Зверь в землях де Шане

Дождя в день Великой охоты, вопреки опасениям собравшихся, не было. Небо по-прежнему затягивали тучи, было прохладно и сыро, но сквозь разрывы облаков изредка проглядывало солнце. С самого утра в замке Себастьяна де Шане витал какой-то странный дух, дух свободы и приключений. Обитатели замка были непривычно оживлены, но в то же время встревожены. Даже Эжени, не собиравшаяся ехать в лес, чувствовала непривычный прилив сил и невольно задумалась: не вызвано ли это ощущение её сном? Ведь и в прошлый раз после такого сна она была взволнована, но при этом преисполнена желания поговорить с жертвами нападений и услышать их истории собственными ушами. И в замке, и во дворе было шумно – лаяли собаки, ржали лошади, переговаривались люди, Инесса, не находившая себе места, в нетерпении порхала по коридорам, Себастьян де Шане проверял старое ружьё. Бертран Железная Рука, быстро сдружившийся с детьми мушкетёров, рассказывал им какие-то истории – судя по взрывам хохота, не вполне приличные. Анжелика краснела, слушая его, Жаклин делала вид, что ей всё нипочём, Рауль пытался удержать маску хмурости, Анри и Леон смеялись от души, и Эжени поймала себя на том, что любуется улыбкой капитана. «Нет, пора перестать смотреть на него», – твёрдо сказала она самой себе. «Мало того, что он с друзьями прибыл в наш замок и живёт в нём почти неделю, так он ещё занял мою голову, мои мысли и мои сны! Нет, господин капитан, так решительно не годится! Прошу вас оставить мой разум в покое и не являться мне во снах... тем более в таком непристойном виде». Представив, как она высказывает всё это Леону, Эжени не смогла сдержать смешка. Как назло, именно в этот момент капитан повернул голову и увидел её улыбку. Эжени быстро и стыдливо опустила глаза – не хватало ещё, чтобы он подумал, что она заигрывает с ним! Мало-помалу сборы были закончены, и кавалькада всадников выстроилась во дворе. Инесса на своей Кудеснице гарцевала рядом с Бертраном, который что-то говорил своим собакам, то и дело наклоняясь к ним и трепля по головам левой рукой. Гончие повизгивали и виляли хвостами – видимо, хозяина они любили. Себастьян, привстав в стременах, обводил двор тревожным взглядом, дети мушкетёров прощались с Анжеликой. – ... и пожалуйста, Жаклин, будь осторожна, – донеслись до Эжени слова баронессы, когда она приблизилась к пятерым друзьям. – Ничего со мной не станется! – обычным своим слегка бесшабашным тоном бросила Жаклин и легко поднялась в седло, не опираясь на протянутую руку Анри. – Это не первая охота, в которой я участвую, – д’Эрбле тоже оседлал коня. – Мадемуазель де Шане, вы пришли проводить нас? – Да, – Эжени заставила себя улыбнуться. – Осторожности вам уже пожелали, теперь я хочу пожелать вам удачи. – Удача нам не помешает, – весело кивнул Анри. – С нами Шанталь, а он опытный охотник. Может, сегодня Бог будет на нашей стороне, мы убьём Зверя, и дальнейшее расследование не понадобится. – Я буду молиться! – Анжелика торопливо перекрестилась. – Даже если Зверь не будет убит, не стоит впадать в отчаяние, – добавил Рауль. Он, поднимаясь в седло, тепло посмотрел на Анжелику, она послала ему ответный ласковый взгляд. У Эжени от этой сцены защемило сердце, и она поспешно отвернулась. Чуть неподалёку Леон давал наставления своей вороной Дьяволице, и Эжени подошла к нему. – Я желаю вам удачи, – неловко проговорила она, наблюдая за тем, как Леон расчёсывает гриву кобылицы. Ей вдруг подумалось: а что, если бы он так же гладил её рыжие вьющиеся волосы, пропуская их сквозь пальцы? «Кажется, я знаю, что мне