Зверь в землях де Шане

Первые дни осени в Бургундии выдались тёплыми и солнечными, деревья ещё сохраняли свою зелень, хотя кое-где листья уже поблёскивали золотом и медью. Небо было чисто-голубым, солнце уже не обжигало, но ласково грело, изредка налетавший ветер трепал гривы лошадей и играл волосами всадников. Дети мушкетёров покидали земли Себастьяна де Шане, и Эжени отправлялась с ними. Она сидела на Сером Ветре, выпрямив спину и оглядываясь кругом, пытаясь запомнить каждую мелочь – ведь неизвестно, когда она в следующий раз увидит родные края. Впрочем, Инесса и Бертран собирались играть свадьбу в конце осени и, разумеется, приглашали Эжени и всех детей мушкетёров. Её собственная свадьба прошла быстро, а предшествующие ей дни и вовсе пролетели незаметно. Готовилось приданое, шилось свадебное платье – синее, богато украшенное вышивкой и лентами, Инесса порхала вокруг, засыпая сестру вопросами и тут же переходя на мечты о свадьбе с Бертраном: «Я хотела, чтобы платье было красное, но теперь думаю, лучше пусть оно будет винного цвета, а воротник вышит жемчугом...» Эжени рассеянно кивала, руки её старательно заканчивали вышивку – того самого золотого льва, который послужил поводом к их с Леоном взаимному объяснению в любви. Свадьбу сыграли скромную: гостей было немного, пир особой пышностью не отличался, и вскоре после полудня Эжени, Леон и остальные дети мушкетёров тронулись в путь. Им пора было возвращаться в Париж – поведать королю о победе над Зверем в землях шевалье де Шане. Чучело Зверя было почти готово, и Себастьян обещал отправить его в Париж. Эжени в эти дни, когда выдавалась свободная минутка, забегала к чучельнику и подолгу всматривалась в Зверя. Чучельник выполнил свою работу искусно: чёрный волк казался ещё крупнее, чем на самом деле, стеклянные желтовато-зелёные глаза его поблёскивали, в широко разинутой пасти были видны острые клыки и длинный язык. «Что заставило Шанталя совершить это?» – часто спрашивала Эжени саму себя. «Должно быть, сначала он подобрал волчонка из благих намерений, намереваясь воспитать его, как собаку, но потом решил превратить его в оружие. Что двигало им? Ненависть к соседям, отравившим его жизнь? Ненависть к красивым девушкам, не любившим его? Ненависть к насмешникам? Неужели он не боялся ни людского суда, ни Божьего наказания, идя на это? Или он не верил ни в дьявола, ни в Бога?» Зверь смотрел на неё блестящими мёртвыми глазами, и раскрытая пасть его казалась растянутой в ухмылке. По спине Эжени пробегала дрожь, и она спешила развернуться и уйти – прочь из тёмного и тесного помещения, к солнцу, свету и друзьям. Она очень сдружилась с детьми мушкетёров за последние дни – они приняли её как свою, хотя её отец не был героем Франции, и это ей очень льстило. По ночам ей иногда снились кошмары, но днём они растворялись в лучах солнца, в смехе Анри и Рауля, в улыбках Жаклин и Анжелики, в ласковом, чуть насмешливом взгляде Леона. Встречаясь с ним глазами, Эжени краснела и со стыдом вспоминала ту ночь, проведённую с капитаном в библиотеке. ... Первые лучи солнца проникли сквозь стекло и осветили шкафы, ровные ряды книг в них, стоящий возле окна стол, чернильницу и перья, смятые листы бумаги, отобразились ровными золотистыми прямоугольниками на паркете, осторожно коснулись белых кружев рубашки и края смятого голубого платья. Леон неторопливо потянулся и сел, щурясь от яркого света. Эжени, напротив, быстро выпрямилась и нервным движением оправила платье – к вчерашним пятнам от вина прибавились пыльные разводы. – Что мы с вами наделали! – прошептала она, не в силах оторвать взгляда от следов на полу. – Разве тебе не понравилось? – Леон, в отличие от неё, выглядел как никогда невозмутимым и довольным жизнью. – И вы ещё спрашиваете! Конечно, понравилось! Я... я никогда не чувствовала себя такой счастливой. Вы... вы... Леон, вы подарили мне рай. – Благодарю, – польщённый капитан склонил голову. – Никогда не слышал от женщин подобных слов. – Но мне так стыдно! – Эжени поёжилась. – Это такой позор! Я теперь чувствую себя нехорошей, скверной, падшей женщиной! – Ну-ну, перестань, – Леон притянул её к себе и обнял за плечи. – Мы ведь с тобой уже помолвлены. – Всё равно... Я вчера была сама не своя, – Эжени, прильнув к его груди, нервно перебирала пальцами ткань платья. – Мне теперь стыдно смотреть людям в глаза. Если кто-нибудь узнает, я буду опозорена на всю жизнь. – Никто не узнает, – Леон выпустил её из объятий, поднялся и помог встать Эжени, затем оправил рубашку, наклонился