голос. Киллеру оставалось только завидовать. Он сделал глубокий вдох и выдох, перестав калечить себя. Это немного помогло, но он всё равно злился. Отвлекла мысль о брате. — Что слышно о моём брате? — Всё также в борделе. Ласт сообщает, что его не бьют и вообще почти не трогают, но счастливым он не выглядит. Из-за известных тебе обстоятельств, клиентов у него немного, а если кто-то и вызывается, то всё желание мигом отбивается, когда его видят. Мало у кого пробудится хотя-бы жалкое подобие желания перед таким красавцем, — Найтмер вошёл в кухню. Киллер вытащил нож из кармана пальто, которое до сих пор не снял, и метнул, особо не целясь. — Заткнись. Найтмер, кажется, даже не заметил, что его чуть не убили. Он с совершенно спокойным видом встал у окна, облокотившись о стену спиной, наблюдая за улицей, которая оживала и наполнялась обычной утренней суетой. — Ещё он много молчит и не разговаривает с другими шлюхами, хотя ненависти к ним не испытывает. В отличие от тебя, — Найтмер сделал особый акцент на последнем слове, целым глазом наблюдая за реакцией Киллера. — Он ничего не помнит. Если бы помнил, не относился к ним так хорошо, — сказал Киллер, подняв уголки рта в улыбке. Под взглядом Найтмера он всегда чувствовал себя неуютно. — Почему? — Ты сам прекрасно знаешь, почему! — огрызнулся Киллер, почти крича. Взгляд, которым Найтмер посмотрел на него, заставил взять под контроль эмоции. Продолжил уже более спокойно. — Он был слишком мал, когда всё произошло. Не думаю, что он хотя бы меня помнит. Я чуть не вспорол ему горло, настолько обезумел, — Киллер почувствовал вину. Она долго и упорно грызла его на протяжении почти десяти лет и он смирился с тем, что она вечно сопутствует ему, но сейчас, когда он отколупал корочку на ещё не зажившей ране, пошла кровь, потревожив воспоминания, которые он старательно запихивал в самый дальний уголок сознания. Ему стало тошно от себя. Опять. — Хочешь повидаться с ним? — Найтмер поднял бровь, всматриваясь в него. Киллер начал царапать запястья. Он хотел. Очень хотел. Хотел проведать брата, посмотреть, насколько он изменился. Просто увидеть. — Хочу, но не думаю… — начал он, но тон Найтмера снова заставил замолчать: — Никаких «но». Хочешь — я могу устроить вашу встречу, нет — прекращай это представление, если ещё хочешь жить, — раздражённо предупредил Найтмер. Видно, что он очень устал и хочет поскорее вернуться домой. Но торчит здесь, чтобы уговорить старого приятеля перестать подвергать себя опасности. Это почти мило. Киллер в задумчивости закусил губу. Своеобразная рулетка. Осталось узнать, что он получит. Ничего или пулю в висок… — Ничего плохого не случится, успокойся, — Найтмер будто читал его мысли. — Ладно, — сообщил Киллер, неуверенный, что эта авантюра не принесет ему смерти. Хотелось ещё немного пожить. — Теперь мне интересно. Как ты собираешься вытащить его из борделя? Насколько я знаю, он оттуда никогда не выходит. — Ласт всё устроит, будь спокоен, — сообщил Найтмер, слегка поклонился на прощание и ушёл, хлопнув входной дверью. Киллер ещё долго стоял, обдумывая полученную информацию и надеясь на то, что всё пройдёт гладко. — Ничего плохого, да? Что ж, посмотрим…«Сколько глаз у королевского паука? Тысяча и один. Один — его собственный, и тысяча его пташек. Будь осторожен, не доверяй ни одному из них»
***
Ночью Киллер опять не мог уснуть. Он метался на простыне, постеленной на старом ковре, как раз рядом с комнатой хозяйки, вздрагивая от кошмаров, уже много лет мучавшие его. Наконец, когда он прекратил бесполезные попытки уснуть, то просто облокотился о стену, крутя в руках нож, всегда лежавший под подушкой. Киллер до сих пор помнил слова той женщины, которая породила его и которую он раньше называл своей матерью. «Детям Господня незачем глаза, чтобы видеть». Он думал, что умрет, когда его левый глаз поддели раскаленной ложкой, чтобы вытащить из глазницы. Но остался жив. Потому что кому-то сверху захотелось посмотреть, как он страдает. Очень удачная шутка.«Детям Господня незачем глаза, чтобы видеть»
Когда он, маленький двенадцатилетний мальчик, сказал, что ничего не видит, его побили и заставили молиться целый день, не поднимаясь с колен, и не давали еды. Потом он выпил, якобы, святой воды и уснул, упав без чувств. На утро видел так, как если бы внезапно весь мир осветили лучами яркого света, и даже не сразу вспомнил, что глаза вырвали. А когда вспомнил… В общем, это было очень неприятно. Брат плакал. Вцепившись в его испорченное ножом и огнём тело, через всхлипы прося прощения. Киллер не знал, за что, но всё же обнимал, стараясь успокоить. Брат перестал всхлипывать не скоро, но отодрать его тощие белые руки, совсем как у старшего брата, не представлялось возможным. Так они и уснули, в одной кровати. Наутро их нашли в таком виде, но ничего плохого не сказали, наоборот, похвалили за то, что они наконец приобщились к одной из заповедей: «возлюби ближнего своего, как себя самого» и даже дали лишнюю порцию супа, отвратительного и безвкусного, который подавали в настолько маленьких порциях, что наесться никто не мог, как ни старался.«Возлюби ближнего своего, как себя самого»
Киллер себя никогда не любил. Наоборот, даже ненавидел. Ненавидел своё испорченное тело, изуродованное огнём и ножом, старался не смотреть на шрамы, которые были у каждого ребёнка в его окружении, если они достигали семилетнего возраста. Только он ненавидел своё уродство, остальные же, как и их родители, относились к этим увечьям чуть-ли не с благоговением. — Ибо Бог заповедал: почитай отца и мать; а злословящий отца или мать страшной смертью умрет, — прошептал Киллер, тупо уставившись в стену, улыбаясь. Почему же он не умер? Почему Бог не убил его в тот же день, когда он зарезал шлюху-мать и отца? Почему? «Возлюби ближнего своего, как себя самого»***
Когда солнце Уайтчепела поднялось достаточно высоко, чтобы охватить весь город и прогнать тьму ночи, разбудив всё ещё нежившихся в кроватях, Киллер встал с пола, покачиваясь из-за бессонной ночи и спустился вниз. Хозяйка на кухне гремела посудой и оттуда шёл приятный запах. Ему стало плохо от одной мысли о еде. Когда он был младше, родители заставляли есть мертвых детей. Не все выживали, когда им наносили шрамы, кто-то заболел и умирал, а кто-то просто убивал себя. Как бы это ни было отвратительно, Киллер не мог есть другой, «нормальной» еды, помимо человеческого мяса. Точнее, даже не пытался. Брата от этого кошмара удалось спасти. Киллер таскал из буфета в столовой булочки с вином, которые ел только главный священник, и отдавал брату, даже не задумываясь о том, чтобы взять себе. Его жестоко били за это, очень жестоко, до крови, почти до смерти. Однажды использовали огонь. — Киллер, дорогуша, хочешь картошечки? — предложила хозяйка, когда он зашёл на кухню. Киллер покачал головой. Его мутило. — Тогда, может, тёплого молочка? Киллер отказался, попрощался с хозяйкой и пошёл к входной двери, намереваясь глянуть обстановку в городе. Седьмое убийство за это лето, народ точно должен волноваться.***
Киллер подходил к мясной лавке. Приблизившись, увидел мужчину с мощными руками, покрытыми белыми шрамами от тесака, зазывающий прохожих, чтобы они подошли и купили его мяса. Судя по всему, делал он это весьма сносно, так как людей, столпившихся у лавки, было приличное количество. У стены дома, соединявшийся с мясной лавкой, сидел на скамейке, сгорбившись, мальчишка не старше двенадцати лет. Он был одет в выцветшую куртку с серым капюшоном и больших для него штанов, удерживающиеся на нём с помощью крепкой верёвки, вместо ремня. Киллер, минуту поколебавшись, подошёл к нему и сел рядом. Мальчик поднял голову. Глаза у него разные, один ярко-голубой, а другой как спелая вишня. Кожа светлая, а волосы будто расплавленная платина. Портило эту картину только выражение глаз. Затравленное, как у загнанного в западню животного. — Привет, — Киллер поднял руку. Мальчик ответил кивком головы. А потом уставился в пол, вжавшись в стену, словно хотел пройти сквозь неё. — Как тебя зовут? — Я Даст… Мёрдер… Называйте как хотите, — пробормотал он, вцепившись в рукава своей куртки, как утопающий в спасительную тростинку. Киллер нахмурился. Даст имел повадки хорошо выдрессированного пса. Так вели себя слуги, у которых в прошлом были очень жестокие хозяева. Он видел их в усадьбе Найтмера и никому бы не пожелал такой судьбы. — А вас? — Киллер, — вырвалось у него и тут же осёкся. Киллер не знал, что заставило назвать своё имя. Это опасно. На каком-то подсознательном уровне он доверял этому запуганному мальчишке. Доверие… Он почти забыл, что это. Слово кажется непривычным и диким. Неправильным. — Вы знаете Хоррора? — спросил Даст. Киллер с подозрением посмотрел на него. Было странно, что мальчик спросил о брате именно тогда, когда сам Киллер собирался навестить его. Или это просто совпадение? Даст, видимо, частично понял его подозрение и пояснил: — Вы очень похожи. Не считая этих полос, — он указал на то место, где у Киллера были татуировки. Нанесенные поверх ожогов, которые Киллер получил в детстве за одну из кражей. — Я мог бы принять вас за близнецов. Киллер коснулся пальцами тату. В детстве, они с братом действительно были очень похожи. Настолько похожи, что их часто принимали за близнецов, как Даст сейчас. Оба белокожие, оба тощие, оба достаточно высокие и у обоих совершенно одинаковые лица. Но сейчас… Скажем так, Киллер сильно изменился. Да и Хоррор тоже, если верить Найтмеру. — Так вы его не знаете? — Нет, — соврал Киллер. Доверие опасная штука и он не собирался так быстро выказывать его этому мальчишке. — Но было бы интересно послушать про него. Расскажешь? — Хоррор работал в этой лавке, — начал Даст. — Он рубил свиней, сворачивал