сегодня приснится», – подумала Эжени, краснея, но Леон её смущения не заметил. Сегодня он был в хорошем расположении духа. – С нами Бог, – ответил он. – Знаете, мадемуазель де Шане, в тех местах, где я родился, ходит поговорка: «Господь любит детей, дураков и пьяниц». – И к кому же вы себя относите? – это было очень дерзко и совсем некстати, но Эжени не сумела сдержаться. Впрочем, Леон не разозлился, лишь усмехнулся. – Все мы – дети мушкетёров, раньше я был дураком, а иногда бываю и пьяницей, значит, мне должно повезти втройне. – Кажется, вы успели попасть под влияние Бертрана, – покачала головой Эжени, пытаясь сдержать улыбку. – Он любит такие шутки. – Любит, – согласился Леон. – Знаете, Эжени, может, это странно прозвучит, но он... напоминает мне моего отца. Мы с ним не успели узнать друг друга как следует, но думаю, он так же бы смеялся перед охотой и бесстрашно бросился бы на Зверя, появись тот перед ним. Мы с отцом были вместе всего несколько дней, но я узнал о нём больше, чем за всю свою жизнь. Заинтригованная Эжени уже хотела расспросить капитана – ей внезапно захотелось узнать про Портоса как можно больше – но тут к ним подошла Анжелика и без лишних слов кинулась брату на шею. – Леон! – судя по дрожащему голосу, она едва не плакала. – Успокойся, сестра, – он погладил её по волосам и посмотрел на Эжени едва ли не извиняющимся взглядом. – Ну-ну, Анжелика, не стоит так печалиться, я ведь не на войну иду. – Мне приснился дурной сон, – она шмыгнула носом и отстранилась. – Должно произойти что-то плохое, я чувствую. – С кем, со мной? – Леон, по-видимому, не был сильно обеспокоен словами сестры. – Не знаю... Я даже не помню, что мне снилось! Но Леон, пожалуйста, будь осторожен! – Я всегда осторожен, – он пожал плечами и взлетел в седло. – Я везучий, сестрёнка, ты же знаешь. – Не говори так, – покачала головой Анжелика. – Вдруг спугнёшь удачу? – Не спугну, – Леон протянул сестре руку, и та крепко сжала её. – Мадемуазель де Шане пожелала мне достаточно удачи, чтобы выжить в сегодняшней охоте. Он мягко высвободил руку, улыбнулся сестре, кивнул Эжени и, развернув Дьяволицу, отъехал к друзьям. Себастьян де Шане встал во главе колонны и помахал дочери рукой: – Жди нас, Эжени! – Не скучай, сестра! – прозвенела Инесса, подъезжая к нему. – Я привезу вам голову Зверя! – Бертран рубанул воздух железной рукой. – Анжелика, мадемуазель де Шане, счастливо оставаться! – вразнобой закричали дети мушкетёров. Всадники двинулись прочь. Анжелика махала им, пока их было видно, подпрыгивая на месте. Эжени тоже подняла руку, но почти сразу же опустила её. У неё возникло странное давящее чувство – как будто и отец, и Инесса не испытывали никакой грусти при расставании. Они оставили её всего на день, но легко оставили бы и на год, как будто она ничего для них не значила. Инесса увлечена своим Бертраном, а отец всегда любил младшую дочь больше, чем старшую. «Может, я несправедлива к ним?» – размышляла Эжени, глядя на Анжелику, которая всё ещё махала всадникам и слала воздушные поцелуи. «Но ведь на меня никто так не смотрел, как Рауль смотрит на неё. Меня никто не обнимал так, как она обнимала брата. Инесса даже не называла меня «сестрёнкой»! Интересно, а Леон смотрит на Жаклин д’Артаньян так же, как Рауль на Анжелику? Он любит её? Или просто желает её? Или я всё выдумала, и ленточка, которая сейчас лежит в моём столе, ничего не значит?» Неожиданно налетел резкий порыв ветра, и Эжени поёжилась. – Пойдёмте в замок, – тихо сказала она. – Здесь холодно, а ваш брат вряд ли обрадуется, если вы простудитесь.

