***
Настроение капитана Леона вполне соответствовало серому дню за окнами замка. Ещё вчера вечером он заметил пропажу ленточки со своего плаща – должно быть, обронил в лесу, когда пробирался через кусты. Теперь ленточка Жаклин станет добычей какой-нибудь птицы, которая положит её в своё гнездо, или крота, который утащит её в свою нору. Наверное, это было даже романтично, но Леона такая романтика особо не радовала. Его чувство к Жаклин д’Эрбле нельзя было назвать любовью, и он прекрасно это понимал. Скорее это было желанием обладать тем, что принадлежало другому – Леон поморщился, мысленно произнося эти слова. Жаклин они бы разозлили – она ненавидела, когда к женщинам, да и к людям вообще относятся как к вещам, и уж она никогда не принадлежала кому-то – она выбрала Анри сама, полюбив его после той истории с королевскими сокровищами. Она выбрала его, а не Леона – да и с чего ей было выбирать капитана? Он – её бывший враг, он не защищал её от гвардейцев и монахов, не задыхался вместе с ней в душном подвале, не признавался ей в любви. Разумом Леон это понимал – как понимал и то, что у них с Жаклин, даже если бы она выбрала его, не могло получиться ничего путного. Они оба слишком вспыльчивы, не умеют признавать ошибки, в отличие от тонкого дипломата и стратега Анри. Если бы Жаклин выбрала Леона, их первая же ссора закончилась бы дуэлью, возможно, со смертельным исходом. Про Анри и Жаклин Леон не знал наверняка, но подозревал, что их первая ссора, как и все последующие, закончилась постелью. Жаклин любила Анри и была счастлива в браке с ним, а Леону оставалось только выполнять свой долг на службе, а в свободное время искать утешения в случайных встречах с женщинами и ненавидеть самого себя. Ленточка с инициалами Жаклин д’Артаньян, вышитыми ей в ту пору, когда она ещё была девочкой-подростком, слетела с её волос во время фехтования с Анри. Слетела – и осталась сиротливо чернеть на песке. Жаклин не заметила её, покидая место схватки вместе с мужем, как не заметила и прожигающего взгляда Леона. Он поднял ленточку, хотел вернуть владелице... и не стал. Жаклин на следующий день, заметив пропажу, философски пожала плечами и достала другую ленточку. А Леон оставил чёрно-золотой трофей у себя, носил его приколотым к груди и снова ненавидел себя – за сентиментальность. Теперь, лишившись ленточки, он даже почувствовал некоторое облегчение, точно вместе с ней исчезли и его чувства к Жаклин. Но ночная гроза и последовавший за ней туманный сырой день изрядно подпортили ему настроение. А ведь ещё предстояло ехать в деревню и расспрашивать о Звере выживших свидетелей – Антуана, лишившегося овцы, мальчишку-заику Этьена и храбрую Жанну Валли. Лошадей влажная погода тоже не радовала – они нервно фыркали, прядали ушами, мотали головами и отказывались выходить из конюшни. Эжени де Шане уговаривала своего коня, гладя его по носу, а ворон тревожно взмахивал крыльями, балансируя у неё на плече. – Гляжу, конь вас не слушается, – заметил Леон, подходя к ней. Анри оживлённо рассказывал что-то жене, Анжелика не менее оживлённо описывала Раулю свои сны, и Леон неожиданно почувствовал себя чужим. Это чувство было ему вполне знакомо, но в последнее время стало забываться, и он, не желая вспоминать его снова, решил искать компании Эжени. – Почему же, Серый Ветер меня прекрасно понимает, – возразила девушка, похлопывая своего коня по шее. – Ну же, иди, будь умницей, а то капитан Леон подумает, что ты трус. Поразительно, но на коня это подействовало – он фыркнул, хлестнул себя хвостом по крупу и послушно зашагал рядом с Эжени. – Вы любите животных, – отметил Леон, – и они вас, как я вижу, тоже. А вот мне не так повезло – и звери, и люди меня боятся. Одна только Дьяволица меня слушает, – он кивнул на свою вороную кобылу, стоящую неподалёку. – Дьяволица? Вы назвали свою лошадь Дьяволицей? – в глазах Эжени заплясали смешинки. – А почему нет? Но она, вопреки своему имени, очень кроткое и спокойное животное – только такие и способны меня терпеть. А вы почему назвали коня Серым Ветром? – Серый – потому что он серой масти, – серьёзно ответила Эжени. – А Ветер – потому что это самый быстрый конь во всей конюшне. И