шеи курицам, вспарывал животы коровам… Но два года назад ушёл. Я просил его остаться, но он совсем не слушал меня, — его глаза заблестели от влаги и Даст шмыгнул носом, стараясь смотреть исключительно на свои ноги. «Ему до сих пор больно», — с неожиданной жалостью подумал Киллер. — Он же знал, что я буду скучать, но всё равно ушёл, упрямый эгоист! — Даст с остервенением вытер непрошеные слёзы рукавом куртки. Поддавшись какому-то полузабытому порыву, прямиком из детства, Киллер обнял его, прижав к себе. Даст, как мотылёк, летящий на свет, доверчиво облокотился об его плечо. Киллер улыбнулся. Ему нравился этот мальчишка. Он похож на брата. — А как ты попал в этот дом? Или ты жил здесь всегда? — Н-нет, я жил на улице, а до этого с мамой, папой и младшим братом в цветочном магазине, он сейчас заброшен. Хоррор наткнулся на меня, когда я… — Даст замялся. — Проходил мимо дома. Он дал мне еду и чистую одежду. Предложил остаться здесь. Но его глаза… — мальчик невольно поёжился, глаза защипало. Но он сдержался. — Они медленно гнили. А его «отец», этот мерзкий… — прикусил язык, опасливо взглянув на Киллера. Тот заговорчески подмигнул ему, словно говоря «мне можешь доверять, я никому не скажу». Правда, из-за отсутствия глаз в глазницах это выглядело весьма жутко. — Он относился к Хоррору, как к бесплатной рабочей силе. И даже хуже. Когда глаза полностью сгнили, Хоррор ушёл. Теперь я здесь один… — Цветочный магазин, который на центральном рынке? — уточнил Киллер. — Там произошло убийство, три года назад, верно? — Он знал про это происшествие и его участников. Просто оказался «не в том месте и не в то время» и всё слышал, но его посчитали неопасным, так как он безглазый, поэтому не тронули. Организаторы — трое мелких вора, трусливых и жестоких. Один из них сын священника, его тоже били, но не так жестоко, как Киллера, второй чернокожий, а третий шлюха мужского пола. И они до сих пор живы, просто прятались где-то в трущобах, но таких найти не трудно, слишком неосторожные. Пока инспекторы ломали голову над личностью Джека Потрошителя, Уайтчепел переполнился мелкими ворами, насильниками, грабителями. Даже завелось пару убийц, помимо Киллера, но они пока что вели себя тише воды и ниже травы. — Я единственный, кто остался тогда в живых, — Даст с трудом проглотил вновь выступившие слёзы. Зло вытер их. Он ведь уже не маленький! Ему двенадцать и он уже взрослый! Но всё же до сих пор скучает по ним. По маме, папе, младшему братишке и Хоррору… По Хоррору особенно. Даст даже пытался ненавидеть его, за то, что ушёл и оставил совершенного одного, но ничего не получалось. Он вспоминал его белые, как у призрака из страшных сказок, сухие и мозолистые, тёплые руки, которые обнимали его, когда он только попал в этот дом, и на сердце появлялась такая невообразимая тоска, что хотелось выть раненой собакой. — Убитые были твоими родителями… — Киллер вновь посмотрел на него, и Даст вздрогнул. Пусть у этого человека и нет глаз (что только усиливало сходство с Хоррором), взгляд всё равно чувствовался, тяжёлый и жуткий. — Ты знаешь, кто это сделал? — Если бы знал, я бы выследил их и убил! Хотя бы попытался… — Даст умолк и вдруг понял, какую чушь только что сморозил. Глупый, ты бы даже ударить не смог этих людей! Ты всего лишь маленький мальчик, запуганный, одинокий и совсем не взрослый… — А ты бы хотел, чтобы они умерли? — вновь спросил Киллер. Даст посмотрел в его пустые, чёрные, как бездонный колодец, глазницы. Показалось, что увидел белые огоньки в них. — Хотел, но… — неуверенно начал Даст, с замиранием сердца. Он боялся снова поверить. Снова обжечься и опять остаться совершенно один. Киллер просто странный незнакомец, который зачем-то подошёл к нему и увидел его слабость, но… — Никаких «но», — оборвал Киллер. Даст вздрогнул и сжался. Киллер заметил и добавил более мягко: — Так ты хочешь их смерти или нет? Даст внезапно понял, к чему он клонит. Широко открыл глаза, веря и не веря. — Вы убьёте их? — он вытаращил глаза на странного взрослого. Киллер убрал с лица чёлку, выбившуюся из-за уха, со шрамом в форме креста на завитке ушной раковины. И широко ненормальной улыбкой, обнажив странно острые для человека зубы. — Если это порадует тебя, — непринуждённо сказал он, вытащив нож и покрутив в руке. Даст хмурился. Он уже был свидетелем смерти людей, не раз и даже не два. Многое видел в трущобах, в которых провёл почти два года. Даже вспоминать страшно. Но те были обычные и ни в чем не повинные люди. А вот убийцы его семьи… Неужели мстительные сны с их смертью наконец осуществляться? — Три жизни забрали они, и теперь должны отдать свои, чтобы уплатить долг, — продолжал Киллер. Даст, после недолгих раздумий, ответил, стараясь говорить уверенно: — Хочу. — Тогда я скоро вернусь, — Киллер поднялся с лавочки и потрепал его по голове, своей сухой и тёплой ладонью, совсем как у Хоррора. Даст улыбнулся, чувствуя, что начинает испытывать ещё большую симпатию к странному взрослому. Киллер ушёл, засунув руки в карманы своего чёрного пальто. Даст проводил его взглядом полным надежды и почти что улыбнулся. — Даст! Даст вздрогнул. Будто вылили на голову ведро ледяной воды. Ему захотелось завыть от отчаяния. Этот человек мог звать его только по одной причине и ни по какой другой. Только не это, только не снова! Может, убежать, чтобы его не тронули? Нет, это плохая идея. Констебли патрулируют улицы, в поисках Джека Потрошителя и прогонят его, как только увидят, что он заснул в неположенном для ребёнка месте, а ещё его могут отправить в рабочий дом, поняв, что он сирота. Остаётся только идти. Хотя страх сковывает ноги, делая их ватными. Сердце стучит в два раза быстрее, так громко, что звук бьёт по ушам. Даст поднялся со скамейки, взял её в руки, чуть не выронив, и отнёс в дом, открыв дверь носком ботинка. Мясник сидел за столом и считал деньги, полученные за проданное мясо. Даст сглотнул и, стараясь не выдать дрожь во всём теле, поставил скамейку в кладовую. Хотелось убежать и не оглядываться, но это не закончится ничем хорошим, он уверен. Когда он вышел из кладовой, его позвали, на этот раз громче и раздражительнее. Даст сжал ладони в кулаки и подошёл к столу, облизнув пересохшие губы. Мясник положил последнюю монету в кошелёк и повернулся к нему. Даст потупился. Он уже успел тысячу раз пожалеть, что не убежал. — Даст, ты же будешь послушным мальчиком, да?***
Даст с трудом поднялся с кровати. Руки дрожали, а ноги совсем не держали его. Сил не хватило, чтобы натянуть и зашнуровать ботинки, и поэтому он остался босым. Неожиданно громко, он всхлипнул, горячие и солёные слёзы побежали по щекам. В голове тупой болью билось только одно слово. «Ненавижу» — Ненавижу тебя, ублюдок, — прошипел Даст, с яростью посмотрев на дверь чердака, за которой только что скрылся его мучитель. Хотелось придушить его, чтобы глаза лопнули и кожа стала синей, как те синяки, которые он оставлял на теле Даста во время своих «игр». Даст посмотрел на свои руки, покрытые какой-то влагой, название которой он не знал, и с отвращением вытер об одеяло, мокрое от пота. Слёзы всё ещё текли, капали на пол и разбивались, но он не делал ничего, чтобы как-то остановить их. Зачем? Пусть разбиваются. Всхлипнул ещё раз, горло сдавила невидимая рука и он почувствовал грубые пальцы на коже, похожие на больших пауков. Хотелось стряхнуть их, но Даст знал, что ничего не выйдет, пауки останутся на месте. Потому что на самом деле их нет, только воспалённый мозг всё никак не успокоится. Мясник говорил, что заставлял Хоррора участвовать в своих ужасных «играх». Правда, когда Хоррор достаточно окреп, он смог вырваться и убежал в подвал, дверь которого закрывалась изнутри. И хозяин перестал трогать его. Частичная слепота Хоррора обернулась небольшим преимуществом. Он ориентировался даже в полной темноте. Даст в который раз пожалел, что слишком худой, чтобы оттолкнуть и слишком слаб, чтобы вырваться. Вытер слёзы. Ему хотелось убежать, но он очень боялся и не смел удрать даже через окно. Хотя ни одно окно в доме никогда не закрывалось. Даст посмотрел на окно чердака, подошёл и открыл его. Горящие щёки обдал прохладный ветер и высушил остатки слёз. Он сел на оконную раму, болтая босыми ногами по черепице комнаты ниже. Стоит только сделать пару шагов и все страдания закончатся, всего пару шагов и всё закончится… — Ты не сделаешь этого, — сказал кто-то сзади. Даст обернулся. На секунду он испугался, что это вернулся хозяин. Чтобы снова причинить боль, снова унизить его. Но нет. У стены стоял Киллер, скрестив руки на груди, и опираясь о стену. Его голова упиралась в потолок. Он казался настоящим великаном. Даста удивило, что не услышал, как он зашёл, ведь чердачная дверь очень скрипучая. Киллер был в том же пальто, что и при первой встрече, но на шее у него болталось что-то похожее на противогаз, но поменьше и закрывающий только половину лица. Даст прикусил губу, посмотрел в окно, которое открыл с одним твёрдым, как ему казалось, намерением и опустил руки. Решимость закончить всё здесь и сейчас улетучилась. Ему стало страшно. — Почему вы так думаете? — спросил Даст, не скрывая дрожи и готовый разрыдаться, как маленький ребёнок. Киллер подошёл и тоже посмотрел в окно. Почти все окна старого дома, которому было немного больше сотни лет, выходили на загоны с животными, но это открывало вид на колодец, пустой и настолько широкий, что туда могла поместиться лошадь и ещё бы места для овцы хватило. — Хотел бы ты умереть по-настоящему, ты бы уже давно сделал это. Поверь, я знаю, кого это. Ненавидеть себя, свою жизнь и всех окружающих, — Киллер улыбнулся, но было что-то в этой улыбке, что заставило покрыться тело Даста мурашками. — Я много раз хотел убить себя. Искал крепкие