«Цыгане шумною толпой По Бессарабии кочуют... Тогда боялись мы султана. А правил Буджаком паша С высоких башен Аккермана...» А.С. Пушкин
За последующие десять лет харьковские заводы и фабрики порядочно начадили, дворники нажгли листьев, а на Журавлёвке, на Немышле и на Залютино, пользуясь немноголюдностью, трусливые «великие умы» превратили сочную зелёную траву в чёрное пепелище. На огнище, рядом с блестящими на солнце углями, появлялись битые бутылки, размокшие в пиве этикетки от него же, использованные женские средства гигиены, окурки и шприцы, как без иголок, так и с ними. О голубых водах, которые, по правде говоря, и раньше можно было назвать недостаточно чистыми, местами мутными, взрослые теперь предпочитали не говорить, а честные, открытые дети, дёргая их за рукава, восклицали: — Мама, смотри! Речка зелёная! — Речка грязна. Купаться не надо там. — Своим языком, вместо «Купаться там нельзя». — Папа, смотли. Мусол. Мусол. И там мусол. — Кто-то мороженое ел, а бумажку не выбросил. Кто-то салфетку оставил и не выбросил. — Туда спускаться не будем — там воняет. Истина, глаголившая устами пятилеток и даже двух- трёхлеток, удручала. Но проходили недели — и неравнодушные люди собирали чужой мусор в пакеты, насколько возможно, очищали берега рек и лесные поляны, хотя ничего не могли поделать с вырубкой сосен. Не было осени — дворники не жгли листья. Менялась погода — и взамен вони появлялась свежесть. Неприятные запахи уносили новые и новые ветра: слабо-кислые, грибные осенью, сухие холодные зимой, проворные, вредные, но чистые весной. Ветров было предостаточно. Не хватало, пожалуй, только морского бриза... Если люди ездили к Историческому музею, к Университету, в парк Горького или Саржин Яр, всё, что случилось за десять лет, совсем ими не ощущалось. За центром и вообще культурными местами всегда следили. Не везло больше окраинам и рекам. Но случались сильно жаркие, удушливые дни, когда казалось, что грязь и вонь существовали всегда и везде. Они преследовали человека на улице и дома, не давая покоя даже в собственной ванной! Хотелось скорее хоть каких-нибудь перемен: маленького дождя, ливня, грома, града, упитанных фиолетовых туч, из которых не льёт дождь, зато они прекрасно закрывают солнце; услышать по новостям, что завтра скорость ветра увеличится, что температура упадёт градусов на пять. Но наступало завтра, послезавтра, послепослезавтра, а в небе ничего не менялось. Становилось ещё более душно и невыносимо. Если и случалось что-то новое, то это были потери сознания, трамвайные дрифты и аварии. Именно в один из таких адских дней Солонина встретилась с Максом, парнем из интернета. Макс этот был на три года старше Галины. Среднего, неизвестного в цифрах роста. Обычного телосложения. С глазами... вроде серыми. Он общался на порядок лучше остальных парней с того же сайта знакомств. Макс не оскорблял тех, кто по глупости или от отчаянья искал любовь на сайте, нацелененном в первую очередь вовсе не на чувства, не кидал неприличных фото, не «ку-кукал», не аукал, а вполне прилично, хоть и безграмотно спрашивал: «Что делаиш?», «Привет. Када встретимся?» и «Што там завтра?» Он учился и одновременно работал, что вызывало уважение, но какими были его вуз и место работы, Галину не интересовало. Думая о Максе, она как нельзя лучше начинала понимать себя... Что в данный момент ей хочется съесть, что бы хотелось нарисовать, за чем можно было бы пойти в магазин. Иными словами, свидание обещало быть нескучным. По крайней мере, если девушка могла шутить, она находилась в не самом дурном настроении. — Алло, — сказала она в телефон, — я буду через час. Потом наберу... Хорошо. Пока не набирай, я буду в транспорте. Пока. Приехав через весь город на Одесскую, Галина выпила только что взятый чай, выкинув пластиковую бутылку, и использовала несколько салфеток, но легче ей не стало. Мысленно похвалив себя, что хватило ума не краситься в такую жару, Солонина стала в тень и посмотрела, не звонил ли Макс. И, хотя до встречи оставалось пятнадцать минут, у неё оказалось четыре пропущенных звонка. Галина набрала парня. — Алло, Макс. — Алло, Галя, ну ты где? — спросил он, озадачив девушку так, что она не сразу ответила, что уже на месте. Когда он, в джинсах и красной футболке, подошёл к Галине, то снова спросил: — Привет. Галь, что ты так долго ехала? У него было всё нормально с голосом, с зубами, тем не менее «Галь» прозвучало по-деревенски, как-то средне между «Галь» и «Галя». Впервые девушке не понравилась короткая форма своего имени. Её передёрнуло. От внутреннего движения всего тела перепрыгнул взгляд. Солонина ещё раз обратила внимание на одежду Макса и подумала: «Он как Гарри Поттер. Только у Гарри был красный свитер, а не футболка. Блин... Лучше бы я осталась дома и в сотый раз пересмотрела "Гарри Поттера"». — Куда пойдём? — спросила Галина. — Давай