i am fine

      — Да сколько, сука, можно?!       Во взгляде напротив не видно ни ярости, ни злости, ни ненависти. В нем — отчаяние, непонимание и, может, немного страха.       — Ты заебал молчать. Хоть раз открой свой поганый рот, заори, обматери, попроси, блять, о помощи, в конце концов!       Тэхён не говорит, сидит, опираясь спиной о шершавую стену и смотрит внимательно одним глазом, второй — не видит, потому что опух и заплыл от удара, не сильного, но довольно меткого. Дышать тяжело, только через раз вдохнуть получается: ему на грудную клетку нога в потертых кроссовках давит, и легкие раскрыться не могут. Внутри что-то клокочет, хочется откашляться и, желательно, пару раз проблеваться, потому что во рту привкус крови, земли и желчи.       — Пожалуйста, попроси о помощи, — шепот, только ему слышный, почти мольба.       И глаза напротив тоже молят, а чужие пальцы в это время в волосах путаются, оттягивают голову вперед и снова прикладывают затылком о кирпичную поверхность. В ушах звенит, пищит и трескается, мозг о черепную коробку бьется, и зрение на несколько секунд теряется. Сзади щиплет и болит, что-то теплое тонкой сруйкой по шее течет, за шиворот. Сознание уже почти не здесь.       — Ладно, Чим, оставь его, все равно отключится сейчас.       Они смотрят. Тэхён не видит, но знает, что смотрят. Как сытый питон на мышь, загнанную в угол. Как на добычу, которую не обязательно есть сейчас, из этого террариума ей все равно никуда не деться. Только просто ждать в углу своей участи у мыши не очень хорошо получалось. Ее загоняли, откусывали лапы и уши, жевали, почти глотали, но в конце всегда выплевывали, давая время зализать раны. Снова и снова.       Получается вдохнуть. Глубоко, но рвано. И еще, еще, еще. Будто корсет сняли. Легкие горят, в горле першит, а в глазах сильнее темнеет из-за частых и полных глотков воздуха — гипервентиляция — плохо, Тэхён знает, но человек жаден, а дышать хочется так сильно, что отказать себе не получается.       — Прости, — невесомое, почти неслышное, растворяется практически сразу, возможно, даже показалось. — В следующий раз ты будешь давиться соплями, умоляя меня остановиться. — Тэхёну странно. Голос вроде бы один, а человека как будто два разных. После он слышит шаги глухие, исчезающие за поворотом.       Одну пару приходится пропустить. Прийти в себя, добраться до дома, помыться, обработать рану на затылке, разбитую губу, глаз и другие ушибы. На левой половине грудной клетки след красный болит и ноет, кожу печет. Хорошо, что ребра не сломаны. Тэхён знает, потому что видит их, смотрит прямо, отсчитывая восемь пар с каждой стороны и цепляя ключицы тонкими пальцами. Одеться, взять телефон и уйти снова. Все быстро, чтобы успеть на лекцию. Тэхён студент приличный, пропускать не должен, потому что прогул - это прогул, а его причина никого не волнует.       Лекции профессора Пака скучные. Невысокий мужчина каждый раз говорит как будто с самим собой, бурча что-то невнятное себе под нос. И ладно бы это "что-то" было занимательным и новым, но он лишь цитировал учебник, считывая фразы с не очень умело составленных слайдов нескончаемой презентации. И при этом по какой-то причине в стерильно молчащей аудитории он всегда находил к кому прицепиться, кого отругать и заставить стоять все полтора часа. Поэтому Тэхён никогда не стремился занять на фармакологии выгодное место, предпочитая отсиживаться на последних рядах, чтобы сделать небольшой конспект и, возможно, пару шпаргалок на завтра.       А еще сзади у него обзор более чем прекрасный. Он хорошо видит девчонок, сидящих на четыре ряда впереди, смеющихся в ладошки и показывающих друг дружке что-то в телефонах, видит скучающего смутно знакомого парня из параллельной группы, тщательно вырисовывающего то ли гриб, то ли член на огрызке бумажки. И даже умело запрятанные, протянутые сзади через ворот наушники, наверное, скрытые спереди длинными волосами, но легко заметные ему с последнего ряда у доброй половины представительниц прекрасного пола в аудитории. Парни же, скрепя зубы, делают вид очень заинтересованных в истории открытия антибиотиков личностей. Потому что профессор Пак та еще заноза в заднице - заметит неладное - выговор обеспечен. Эх, знал бы он, как все на самом деле.       И Чонгука с этого места видно. Слишком хорошо видно, до родинок на шее, потому что он всегда занимает предпоследний ряд с краю, прячет телефон под тетрадью, и время от времени Тэхён слышит его тихие смешки, видимо, после прочтения очередного сообщения.       У Чонгука волосы темные, блестящие, спина широкая, скрытая тонкой тканью белого халата, руки крепкие с переплетением синеватых вен на запястьях, пальцы ловкие и длинные и три серьги в правом ухе, а Тэхён не то чтобы влюбился и не то чтобы давно, просто почему-то уже пару лет слева от грудины чуть сильнее по ребрам долбит, чем раньше, и взгляд постоянно в его сторону скашивается. А обреченное: "Блядь, да пошел нахуй этот Чон Чонгук" после дрочки под одеялом на его "светлый образ" Тэхён хочет и будет списывать на банальную привлекательность оного. Все равно, что делать это с картинкой из журнала, потому что Чонгук мог бы потянуть на некое подобие модели.       Тэхён о Чонгуке знает так много, что выть хочется, и причина вовсе не в том, что он сталкером заделался и преследовал его, просто почему-то тот был вообще везде. Чон Чонгук будто убиквитарен - куда ни плюнь, куда ни глянь. Чертов активист, спортсмен и научный деятель. Как пелена перед глазами, ей-Богу. И иногда Тэхёну отчаянно хотелось заработать себе глаукому, чтобы не видеть этого лица вечно счастливого и приветливого, потому что Чон Чонгука в его жизни много слишком, пусть и косвенно. А в жизни Чон Чонгука Ким Тэхёна нет. Обидно, знаете ли.