верёвки, чтобы повеситься, снотворные, чтобы навсегда уснуть и острые ножи, чтобы перерезать вены. Но, знаешь что? — он посмотрел на Даста своими жуткими глазницами. Даста пугали эти пустые чёрные, как чернила глазницы, и ещё больше пугали белые огоньки, которые он видел в них. Которых не должно было быть. — Однажды у меня почти получилось. Я уже был в петле, но понял, что совершаю большую ошибку. У меня был брат, младше тебя года на четыре, — Киллер сел на старый сундук, где хранился весь хлам, сняв с шеи странное подобие противогаза и стал водить пальцем по фильтрам. Было заметно, что ему больно говорить обо всём этом, но он всё равно продолжал: — Когда я уже собирался выбить табуретку из-под ног, вдруг вспомнил про него и подумал: «что станет с ним? что он будет делать без меня?». И понял, что умереть всегда успею, а защитить брата — моя обязанность, как старшего. Теперь понял? — У меня никого нет. Я остался один, — Даст сел рядом, обняв колени. Теперь он не был уверен, хотелось ему на самом деле выброситься из окна или нет. Рёбра и бёдра всё ещё болели и ныли, синяки отдавали болью при каждом движении, после новой «игры», но всё же, всё же… Всё же, он понимал где-то глубоко внутри, что ни за что не сделает этого. Не сделает заветные два шага и не упадёт с третьего этажа, прямо в пустой колодец. Потому что умирать слишком страшно. — А что насчёт Хоррора? — Киллер положил тёплую ладонь ему на голову, убрав капюшон, обнажив всегда непричёсанные волосы. Даст закусил губы до крови. Хоррор ушёл. Ушёл и больше не вернётся. Ушёл… ушёл… — Хоррор ушёл, — сказал он вслух. Даст часто повторял эту фразу с разными интонациями и паузами, но сейчас она показалась странной и незнакомой. Ладонь Киллера вселяла странное спокойствие и Дасту захотелось, чтобы он никогда не убирал её. Он хмыкнул, будто прочитав его мысли, и взлохматил волосы ещё сильнее. — Ушёл, — подтвердил Киллер, — но не умер, — встал, разгладив складки на своём выцветшем от старости пальто. — Если прекратишь самобичевание, я хотел бы показать тебе кое-что интересное. Думаю, тебе понравится. Пошли, — он открыл чердачный люк и спустился вниз, ступая также бесшумно, как и вошёл. Как тень. Даст в последний раз посмотрел на открытое окно и, подумав, закрыл его на замок и последовал вниз. На первом этаже, привязанные к стульям верёвками, которыми Хоррор обычно привязывал коров, сидели трое человек. Один лысый и весь в белых шрамах, второй чёрный, как ночь, с тёмными смешными кудряшками, а третий молодой человек лет двадцати с красивыми светлыми волосами до плеч. Во рту у них были тряпки, заменявшие кляпы, но Даст всё равно слышал какие-то обрывки слов, в основном не самого приличного содержания. Он остановился напротив одного из привязанных. И это должно было ему понравиться? — Знакомься, — начал Киллер, встав рядом, — этот лысый — Джек, его отец был священником в церкви, но Джек не верил в бога и отец бил его, — Киллер подошёл к Джеку, и провёл пальцем по длинному шраму на его лице. Джек задёргался, но верёвки крепко держали его, прикованным к стулу. — Чернокожий — Амади, его имя значит «мертворождённый». Его мать умерла, давая ему жизнь, а потом его продали в рабство. Амади сбежал от своего хозяина и теперь живёт на улице. А третий, — Киллер встал напротив парня с длинными волосами. — Его зовут Уильям и он шлюха мужского пола. Я полагаю, ты знаешь, кто такие шлюхи? — спросил он. Даст кивнул. Знал. Даже слишком хорошо. — Я нашёл их в трущобах. Было сложно притащить их сюда, — короткий смешок. Даста пробил озноб. Всё таки Киллер жуткий. — но теперь они здесь. Хочешь видеть их смерть, или тебе достаточно их голов у вас в подвале? «Он или слишком жесток, раз предлагает мне смотреть на их смерть или считает, что я заслуживаю это видеть», — подумал Даст, не в первый раз прикусив губу. Он почувствовал вкус железа во рту и вытер рот рукавом куртки. Видимо слишком сильно укусил губу и порвал одну из ссадин. — Как вы нашли их? — Легко. Они не слишком хорошо прятались, — ответил Киллер, пожав плечами. — Года три назад, прогуливаясь по трущобам, я услышал, как эта троица обсуждали какого-то человека, который занял у них деньги и никак не может вернуть. И что они сделают с ним, его женой и детьми, если он не вернёт долг. Если у меня нет глаз, — это он уже сказал Джеку, у которого собственные глаза стали размером с блюдечко, — это не значит, что я глухой. — А имена? Как вы узнали, откуда Амади и кто отец Джека? — У меня свои связи. Я ещё давно спрашивал у старого знакомого про всех преступников в нашем городе. Эта троица в Уайтчепеле давно, имена прославить успели. Ограбили какого-то мелкого графа, убили женщину за то, что она не позволила взять её дочь с силой и ещё пару грабежей. Так что? — Хочу видеть их смерть, — с ненавистью произнёс Даст. В груди у него поднималось чудовище, о существовании которого он никогда не задумывался, заставившее сердце учащенно забиться. Киллер понимающе кивнул и достал нож из кармана пальто. Даст невольно обратил на него внимание. Охотничий нож с острым лезвием, ручкой из чёрного металла и причудливыми тёмно-синими узорами. — Раз, — Киллер поудобнее перехватил оружие и вонзил его в живот Джека. У того закатились глаза так, что остались видны только белки. Даст через тряпку услышал крик боли, который больше походил на визг свиньи, которую Хоррор тащил за ноги для того, чтобы лишить головы. Он моргнул, когда кровь брызнула из живота, запятнав пол и руки Киллера, но не испугался. Он чувствовал только мстительное удовлетворение. — Два, — Киллер подошёл к Амади со спины и приложил нож к его шее. Чернокожий закрыл глаза, по виску скатилась капля пота, веки дрожали. Он молился. Киллер провёл лезвием вправо, надавил и вспорол горло, как если бы Хоррор разрезал горло корове. Кровь залила его руки и выцветшее рукава пальто. — Три, — Уильяма Киллер схватил за длинные волосы, заставив откинуть голову и посмотреть в свои пустые глазницы. Несколько раз ударил лезвием в спину и парень умер. Но перед кончиной его ноги выбили какую-то дробь, похожую на конвульсии больного трясучкой. Даст не пошевелился, внимательно наблюдая за тем, как жизнь красными лентами утекает из убийц его семьи. — Вот и всё, — Киллер вытер лезвие ножа о подол пальто. Кровь стекала по ключицам, шее, щёк и пальцев, в волосах было несколько красных пятнышек. Даст снова подумал, что он очень похож на Хоррора. Даже слишком. — Кажется, я испачкал ваш пол, прошу прощения, — сказал Киллер, почесав затылок. Его волнует только это? Пол и в самом деле был весь залит кровью, больше похожей на пролитую краску. К горлу Даста подступил ком и он с отсутствующим выражением лица посмотрел на трупы. — Ничего, — Даст с трудом справился с собой и пожал плечами, всем своим видом показывая, что его не особо заботит пол. Больше его волновали трупы и запах смерти, исходящий от них. — Он ещё не скоро вернётся, успеем убрать. — Он? — Эта сволочь, мясник, хозяин лавки, — с ненавистью ответил Даст, сжав ладони в кулаки. Захотелось убить хозяина. Сдавить руки на горле, чтобы весь посинел, а глаза лопнули… Киллер, казалось, глубоко задумался, и стал быстро вертеть в левой руке нож. — Ему меня одного мало, вот он и пошёл по шлюхам, — зачем-то добавил Даст, и тут же пожалел об этом. Не стоило ему говорить об этом, не стоило! — Что ты сказал? — спросил Киллер, тоном настолько спокойным, и от этого более жутким, что у Даста все внутренности покрылись корочкой льда. Весь сжался, как если бы надеялся стать крошечным. Не стоило говорить об этом, не стоило! Сейчас его побьют или ещё хуже… Киллер подошёл и встал на одно колено, внимательно всматриваясь в его лицо, сощурив глаза настолько, что Даст увидел белые огоньки в пустых глазницах. — Ни-ничего, забудьте, — буркнул Даст, и продолжил изучать свои босые ноги. Захотелось провалиться сквозь землю. Сейчас и, желательно, насмерть. — Повтори, — жёстко сказал Киллер. Даст упорно продолжал рассматривать пол, сунув руки в карманы старой куртки Хоррора. Киллер, потеряв терпение, поднял его голову за подбородок, но не грубо. Мягко. — Запомни кое-что. Всегда смотри в лицо собеседнику, — сказал он. Даст поднял глаза с некоторой опаской. Лицо Киллера сейчас казалось настолько похожим на лицо Хоррора, что он мог бы присягнуть, что они братья. Не может так быть, что настолько похожие люди совсем чужие друг-другу. Дело было даже не в белой коже или волосах, совершенно бесцветных, лишённых всяких красок, а в чём-то другом, неуловимом и невидимым… Киллер говорил резко, жёстко. Даже Даст понимал, что спокойная речь даётся ему с трудом. Хоррор совсем другой. Он спокойный и дружелюбный. Даст редко видел, чтобы он злился, но всё же… Что-то незримое объединяло этих двоих. — Он заставляет меня принимать участие в его играх, я… я не знаю, как это называется, но это мерзко и очень больно, — набравшись храбрости, сказал Даст. Киллер отнял пальцы от его лица, но не встал. Вид у него стал таким, словно подтвердились его самые страшные догадки. — Так я и думал… — пробормотал он. Даст потупился. Киллер поднялся. — Тебя брали, я прав? Даст покраснел до ушей. Ему было стыдно отвечать, но Киллер продолжал буравить своим жутким взглядом. Чувствуя давление, он коротко кивнул и зажмурился. Слёзы стыда предательски горели в уголках глаз и он закрыл лицо руками, всхлипнув, чувствуя отвращение к себе за свою слабость. Слабый. Бесполезный, беспомощный, сломанный… Но тут кто-то обнял его. Даст открыл глаза и увидел голову Киллера. — Киллер? — позвал он. Киллер тут же отстранился, почувствовав неловкость, и повернул голову в сторону трупов. Но его объятия успокоили и горячие слёзы сошли на нет. Даст шмыгнул носом. — Это мерзко, да? — спросил Киллер