туда. Макс направился по проспекту Гагарина в сторону аэропорта. Галина начала по привычке семенить за ним и не сразу поняла, что этот парень идёт медленно. По левой стороне тянулись троллейбусные провода. Свет лучей плясал на них подобно каплям росы на паутине. Стеклянные навесы остановок нагревались, как лупа; под навесами сидели люди-муравьи. «Муравейник жи-вёт. Кто-то лапку сломал — не в счёт» — мысленно услышала Галина голос Цоя и второй раз пожалела, что не осталась дома, что сейчас не пересмотрит своего «Гарри Поттера» и не послушает русский рок. Впрочем, под происходящее подходил, скорее, не Цой, а Хой со строкой: «ветер пепел в лицо швырнул мне». Потому что в следующую секунду ветер швырнул в лицо песка и пыли из-под колёс разгорячённых, как из самого пекла, автомобилей. Глаза буквально обволокли духота и грязь. Девушка почти уже произнесла вслух: «Давай встретимся в другой раз» или «Извини, мне пора домой», но нормы приличия не позволяли так поступить с парнем. — А чем ты занимаешься? — спросил Макс. — С детьми вожусь. Репетитор. — М-м... Пауза. — А ты с кем живёшь? — С мамой. — М-м... А она кем работает? — Учителем начальных классов. — М-м... И снова пауза. По правде говоря, молчание обрадовало Галину больше, чем могли бы обрадовать стандартные ответы: «О, так это у вас семейное» или «А папа где?», «А бабушка, дедушка?». Галина напрягла переносицу, в глазах у неё защипало. Невольно она взглянула на другую сторону улицы, где высился розовый забор, за которым бабушка находилась уже несколько лет; Галина прекрасно помнила и ряд, и место. — Атеросклероз, — тихо произнесла она, после раздумывая над фразой: «Или хорошо, или никак, кроме правды». Кто-то должен был знать о всех сложностях отношений с бабушкой, тяжесть которых, крепко связав руки, до сих пор давила на душу и на любое новое действие, и таким человеком был киевский друг Андрей. С Максом Галина не могла говорить не только о чём-то серьёзном, личном (впрочем, к этому и не обязывало первое свидание), но и вообще. — А? — спросил он. — Ничего. — Ну, ты что-то сказала. — Так, мысли. — О чём? Ну, не дома так не дома, подумала Галина. Всё-таки она, девушка, шла рядом с парнем, сам этот факт начинал ей нравиться. Люди ко всему привыкают и во многом находят хорошее, в особенности когда обладают низкой самооценкой, да и объективно не самые красивые, скучные. Что тогда требовать веселья, яркости и живых эмоций от других людей? — О нашей встрече, — не до конца правдиво ответила Галина. — Куда пойдём? — К тебе нельзя? Поскольку Галина не ела и не пила, она подавилась только слюной и закашлялась. — Я живу на Северной Салтовке, на Героев труда. — Это был другой конец города. — И вообще... У меня не убрано. А к тебе нельзя? — Нет. Почти молча они дошли до небольшого парка, свернули на одну из узких дорожек и остановились под тенистой беседкой. Макс осмотрелся, нет ли поблизости других людей, и, хотя было вполне понятно, чего ему хочется, всё произошло слишком быстро. Макс притянул к себе девушку, лишая дыхания, впился в её губы, а потом Галина поняла, что значит «заткнуть рот поцелуем». Слюна была неприятной и напоминала пиво с чипсами: сложно было сказать, ел ли, пил ли это Макс на самом деле, или слюна просто так ассоциировалась с пивом и чипсами. Парень не хотел останавливаться на поцелуе. А девушка перед ним была достаточно чёртом из тихого омута, в равной степени пошлой и не гордой для того, чтобы провести время так, как запланировал он, а не она. Но, как только он коснулся её в одном из неподобающих мест, с одной стороны в парк свернула женщина, а с другой стороны, из домика в глубине, с метлой и чёрным пакетом появился дворник. Пакет тут же стал переливаться на солнце, напоминая о жаре. — Бли-и-ин... — заскулил Макс. В Галининых мыслях заиграли отрывки старых «попсовых» песен. Девушку вдруг окутала свобода: наплевав на Макса и подобных ему парней, уйти, убежать, перебанить ВСЕХ ИХ, ПРОСТО... ТУПО ВСЕХ в соцсетях, делать то, что хочется, самой пойти в любую сторону света, вернуться домой и приготовить что-то только для себя и для мамы, совершенно не думая, как то или иное блюдо понравилось бы тому и другому парню. И тут она ясно увидела дом родом из детства — трёхэтажный серый корпус лагеря, в котором она просто жила, по-настоящему дружила и любила, и пусть где-то без причины волновалась, где-то неправильно себя вела, чувствовала себя живой и никому не обязанной. И... это было её лучшее время. Галина не знала, что это за период жизни, когда она встречается с такими, как Макс, находя их на всяких «Мамбах», выпирается из дому в самое пекло, но период этот начался после того, как она подпустила к себе первое откровенное дерьмо, позволила забрать свою душу, своё настоящее мнение в обмен на чужие глупые и жестокие слова, упростить речь и мысли, превратить себя в робота с