при этом покладистый – слушается и отца, и Инессу, и меня. Серый Ветер, точно понимая, что речь идёт о нём, тихонько заржал и потянулся мордой к Леону. Капитан протянул руку, желая погладить его, но тут Корнель внезапно взвился в воздух и с хриплым карканьем атаковал его – Леон едва успел вскинуть руку, защищаясь от острых когтей и тяжёлого клюва. – Дьявол! – Корнель, назад! – голос Эжени прозвучал непривычно громко. Ворон описал ещё несколько кругов над Леоном и, продолжая каркать, вернулся на плечо хозяйки. – Лети домой, – строго приказала она. – Ты наказан – сегодня никакого зерна. Ещё чего вздумал – нападать на людей! Ну, лети! Корнель покрутил головой, пронзил Леона своими глазами-бусинками, поднялся в воздух и, каркнув на прощание, полетел к приоткрытому окну замка – видимо, в комнату Эжени. – Простите, – обычным своим тихим голосом обратилась она к капитану. – Раньше с ним никогда такого не было. Он вас не клюнул? – Хорош бы я был, если бы позволил воронью клевать себя, пока я живой, – пробормотал Леон, не замечая, что почти повторяет вчерашние слова Шанталя. – Что это с ним? Взбесился? – Думаю, он ревнует, – ответила Эжени. Леон посмотрел ей в лицо – не шутит ли? Но лицо её было спокойным и серьёзным. Капитан усмехнулся: – Ревнует вас ко мне? Да у вашего ворона характер старого ревнивого мужа! – Он не всегда таким был, – вступилась за своего питомца Эжени, – наверное, его напугало обилие незнакомых людей в замке... или он увидел в вас угрозу, когда вы потянулись к моему коню... – она погладила взволнованного Серого Ветра по шее. – Леон, мадемуазель де Шане! – к ним подъехал Анри. – Мы готовы отправиться в путь! – Прекрасно, – Эжени оперлась на руку Леона и грациозно взлетела в седло.***
Эжени почувствовала себя немного лучше после разговора с Леоном. По крайней мере, она сумела не покраснеть и не показать, что одно присутствие дю Валлона рядом её страшно смущает. Корнель улетел и, скорее всего, сильно обиделся на неё, но она в любом случае не смогла бы взять его с собой: в деревне её наверняка примут за ведьму, если увидят с вороном на плече. Увы, в хорошем расположении духа старшая дочь де Шане пребывала недолго – до тех пор, пока не увидела позеленевший каменный крест, воздвигнутый давным-давно на развилке дорог. Сейчас его пересекала широкая трещина, издалека похожая на длинный чёрный шрам – видимо, во время вчерашней грозы в крест попала молния. Эжени увидела, как проходящие мимо люди перекрестились, и испытала желание сделать то же самое. – Вы видите это? – от резкого голоса путники вздрогнули. К ним широким размашистым шагом приближался высокий мужчина в одеянии монаха. Вытянутое лицо его, хмурое и подвижное, казалось ещё длиннее из-за залысин, короткие седые волосы трепал ветер. Монах приблизился и вперил пристальный взгляд во всадников. – Мадемуазель де Шане, доброе утро, – судя по его лицу, утро было каким угодно, только не добрым. – Господа, кажется, я не имею чести вас знать. Я отец Роберт, местный священник. Анри представил себя и своих спутников, все они раскланялись, Анжелика и Жаклин приветливо улыбнулись, но на кюре это не произвело впечатления, наоборот, он ещё больше помрачнел. – Я слышал о вас. Вы прибыли с благой целью – остановить Зверя, терзающего эти земли. Но вы ищете не там, где следует. – Вы что-то знаете о Звере? – поинтересовалась Жаклин. – Только то, что этот Зверь – создание не из плоти и крови, а из адского огня и серы. И пришёл он не из леса, а из адского пекла. Господь карает людей за их грехи, и вот доказательство тому! – отец Роберт указал на расколотый крест. – Он поразил молнией этот крест, чтобы явить нам свою волю! – Странный Зверь – из огня и серы, но его можно ранить обычной еловой веткой, – заметил Леон. – И в каких грехах повинны юные девушки и мальчики? За что Господь карает их? – спросила Эжени. Роберт метнул на неё мрачный взгляд, который она выдержала, глядя на священника с высоты Серого Ветра. – Мне неведомы Его дела. Я могу сказать лишь, что Он обрушил свой гнев на земли вашего отца, и Зверь будет свирепствовать до тех пор, пока ваш отец, дитя моё, не смирит свою гордыню. – Я не ваше дитя, – Эжени почувствовала, как