устало, но ответа так и не получил. Откинул со лба упавшую чёлку. — Я понимаю. — Что? — не понял Даст, удивившись, что он не один такой. Использованный и сломанный. Киллер поморщился, словно у него заболели все зубы, белые точки в его глазницах вспыхнули красным, и Даст невольно отступил на два шага. Киллер моргнул и точки вернули белый цвет. — За всю мою жизнь меня брали столько раз, что ни один человек не сможет сосчитать. Высохшие старики, молодые парни, жирные мужчины, — Киллера передёрнуло от отвращения. — Я даже не могу назвать себя шлюхой. Этим хотя бы платят. Меня же брали без платы, для того чтобы «очистить» от «греха». Мать сама отдала на это. — Культ?.. — предположил Даст, посмотрев в глазницы Киллера. Страшно задевать старые раны странного взрослого, только что убившего трёх людей, подонков, конечно, но так хладнокровно, словно проделывал это сотни раз. Дасту вспомнилось, как друг убивал животных. Те же привычно-отточенные движения, почти тоже выражения лица… Он так ловко перерезал шею… «Он вообще любит шеи», — вспомнились слова Хоррора. Киллер. Джек Потрошитель. Даст испуганно сжался, ещё осторожнее взглянув на убийцу. Так похожий на его друга, понимающий его… преступник. Хотя, разве компания хозяина лучше? — Простите… — прошелестел Даст, опустив взгляд в пол. — Не могли бы вы… — он отчаянно сжал край одежды, тряхнул головой — хуже уже ничего не будет. — Я очень хотел бы уйти отсюда. И, если это возможно, увидеть Хоррора… — Ты же понял, кто я, да? — спросил Киллер тем же усталым голосом. Даст удивлённо посмотрел на него, и он криво улыбнулся. — По твоему лицу легко понять, о чём ты думаешь. Контролируй эмоции, это полезно. — Вы правда Джек Потрошитель? — выпалил Даст на одном дыхании. Какой смысл делать вид, что он ничего не понимает и пребывает в святом неведении? Правильно, никакого. — Он самый, — Киллер неприязненно оскалился. Псевдоним, присвоенный газетами, явно ему не нравился. — Хотя моё настоящее имя мне нравится намного больше. И давай без «вы». Я не заслуживаю уважительного обращения к себе, — попросил он. Даст нахмурился. Его учили, что ко всем старшим надо обращаться на «вы», ведь они на то и старшие, что заслуживают уважения. А Киллер только что поставил себя на один уровень с ним, двенадцатилетним ребёнком. — Х-хорошо, вы… — Даст запнулся. Всё же непривычно. — Ты мог бы мне помочь? И… — нервно сглотнул, хмурясь. Теперь ему не давала покоя специализация убийцы. Вероятно, «игр» от него ожидать не стоит. А вот отношения как к шлюхе мужского пола? Со всеми вытекающими. Но ведь Киллер пережил тоже самое, верно? — И ва… Тебе не противно от того… — Даст закусил губу, отчаянно пытаясь понять, о чём сейчас думает Потрошитель, напряжённо вглядываясь в его спокойное лицо. — Кем меня сделал этот мерзавец? — Я точно такой же, малой. С чего мне должно быть противно? — и уже тише добавил: — Даже хуже, — Киллер тряхнул головой и чёлка, выбившись из-за уха, упала ему на глаза. Дасту на одно мгновение показалось, что перед ним Хоррор, но когда Киллер убрал волосы, сходство исчезло. — Значит, хочешь уйти? — Очень хочу, — подтвердил Даст, полный надежды на освобождение из этого кошмара. Киллер не презирает его, даже понимает и, быть может, он наконец-то уйдёт из этого проклятого места… — Я живу в доме одной женщины. Не думаю, что она будет против ребёнка. Там есть кровать, но для меня она слишком маленькая и я сплю на полу. Для тебя там будет достаточно места. — Спасибо? — Даст неловко улыбнулся и робко обнял Киллера. Сейчас он вдруг почувствовал себя таким защищённым, будто это и правда был Хоррор. Может, Киллер тоже станет ему другом? Наверное, Хоррору он бы понравился… — А она точно не будет против? Что это за женщина? — Точно-точно, — по голосу Даст понял, что Потрошитель улыбается. — Зовут её Элизабет, она вдова старого солдата и сейчас живёт немного дальше от двух соборов и заброшенного цветочного магазина. Её дочь убила лихорадка, она подкармливает бездомных, — Киллер обнял Даста, как старший брат, прижав к себе, но после спрятал руки за спину, смутившись. Даст отпустил его, но чувство защищённости по прежнему осталось в груди, согревая. Хотелось смеяться, улыбаться и дурачиться, как раньше, но сейчас он только улыбался. Незаметно и тихо, лелея свою надежду, пришедшую в лице Джека Потрошителя. Своеобразный Ангел спаситель. — У тебя есть какие-нибудь вещи, которые нужно забрать? Даст признал, что нужно взять что-нибудь другое, заместо выцветшей и, в некоторых местах, дырявой куртки. Хоррор забрал не все вещи. Правда, они слишком большие для такого тощего мальчика, как он. Но ведь можно кое-где подтянуть, верно? — Хоррор оставил несколько вещей. Я могу забрать их, — сообщил Даст. Киллер кивнул, и он быстро поднялся на чердак, за ботинками, а потом спустился на второй. Надежда уйти вселила в него второе дыхание, и он даже не заметил, как быстро спустился. В комнате, где раньше спал Хоррор и Даст, уже был Киллер. Он стоял, немного рассеянно изучая обстановку, но быстро обернулся, как только услышал шаги. Наполовину вытащил нож из пальто, но увидев, что в комнату зашёл только Даст, опустил в карман и приподнял уголок рта в слабой улыбке. — А вот и ты, малой, — хмыкнул он. Даст не зная, как реагировать, остановился. У него были смешанные эмоции, когда его называли «малым». Так его называли Хоррор и отец, но Хоррор ушёл, а отец умер так давно, что Даст уже не помнил его лица. Но Киллер ещё не был его другом. Конечно, Даст очень благодарен ему за то, что они уйдут из этого дома и он убил убийц родителей, они даже были в чём-то похожи, но… Он всё ещё не знал его, чтобы считать другом. — Я за одеждой, — пробормотал Даст и подошёл к кровати Хоррора, скрипучей и старой, и поднял матрас. Под ним лежали неаккуратно сложенные брюки, куртка с пыльным мехом на капюшоне и тёмно-голубой свитер. Киллер тоже разглядывал одежду. Даст взял её, встряхнул, и пыль взвилась в воздухе, заставив чихнуть. — Она тебе велика будет, — заметил Киллер. Даст пожал плечами и неловко посмотрел на него. Киллер понял без слов и вышел, чтобы не смущать Даста. Даст расстегнул куртку и, стараясь не смотреть на синяки, многие из которых до сих пор были индигово-синими, натянул тёмно-голубой свитер, сжав зубы, чтобы не вскрикнуть от боли, когда задел синяки. Штаны он тоже сменил, продев верёвку, служившую ему ремнём. Когда закончил, то сложил старую одежду под матрас, ещё раз чихнул и с сожалением снял с головы капюшон. Так и аллергию можно заработать. Киллер играл с ножом, подбрасывая его почти до потолка, и ловко ловил, ни разу не поранившись. Даст невольно засмотрелся на это зрелище, но когда Киллер заметил его, последний раз подкинул нож и засунул в пальто. Осмотрел внимательным взглядом и улыбнулся. — В кои-то веки ты без капюшона, — заметил он. Даст дёрнул мех на капюшоне, почувствовав себя незащищённым. Он всегда покрывал голову, стесняясь своих волос. Они были слишком неестественными, так все говорили. А всё неестественное плохо. — Тебе идёт. — Если бы этот дурацкий капюшон не был таким пыльным, я бы носил его. — Зря. Очень зря, — Киллер покачал головой. — Пошли? Даст кивнул и они вместе спустились на первый этаж. От трупов шёл ужасный запах и Даст закрыл нос рукавом куртки, почувствовав отвращение. Киллер задумчиво посмотрел на тела, потом отвязал их и потащил к лавке. Даст последовал за ним, ведомый непонятным любопытством. Киллер делал что-то странное. Усадил трупы за прилавок, ушёл на кухню, взял оттуда несколько тарелок и расставил их. Джек положил локти на стол, Амади взял его за плечо, ладонью опираясь о прилавок, а Уильям покорно склонил голову, сложив руки на тарелке. Дасту показалось, что он где-то видел подобное. — Что ты делаешь? — наконец озвучил свой вопрос вслух он. Киллер поставил последнюю тарелку, потянулся, хрустя затёкшей спиной. Лицо у него было как у человека, очень довольного выполненной работой. Немного ненормальное, если честно. — Три убийцы за столом собрались вечерком, пили кровь и ели мясо, а обед закончили пляской, — продекламировал он нараспев. — Киллер, ты часом… — неловко начал Даст, почесав в затылке. — Вредных привычек не имеешь? В смысле, — он нервно хихикнул, — алкоголем не балуешься? — Удивление, смешанное с испуганной растерянностью, было таким сильным, что он даже не подумал о том, какую грубость сказал. — Нет, — усмехнулся Киллер, даже не обидевшись. Он любовался получившейся картиной с каким-то злорадством. — Просто вспомнился один из уроков культурного просвещения. У меня есть весьма дотошный и надменный знакомый, который считает, что его окружают одни некультурные хамы. Даст присмотрелся внимательнее. Позы, положение… Да ладно… — Это… «Тайная вечерня?» — робко предположил он, не зная, как реагировать на такое откровенное богохульство. Киллер кивнул, довольный собой. — К-киллер, это… Не совсем правильно… Даст замялся и замолчал, испуганно посмотрев на Киллер. Господи, лишь бы он не разозлился. А то ему сейчас может основательно влететь. Или Джек Потрошитель просто бросит его здесь одного, с тремя трупами и хозяином-подонком… — П-прости! — пискнул Даст, отводя взгляд. — У убийц свои развлечения, да?.. В смысле… — в итоге он решил, что ему лучше помолчать. Есть риск ухудшить положение. Но Киллер не обругал и не ударил его, только улыбнулся и пожал плечами. — Если ты подразумеваешь под развлечением что-то, помимо убийств, то да. Я хожу в церковь и слушаю всю ту чушь, которую толстенькие священники рассказывают другим идиотам о том, как их любит какая-то личность с бородой, и что они должны любить других, как себя самих, — ядовито ответил Киллер. Даст промолчал. Он не видел ничего плохого в том, чтобы любить других. Но, может, Киллер