***
На мосту не было ни поездов, ни электричек. Галина попыталась разглядеть пароходы, но слева и справа от неё лишь качались бесконечные серые волны. Там и там берега словно укусил гигантский, как у Брэдбери в «Ревуне», монстр, оставив по надкусанным краям одно- двухэтажные, как норвежские или финские, дома с яркими бордовыми и оранжевыми крышами, изумрудные, точно ирландские, луга и лодочные станции. Посмотрев внимательней, Галина увидела один пришвартованный, не самый большой корабль, напоминающий не столько судно, сколько брошенный на базе и затянутый железной сеткой троллейбус. — Хочу уже на катер! — второй раз за утро произнесла Галина, никому конкретно не адресуя желание. Тут мост закончился. Двое Дим, братья Сахаровы, высокий и худой Рома Бобрышев с ярко выраженным кадыком, ещё кто-то — все потянулись к кустам с синей, как слива, а по форме — как шиповник, ягодам. Все понимали, что есть их нельзя, но сорвали, чтобы сорвать. Так поступила и Галина. Ирина Вячеславовна и Елена Владимировна сделали замечание до того, как ребята сорвали ягоды, но те всё равно успели ослушаться. Виктория Николаевна обратилась к дочери с пунцовым лицом. — Ты, пожалуйста, на меня не обижайся, — сказала она. — Эти ягоды ядовитые. Их специально высадили вдоль дороги, чтобы они собирали пыль и грязь! Это жимолость... Юлечка! — Рядом оказалась Кузнецова. — Извини, пожалуйста. У тебя не найдётся влажных салфеток? Парочку. — Уже нет. — У меня есть, — сказала Настя Дядык. — Спасибо большое. На, держи одну. Вытирай... Вытирай, вытирай руки! Тут нет мусорки? Давай мне в пакет. Теперь второй салфеткой. Вот так. Галина глотнула слёзы. Ей хотелось быть как все! Ей одиннадцать лет, а не три годика. Она понимала, что живолость — или как там — нельзя есть. Она бы не ела с кустов у дорог даже малину! Просто все срывали — вот и она сорвала. «А если все начнут прыгать с крыши, ты тоже прыгнешь?» — спросил в голове чей-то взрослый, неясного пола голос. «Нет! Это другое!» — девочка обиделась раз не на маму, так на этот голос. А потом чистой рукой она взялась за руку Инны Подлесной, и на душе ей стало тепло-тепло! Так, как и должно быть летом.***
... Он был ярко-белым, с небесного цвета полосой вдоль борта. Прямо как матроская форма. С иллюминаторами, которые хотелось как можно быстрее обсмотреть, пощупать и, поймав момент, несильно хлопнуть по ним. С двумя этажами и каютой-надстройкой для капитана. С пока ещё пустой деревянной палубой. Катер слабо качался на волнах. В свете высокого солнца блестели нарисованная зелёная колючая кожура с выглядывающим коричневым плодом и крупные буквы названия — «Каштан-12». — Ух ты какой! — восхитилась Галина. Она в жизни видела лишь игрушечный жёлтый катерок, плавающий в ванне среди детской пены. Гуськом, словно на эвакуации, с радостными и счастливыми лицами, какие бывают у героев доброго советского кино, ребята проходили на борт по заранее опущенному деревянному трапу. Воспитательница и вожатые, волнуясь, пересчитывали их. Но причин для беспокойства не оказалось. Кто бы исчез, отказавшись от морского приключения! Галина и Инна, поднявшись, разлучились, но маленькая девочка надеялась, что не навсегда. Её рука выглядела как обычно — невзрачная, пухлая, с короткими пальцами, но теперь хранила невидимый след Инниной ладони. Галина с улыбкой проследила за Инной, которая о чём-то заговорила с Марианной и Катей, и поймала Виту. Вернее сказать, девочки как-то одновременно зацепились друг за друга взглядами. «Каштан-12» не стал медлить так, как медлили перед отправкой автобусы. Когда все взошли на борт, а трап подняли, капитан включил мотор, и всё на катере заревело и загудело. «Каштан-12» плавно