в ней просыпается дерзость, свойственная скорее Инессе. – Что ж, отец Роберт, если вам больше нечего сказать, молитесь за нас, а мы отправимся в деревню, чтобы узнать больше о Звере, созданном из огня и серы. – Гордыня – тяжкий грех, дитя моё! – напутствовал её отец Роберт. Некоторое время после этого путники ехали в молчании. Уже перед самым въездом в деревню Анжелика заметила: – Мне кажется, он в своей злости не уступит монахам, которые чуть не убили нас в Англии. Почему он так зол на вашего отца, мадемуазель де Шане? – Можно просто Эжени, – откликнулась она. – У них с отцом был какой-то спор: кажется, отец отказался жертвовать церкви какие-то деньги, а отец Роберт обвинил его в скупости и упрекает по сей день. Инесса иногда шутит, что единственная книга, которую он когда-либо прочитал, – Библия. А Бертран добавляет, что единственная женщина, о которой он когда-нибудь мечтал, – дева Мария. Поняв, что сказала почти непристойную вещь, Эжени замолчала и опустила глаза, чувствуя, как лицо заливает краска. Но дети мушкетёров встретили её слова дружным смехом – набожная Анжелика смеялась звонче всех, и даже хмурый Леон улыбнулся. Эжени скромно склонила голову и не стала добавлять, что Роберт на самом деле весьма образованный и учёный человек, который, по её мнению, очень не любит женщин. Когда они прибыли в деревню, выяснилось, что Антуан Тома по прозвищу Долговязый Антуан уехал, чтобы продать лучших своих овец. Судя по всему, он разумно решил, что лучше продать овец и получить деньги, чем дождаться, пока их растерзает Зверь. Впрочем, ни Эжени, ни её спутники не возлагали на Антуана особенных надежд, кроме того, часть его истории, правда из третьих уст, дети мушкетёров услышали в трактире. В доме, где жила семья Буле, было прохладно и сумрачно, потолок казался непривычно низким. Одиннадцатилетний Этьен Буле, Этьен-Закрой-Рот, до того перепугался, увидев знатных господ, собиравшихся расспрашивать его, что не смог вымолвить ни слова. Высокий для своего возраста и тощий, растрёпанный и белобрысый, он только глядел перепуганными серыми глазами и, подобно рыбе, открывал и закрывал рот. – Мы не причиним тебе вреда, – попыталась успокоить его Эжени. – Ты ведь знаешь меня, я Эжени де Шане, дочь господина де Шане. Мы хотим убить этого ужасного Зверя, который так напугал тебя. – Я н-ничем н-не мог-гу п-помочь, – выдавил из себя мальчик. – П-простите, д-добрые госп-пода, но я н-ничего не помню. – Как выглядел Зверь? Откуда он появился? Должен же ты хоть что-то помнить! – воскликнул Анри, но тут Анжелика вдруг дёрнула его за рукав и приложила палец к губам. Анри замолчал, удивлённо глядя на неё. Дочь Портоса с необыкновенной для её комплекции ловкостью проскользнула между друзей и села на скамью рядом с мальчиком. – Послушай меня, Этьен, – ласково заговорила она. – Знаешь, когда я была маленькой, то однажды очень испугалась большой отцовской собаки. Я тоже начала заикаться и почти перестала говорить, но мне помог отец. Он сказал мне, что собака только защищала своих щенков и подумала, что я хочу их забрать. Ещё папа сказал, что я храбрая и могу преодолеть свой страх, надо только поверить в себя. И я поверила, потому что он верил в меня. Знаешь, Этьен, – её тон стал лукавым, почти заговорщическим, – я вижу, ты славный парень! Я думаю, ты куда храбрее, чем все считают. Я верю, что ты можешь рассказать нам кое-что о Звере. Мальчик уставился на неё во все глаза, затем несмело кивнул. – Он б-был большой, – прошептал он. – Б-больше всех собак, к-которых я в-видел. Он п-прыгнул на телёнка, с-свалил его, п-перегрыз г-горло и ут-тащил. П-перед этим он н-напал на меня, но я с-спрятался с-среди быков, и они его н-не подпустили. – Он был больше телёнка? – негромко спросила Анжелика. – Или даже больше коровы? – Б-больше т-телёнка... но меньше к-коровы. – Он был тёмный, как ночь? Или серый, как туман? – Ч-чёрный, – Этьен сглотнул. – И г-глаза у него свет-тились... ж-жёлтым. И он р-рычал, глухо так и очень з-зло. – А не заметил ли ты адского пламени в его глазах или пасти? Может, от его лап на земле оставались горячие следы? – по мнению Эжени, это Анжелика спросила зря. Этьен побледнел и замотал головой. После этого добиться от него ещё чего-то было невозможно. – Спасибо тебе, – Анжелика пригладила вихры мальчика и улыбнулась ему. – Ты очень храбр, Этьен, и ты нам очень помог.***