вкладывает в это слово какой-то другой смысл? — А что плохого в том, чтобы любить других? — спросил Даст. Киллер презрительно фыркнул и отвернулся от прилавка. Даст заметил, как потемнело его лицо. Понял, что ошибся, задав вопрос, потупился, боясь ответа. — А что хорошего в том, что делает с тобой этот мерзкий ублюдок? — прошипел Киллер. Его голос бил, как хлыст. Внутренности Даста покрылись знакомой корочкой льда. — У нас «любовью» называли совокупление людей, и я хорошо это запомнил. Ты по прежнему хочешь знать, что плохого в этом? — Киллер сощурился. Белые огни в пустых глазницах запомнили почти всё пространство. Даст почувствовал обжигающие слёзы стыда. Промолчал, украдкой вытерев их. Глупый ребёнок, глупый, глупый! Киллер почувствовал вину. Провёл пятернёй по волосам. Он довёл до слёз мальчика, ни в чём не виноватого, задавшего вроде бы невинный вопрос. Киллер никогда не сможет справиться с этим. Никогда не забудет. Это ясно, как день. А Даст тут при чём? Он что-то сделал тебе? Нет? Так какого чёрта?! Идиот… Безглазый идиот! Теперь Даст стоял перед ним, вытирая слёзы и надеясь, что Киллер их не видит. Он и не видел бы, если бы не две огненные точки вместо глаз, размером с блоху. Право, быть слепым намного проще. Нет, глупости. Не смей думать об этом, придурок безглазый! Благодари своего отца, Бога, кого хочешь, за то, что можешь видеть! — Даст, прости, я… — осёкся. Киллер не знал, какими словами утешить мальчика. Что он должен сказать? Что сделать, чтобы не обидеть ещё сильнее? Проглотил образовавшийся странный ком в горле, и повторил, дивясь, каким стал, когда встретил этого мальчишку: — Даст, прости. Я не хотел срываться на тебя, просто… — он откинул с глаз чёлку. Даст поднял на него свои нечеловечески яркие глаза, закусив губу. Он ждал продолжения, и Киллер заставил себя закончить: — Чтобы ты не думал, для того, чтобы убить одного человека, нужно иметь силы. Не физические. Их нельзя потрогать. Это сложно объяснить, но у меня никогда не было их в избытке. Я прикончил троих, и… Сейчас хочется только злиться и пойти спать, — чёлка упала на глаза. Киллер почти решил отрезать её, но в итоге, она осталась такой же длинной и раздражающей. — Где-то через двадцать минут придёт хозяин, — сообщил Даст, посмотрев в окно, ровным тоном, но его выдали дрожащие руки. Боится уходить? — Он всегда приходит в это время. — Тогда нам придется поторопиться, — заметил Киллер. Даст кивнул и они вышли из дома, дверь которого, похоже, никогда не запиралась. Вероятно, хозяин сия прекрасного заведения или слишком туп, раз полагает, что в его дом никто не зайдёт и не украдёт деньги, или думает, что он никому не нужен и его опять-таки никто не тронет. Даст вздохнул с облегчением, стоило им выйти. Но тут же испуганно оглядывался, стараясь держаться ближе к Киллеру. Почему-то ему стало страшно. Вдруг хозяин прямо сейчас возвращается из борделя и увидит их? Тогда Даст точно никогда не выберется отсюда! — А если он будет меня искать?.. — с затаённым страхом обратился он к Киллеру, стараясь выглядеть максимально спокойным. Он уже взрослый, и уже открылся Киллеру так, как решился бы только Хоррору! Да и сам Джек Потрошитель как-то умудряется читать его мысли по лицу. — Я позабочусь о том, чтобы он до тебя не добрался, — стараясь успокоить его, пообещал Киллер. Но было заметно, как он раздражён. Даст нахмурился, но кивнул. Не стоит сейчас доставать Киллера, тому нужно успокоиться и отдохнуть. Тем не менее, он взял Киллера за руку. Тот несильно сжал тонкую ручонку в своей. Робкое чувство защищённости мелькнуло в груди Даста, чтобы потом прочно обосноваться там.***
Киллер вошёл в маленький бордель. В нос ударил неприятный, слишком сладкий, тошнотворный запах благовоний. Поборол желание закрыть чувствительный нос и бежать без оглядки. Бордель выглядел вполне мило, много ковров и подушек, свечи, от которых, по видимому, шёл этот отвратительный запах. На небольших диванчиках, в полулежачем или сидячем положении, девушки в полуодетом или совершенно раздетом виде. Некоторые переговаривались, поджав под себя ноги. Киллер почувствовал отвращение, смешанное с презрением. Он вообще с трудом переносил общество противоположного пола, слишком много неприятных воспоминаний было связано с ними. Не успел попытаться найти брата, как тот сам налетел на него, красный не то от смущения, не то от ярости, в свитере и брюках. Киллер по привычке схватил его за одежду, удерживая на месте. Хоррор сам прижался к нему, чисто на инстинктивном уровне, и крикнул через плечо: — Дуры! — на втором этаже смеялись несколько девушек в полупрозрачной ткани платьев. Потом обратился к Киллеру свистящим шёпотом: — Пожалуйста, спаси меня от них. И они вышли на улицу. Брат, всё ещё красный, облокотился о стену, упираясь в землю ногами. Киллер встал рядом, скрестив руки. Украдкой разглядывал Хоррора. Найтмер ничуть не преувеличил. Белые распущенные волосы, чёлка до носа почти полностью скрывала глаза, даже не догадаешься, что он безглазый. До сих пор ниже Киллера на пол-головы, но не столько из-за роста, а больше из-за того, что крепче по телосложению и какое-то подобие мяса, жира и мышц у него всё же присутствовало, в отличие от Киллера, у которого «кожа да кости» в самом прямом смысле. — Ну и что это было? — Лезут… шуточки их дурацкие. И говорят постоянно… Не могу долго находиться в шуме… — сбивчиво ответил брат, заламывая руки, и зачесал волосы назад. Стали видны пустые глазницы. У Киллера сердце кровоточило, когда взгляд зацепился за шрамы от тесаков, разделочных ножей и топоров, за длинные серые глубокие царапины на лице. Уставился в пол. — Понимаю, — кивнул Киллер, сдерживая навязчивое желание обнять брата, прижать к себе и больше никогда и никуда не отпускать. Сунул руку за ножом и сжал лезвие. Резкая боль немного привела в чувство и он успокоился. — Я Киллер. — Хоррор. Рад познакомиться, — Хоррор улыбнулся и у уголков глаз появились знакомые морщинки. Сердце упало и лихорадочно забилось где-то в животе. Киллер прикусил щеку и крепче стиснул лезвие. Дальше они разговаривали. О чём попало, начиная от погоды и заканчивая идеальной формой для ножей, позволяющие хорошо резать мясо (Киллер имел ввиду человеческое, а Хоррор животное). Киллер успел почти до кости распороть пальцы, прикусить щеку до крови и изучить весь порог борделя вдоль и поперёк, ходя туда-сюда, путая Хоррора о месте своего нахождения. Когда стало ясно, что пора уходить (Киллер вспомнил что вообще-то хотел зайти к Найтмеру), Хоррор улыбнулся своей крышесносной помогите-я-схожу-с-ума-помогите-я-сейчас-помру улыбкой и выразил желание как-нибудь ещё поговорить, а то ему одиноко, единственный парень в «коллективе», а Ласт на разговоры не настроен. О том, что он вообще то работает в борделе, как-то не упомянул. Киллер вспыхнул, как спичка, скомкано попрощался и поспешил убежать (по другому не скажешь), чтобы не убить кого-нибудь. Он чувствовал себя почти счастливым. Брат с ним разговаривает, он его не ненавидит. Это было больше, чем Киллер мог просить. Намного больше, чем мог мечтать. «Не будь таким наивным», — одёрнул себя и стремительно приближаясь к особняку Найтли, сунув руки в карманы пальто. — «Он не помнит тебя, придурок безглазый, он ничего не помнит, пора зарубить себе на носу!» В кабинете Найтмера почти всегда темно. Киллер знал об его паранойи насчёт открытых окон и дверей. Плотно задёрнутые тяжёлые шторы создавали немного пугающую атмосферу. Единственным светом служили керосиновые лампы. Одна на столе, вторая и третья на стенах. На кожаном диване сидел Эррор с несколькими марионетками, и девочка шести-семи лет. Киллер заметил, что она не похожа ни на одного из известных ему людей, приближённых к Найтли, со своей светлой кожей и большими голубыми глазами. Разве что на Инка, одного из двоюродных братьев Эррора. Но это глупость! Инк бездушная сволочь и у него никогда нет постоянных любовных интересов. Достаточно постоянных, чтобы у него родился ребёнок от какой-то девушки. Как только он зашёл, Эррор повернул голову, девочка выглянула из-за его плеча, а Найтмер поднял взгляд от бумаг. Киллер не в первый раз испытал странное чувство, когда увидел пустую глазницу, ожог, размером с ладонь, жёсткую, покрытую небольшими рытвинами кожу, и правый голубой глаз с кошачьим зрачком, опущенными уголками, отличительной чертой всех Найтли по мужской линии. Найтли стоило взять на герб глаз кошки и паука, а не голову мертвеца и челюсти акулы. Киллер никак не мог привыкнуть к одноглазому Найтмеру, хотя видел его без шрамов только на портретах. Лучше бы носил повязку, чёртов паук… «Сколько глаз у королевского паука? Тысяча и один. Один — его собственный, и тысяча его пташек. Будь осторожен, не доверяй ни одному из них», — вспомнил старую пословицу. Паук и пташки… — Благородные, оказывается, бессовестно врут, — зачем-то сказал вслух Киллер. Эррор не отрывал от него своих разномастных глаз, золотого и синего. Вид у него был крайне удивлённый. Найтмер вопросительно поднял то, что осталось от его бровей. — На твоём гербе мертвец, а зовёшься пауком королевы. — Один гордый лорд уже указывал на это, — заметил Найтмер, поняв, что он имеет ввиду. И процитировал слова известной им обоим песни: — Лишь ветер гуляет в тех залах, и не помнит люд о тех словах. Тот паук всё ткёт и ткёт, а лорд уже как век гниёт. — Уэнды в пустынных залах? — Эррор недоверчиво посмотрел на них. Девочка охнула, прикрыв рот ладошкой. Найтмер мрачно улыбнулся. — Спасибо моему отцу за эту песню. Киллер не был искушён в истории, но знал, откуда берёт корни песня. Лорд Джон Уэнд-Гарден был седьмым великим графом и носил титул «милорд». Джон как-то оскорбил Севере Найтли, отца Найтмера (Киллер точно не знал