***

Свежий ветер, треплющий волосы, неумолчный лай собак, крики загонщиков, ровный стук копыт – всё это напоминало Раулю о тех днях, когда они с отцом охотились в лесах графа де Ла Фер. Атос научил сына всему тому, что он умел сейчас, и у Рауля всё ещё покалывало сердце, когда он вспоминал строгие глаза и спокойный размеренный голос отца. Прошло больше года с момента его смерти, и нельзя сказать, что она была неожиданной, но как же иногда всё-таки больно вспоминать тех, кого нет с нами! Сердце снова закололо, и Рауль невольно поморщился, прижав руку к груди. – Всё в порядке? – с ним поравнялся Анри. – Да просто старая рана напомнила о себе, – ответил Рауль, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботней. – Чувствую, то приключение в таверне будет ещё долго напоминать о себе. – Рауль, вы неподражаемы! – усмехнулся Анри. – Только вы можете назвать «приключением» сражение, в котором вам в сердце прилетел кинжал! – Но сердце оказалось твёрже, – пошутил Рауль и поглядел в сторону Леона. Тот ехал рядом с Инессой и о чём-то расспрашивал её. – Вижу, ваша сестра не любит охоту и всё, что с ней связано, – заметил дю Валлон. – Она всегда была такой тихой? – Мы с Эжени во многом непохожи, – Инесса отвела от лица выбившуюся прядь. – Она любит ездить верхом, но не видит веселья в охоте. Её всегда тянуло к книгам и вышиванию, а меня – к танцам и песням. – Она кажется печальной. – Эжени всё ещё переживает после смерти мамы. Она ушла так... быстро, – Инесса закусила губу. – Чахотка. Отец так и не оправился до конца после этого. Он всегда был тревожным, а теперь он переживает за меня. И за Эжени тоже, – добавила она после паузы, – но меньше, ведь она всегда была более рассудительной. Бедная наша мама, она так и не дождалась нашей с Бертраном свадьбы! – Простите, – Леон склонил голову. – Я не хотел будить ваши воспоминания. – Ничего, я уже привыкла. Время, знаете ли, лечит даже самые тяжёлые раны. Оно вылечило Бертрана, вылечило меня, излечит и отца с Эжени. Мы с ней разные, но я порой беспокоюсь за неё. Вы можете меня понять, господин дю Валлон, ведь у вас тоже есть сестра, и вы с ней тоже сильно отличаетесь. – Анжелика – чудо, – усмехнулся Леон, и глаза его потеплели. – Я люблю её, забочусь о ней и готов защитить её от любой опасности. И если бы я увидел, что она горюет, я бы сделал всё, чтобы осчастливить её. Раулю почудился в этих словах упрёк, но Инесса де Шане его не расслышала. – Эжени тоже заботилась обо мне, когда мы были детьми, – с рассеянным видом кивнула она. – Да и потом, когда мы воспитывались в монастыре, она иногда заступалась за меня и брала на себя вину за мои мелкие шалости. Я не была кроткой, видит Бог, не была, но я в этом совершенно не раскаиваюсь! Рауль опустил голову и поспешно отъехал в сторону, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее. Капитан Леон был не единственным человеком, любящим Анжелику и готовым защитить её от любой опасности. Он, граф де Ла Фер, готов был снова подставить грудь под кинжал и сразиться с троицей монахов, если бы ему пришлось защищать баронессу дю Валлон. К счастью, за тот год, что они были знакомы, ему не так часто приходилось это делать, кроме того, Анжелика вполне могла сама постоять за себя. Рауль и сам не заметил, как его первая всепоглощающая страсть к Луизе де Лавальер сменилась сначала привязанностью, а потом и любовью к Анжелике дю Валлон. Анжелика, милая, чистая и невинная Анжелика, не замечала огня в его глазах, не слышала боли в его словах – она была по-прежнему добра и ласкова, считая Рауля своим другом. Он же не смел проявить свои чувства, боясь спугнуть Анжелику, как птицелов боится неловким движением спугнуть сидящую на ветке певчую птицу. Вот только Рауль совсем не хотел ловить её – он хотел любоваться её красотой, наслаждаться её пением издали, и его вполне устраивало нынешнее положение вещей. И только иногда, обычно в ночные часы бессонницы, ему приходило в голову, что жизнь не вечна, а молодость коротка, что Анжелика с её милым личиком и добрым нравом непременно выйдет замуж, а он... Что ж, ему тогда останется только уйти в монастырь. «В женский», – добавил он, вспомнив Портоса, и невесело улыбнулся собственной шутке. – Приветствую вас, господа! – послышался впереди раскатистый голос. За поворотом