развернулся и тронулся вперёд, рассекая волну за волной, оставляя за собой белёсые пенные расходы. — Смотри, смотри! — начала говорить Галина вроде как о той пене, но поняла, что «Смотри, смотри!» ей хотелось говорить обо всём, что только было и в Днестровском лимане, и на катере. В сердцевине катера расположилось четыре ряда цветных, вделанных в пол скамеек — красных, синих и жёлтых. Над скамьями — крыша, создающая приятную, уютную тень на палубе, спасающая от подступающей полуденной жары. А сколько времени было сейчас?.. А, неважно! В уголке — крутая, созданная для сильных мужских ног лестница, ведущая к каюте капитана. Лестница с другой стороны вела вниз, на этаж с холодильниками мороженого и всяких прохладных и сладких напитков. Последний факт не мог ускользнуть от Галининого внимания, но девочка решила подкрепиться на обратном пути. Женщина-экскурсовод рассказывала по громкоговорителю о Чёрном море и о Днестровском лимане, между которыми над водой нависал Подъёмный мост. — Песчаная коса Бугаз разделяет Днестровский лиман и Чёрное море, — завораживающим голосом говорила экскурсовод. — На песчаной косе, — указала она в сторону отдалившегося берега, — расположено два курорта: Каролино-Бугаз и... — Затока! — без труда догадалась «Молодёжь». В школе на уроке истории Солонина с удовольствием бы дослушала, о чём там рассказывают, но сейчас ей хотелось прислушаться только к словам своего сердца и к своим чувствам. Как ни странно, ей не пришла на ум тема о любви к Диме, столь наивная для взрослого человека, но очень значимая для неё. Её волновал лиман... Её волновали небеса над лиманом... Галина облокотилась о железные поручни, вдавившись в них подбородком, подперев щеку горячей, из-за солнца слабо пахнущей костром рукой. Перед ней открывался потрясающий вид, ради которого стоило жить, стоило напрячь глаза, напрячь память и мысленно сделать такие фотографии, которые не способен сделать лучший фотоаппарат. Вверху, высоко-высоко, слева, справа (трудно было сказать, где север, юг, запад, восток; Галина полагала, восток находился слева, а запад — справа, ведь «Каштан-12» плыл на север, как бы вглубь Украины) — везде было небо. Галина зажмурилась, пытаясь понять, какие чувства вызывает у неё насыщенный небесный цвет. Он напоминал тысячи известных ей вещей — чьи-то глаза, чьё-то платье, чей-то выкрашенный забор, ткани, ленточки, подушки, ручки, школьные окна, что-то изысканное и что-то простое — и в то же время не напоминал ничего. С досадой Галина понимала, что никому не могла бы показать, какими видит небеса; могла бы лишь рассказать, но это не то! Или это она не может показать и научится позже, отыщет слова, или есть то, к чему не подобрать ни синонимов, ни особенных выражений; нужно только почувствовать самому... Одно девочка поняла ясно: она очень маленькая. Меньше всех в школе. Меньше всех в отряде, да и возрастом пока что не для первого отряда, а, наверное, для второго. И это иногда обижает, ведь хочется быть на равных, хочется быть как все: закрывать и открывать форточку без помощи табуретки; играть в пионербол так, чтобы после пары неуклюжих движений тебя не просили «Галя, уйди»; общаться на взрослые темы, о которых, о господи, уже всё знаешь, с людьми своего же возраста или немногим старше, без очередного «Галя, выйди, пожалуйста», из-за вежливости ранящего ещё сильнее; само́й и первой отвечать на вопросы, заданные ей, прежде, чем на них ответит кто-то, кто «официально» более умён и находчив лишь потому, что выше на десять сантиметров! Но... Небо простиралось над головами самых высоких ребят и не кончалось там, куда долетали птицы. А уж Галина Солонина была