примитивной программой. После расставания с таким человеком её начало тянуть к тем, кого можно было назвать ни рыба ни мясо, потому что действительно что-то строить с людьми было страшно. Но разве не было страшно прямо сейчас сделать то, что тебе неприятно? — В другой раз, — отстранилась Галина. Она хотела убежать, но ноги стали ватными. Вслед за женщиной у калитки появилась семья с трёхлетним ребёнком. Дворник не только не исчез из вида, но и приблизился к парню с девушкой. Его метла раздражающе мела мусор. — Когда в другой раз? — Этот вопрос показался Галине наглым. — Давай найдём место. Никакое место ни для чего приличного или неприличного Солонина искать не собиралась. Но, ведомая усталостью, пошла за Максом, лишь бы прийти куда-то ещё. Вскоре ребята пересекли перекрёсток с бешеным движением и под грохот двух, видно, до верху загруженных фур скрылись под навесом цветущих фруктовых деревьев. — Иди сюда, — сказал Макс беззлобно, но неуместно страстно. В небе прогудел самолёт. Галина подняла голову, чтобы рассмотреть его, но не смогла: её снова «заткнули поцелуем». То, что происходило дальше, отдалённо напоминало приятные моменты из собственных дум и из красивых женских романов. В попытке всецело ощутить их девушка поддавалась ласкам, но с каждой секундой ей становилось всё хуже. Словно Бог — не возможный добрый и мудрый создатель, а жестокий безумец, запрещающий всё, что хоть немного нравится человеку, шантажируя последнего мытарствами и адскими муками — начал наказывать её сей же миг. Но, слава всевышнему, Макс отвлёкся. Ему захотелось пить. Да и Галине тоже. — Хочу воды, — сказал он. — Тебе купить? — Да, — облегчённо сказала Галина. И, хотя до того, что в теории ради смеха или денег могли бы заснять на скрытую камеру, не дошло, она ощутила себя голой и проверила, есть ли на ней одежда. Да, одежда была. Макс двинулся в сторону киоска, а Галина теперь уже правда засеменила за ним. Под ногами на неровной, ведущей через частный сектор дороге попадались камни. Приходилось обходить стёкла. Глаза защипало от пота и грязи. — Подожди здесь, — сказал Макс перед зеброй. Галина покорно остановилась. Макс пропал из поля видимости. Стало скучно, хотя не более, чем прежде. И тут взревел самолёт! Над потрясающим зелёным лугом, кусочком свежести в этот знойный день, с едва заметным издали клевером, по чистому голубому небу пролетело его блестящее серебро, до тёплой боли напомнившее блеск волн Чёрного моря и Днестровского лимана. Вр-р-р!!! — и над головой промелькнуло убранное шасси. Вж-ж-ж!!! — и серебряное, с красной эмблемой крыло зацепило что-то в Галининой душе, вскоре превратившись в точку среди невозможного уже белого света. В том самолёте — неважно, куда он летел, может, в ту самую Одессу или куда-то в Италию, Францию — скопилось столько свободы, что её сила и свежесть подняла стоящую на коленях девушку. Да, образно девушка стояла на коленях (хотя для взгляда прохожих шла, затем стояла нормально) подобно Жанне д`Арк с давнего детского рисунка и, пока не появился самолёт, сполна ощущала себя вымученной, неопределившейся, готовой сгореть не то в июньском, не то в июльском костре. К счастью, Солониной повезло точно помнить приятные даты и обычно не запоминать другие. Галина достала телефон, сощурившись от яркого блика на экране. Блик не сразу дал разглядеть время. Прошло всего пять минут. Потом ещё шесть... семь... десять. «Это же надо себя так не уважать» — сказал чей-то женский голос. «Позорище!» — добавил звонкий девичий голосок. «Лохушка — это судьба» — насмешливо сказал абстрактный парень, в котором Галина через секунду узнала однокурсника, нарисовав в воображении его ухмылку. «Дурнушка» — прозвучало многоголосье так называемых «левых людей из интернета». Двенадцать минут... «Парень должен быть нормальным. Понимаешь? Нор-маль-ным» — без своего реального присутствия наставляла подруга Наташа. Тринадцать... Галине хотелось, обхватив голову, открыв рот, попятиться назад, к камянистой, разбитой дороге, а потом бежать куда глаза глядят. Четырнадцать... «Мазохистка!» — прозвучал режущий голос самого неприятного, ныне ушедшего из судьбы человека; Галина была не в том состоянии, чтобы признать его правоту: ей нравилось представлять, что ей плохо, она будто ждала того самого «горения на костре» а-ля Жанна д`Арк, чтобы иметь достаточно оснований сбежать от несчастий, скуки и неустройства. Ведь, обойдя кучу, человек не чувствует себя героем. Но если он всей подошвой проехался по дерьму, а потом ещё упал в грязь, ссадив кожу на ладони, он чувствует героизм в том, как под струёй воды до блеска вымывает обувь, моет руки хозяйственным мылом и обрабатывает ссадину. Пятнадцать минут... — Всё! — вслух сказала Галина. Она была уверена, что Макс «смылся», и, ощутив небывалую радость, помчалась по дороге в сторону аэропорта. Ей нравилось придумывать