дороги показался всадник на невысоком буром коньке. Когда он подъехал ближе, Рауль узнал отца Роберта. – Возвращаюсь из соседней деревни, – пояснил он. – А вы отправляетесь в лес, чтобы поразить Зверя? – Нет, мы всего лишь выехали на небольшую прогулку, – нежно улыбнулась Инесса, и тут же была одёрнута своим суровым отцом: – Не дерзи, Инесса. Да, святой отец, мы надеемся, что сегодня это чудовище будет убито, и ужасу в моих землях придёт конец. – Да пребудет с вами Бог! – священник размашисто перекрестил их, а затем кинул мрачный взгляд на Инессу и Жаклин. – Я не вижу вашей старшей дочери, шевалье де Шане, и юной баронессы. – Эжени и Анжелика не любят охоту, – ответил де Шане, – они остались в замке. – Что ж, может оно и к лучшему. Женщинам не место на охоте, – негромко, словно говоря сам с собой, добавил Роберт и возвысил голос: – Я буду молиться об удачном исходе охоты, которая уже прозвана Великой, но помните: этого Зверя не убьёшь обычной пулей! Он прислан из самого Ада, и лишь молитва и святая вода могут справиться с ним! – Пока вы тут проповедуете, Зверь уже может покинуть своё логово и начать охоту на нас, – бросил Шанталь, выезжая вперёд. – Я охотник, и я лучше знаю, каким оружием поразить Зверя. – Гнев – один из страшнейших грехов, сын мой, – Роберт пристально посмотрел на Шанталя, пожевал губами и добавил: – Но я всё равно желаю вам удачной охоты. С этими словами он направил конька прочь от кавалькады. Рауль видел, что Инесса поёжилась, но Бертран шепнул ей на ухо что-то, отчего она тут же расхохоталась. Леон, мрачно глядя вслед отцу Роберту, подъехал к друзьям. – Не нравится мне этот священник, – заметил он. – Вы не думали, что он может быть связан со Зверем? Если подумать, ему выгодно держать людей в страхе и читать свои проповеди. – Слишком уж он худой, – Жаклин придирчиво проводила взглядом удаляющегося всадника. – Ему не хватит сил справиться со Зверем, если он и впрямь так велик, как о нём говорят. – Да и где он прячет Зверя? Не в церкви же и не в своём доме! – добавил Анри. – Об этом мы не подумали, – Раулю в голову пришла новая мысль, никем не высказанная ранее. – Если Зверем и впрямь управляет человек, то, кем бы он ни был, где он держит Зверя? У него должно быть место в лесу, достаточно удобное, чтобы незаметно туда добраться, и достаточно тайное, чтобы никто не смог его обнаружить. – И при этом там должна быть клетка или что-то, к чему можно привязать Зверя – крепко привязать, чтобы он не сбежал в отсутствие хозяина, – кивнула Жаклин. – Вернёмся с пустыми руками – обсудим это с Эжени, – решительно сказал Анри. – Если она додумалась до того, что за Зверем стоит человек, то может догадаться, где он держит Зверя. – Где надо, там и держит, – мрачно усмехнулся Леон, вспомнив свою поездку в Англию и Луизу де Круаль.

***

В замке де Шане было ещё тише, чем обычно, а в библиотеку и вовсе не проникало ни звука. Эжени сидела у окна, подперев голову рукой и пытаясь читать роман, но глаза её соскальзывали со строчек, а мысли блуждали далеко в лесу, рядом с отцом, сестрой, Леоном и его друзьями. Анжелика сидела на козетке и аппетитно похрустывала сочным яблоком – окно было приоткрыто, и запах яблока смешивался с другими запахами, принесёнными снаружи. Корнель тихонько возился на шкафу, пытаясь соорудить гнездо из обрывков бумаги. – Баронесса, я давно хотела вас спросить, – Эжени оставила бесплодные попытки чтения и отложила книгу. – Просто Анжелика, пожалуйста, – дочь Портоса поспешно проглотила кусок яблока. – Анжелика, помните, ещё тогда, в лесу, когда вы заступились за волка, Леон сказал, что волка, как и его, спасло ваше милосердие. Тогда я не совсем поняла, что он имел в виду... А сегодня, когда мы прощались, он сказал, что знал своего отца всего несколько дней. Возможно, я чересчур любопытна, но что это значит? Анжелика отложила надкушенное яблоко и вся подалась вперёд, сияя глазами – о брате она явно могла говорить часами. – Леон был рождён не в законном браке, – почти шёпотом произнесла она. Эжени не сильно удивилась – она кое-что слышала о любовных похождениях отцов-мушкетёров и не была бы поражена, если бы оказалось, что у каждого из них есть несколько незаконных детей. – Он не знал своего отца, – всё тем же заговорщическим тоном продолжала Анжелика. – У