как). Севере, привыкший жить по правилу «око за око, зуб за зуб», ответил тем же. Первая часть песни повествовала про гордого лорда Гардена, вторая — про месть сына Севере. Киллер сам пожелал, чтобы про него никто не знал. Так песня звучит лучше. Развалина — всё что осталось от цветущего дома Уэнд-Гарденов. Она до сих пор торчала чёрной горой на краю Уайтчепела. В разрушенном чертоге гулял только ветер. Люди, живущие рядом с руинами, уверяли, что ночью слышат вопли и мольбы о помощи всей родни Гарденов, которым никто не помог при жизни и не поможет после смерти. Киллер не верил в это, но даже у него кожа покрылась мурашками, когда он оказался в зале, рискуя получить старым камнем по голове. — Но ты же не за песней пришёл, верно, Киллер? — Найтмер встал из-за резного стола. Сложил руки за спиной, ленивой поступью прохаживаясь по кабинету. — Что выдало меня? Солнце или, быть может, небо? — с иронией спросил Киллер. Эррор хмуро посмотрел на него. Найтмер улыбнулся. По этому холодному и жёстокому человеку не скажешь, что он может улыбаться. Его отец, если верить людям, имел крутой нрав и при дворе его боялись. Даже королева. Характер отца также передался сыну, но его сгладило мягкое воспитание графини Экселенс, и поэтому Найтмер не казался высеченным из льда и камня. Иногда. — Смешно, — заметил Найтмер, продолжая улыбаться. — Зачем ты пришёл? — повторил вопрос уже без улыбки. Эррор отдал самодельные марионетки девочке, смотревшей на Киллера с любопытством и лёгким испугом, и сказал: — Блупринт, иди. Я приду потом. — Хорошо, дядя, — шёпотом ответила девочка, забрала марионеток и ушла из кабинета, бросив на Киллера последний любопытный взгляд, закрыв за собой дверь. — На каком основании эта милая девочка назвала тебя дядей? — спросил Киллер, упав на диван рядом с Эррором. Тот нехотя ответил: — Эта Блупринт. Внебрачная дочь Инка. Шесть лет назад он переспал с вдовой одного из генералов. Она родила ему Блупринт, а он прислал её сюда, к Найтмеру. Говорит, что у него нет времени, а узаконить девочку его тупая голова не додумалась. Он даже не входит в семёрку Великих графов, о каких делах он говорит? — в его голосе звучало истинное возмущение, граничащее с яростью. Эррор вспыльчивый, остывает медленнее кипящего чайника и в порыве гнева может натворить много глупостей, не задумываясь о последствиях. Как и Киллер. Удивительно, что они, схожие по характеру, так не ладят друг с другом. А вот с Найтмером Эррор сочетается вполне неплохо. Прямо лёд и пламя. Вот и верь потом людям, которые говорят, что противоположные по характеру не притягиваются. Ещё как притягиваются. — Ты мне всю неделю прожужжал про Инка и его тупую башку, не жужжи хотя бы Киллеру, он не поймет, — попросил Найтмер. Эррор фыркнул, скрестив руки и немного съехав на диване. Найтмер сел в кресло, положив руки на подлокотники из синего дерева, обитые фиолетовой тканью. Он наслаждался настроением Эррора, судя по слабой улыбке на губах — Нет, я не понимаю! Я знаю Берри, она с таким идиотом ни за что бы не легла. И почему она дала согласие на то, чтобы отдать девочку мне? Она никогда не испытывала ко мне особой любви, так какого чёрта? — продолжал возмущаться Эррор, ни к кому не обращаясь. Найтмер закатил единственный глаз к потолку. Киллер не сдержал улыбки. Он находил забавным то, как кипит Эррор, хотя девочка — Блупринт, кажется — бастард его ненавистного брата, и по сути ему никто. Но, видимо, Эррор уже успел привязаться к ней, раз доверил своих самодельных марионеток. — Эррор, прекрати, — повторно попросил Найтмер голосом, не терпящим никаких возражений, подперев висок указательным и средним пальцами. Эррору, хотел он или нет, пришлось замолчать, и теперь он молча злился, бормоча проклятия под нос. — Так, зачем ты пришёл, Киллер? — На самом деле, я сам понятия не имею зачем, — честно признался Киллер, вытянув ноги. Ему нужно было просто куда-нибудь уйти, чтобы не прибить никого, вот и всё. Найтмера он не убьёт. Если на графа поднимется рука, то незадачливый убийца весьма быстро её лишится. Это хорошо отрезвляло и помогало держать себя в более-менее адекватном состоянии. — Мне просто нужно успокоиться. — Киллер положил руку на шею. Она горела. Блеск, ещё заболеть не мешает для полного набора. — У тебя не лихорадка? — спросил Найтмер, убрав с обожженной части лица упавшие волосы. В его голосе было скрыто почти незаметное беспокойство. Но Киллер слишком давно знал его и было даже немного приятно, что за него беспокоятся. — Если я похож на веточку, это не значит, что я болею, — сообщил Киллер. Он редко болел. Даже если ходил зимой в самой лёгкой одежде, которая только могла быть. Потому что уже давно болел болезнью совершенно другого рода, но никто этого не знает и никому не нужно знать. — Нет, я в полном порядке. — Неужели ты всё-таки пошёл к брату? — Эррор всё понял быстрее Найтмера, его глаза понимающе блеснули. Он знал, какого чувствовать себя больным, когда кого-то любишь. Он же самый близкий человек для Найтмера… — Пошёл. И уже жалею об этом, — Киллер посмотрел на свои руки, тёмно-красные от засохшей крови. Лезвие ножа вонзилось не так глубоко, как он думал, до кости ещё далеко, мышцы тоже остались целыми. Странно. Найтмер наконец обратил внимание на это ранение, и спросил с заметным холодом в голосе: — Откуда у тебя это? — Я сжимал лезвие ножа. Думал, что до кости их порезал… — Киллер сжал и разжал пальцы. Кровь вновь пошла, капнув на фиолетовый ковёр, сделав его бордовым. Но он боли не почувствовал. Это было маленькой царапиной по сравнению с теми шрамами, которые он получил за свою относительно недолгую жизнь. — Кажется, я испачкал ковёр, прошу прощения. — Ковёр можно постирать. Тебе стоит перевязать руку, пока она не начала гнить, — посоветовал Найтмер, поднявшись. Сейчас прикажет повернуться налево и маршировать, пока не свалишься от усталости. Как генерал, ей богу. — Недавно у одного крестьянина отнялась нога из-за царапин. Случайно порезался. Не повторяй его ошибок. Нельзя так беспечно относиться к собственному здоровью. — Утихомирь свою внутреннюю старушку, Найтмер. Ты слишком сильно волнуешься за меня. Если у меня отнимется рука, то ничего страшного. Я левша, а это правая рука, — возразил Киллер, показывая порезанные пальцы правой руки. Эррор хмыкнул. — Убого же ты будешь выглядеть с культёй вместо руки, калека безглазый, — заметил он. Киллер не обиделся. Он привык не обращать внимания на колкости Эррора в его адрес. Найтмер сам сходил за девушкой, которая помогла перевязать руку Киллера. Обычно, знать пользовалась серебряными (или золотыми) колокольчиками, чтобы слуги сами приходили к ним. Найтмер на это только презрительно фыркал. В него твёрдо вбили ещё в детстве — «пока человек может ходить на своих двух самостоятельно, он должен делать всё сам». Или хотя бы половину от этого «всё». Но последнее уже не касалось Правила Жизни Номер Один, это уже придумал Киллер, понаблюдав за Найтмером. Девушка поклонилась и ушла на кухню, откуда её вызвали. Найтмер, убедившись, что Киллер жив-здоров и пока умирать не собирается, ушёл, объяснив тем, что у него назначена важная встреча с каким-то испанцем или с итальянцем (Киллер, если честно, не видел разницы). Эррор тоже надолго не задержался, буркнул что-то на прощание и ушёл к племяннице. Киллер ещё раз осмотрел строгий, в каком-то смысле шикарный кабинет, в синих и фиолетовых цветах, понаблюдал за огнем керосиновой лампы, просмотрел документы, которые держал в руках Найтмер, когда он пришёл, не понимая ни единого слова, и удалился, сообщив дворецкому, что уходит. Темнеет. Надо возвращаться.***
Когда Киллер вошёл в дом Элизабет, у неё гостила одна из немногочисленных подруг. Они пили из чашек с отколотым краешком, и мило беседовали, пока не появился Киллер. Элизабет отвлеклась и без приветствий сообщила: — Мальчик наверху. Он уснул почти сразу, как ты ушёл. Я думаю, что он всё ещё спит. И не смей будить его, — сурово закончила она, нахмурив бледные брови. Киллер кивнул и молча удалился. Чувствовал, что его провожает взглядом подруга хозяйки. В руке стало неприятно дёргать. Рассеянно заметил, что стоило бы полностью обмотать себя бинтами. Может будет не так тошно от созерцания бесконечных шрамов. Когда он открыл дверь комнаты, то сразу понял, что Даст не спит. На него смотрели два непохожих друг на друга глаза. Один ярко-красный, а другой — сине-голубой. Из-за того, как свет падает. Даст смотрел своими до ужаса яркими и большими глазами, как у совёнка, и молчал, часто моргая. Киллер смотрел в ответ, наклонив голову, как собака. Старая привычка. Настолько старая, что даже вспоминать не хочется. — Почему ты ушёл? — спросил Даст более тонким и нервным голосом, чем обычно. Неужели кошмар приснился? Киллер подкинул нож, поймал за лезвие неловкими пальцами и неопределённо ответил: — Ходил к одному знакомому. Решил, что тебе стоит немного поспать. Знаешь, здоровый сон, все дела, — почти истерический смешок. Как будто он знает, что такое «здоровый сон». Он вообще не знает о такой штуке, как «сон». В его маленьком мирке, состоящем из ненависти к окружающим и ещё большей к себе, существовал только очень длинный термин «я не сплю три дня — вырубаюсь на неделю без снов и кошмаров». Имя этому термину дал никто иной, как доктор наук и вообще уникальнейший экземпляр среди серой массы общества — Эррор Ребут Дестроя. Киллер иногда думал, что в нём слишком много желчи и он точно когда-нибудь задохнётся в ней. Надо сдерживать характер. — Знакомый? — Даст обнял себя за колени, не отрывая взгляда от лица Киллера. Киллер сунул нож в карман и сел на пол, скрестив ноги. Он был готов к очень долгим пояснениям. А ещё к извинениям за уход. — Найтмер Севере Найтли. Слышал? — наконец