для неба не просто маленьким человечком, а совсем незаметной крохой. При этом ей по-настоящему нравилось быть крохотной. Душа её таила не обиду, а какой-то странный, но приятный, захватывающий страх, что небо выше неё и всех её друзей, выше самых высоких зданий и величественных гор; и что море под ним такое глубокое, такое бездонное, что не каждый водолаз и не всюду достигнет его дна, и любой человек в нём — песчинка; и что нет в мире пейзажей, которые могли бы перестать захватывать, хотя случаются куцые мысли и заезженные фразы из уст и из-под пера людей, говорящих о природе. Виктория Николаевна достала фотоаппарат, и Галина принялась позировать, наслаждаясь собой в кадре и небом и лиманом на фоне. К ней присоединилась Вита. Тут к поручням подошли Настя, Юля и Рома, и фотосессии не было конца! Ребята улыбались, обнимались, укладывали и поправляли волосы, осторожно склоняли головы на плечи друг друга, робко поправляли одежду и невольно кружились вокруг себя, словно лишний взгляд на ползущие вдали облака и новую пенную волну из-под катера могли оживить фото. Впрочем... А разве такой взгляд не оживляет снимок? — А... — набралась смелости Галина и, не обращаясь ни к кому конкретно, задала вопрос прежде, чем устыдилась ему, — с нами не будет фотографироваться Дима Клименко? Настя и Юля с улыбкой переглянулись. Вита посмотрела на тёзку-воспитательницу, словно знала, что ответит именно она. — Зачем он тебе? — спросила Галинина мама. — Ну... Например, Дима Клименко. Или Гущин. Или Нестеренко. — Всё, её голос осел. — Сахаровы там или... — Я думаю, мы все сейчас будем фотографироваться. И не по одному разу! — оптимистично сказала Вита. А дальше, глядя на Галину, произнесла одними глазами: «И с твоим Димой тоже». Когда одна из девчонок-подружек влюбляется, остальные это чувствуют. Рома откланялся, подойдя к Саше Слободянику. В самых простых жестах просто стоящих рядом Юли и Насти ощущался дух поддержки, бодрости и юности. Вита, сложив ладони домиком и сощурившись, наблюдала за приближением брега, на котором возвышался сказочный, будто средневековый замок. В таком могли жить только доблестные рыцари, которых — Галина уже знала — и в природе-то не существовало, ведь настоящие рыцари были неумытыми, хворающими, нахальными мужчинами и, пожалуй, уступали в доблести простым современным парням. Но если не рыцарские, тогда чьи судьбы переплетались с высоченными, песочного цвета стенами? Чьи жизненные пути вели по дорогам к крепости? Ребята поняли, что узнают все секреты с минуты на минуту! «Каштан-12» замедлил ход и вскоре пристал к причалу. По вновь проложенному трапу ребята, пересчитываемые воспитателями и вожатыми, сходили на берег. Галину снова взяла за руку весёлая и светлая, как сам день, Инна Подлесная. Только сейчас Галина осознала, что Инна ведь одна из самых высоких и взрослых девушек, а она чувствовала себя рядом с Инной вполне комфортно и счастливо. Отнюдь не глупым маленьким ребёнком. Может, всё дело не в росте и не в возрасте, а в настроении, в отношении к себе и к людям?.. Катер, освободившись от живого груза, вольно закачался на волнах. Последняя пена застыла между ватерлинией и каменно-песочно-земляной сушей. А над Белгородом-Днестровским и его знаменитой Аккерманской крепостью взошло пульсирующе круглое белое солнце. — Надевайте головные уборы! — приказала Ирина Вячеславовна. — Головные уборы! — повторили Виктория Николаевна и Елена Владимировна. Хотя повторять не было нужды: все понимали, что сейчас жарко, а потом вовсе может обпалить голову. И хотя небо стало светлее и нежнее прежнего, рассматривать его не особо хотелось, поскольку зной превратил небеса в раскалённую печь.