него была только шпага, которую папа подарил ему, когда Леону был всего год, а меня не было и в помине. Его мать рано умерла, и ему даже не у кого было спросить про отца... Анжелика рассказывала долго и увлечённо, её глаза блестели, грудь вздымалась и опускалась, а Эжени сидела, невидящим взглядом уставившись в окно, и перед ней открывался новый мир – мир мальчика-бастарда, не знавшего своего отца, мир капитана королевских гвардейцев, которого только чудо и собственные умения берегли от гибели, мир охотника, чьей добычей были люди... Перед её глазами проносились видения – разбитые скалы и окровавленное тело на их обломках, Королевская площадь и громкий смех гвардейцев, море, лижущее песок, и звон шпаг, гостиница в далёкой Англии и горящий фитиль... Когда Анжелика заговорила о воскрешении отцов-мушкетёров, Эжени покачала головой, но не осмелилась перебить её. В этом мире происходит столько странных вещей, что возвращение из мёртвых уже не кажется чем-то невероятным. На какое-то время Эжени отвлеклась, представив, как возвращается с того света её мать – гладит её по голове, шепчет слова утешения, расчёсывает волосы и хвалит шитьё. На глазах сразу выступили слёзы, и Эжени быстро вытерла их. А если бы смогли вернуться женщины и дети, пострадавшие от Зверя? Кто знает, что бы они смогли рассказать! – И тут папа отдал Леону свою шпагу, а она точь-в-точь такая же, как шпага Леона, – Анжелика, в отличие от неё, не сдерживала слёз. – И оказалось, что Леон – его сын и мой брат! Он был так потрясён, чуть не заплакал! А я... а я не могла сказать ничего кроме: «Ну я же говорила, что люблю тебя!» – Анжелика рассмеялась сквозь слёзы и прижала руки к лицу. – Представляете, он был моим братом, а я не знала этого и целовала его на площади! – Очень трогательная история, – согласилась Эжени, протягивая Анжелике тонкий вышитый платок. Про свои сомнения в правдоподобности истории о воскрешении мушкетёров она решила не упоминать – уж слишком счастливой и взволнованной выглядела сестра Леона. – И, самое главное, с хорошим концом! – Вы любите такие истории? – Анжелика всхлипнула и осторожно провела платком по глазам. – Очень люблю, – Эжени посмотрела в окно, на зеленовато-серые верхушки деревьев и низкое небо. – Спасибо вам за рассказ, теперь я стала лучше понимать вашего брата. Она прикусила язык, сообразив, что выдала свой интерес к Леону, но Анжелика, видимо, не увидела в этом ничего странного и просто кивнула. – Ох, скорей бы они возвращались! – она снова потянулась за яблоком. – Я боюсь за них. Мне приснился дурной сон, и, хоть Леон и говорит, что это всё глупости, я теперь весь день как на иголках. – Что-то дурное должно произойти с вашим братом? – встревожилась Эжени. – Или с Раулем? – Я не знаю, я почти не помню сна... – начала Анжелика и вдруг осеклась, кинув на Эжени испуганный взгляд. В этот миг каждая увидела в глазах другой осознание – Анжелика поняла, что Эжени знает её тайну, а Эжени поняла, что выдала своё знание. Несколько мгновений спустя Эжени смущённо опустила глаза, а Анжелика посмотрела на неё почти обиженно и прошептала – гораздо тише, чем раньше, когда рассказывала про Леона: – Неужели это так заметно? – Не знаю, наверное, только для меня, – почему-то тоже шёпотом ответила Эжени. – Мне обычно нечего делать, и я наблюдаю за другими. – И что теперь будет? – Анжелика всё ещё выглядела испуганной. – Вы всем расскажете? – Вы расскажете, – возразила Эжени. – Расскажете Раулю, что любите его. – Я не смогу, – Анжелика побледнела. – Он же любит другую... – Не знаю, о ком вы, но уверяю, Рауль любит только вас, – Эжени наклонилась чуть ближе. – Если бы вы видели, как он смотрит на вас, как улыбается, когда думает, что его никто не видит! Он любит вас, Анжелика, клянусь вам этой библиотекой, и чем быстрее вы ему об этом скажете, тем лучше! – Почему? – испуг Анжелики сменился настороженностью. – Потому что отец, кажется, всерьёз намерен выдать меня замуж за Рауля. – А вы? «А мне нравится ваш брат», – едва не вырвалось у Эжени, но она сдержалась. – А единственный мужчина, которого я по-настоящему люблю – это Корнель. Анжелика покосилась на ворона, копающегося на шкафу, и вдруг по-прежнему тихо спросила: – А почему мы шепчем? – Не знаю, – честно ответила Эжени, и обе они рассмеялись.