спросил он, вместо ответа. Глаза Даста, итак гигантские, стали ещё больше. Киллер мрачно подумал, что его вопросы в «лоб» — единственное, чем он может по-настоящему гордиться. Для полной картины не хватает только Найтмера, с его закатанным к потолку глазом и никогда не меняющейся фразой: «Килл, такт не самое сильное твоё качество». — Паук королевы… — шёпотом сказал Даст. Киллер молча кивнул. Найтмера боялся простой народ, так как он знал всё и про всех, среди знати же — ненавидели. Ему самому было немного не по себе рядом с Найтмером. Будто этот человек знает все твои тайны. У Найтмера ещё всегда такое понимающий вид, в духе — «так вы любите мальчиков? Интересно, весьма интересно. Ещё торгуете наркотиками? Нет, что вы, я ни кому не скажу. Пока вы будете мне полезны». Страшный человек. Хотя, если верить рассказам, его отец ещё хуже. — Граф Найтли мой старый друг, если его можно так назвать. Я спрашивал у него про всех преступников в нашем городе, да и вообще про всё. Я… помог ему кое в чём, не важно в чём именно, — Киллер встал, подошёл к Дасту и сел рядом. Мальчик смотрел на него и смотрел, словно рисовал в голове портер. Пристально. Киллеру стало неуютно. Будто его медленно и очень болезненно вырезали скальпелем, чтобы перенести себе в голову. — Не уходи больше, — попросил Даст, комкая одеяло в руках. — Не надо, пожалуйста. Я… — запнулся. С трудом справился с эмоциями и намного тише закончил: — я боюсь. Не уходи. У Киллера появилось чувство, что Даст видит в нём нечто вроде старшего брата. Опыт предыдущих лет показывал, что брат из него ужасный. — Не буду, малой, — пообещал он, протянув руку к волосам Даста. Пропустил платиновые пряди волос через пальцы. Волосы жирные, но трогать их сплошное удовольствие. — Кошмар приснился? — Даст коротко кивнул и вжал голову в плечи. Его била дрожь. Киллер продолжал поглаживать его по голове, успокаивая. У него к волосам особое отношение. Ему нравилось разнообразие их цветов и оттенков (в которых он не разбирался, но Найтмер честно пытался объяснить разницу между зелёной патиной и спаржей, не его вина, что ничего не вышло). Волосы — его своеобразный фетиш. Правда, никто не разрешал трогать и портить сложные причёски, но Даст возмущение не выказывал. — Хочешь поговорить? Я выслушаю, — Киллер накрутил на палец одну длинную прядь волос и ждал. Даст, спустя долгие десять минут, подал голос: — Я ненавижу его. Всей душой ненавижу. За то, что делал с Хоррором. И со мной, — вздрогнул, шмыгнул носом, замолчал и продолжил: — Я всё время боюсь, что он придёт. Придёт и заберёт меня обратно. Или убьёт. А я… — споткнулся. — А я не хочу умирать. Мне страшно даже думать об этом. Я несколько раз просыпался, когда ты ушёл, двери и окна проверял. Всё время казалось, что он где-то здесь бродит. Как призрак. А когда наконец заснул, только хуже стало, — потряс головой. Киллер молчал. Он прекрасно понимал, какого это. И, должно быть, хорошо, что у Даста есть он, который может выслушать и которому можно излить душу. У Киллера такого человека в своё время не было. — Что мне делать? — почти простонал Даст, всхлипывая. Киллер оставил волосы в покое и взял его лицо в ладони, чтобы Даст смотрел прямо в его пустые глазницы. — Посмотри на меня, — попросил Киллер. Даст смотрел наполненными слезами глазами. Сквозь него. — Даст, я ничего не могу сделать с твоими кошмарами, я не волшебник. Со мной точно так же. С ней придётся жить. Придётся смириться с тем, что она никогда не оставит тебя в покое. — Она? — Взгляд у Даста стал осмысленнее. — Ты знаешь, про что я, малой. Ненависть. И боль. Два твоих вечных спутника. Бог терпел и нам велел, — саркастичная усмешка. — Может, однажды найдётся человек, который поможет тебе и это исчезнет. Я не знаю. Я такого человека, к сожалению, не нашёл. Может, тебе повезет больше, — Киллер отпустил его. Даст шмыгнул носом, вытер глаза и, совершенно неожиданно, обнял Киллера за шею. Он замер. Сердце пропустило один удар и знакомо рухнуло вниз. — Эй-эй, тише, придушишь же, — он осторожно погладил Даста по голове и так же осторожно отстранился. Даст улыбался. — А… Зачем ты ходил к графу? Киллер прикрыл глаза. В очередной раз соврать или сказать правду? — Я спрашивал про Хоррора. Он в городе, — решает соврать. Приоткрывает глаз. У Даста вид, как у человека, которому сказали, что его давно потерянная семья найдена и он может возвращаться к ним. — Я могу устроить вашу встречу, если тебя это порадует. — Спасибо, — свистящим шёпотом поблагодарил Даст, обняв его за шею. Киллер уже привычным движением положил одну руку на затылок, а другую на спину, приобнимая. — Спасибо… — Не за что, малой, — ответил, погладив его по голове. Вес Даста, пусть совсем небольшой, давил на грудную клетку и мешал нормально дышать. Но Киллер честно терпел.***
Хоррор сидел на ступеньках у входа в бордель и курил что-то, что Ласт называл сигаретой. Единственное, что он точно знал о сигаретах, так это то, что их курили офицеры. Ласт великодушно отдал ему всю пачку. Сигареты были горькими. Затягиваясь, он чувствовал, как жжёт лёгкие и ему это нравилось. Потом пропускал через чуть приоткрытый рот дым. Ласт сказал, что у него этих сигарет много, подарил один из влиятельных знакомых. А знакомых у Ласта много, Хоррору даже не хотелось угадывать, кто именно из них настолько щедр, что подарил странные бумажные трубочки с табаком. Два года, три месяца и двадцать дней прошло с того дня, когда у него полностью сгнили глаза и он остался слепым. Хоррор почти привык к постоянной тьме, привык к отсутствию красок и к тому, что теперь приходилось всё воспринимать на слух и постоянно трогать стены, чтобы не врезаться. Даже смирился с тем, что живёт в борделе и работает шлюхой. Правда, клиентов (от этого определения, даже не произнесённого вслух, его передёрнуло) у него было в пять раз меньше, чем у девушек. Хоррор подозревал, что это из-за того, что у него нет глаз. Удивительно, но если клиенты были, то оказывались довольно приятными личностями, с которыми хотелось общаться. И Хоррор общался. Точнее, спрашивал и слушал. Этого было достаточно, чтобы он напрочь забывал, что его, вообще то, только что взяли и где-то на тумбочке лежит сумма денег. Уходить из борделя Хоррор побаивался. Он совершенно не помнил местность и боялся, что зайдёт куда-нибудь не туда и не сможет найти дорогу обратно. Но иногда ненадолго выходил (особенно когда болела голова), останавливался у двери и, постояв часа полтора, возвращался обратно. Ласт разрешал ему оставаться на ночь и даже платы не требовал. Подозрительно, конечно, но раз ничего лучше нет, то остаётся довольствоваться тем, что есть Сейчас Хоррор гадал, придёт ли его новый друг или он проведёт весь день в полном одиночестве. Точнее, не в полном, в борделе всегда кто-то был. Девочки, как их называл Ласт, любили поговорить и громко смеялись каждой шутке. Хоррора это очень нервировало. Он не любил громких звуков, особенно, когда они раздаются с нескольких сторон. Он словно оказывался посреди бурного потока горной реки. Его новый друг, Киллер, был его спасением. Хоррор по голосу понял, что ему лет двадцать или чуть больше. Он даже разрешил потрогать себя, чтобы Хоррор смог понять, как он выглядит. Кожа холодная, немного шершавая, а вот руки тёплые и мозолистые, волосы длинные и какие-то странно тонкие, как паутина. Киллер завязывал их в хвосте, а чёлку держал за ухом, и она постоянно выбивалась и падала на лицо. Киллер раздражался и грозился её отрезать. Хоррор на это только улыбался. Ему казалось, что они старые знакомые, хотя он не понимал, откуда у него такое чувство. Они даже в чём-то похожи. — Ай-яй-яй, сидишь на холодном камне и куришь, как тебе не стыдно, — укорил его голос сверху. Хоррор нахмурился, пытаясь понять, кто говорит, а когда узнал — улыбнулся. Пришёл всё-таки. — У меня стресс, — пояснил он и, нащупав пачку в кармане, протянул её Киллеру. — Будешь? Они вполне неплохие, если привыкнуть к вкусу. — Пожалуй, откажусь. Я, знаешь ли, за здоровый образ жизни, фрукты, овощи, здоровый сон, все дела, — Киллер рассмеялся и сел рядом. Хоррор с сожалением бросил окурок под ноги. Нашёл спички, любезно отданные ему всё тем-же Ластом, чиркнул и поджёг новую сигарету. Снова затянулся. — Ты как? — Всё так же. Ничего нового, — пожал плечами Хоррор. Киллер похлопал его по спине и его рука будто случайно скользнула по талии. Но он тут же её убрал. Хоррор сделал вид, что ничего не произошло и курил. Киллер крутил что-то в руках. — Ты удивительный человек, Хоррор. Работаешь в борделе и так спокойно к этому относишься. — Когда у меня стали гнить глаза было в сто раз хуже. И больнее. Ты не представляешь, какого это. Ещё кровь постоянно шла. Я почти ничего не видел, — Хоррор усмехнулся. Киллер поднял его чёлку. — Эти царапины ты сделал? — Да, я. Говорю же, было чертовски больно, — Хоррор царапнул щеку обломанными ногтями, наглядно показывая, как именно исцарапал себе лицо. — Не делай так, — отдёрнув руку, попросил Киллер. — Я не выношу, когда кто-то себя калечит, переношу на себя. У меня много шрамов. Очень много. И лучше бы не было. Они замолчали. Хоррор закончил курить вторую сигарету и собирался спрятать пачку и спички, но Киллер забрал их у него, прежде, чем Хоррор смог что-то предпринять. Достал сигарету, зажёг её и закурил, тут же закашлявшись. — А кто говорил про здоровый образ жизни? — улыбнувшись, подколол Хоррор Киллера. Тот фыркнул. — Люди любят врать, не заметил? — ответил Киллер и выдохнул дым прямо ему в лицо. Хоррор закашлялся, а Киллер рассмеялся. Хоррор пихнул его в бок локтем. Киллер хмыкнул. — Знаешь, я давно хотел спросить у тебя кое-что. — М? — Хоррор повернул голову в его сторону. Киллер не спешил продолжать. Хоррору казалось, что