за жилеткой, надел её и аккуратно зашнуровал. Эжени в это время старалась разгладить помятое платье, отряхивала его от пыли, приводила в порядок шнуровку и приглаживала растрёпанные волосы. – Нас не должны увидеть вместе, – к ней уже вернулось самообладание. – Симона не сильно удивится, если не обнаружит меня в своей комнате – я и раньше частенько засыпала в библиотеке, прямо на козетке... Но вы... Если вас спросят, боюсь, вам придётся солгать. – Скажу, что мне не спалось после всего случившегося, я решил побродить по замку, поднялся на башню и до утра смотрел на звёзды, – Леон пожал плечами, обуваясь. – Не думаю, впрочем, что меня будут сильно расспрашивать. Эжени, как могла, оттёрла следы на полу, зашнуровала туфли, выпрямилась и огляделась по сторонам. – И как назло, здесь ни одного зеркала! Ну-ка, Леон, как я выгляжу? – Превосходно! – усмехнулся капитан. – Леон, я серьёзно! По мне не видно, что я всю ночь... эмм... воплощала в реальность свои сны? – По тебе видно, что ты вполне счастлива и довольна жизнью. – По вам тоже, и меня это, признаться, немного волнует. – И ты наконец-то улыбаешься. Знаешь, как мне хотелось увидеть твою улыбку, когда я только встретил тебя? – Правда? – Эжени робко улыбнулась. – Правда. Ты очень красива, когда улыбаешься. – А без улыбки, значит, я некрасива? – она подозрительно сощурилась. – Эжени, ты смеёшься надо мной! Разве я не доказал тебе, что ты красива в любом виде, этой ночью? Она покраснела, но ответить не успела – на шкафу послышалась возня, недовольное карканье, и Корнель, встопорщив перья, принялся за утренний ритуал их очистки. – Подумать только – он всю ночь проспал над нами, ничего не зная! – всплеснула руками Эжени. – Надеюсь, он у тебя не говорящий? – осведомился Леон. – Нет, он нас не выдаст! – она рассмеялась. – Вообще, мне кажется, что он уже меньше ревнует – видимо, привык и принял тебя. – Или смирился с неизбежным. – Солнце уже совсем высоко – пора выходить, – Эжени ещё раз одёрнула платье и первой шагнула вперёд, толкнув дверь. Им повезло добраться до своих комнат, никого не встретив по пути. За завтраком настроение у всех было приподнятое, произносились речи в честь победы над Зверем, и никто не задумался, почему Эжени так раскраснелась и переменила своё любимое платье, а Леон так мечтательно улыбается. В последовавшие за этим дни Эжени готовилась к свадьбе, бегала посмотреть на чучело Зверя и слушала разговоры детей мушкетёров. Рауль и Анжелика договорились, что сыграют свадьбу во владениях графа де Ла Фер, после того как съездят в Париж. Жаклин, по-видимому, уже примирилась со своим положением и обсуждала с Анри имя для будущего ребёнка. – Если это будет мальчик, я назову его Шарль, в честь моего отца, – твёрдо заявила она. – Шарль Рене – в честь наших отцов, – добавил Анри, и Жаклин согласно кивнула. Беременность, как заметила Эжени, не изменила её нрава, только относиться ко всяким авантюрам дочь д’Артаньяна стала с осторожностью. – А если девочка? – вмешалась Анжелика, смотревшая на подругу почти с благоговением. – Девочка... – Жаклин задумалась. – Можно Мадлен – в честь моей матери. Или Констанция – в честь одной женщины, которую отец очень любил, когда был молод. – Или Анна – в честь её величества, – добавил Анри. – Можно Роза или Маргарита – как цветы, – улыбнулась Анжелика. Дальше они оживлённо заговорили о «цветочных» именах, и Эжени, которой этот разговор наскучил, тихо поднялась и пошла к себе. Священника, прибывшего на замену отцу Роберту, звали отец Франциск, и он был полной противоположностью покойному кюре – невысокого роста, полноватый, но быстрый в движениях, со взглядом внимательным, но не мрачным, убелённый сединами, но сохранивший улыбку, ясность глаз и живость мысли. Когда новобрачные преклонили перед ним колени, Эжени почудилась усмешка в его взгляде, и она вспыхнула при мысли, что священник догадывается о произошедшем между ней и Леоном в библиотеке. «Если бы он был здесь вместо отца Роберта, хозяина Зверя нашли бы куда быстрее», – внезапно пришло ей в голову. Но, как бы то ни было, церемония венчания была закончена, и Эжени де Шане стала Эжени дю Валлон де Брасье де Пьерфон, женой капитана королевских мушкетёров, сына Портоса и убийцы Зверя. Анжелика, поздравляя молодых, так крепко обняла Эжени, что у той перехватило дыхание, и назвала её сестрой. Инесса тоже чуть не задушила её в объятиях, Бертран громогласно пожелал молодым здоровья, а вот отец выглядел растерянным и недоумевающим, словно до сих пор не мог понять, как