***

То, что гордо называлось Великой охотой, оказалось грязным, трудным и неприятным делом. Волки, встревоженные криками загонщиков, лаем собак и выстрелами, покидали свои убежища и стремглав мчались прочь, чтобы быть убитыми. То там, то тут стреляли ружья и пистолеты, пахло порохом, гончие уже охрипли, лошади тревожно ржали, рассекая копытами лесную подстилку. Себастьян де Шане преследовал волков с таким рвением, как будто каждый из них нанёс ему личное оскорбление. Инесса не отставала от отца, правда, стреляла она всякий раз в воздух и явно наслаждалась скачкой больше, чем стрельбой. Бертран умело управлялся с пистолетом одной рукой, протезом только поддерживая его, и громовой голос его оглашал лес. Никто из детей мушкетёров не испытывал особой страсти к охоте, а сейчас она и вовсе перешла во что-то, граничащее с отвращением. Волки проносились мимо – серые, белые, бурые, крупные и мелкие, полные смертельного страха и ненависти к людям, сверкая глазами, высунув языки... Одним удавалось избежать пуль, другие подлетали высоко вверх, как подброшенные, и падали наземь без движения. – Хорошо, что Анжелика этого не видит, – пробормотал Леон, и Рауль был полностью с ним согласен. Бедная Анжелика, с неё бы сталось кинуться наперерез охотникам, защищая волков! Конь зафыркал – сегодня он особенно нервничал, и Рауль погладил его по шее, успокаивая. Мимо пробежал, выбрасывая вперёд сильные лапы, крупный серовато-коричневый волк. Жаклин уже подняла было пистолет, но опустила его, так и не выстрелив. – Может, хоть этому повезёт, – пробормотала она, провожая зверя взглядом. – Чем дольше я здесь нахожусь, тем больше убеждаюсь в правоте Эжени, – кивнул Анри. – Зверь не появится, потому что хозяин надёжно спрятал его в убежище. Шум становился невыносимым. Рауль развернул коня и пустился прочь, подальше от лая собак и криков людей, от выстрелов и запаха пороха, вглубь леса, где свистели и перекликались потревоженные птицы, а пахло только сыростью и деревьями. Конь уверенно двигался по лесным тропам, и граф едва успевал уворачиваться от веток, бьющих по лицу. Он понял, что жеребец движется в определённом направлении, и позволил ему выбирать дорогу. Вскоре деревья стали редеть, в лицо пахнуло свежестью, и конь вынес Рауля на крутой берег. Внизу шумела, извиваясь между камней, река, берег напротив был так же крут, и в нём виднелось несколько тёмных отверстий – пещер. Конь, почуяв запах воды, издал призывное ржание, и Рауль похлопал его по шее. У него отчего-то появилось смутное желание спуститься к берегу и исследовать его, но оно не успело стать явным – где-то очень близко грохнул выстрел. Рауль вздрогнул от неожиданности и выпустил поводья – всего на миг, потом он снова схватил их, но ошибка была непоправимой. Конь, испугавшись громкого звука, рванул прочь, Рауль не сумел удержаться в седле, почувствовал, что соскальзывает, перед глазами всё замелькало, закружилось в пёстром хороводе, конь взвился на дыбы и сбросил всадника. Высокий рост стал для Рауля проклятием – не успев сгруппироваться, он ударился головой о внезапно появившийся впереди ствол дерева, падая, ободрал плечо, и оказался на земле в весьма плачевном состоянии. «Такого позора я давно не испытывал», – пронеслось в голове Рауля перед тем, как милосердная тьма распахнула свои объятия и поглотила его.