сценарий, будто она невеста, сбежавшая со свадьбы. Пациентка, выскочившая через окно психиатрической лечебницы. Преступница, только что подсыпавшая яд своей жертве, улетающая в ту страну, где её не найдут. Возможно, сценарии были глупыми, но весёлыми. Да даже если это было глупо!.. Солнце перестало дико печь, хотя вечер и не думал приближаться. Небо и зелень стали ярче, насыщеннее. Кроме оттенков они отдавали сюрреалистичными, прекрасными, редко уловимыми и не поддающимися описанию чувствами. Их можно было случайно поймать во сне или утром, в остатках сна, и лишь изредка — вот так вот, во время дальней прогулки. Они подчиняли себе разум и сердце, но не вредили. Они запоминались на мгновения и сразу забывались, и каким же счастьем было снова их вспомнить! Безумный поступок был не таким уж безумным. А Андрей из Киева спокойно бы назвал его нормой, удивившись, что Галина вообще пошла на свидание с Максом. Тут Галина уверено занесла номер Макса в чёрный список. ... Самое интересное произошло через три дня. На сайте тот самый Макс как ни в чём ни бывало написал: «Привет. Када встретимся?» Не дождавшись ответа, добавил: «Я пришол, а тебя нет. Позвонить тоже нет. Куда прапала?» После добавления в чёрный список и здесь, в социальной сети, Макс с других страниц спустя месяца три, спустя месяца четыре и спустя полгода продолжал спрашивать Галину о встрече. Должно быть, два одиночества и два неуважения друг к другу притягивались, как магниты. Только вот один из магнитов не учёл, что его попросту отбросит назад, если другой магнит начнёт сопротивляться. А именно так всё и произошло. «Не хочу никаких свиданий» — решила Галина после одной встречи с Максом, но не только из-за неё. Ей хотелось и встречаться, и полюбить, и позже создать семью, но реальность с людьми, встречаемыми ею, хотелось заменить драгоценными воспоминаниями. В памяти всё отчётливей всплывали очертания Аккерманской крепости, будто в 3-D игре под названием Жизнь кто-то сделал максимальные настройки изображения. Солнце и волны стали ярче, небо — голубее, а на каждом из огромных кирпичей вырисовались изжёлта-коричневые вкрапления. Появились птицы, разрезающие горячий воздух: вблизи парили чайки, где-то далеко виднелись голуби, а незримое присутствие синиц, иволги и воробьёв прибавляло лёгкости всему лету. С двух сторон от плиточной, круто идущей вверх дороги забегали муравьи и яркие жуки-солдатики. Аккерманская крепость пленила и меняла вид. В один миг она стала мрачной тюрьмой из «Десятого королевства», после — сиродиильским каменистым Скинградом, потом — Хогвартсом, потом — замком Эддарда Старка в Винтерфелле. И снова тем... другим... третьим... четвёртым... Играя с воображением, как ветер с тонким сукном; создавая, меняя светотень и начисто стирая игровые, сериальные представления, возвращая Галину в то время, когда она не имела привычки сравнивать реальность и кино. Когда-то крепость позволила ей и её друзьям просто быть гостями. Теперь крепость всецело оправдывала своё название, сохраняя лучшие Галинины чувства и мудрые решения от неясностей и глупостей, укрепляя её растерянный дух, не позволяя прорваться к её душе врагу. Вместе с тем (Солонина понимала это так отчётливо, что машинально прикладывала два пальца к губам и искала спички, хотя не курила) такая крепость служила образом затворницы, которая не совершает ошибок лишь потому, что перестала что-то пробовать. Обдумывать мысль было настолько страшно, что Галина просто окунулась в память о красивой экскурсии.***
За спиной осталась приятная прохлада лимана. Пусть солнце невозможно пекло, от него спасал запах морской свежести, да и ребята быстро соориентировались, как лучше взять сумки, как лучше натянуть панамки, чтобы было не так жарко. Попили воды, достали влажные салфетки (Галинина бабушка говорила о них: «Покупаете всякую гадость и не понимаете, что всё лечится водой»), начали «травить анекдоты» и напевать популярные композиции. — «Чёрный бумер, чёрный бумер...» — усмехнулся Дима Гущин. Спадающая время от времени кепка обнажала белую полосу на лбу. На рыжем, как у заработавшегося строителя, лице, сияли добрые серые глаза. Трио из Алины, Марианны и Насти, приостанавливаясь, крутились, как восточные танцовщицы. Аня Бирюкова так же по-восточному вытягивала усеянные браслетами руки. Наверное, девочки вспоминали жгучие танцы под Arash. И не удивительно! Весь лагерь сходил с ума от «Tike tike kardi», а больше всего любил знаменитое «Boro boro». Голос восточного мачо в отражающих клубный свет круглых очках звучал под магическую, пылающую огнём в пустыне, похожую одновременно на восход красного солнца и на бегущие по темени звёзды, музыку. Он просто очаровывал!.. «Она со всеми и ни с кем. Она нужна всем и не нужна никому» — мысленно мужским голосом пропела Галина. Она находила глубокий смысл в незамысловатом ритме «Кошке». Песня «face2face» была для неё, пожалуй, второй по значимости после медляка Mr.Credo. Такой печальной... И полной надежды о кошке, которую — быть может, спустя время — полюбят; и, конечно, её образ Галина примеряла на себя. Иногда девочка утешала себя мыслью, что нет ничего страшного в том, что в одиннадцать лет она ни с кем ещё не встречается. Может быть, у неё всё получится в тринадцать или четырнадцать. Но ведь хотелось, чтобы получилось как можно скорее! Дима Клименко, минуту назад напевавший «Многоточие», теперь подошёл к Галине с Инной. — Хотите анекдот? — задорно спросил он. — Да. Можно, — подумала Галина. Инна, ничего не ответив, посмотрела на Галину, как няня на ребёнка, которого собирается рассмешить другой ребёнок. А может, так просто показалось из-за разного роста. Нельзя же ко всем мелочам придумывать сравнения. — «Идёт Ёжик по лесу, — начал Дима, — и вдруг навстречу ему — трое богатырей на конях. Ёжик вежливый был и начал здороваться...» — «Здравствуй, ёжик, — прервав любимого, засмеялась Галина. — А теперь мотай быстро отсюда, у нас совсем мало времени». — Ах-ха! Именно так. Знаешь этот анекдот, да? — Да, слышала. А я — так, про Вовочку немного знаю. Про... — Галина растерялась. — Юмор — это не моё. Совсем. Я бы могла, наверно, записать что-то смешное, если б услышала шутку. А так я не умею что-то придумывать. — А я думаю, что умеешь, — сказал Клименко. Он. Разговаривал. С ней. Пламя, гревшее в тот момент сердце, не пекло, как настоящее солнце, а разливалось по телу приятным теплом. С Диминого лица можно было писать иконы. В его волосы, тоненькие и светлые, совсем не такие, как у мужчин в рекламах шампуней, хотелось зарыться. Хотелось обнять его, должно быть, крепкие, но тонкие плечи. Ну и что, что тонкие? «Качки» Галине не нравились. Свободной правой рукой (за левую руку девочку крепко держала ответственная Инна) Галина потянулась к Диме и чинно дотронулась до его футболки. Она подумала, что потрогать больше ткань одежды, чем самого мальчика без его-то разрешения будет не таким уж преступлением. К счастью, Дима не обиделся, но было трудно сказать, что он тогда подумал и вообще придал ли прикосновению какое-нибудь значение. Какое-то время Дима шёл рядом с Галиной, а затем убежал к Роме Бобрышеву и Саше Слободянику. Инна выпустила Галинину руку. А потом и остальные ребята стали идти не парами, а более вольно. Друзья оставались с друзьями, но благолепный, средневековый вид возвышающегося Аккермана велел на чуть-чуть разъединиться, дабы самостоятельно исследовать окрестности.***
Позади шла витиеватая жёлтая дорога, похожая на путь в «Волшебнике Изумрудного города»: по ней и поднимались ребята. Небо с уходящими вниз травами разделяли полоса и — с восточной стороны — многоугольник насыщенного сероводородом, сверкающего лимана. Одного взгляда на него хватило, чтобы захотеть сбежать по склону и искупаться, но крепость сейчас притягивала больше, чем лиман. Лагерь оказался у Главной башни Килийских Ворот. От Главной башни в обе стороны шли массивные, высокие стены. Экскурсовод остановилась у арки — единственного тенистого места в тот знойный день, — и над её головой подобно нимбу засиял красный, с зелёным виноградником герб города. — Ребята, — с улыбкой начала женщина, — мы находимся в Белгороде-Днестровском, городе на берегу Днестровского лимана. Она сказала прежние названия города, из которых мало кто запомнил Четатя-Албэ, но в памяти отложились, что одно из названий звучало довольно необычно. Когда-то Белгород-Днестровский был известным торговым городом на пути «из варяг в греки». К его берегам подходили заморские торговые корабли. Иногда здесь устраивали ярмарки. Множество событий предшествовали современному виду крепости, её частичной разрушенности, но не потерянной красоте и сохранённым тайнам. «Я же знаю этот город! — Галина с трудом сдерживала эмоции, чтобы не поднять руку и не сказать то, о чём вспомнила. — Я читала военные рассказы Николая Тихонова. Один из рассказов о том, как на Аккерманской крепости подняли победный флаг. Девочка подняла. Да! Точно! Я читала!» Она по обыкновению побоялась на ровном месте. Не в последнюю очередь её страхи касались знаний: зная что-то интересное или до ночи сидя над сложным заданием, на следующий день Солонина или рвалась выступить перед классом, или... сидела тише воды ниже травы с видом двоечницы, которая никогда не готовится. — Перед нами, — экскурсовод указала на крепость, как учительница географии на карту, — возвышается самая большая украинская крепость. Ребята «втянулись» и внимательно слушали о том, как велика и величественна Белгород-Днестровская крепость, она же Аккерман. Нырнув вместе с экскурсоводом под арку, они вошли во двор крепости и, узнавая историю одной, затем другой, после — третьей башни, озирались по сторонам. Мало было просто увидеть башню — нужно