Дом семьи Валли немногим отличался от дома семьи Буле. Себастьян де Шане в разговоре с детьми мушкетёров упомянул, что Жанна Валли «была очень плоха», но с тех пор её состояние улучшилось – она вполне свободно передвигалась по дому, опираясь на тяжёлый деревянный костыль, но на вопросы отвечала, полулёжа на кровати. Правая нога девушки была вся обмотана бинтами, которые не способны были скрыть даже длинные юбки, но Леона поразила красота Жанны – красота дикого зверя, созданного природой и нетронутого человеком. Длинные и густые каштановые волосы, полное жизни, пусть и несколько бледное лицо, огромные синевато-серые глаза, длинная шея, стройная талия, идеальные формы – Недотрога Жанна оставалась красавицей даже после ранения. На вопросы она отвечала с большей охотой, чем Этьен Буле, но с её лица не сходило выражение настороженности и даже запуганности, как у загнанного зверя. – Где он напал на вас? – вопросы по общему решению задавал Анри, как человек, умеющий произвести впечатление на женщину. Леон мельком взглянул на Жаклин – нет, на этот раз она не ревновала, а только подалась вперёд, вслушиваясь в ответ. – На опушке леса – я пошла туда за отбившейся от стада овцой. Овцу-то мне отогнать удалось – она сама рванула прочь, когда почуяла опасность. Я тоже кинулась бежать, но не успела – Зверь выскочил из кустов и повалил меня на землю. Дальше... я плохо помню, – Жанна устало потёрла лоб. – Я кричала что было сил, пинала его, бросала всё, что попадалось под руку. Зверь рвал мои юбки, а потом ему в пасть попала моя нога, – она прикрыла глаза, видимо, заново переживая те страшные мгновения. – Не понимаю, как я не лишилась чувств от боли. Под рукой оказалась тяжёлая ветка, и я ударила ей Зверя, потом ещё раз, и ещё... Мне повезло – ветка была острая и попала Зверю в нос, потом в грудь. Он выпустил меня и скрылся в лесу, а я... Не помню. Кажется, я ползла, потом пыталась идти, опираясь на ветку... Я добралась до деревни и увидела идущего ко мне Франсуа – а потом я потеряла сознание. – Франсуа? Кто такой Франсуа? – встрепенулся Анри. – Наш кузнец. Он донёс меня до дома и этим спас мне жизнь. Он и сейчас заходит ко мне, – на белых щеках Жанны появился лёгкий румянец, и Леон подумал, что Шанталь был неправ – остаться одной ей точно не грозит. – Это случилось днём? – продолжал расспрашивать Анри. Жанна кивнула. – Вы видели Зверя? Можете его описать? – Большой, тёмный, лохматый, и зубы, как сабли, – она вздрогнула. – И из пасти у него несло жуткой вонью. Если это и волк, то таких больших волков я сроду не видела! – А что-нибудь ещё вы запомнили? – Трудно запоминать, когда тебя пытаются разорвать на куски, – Жанна блеснула глазами. – Мама теперь молится деве Марии: мол, это она меня спасла и прогнала Зверя. А я помню, что на опушке не было никого, кроме меня да этого чудовища, да ещё Франсуа меня донёс... – её голова устало склонилась на грудь. – Мы не будем вас больше утомлять, – Анри поднялся с кровати и кивнул друзьям. – Вы очень храбрая девушка, и вам через многое пришлось пройти. Отдыхайте. Эжени и дети мушкетёров покинули дом в молчании, которое длилось до тех пор, пока они не вернулись к своим лошадям. Только там Леон тряхнул головой, откидывая волосы, и преувеличенно весело обратился к Анжелике: – А ты, оказывается, умеешь говорить с детьми, сестрица! Из тебя выйдет чудесная мать! – Ой, Леон, ну что ты, – засмущалась Анжелика. – Я всего лишь была добра к бедному мальчику, в этом нет ничего сложного... – И что мы теперь знаем? – спросила Жаклин, обращаясь к Анри, но ответил ей Рауль. – Что на людей нападает один и тот же Зверь, а не несколько разных. Что он, что бы там ни говорил отец Роберт, сделан из плоти и крови, а не из огня и серы. Что его, как я уже говорил, можно ранить и убить. И мы должны сделать это как можно скорее, пока он не покалечил кого-нибудь ещё, – при этих словах лицо Рауля стало жёстким, и Леон подумал, что никогда ещё не видел графа таким мрачным и решительным.