Киллер боится задавать волнующий его вопрос. — Если бы вдруг была возможность вернуть тебе зрение, ты бы воспользовался ею? Хоррор замер. Вопрос показался глупым и нелепым Естественно воспользовался бы. Как бы он не уверял себя, что привык к слепоте, он всё равно не мог до конца смириться с ней. Игнорирование проблемы спасало не один десяток человек. Но… — Конечно. Только я безглазый, — Хоррор засунул пальцы в пустые глазницы, напоминая о своём уродстве. Киллер, встав, положил руку ему на плечо и легонько потряс. — Эй, не раскисай, — произнёс он с улыбкой в голосе. — Я тоже безглазый. — Что?! — Хоррор скинул с плеча чужую руку. Киллер вёл себя как зрячий. И до этого момента Хоррор был уверен, что он зрячий. Киллер расхохотался. — Как, чёрт возьми?! — Если не веришь, можешь сам проверить, — Киллер взял его руку и заставил прикоснуться к своим глазам. К тому месту, где они должны быть. Хоррор с опаской пошевелил пальцами, боясь задеть орган, но ничего не нащупал. Внезапно почувствовал какое-то тепло. Как если бы поднёс пальцы к костру. Вырвал руку. — Как? — Долгая история, в которой участвовали женщины, религия и двое мальчишек на грани смерти от голода, — снова расхохотался Киллер. Хоррор поёжился, почувствовав себя неловко. Мрачный какой-то смех. Мурашек только не хватает. — Действительно хочешь узнать? Хоррор замер, хмуря лоб. В памяти что-то всплыло. Что-то не хорошее. Гнилое, похожее на заражённую незаживающую рану, полную гноя. Одно неосторожное движение и воспоминания, как гной, начнут вытекать. И он неуверен, что хочет, чтобы гной прорвался. — Не уверен. — Тогда я расскажу кратко.***
— Люди не должны так поступать. Никто не должен. Это ужасно. Это неправильно, чёрт возьми, — Хоррор тёр виски и часто моргал, стараясь прийти в себя. Киллер придерживал его за плечо и направлял, чтобы он не споткнулся о валяющиеся под ногами каменные обломки. — Неправильно, — меланхолично согласился Киллер. Он уже отпустил Хоррора и, перешагивая через перевёрнутую генуфлекторию, уселся на алтарь, с треснувшей монолитной плитой, уже осыпающуюся и потерявшую былую роскошь. Хоррор наощупь попытался найти его, но наткнулся на какую-то статую из камня с чем-то, напоминающим крылья. Место, в котором они находились, пахло старостью, сыростью, крысиным помётом и вином. — Мы в церкви, — сообщил Киллер, неприязненно морщась, словно это слово сделало ему больно. Хоррор повернул голову в его сторону. — Церковь старая, но здесь по-прежнему пахнет святым духом. У людей есть две потребности. Сношаться и поклоняться богу. Обе эти потребности они удовлетворяют здесь. — Зачем мы здесь? — спросил Хоррор, осторожно обойдя ту же перевёрнутую генуфлекторию, и с трудом залез на алтарь к Киллеру. — Здесь пахнет вином. — Мы здесь для того, — торжественно растягивая слова начал Киллер, — чтобы вернуть тебе зрение. — Как? — Хоррор уже начал сомневаться в адекватности Киллера. Ну глупость же. Как можно начать видеть, если у тебя нет глаз? Это же просто невозможно. И что это за тепло, которое почувствовал Хоррор? Бред какой-то. Но Киллер же видит. Это какая-то магия? А то, что рассказал… Хоррора чуть не стошнило от отвращения. Он не верил, что кто-то мог сотворить нечто такое. Голова трещит от всего этого. — Молиться, — просто ответил Киллер. — Молиться весь день и ничего не есть. — Ты уверен? — Хоррору перестало казаться, что Киллер говорит бред. Теперь он был в этом уверен. Киллер взял Хоррора за запястья, не отпуская, когда он попытался высвободиться. — Послушай, ты мне веришь? — ответом служило угрюмое молчание. — Со мной это сработало, почему же с тобой должно? — Хоррор хмыкнул. Киллер вздохнул. Он ожидал большей сговорчивости и меньше недоверия. С другой стороны, это весьма предсказуемо. Просто он не хочет верить. — У тебя белые волосы, чёлка закрывает глаза. Ты очень бледный, немного ниже меня и более крепкий. Отметины от зубов на ребре ладони и от ногтей на внутренней стороне. Ногти сломанные и ты их постоянно пытаешься погрызть. У тебя есть привычка часто моргать и царапать кожу под нижним веком. Теперь веришь? — Верю… Наверное, — не особо уверенно пробормотал Хоррор, по старой привычке начав моргать. Осталось с того времени, как у него начали гнить глаза. И отметины на ребре ладони действительно были. Хоррор сжал зубами кожу, чтобы не закричать от отвращения, когда один из клиентов… — Нужно молиться весь день. Громко, не прерываясь. А потом выпить освящённой воды. — И как это поможет? — Просто поверь мне, ладно? — почти с мольбой сказал Киллер. Хоррор моргнул ещё несколько раз, наклонив голову к плечу. Взвесив все «за» и «против», очень хотелось обозвать сумасшедшим и попытаться уйти из этого старого затхлого места, полного чужих грехов. Но какая-то слабая, еле теплящаяся надежды, что он снова может видеть. А ещё рациональное зерно того, что сам он никак из полуразрушенной церкви не выберется, запнётся ногой о что-нибудь и разобьёт себе голову в кровавое месиво. — Я не знаю ни одной молитвы. — Знаешь, — со странной уверенностью возразил Киллер. — Просто забыл. Давай я тебе подскажу, а дальше ты сам. Хоррор, спрыгнув с алтаря и, с помощью Киллера, найдя место, где не валялись обломки, сложил руки в молитвенном жесте и почему-то зажмурился, хотя видеть всё равно не мог. Шёпот Киллера, читающего молитву, пробуждал в сознании какие-то поблёкшие воспоминания. Хоррор не заметил, как начал вторить ему, сначала тихо и неуверенно, а после громче. Он даже не заметил, как Киллер замолчал. Он просил господа, в которого никогда особо не верил, послать ему чудо, сжалиться над его ничтожной, ни стоящей ни гроша, душой и снова дать возможность видеть. Киллер отправился в соседнюю церковь, чтобы раздобыть святой воды. Он не уверен, что без неё всё выйдет как надо. А по дороге размышлял, как искренне Хоррор молился. Будто всегда был верующим, всегда ходил на службы и молился вместе со всеми. В прочем, это не так далеко от истины. Киллер надеялся, что брат, вернув себе зрение, узнает его. Хоррор уснул. Киллер с трудом перетащил его на одну из генуфлекторий, боясь, что, несмотря на тёплый август, он заболеет и умрёт от воспаления лёгких. С трудом из-за в Хорроре есть ещё что-то, кроме костей и кожи, в отличие от Киллера. Того способен с ног сбить сильный ветер. Найтмер всё время подшучивал, предлагал носить в руках булыжник, чтобы не улететь никуда с попутным ветром. Киллер огрызался, а Эррор угрюмо молчал. Глядя на спящего брата, Киллер вспоминал тот чёртов день, когда они остались совершенно одни. Только отрывками, смазанными картинками. На самом деле, он очень хотел забыть это. Почти получилось. Он взял нож с идеально заточенным лезвием, о такой можно порезаться даже если не давить на лезвие. Он подозревал, что именно этим ножом его и брата собирались зарезать, точно свиней, чтобы принести в жертву своему богу. Как же он ненавидел их всех. Каждый день представлял, как убьёт их. Начиная с главных священников… Потом те, кто брал его по настоянию матери. А «на сладкое» отца и мать. Их он ненавидел больше всех. До скрипа зубов, до хруста костяшек. Он думал, что эта обжигающая нутро ненависть сожжёт его или он он захлебнётся в ней. Он убил всех. Даже тех, кто не был виновен. Всех. Как дикое животное или, быть может, сам дьявол. Протыкал, вспарывал, резал, вонзал, резал. Кровь запачкала его всего, с головы до пят. Он буквально купался в ней. Маленький тощий мальчишка, внутри которого сидел убийца. Он судья, он хищник, а все остальные всего лишь овцы. Никто не сбежал тогда и никто не ушёл живым. Никто. Кроме одного… Хоррор дрожал как листик, который ветер скоро сорвёт с ветки и растопчет в труху. Киллер смотрел на нож в руках. Красный и скользкий от крови. Обернулся на брата. Хоррор сделал шаг назад, увидев выражение его лица. Киллер хотел прикоснуться к брату, сказать, что всё хорошо, что теперь всё будет хорошо… Или вонзить нож в самое сердце, до рукоятки, поймать губами последним вдох, видеть стекленеющие красные, такие же, как когда-то были у него, родные глаза. Киллера напугали такие мысли, но он всё равно приблизился к брату, не понимая до конца, что хочет сделать. Хоррор замер от страха и Киллер приставил красное лезвие к его горлу, чуть надавив. Пошла кровь. Белые точки вместо глаз пропали и он ненадолго ослеп. Интересно, как там Даст? Киллер предупредил, что сегодня не вернётся в дом Элизабет, но всё равно волнуется за мальчишку. Странно, что он так быстро привязался к нему. Даст будет рад, когда увидит Хоррора. «Если увидит», — тут же поправляет сам себя. Ещё неизвестно, какая реакция будет у Хоррора. В лицо светило августовское солнце. Киллер поморщился, солнечный свет ослеплял его. Поднял веки, щурясь по привычке, и посмотрел на брата. Тот ещё спал, поджав ноги и обнимая колени, как делал в детстве. Киллер погладил его по волосам, как котёнка. Брат выглядел сейчас так трогательно. Киллер удержался от дальнейшего физического контакта и встал. За ночь, проведённую в неудобной позе для сна, у него затекло всё тело и окоченели пальцы, став похожи на скрюченные лапы белого паука. Начал разминаться, через зубы ругаясь. Всё же не слишком приятное ощущение. Но нужно разогнать кровь. Это, вроде как, полезно. Так Найтмер говорил. — Киллер? — осторожно окликнули его за спиной. Киллер замер. Вот он, момент, которого он так боялся и одновременно хотел, чтобы он наступил быстрее. Хоррор, веря и не веря, разглядывал собственные руки, зачесав чёлку назад. В пустых глазницах у него горело два кроваво-красных круглых «огненных глаза», намного больше, чем у Киллера, с круглыми отверстиями в середине, словно заменяли зрачки. Поднял голову. Киллер понял, что его узнали. Он улыбнулся. — Давно не виделись, брат.