было проникнуться ею, связанными с нею, с целым сооружением легендами и преданиями; а молодым, современным людям обязательно приходят мысли где-то полазить, где-то пофотографироваться, где-то постоять в стороне ото всех и буквально вдохнуть старину. От впечатлений и от солнца, которое и не думало «сбавлять обороты» (ребята, у которых были мобильные или наручные часы, вздыхали, глядя на время), начинала болеть голова. Но это ничего! Это не страшно! Главное, что экскурсия всем нравилась. — Мне нравится башня Овидия, — поделилась с Витой Галина. Она запомнила, что башня Овидия также называется Девичьей, потому что в ней, по легенде, заточена дева, принцесса по имени Тамара. Говорят, по ночам Аккерману является дух пленённой Тамары, а иногда вроде никого и нет, а можно услышать, как кто-то плачет. Галине стало страшно: показалось, что сумасшедшая жара и яркий дневной свет не помешают призраку явиться прямо сейчас из-под земли или из щели в стене крепости и до смерти напугать её. — А мне — башня Пушкина, — ответила Вита, не настроенная разгадывать чьи-либо страхи. Её вело только восхищение. — Удивительно, что здесь бывал великий русский поэт! Только-только экскурсовод рассказала, что Пушкин, путешествуя по Бессарабии, останавливался в Аккермане у своего знакомого — командира 32-го егерского полка, а впоследствии декабриста, Непенина. — Не только он, — сказала Виктория Николаевна и назвала девочкам не одно известное имя. Оказывается, она тоже что-то когда-то читала об Аккермане, но только сейчас, на экскурсии, вспомнила, к примеру, Адама Мицкевича и его «Маяк у Аккермана». Оглядевшись, почувствовав себя среди прекрасной земли, ребята первым делом остановились у полуразрушенного минарета. Его облизанные не одним дождём кирпичи, выпирали, точно переломанные рёбра несчастного умирающего. Минарет был единственным, что осталось от турецкой мечети, сооружённой в Средние века. — А стоит крепко! — судя по выражению лица, подразумевала пошлость Алина. Она прикусила губу, оценив в целом цилиндирическую форму минарета, а про себя, возможно, исковеркав слово «минарет» до неприличия. Однако, какую бы глупость ни подумала Алина, в одном она оказалась права: минарет действительно был крепок. А ещё крепче был фундамент христианского храма, на месте которой воздвигли турецкую мечеть. Сложно было поверить, что он до сих пор сохранился! Тем не менее самая настоящая история лежала в двух шагах от «Молодёжи». — До тысяча девятьсот восемнадцатого года минарет использовался как маяк, — сказала экскурсовод. Представив, как среди тёмной ночи, когда луна спрятана или светит тускло-тускло, лениво, а маяк своим ярким светом направляет моряков, Галина потихоньку, будто бы какой-то магнит тормозил её движения, направилась вместе со своим отрядом к башням. К высоким и круглым башням — Казначейской, средних ворот, Пушкина, Овидия, Сторожевой... — вели так же высокие и узкие, неудобные для ног современных подростков ступени. Но, скажите, разве это может остановить тех, кто приехал за приключениями?! Галина. Вита. Настя. Юля. Алина с подругами. Сергей и Лера. Рома. Димы и Андреи. Джанет. Ани и другие девочки из девятой и десятой комнат. Вся честна́я компания полезла наверх. На высоту первого... второго... пятого этажа, если не выше. Без ступеней. Без страховки. В одних походных брючках и джинсиках. Под руководством воспитательницы, вожатых и плаврука. Взбираясь на первую же возвышенность, Солонина затрусила и не поднялась, как нормальный человек, с помощью ног, а подтянулась и оперлась о землю коленом. На бриджи тут же прицепились сухие комки. Обтрусившись, Галина вскорабкалась повыше, и в какой-то момент почти села попой в грязь. — Ну кто так поднимается? — разочарованно спросил плаврук. — Я! — гордо ответила Галина. Чем выше поднималась девочка, тем больше представляла себя птицей — вольной и красивой, как чайка. Она боялась высоты, но здесь, с друзьями и любимым мальчиком, ей не было страшно. На самом верху её взору открылись вершины всех башен, песчано-зелёные, с яркими цветами-вкраплениями, склоны и ярко-голубая, под цвет небес гладь лимана. Вот бы наблюдать такую красоту всю жизнь!.. С осторожностью придерживаясь за стену, Галина прошла по верху башни, миновав раздробленный участок с тончайшей полоской кирпича. Практически обрыв! — Дальше нет пути, — дрогнул Настин голос. Тут заволновалась и Галина. Она увидела, что дальше тупик! И нет лестницы! Она вместе с Настей, Юлей, Лерой и Джанет оказалась отрезана от мира. Единственный способ вернуться, если только не присылать спасательную технику, — вновь пройти по узкому переходу. Вожатые заволновались: никто не запрещал ребятам лазить по крепости, но в тот момент дети в самом деле могли упасть. Виктория Николаевна могла бы расплакаться, накричать, но то и другое она делала считанные разы за всю жизнь, когда не было другого выхода. А выход нашёлся! Воспитательница призвала на помощь мальчиков. Девочкам решили помочь братья Сахаровы, Сергей Халин и Дима Клименко. — Давайте, — сказал Андрей Сахаров. И Настя последовала за ним, как за прекрасным принцем на вершине средневекового замка. Воспитательница и вожатые подстраховывали ребят, выставив руки им навстречу и сохраняя внешнее спокойствие. Вслед за Настей Юля преодолела препятствие легко, как перешеек звонкого ручья. Сергей Халин спас Леру и, когда расстояние между ними сократилось до миллиметров, с трудом удержался, чтобы не обнять её. У него была ещё одна задача — спасти Джанет. Коренастая негритяночка, почувствовав поддержку и увидев, что три её подруги уже в безопасности, подала Сергею руку и тоже оказалась в безопасности. — А, а-а! — Галина посмотрела вниз. Да, она была на высоте пятого этажа. Или шестого... — Не смотри вниз. Просто иди, — посоветовал Дима. Галинина мама согласно кивнула. Девочка сделала шаг. И ещё шаг. Пока ещё там, где дорога была шире. И вот он — обрыв! Галина не стала смотреть вниз. Она посмотрела на маму, на Димино лицо, оценила и испуг, и мужественность в его глазах, увидела протянутую руку, но вместо того, чтобы сразу взяться за неё, она вцепилась в ненадёжные выемки в стене. Девочка прижалась лицом к стене. Несколько человек охнули. Поближе подобрался плаврук. Дима потянулся, чтобы всё-таки взять Галину за руку. — Не надо, — попросила Галинина мама. — Она цепкая. Снова шаг. Ещё шаг. И-и-и!.. Как только Галина оказалась на другой стороне, рядом со своими близкими, Дима взял её руку и не отпускал, казалось, целую вечность. «Почему ты сразу не дала мне руку?» — спросил он одним взглядом. «Не хотела, чтобы мы упали вместе. Чтобы ты упал и разбился!» — так же молча, пылко ответила она. — Фу-у-ух, солнышко, — выдохнула Виктория Николаевна и приобняла дочь. Понимая мамины нежность и волнение, Галина очень редко вырывалась, но сейчас поелозила плечами и вырвалась, ведь ей хотелось вовсе не маминых объятий. Дима... Только что она держала Диму за руку. Рука была светлой. Белой. Сухой. И крепкой. На миг через ладонь Галина ощутила биение Диминого сердца. Если бы можно было ещё притронуться к его руке! Прижаться к плечу... А больше всего (Галина посмотрела на маму и огляделась, боясь, что кто-нибудь прочтёт её мысли) хотелось по-це-ло-вать Диму. Интересно, как это — касаться губ человека, которого любишь, своими губами? Наверное, очень волшебно. — Ну ты, конечно, действительно цепкая! — сказала Настя. — Всё хоть в порядке? — заволновалась Инна Подлесная. — Да всё в порядке. — И не страшно тебе было туда лезть, — рассуждающе сказала Галинина мама. — Неа, не страшно! Галина глупо заулыбалась. А Елена Владимировна между тем достала свой фотоаппарат. — Ну-ка! — объявила она звучным голосом, и ребята с Ириной Вячеславовной по центру построились прежде, чем Елена Владимировна объяснила, чего хочет. — Подождите. И на мой сфоткайте. — Подождите. — Елена Владимировна! С дюжину ребят подбежали к полненькой вожатой и браслетами нацепили ей на обе руки свои фотоаппараты. «У меня вот здесь кнопочка», «А у меня вот затвор», «А у моего фотика...» — пояснили ребята. Елене Владимировне оставалось только щёлкать друзей на фоне небес и двух высоких, круглых, соединённых стеной башен. Солнце было таким ярким, что никто из людей, заснятых под его лучами, не мог уйти из памяти обладателя фотографии. Никто и никогда.***
... На кухне остывал растворимый кофе. Шныряя между советскими шкафами, Солонина наводила порядок в маминой комнате. Подметала, вытирала пыль. Убираясь, она каждый раз вспоминала «Ворошиловского стрелка», а больше, чем фильм — книгу «Женщина по средам»: ей нравилась неторопливая, до некоторых пор спокойная жизнь Кати Афониной и её дедушки, кефир, сосиски и пельмени в магазинах у их дома, скромная зарплата и скромная пенсия; ей казалось, что они с мамой живут почти так же, тихо-мирно, разве что безбедно, но и без возможности тут же купить квартиру или машину, с одним и тем же спокойным графиком. В общем, скучно, как для девушки и совсем не старой женщины, зато чисто и душевно. Галина выпила кофе и с эмоциями, которые ей подарила всего одна чашечка, принялась рассматривать рисунки. Ей не надоедало в сотый раз видеть «Ракушки на море» или «Лизоньку и Настеньку». А на сто первый ей попались два рисунка с надписями «Бесплатное мороженое. С любовью к детям». На рисунке с розовым фоном было изображено мороженое в стаканчиках, а на рисунке с зелёным фоном красовались два замороженных сока и «Каштан». — Было дело, — усмехнулась Галина, вспоминая, как в детстве хотела заработать тысячу гривен, подойти к продавщицам и заплатить за всё-всё мороженое, которое они продают, а на холодильники скотчем приклеить свои рисунки. Такую идею ей подали праздники бесплатного мороженого. Мечта частично сбылась. В разное время Галина получала не меньше трёх тысяч в месяц, но вот закупать на свои деньги сладости для чужих детей ныне ей казалось ребячеством. Чтобы исполнить мечту, Солониной нужна была причина: например, если бы от её поступка напрямую зависели жизни или здоровье детей. А так... Что так? Детские фантазии, о которых просто приятно вспомнить. Тут в голове щёлкнуло название «Каштан». Галина мгновенно вспомнила о «Каштане-12», о Белгороде-Днестровском, об Аккермане... Извинившись перед котом, в которого чуть не полетели тапки, девушка заскочила на кровать и потянулась к украшенному гирляндой шкафу. Редкие гости (когда они были-то в последний раз?) с улыбкой замечали, что у Солониных всегда был Новый год. Галина провела ладонью по гирлянде (лампочки царапнули стекло), взглядом оценила открытки с Восьмого марта в форме восьмёрок и с дней рождений и открыла тугую стеклянную дверцу. Перед советскими книгами лежали морские сувениры, а по центру в золотой рамке и с малиновым паспорту стояла фотография «Молодёжи». Закрыв дверцу, чтобы кот не запрыгнул на полку, Галина села на диван и положила фотографию на голые ноги. На миг ей показалось, что детская память в далёком две тысячи пятом попросту оживила блёклые цвета, что не было ничего особого ни в небе, ни в лимане, ни в крепости, но потом её захлестнула ностальгия. Да, для кого-то лиман был бы только лиманом, а крепость — просто красивым замком. Да, светло-голубое небо ничем не отличалось от неба во многие другие, не только летние дни; никак особо оно не изменилось и сейчас, но всё-таки в тот день оно было неповторимым. Настолько неповторимым, что к нему подобно Вавилонской башне пыталась дотронуться аккерманская Цитадель. Но уже давно некому возлагать на неё новые камни, хоть и приходят в профессию новые строители и появляется новая строительная техника. Существует строения, которые нельзя ни достроить, ни отреставрировать. Надо просто сохранить их историю в памяти. Фотография была более чем приятной и светлой. Она была... словно порталом в детство. Ореол добра и дружбы излучала прекрасная, мудрая Ирина Вячеславовна в белом, с нежными цветами, платье и с белой сумочкой. Галина повертела фотографию, прищурилась и заулыбалась, узнавая лица ребят. Пятой слева торчала крупная Алинина голова в белой кепке: девочка запомнила старшеклассницу в голубом платье и совсем не помнила ни Алининой белой кепки, ни красной футболки. Возле Алины на первом плане группой сидели улыбчивая Вита, серьёзные Аня и Джанет, Настя и Марианна в больших модных очках и с распущенными волосами. За Ириной Вячеславовной девушка увидела Инну: её благолепное, гордое лицо на фотографии выглядело размером с мизинец, а всё равно читалась его красота. Рядом с Инной — Дима Гущин. Галина усмехнулась: да-а... уж кого-кого, а его точно легко было узнать по кепке «набекрень». С правой стороны присели Лёша Сахаров и Слава Нестеренко. С ярко выраженным кадыком стоял Рома Бобрышев. Имена ещё двоих-троих мальчиков, к сожалению, не вспоминались. — Мне вас не хватает, — призналась Галина всем, кто смотрел на неё с фотографии. И всем, кто в тот день не сфотографировался: Елена Владимировна, выступившая фотографом, так и не сделала снимок для себя; Дима Клименко почему-то застеснялся, не стал в кадр... Всем, кому было одиннадцать, а теперь двадцать три; четырнадцать, а теперь двадцать шесть; пятнадцать, а теперь... о господи, а теперь двадцать семь. (Галина поставила фото на место, закрыла стекло, но не могла оторвать взгляда от снимка). Всем, кто легко находится в сети и легко узнаётся сквозь года. Всем, кто сменил города, фамилии и причёски, вытянулся, поменял имидж и вряд ли узнается при беглом взгляде, но будет распознан чьим-то сердцем из прошлого. Всем. — Надо жить настоящим, — велела себе Солонина. Но стоило закрыть глаза — и она вновь оказалась в своей личной временной петле. Уже на обратном пути к лагерю, на борту «Каштана-12». Рядом с друзьям. С вкусным мороженым в руках. С ритмично приятной, не быстрой, как «The wild dances», но и не медленной композицией «The dance with the wolves». Долгое время Галина помнила лишь боевое, необычное для сцены лицо Русланы, ритм её песни, «Най-на-на-на-на» и какое-то «ю мэс ми парус», а в будущем с интернетом легко поняла, что запомнившаяся строка на самом деле звучала: «to mess with the rules». «I'm not gonna cry. I'll stay in the woods» — и башни Аккермана начали отдаляться от взора любознательного ДОЛа. «When my hearts aching, ill dance with the wolves» — и волны, которые знать не знали ни перевода, ни смысла песни про танцы с дикими волками, плескались так же, как плескались бы под любую песнь. «I'm not gonna try To mess with my rules, When my hearts breaking, ill dance with the wolves» — и где-то там, невидимый, за Подъёмным мостом звал ребят трёхэтажный серый корпус.