его тихая Эжени окажется без него в шумном и грязном Париже. Эжени тоже пугала поездка в незнакомый город, но её согревало в глубине души чувство пусть и совсем не христианское, но зато очень сильное – чувство превосходства. «Инесса, которая так мечтала о Париже, останется здесь, а я, серая мышка и чёрная ворона Эжени, поеду в Париж!» – думала она, и невольная улыбка просилась на уста. Может, злорадство по отношению к сестре было не совсем правильно, но Эжени вспоминала её слова о том, что «ты не так красива, как я», вспоминала шутку о сломанных вещах, гневные упрёки Инессы в день её неудавшегося побега – и продолжала радоваться. И вот, всё было готово к отъезду, и наступил час прощания. Себастьян де Шане держался нарочито сухо, ничем не выдавая своего волнения, и Эжени подумалось: а может, он совсем и не жалеет о расставании со старшей дочерью, ведь его любимица остаётся с ним. Инесса уронила несколько слезинок, хотя Эжени не знала, о чём она жалеет больше – о том, что её сестра уезжает в Париж, или о том, что она сама остаётся здесь. Бертран Железная Рука во всеуслышание желал счастливого пути, и конь поддерживал его заливистым ржанием. Корнель прилетел уже в самый последний момент, опустился на плечо хозяйке и оглушительно каркнул в ухо. Эжени оттолкнула его рукой: не думай, что тебе позволено всё, пусть даже ты и спас хозяйку... Крестьяне, а в особенности крестьянки, окружили всадников и со звонкими пожеланиями счастья и радости осыпали их цветами. Среди женщин Эжени заметила Жанну Валли, весьма ловко передвигающуюся с помощью костыля, неподалёку от неё – улыбающегося Этьена Буле. Анри, Жаклин и Анжелика весело смеялись, Рауль выглядел смущённым, Леон отбивался от летящих в него цветов, а Эжени с болью в сердце пыталась запечатлеть в памяти родные края. Их-то ей и жалко, а не отца и сестры, вдруг с тоской поняла она. Конечно, с ней остаются Корнель и Серый Ветер, но как забрать синь бургундского неба, зелень лесов, журчание рек и запах трав – даже проклятого болиголова! Как уместить это всё в себе, как не забыть свой дом среди интриг и суеты Парижа? Но вот всадники тронулись в путь, и крики и песни крестьян остались позади. Постепенно затих смех, исчез, уносимый ветром, запах цветов, и только дорога вилась под копытами лошадей. В синеве неба мелькали быстрокрылые ласточки, в траве у обочины стрекотали кузнечики, изредка воздух разрезала лёгкая стрекоза. Дети мушкетёров уезжали из Бургундии в тихую и тёплую осень, и история о Звере заканчивалась там же, где и началась – на дороге. Всадники ехали парами – Анри с Жаклин обсуждали возвращение в Париж, Рауль с Анжеликой строили планы свадьбы, Леон подъехал поближе к Эжени. – Ты опять печальна, – заметил он. – Жаль оставлять родные края, – ответила она. – И потом, я так странно себя чувствую... женой. Очень непривычно, что я больше не де Шане. – Мне тоже странно чувствовать себя женатым человеком, – усмехнулся капитан. – Ничего, привыкну. Привыкать к тому, что я сын Портоса, было сложнее, но привык же. – Вы когда-нибудь расскажете мне всю историю с вашей точки зрения? – Расскажу, – кивнул Леон. – Непременно расскажу. А ты расскажешь мне о твоём детстве и юности? – Расскажу, если вам интересно будет слушать про сказки у камина, монастырь и поездки верхом, – улыбнулась Эжени. – Друзья, а почему бы нам не спеть? – неожиданно воскликнул Анри. Анжелика рассмеялась, Рауль одобрительно кивнул, Леон покачал головой и пробормотал: «Ну вот, опять...» – Ну же, Леон, не сердись! – обратилась к нему сестра. – Эжени, ты должна услышать нашу песню! Изначально там пелось про четыре сердца, но потом мы изменили слова и теперь поём про дух, душу и сердце... – Это интересно! – Эжени бросила извиняющийся взгляд на Леона и выпрямилась в седле. – О чём же ваша песня? – О том, что мы – команда! – Анри пришпорил коня и сильным чистым голосом запел: Мы в дороге, мы уже в пути, То, что будет – будет впереди, Но сильный победит! Анжелика и Жаклин сразу, будто этого и ждали, звонко подхватили: Ветер в гривах, шпаги наголо! Те, кто против – им не повезло! И враг от нас летит, Как пыль из-под копыт! «Может, так и должно быть», – подумала Эжени, вслушиваясь в разносящиеся над дорогой слова песни. «Одиночество, конечно, хорошая вещь, но вместе можно до многого додуматься быстрее. И найти хозяина Зверя, и победить самого Зверя. И справиться со Зверем в собственной душе тоже легче, если ты не один... не одна. Может, я наконец-то сделала правильный выбор и нашла настоящих друзей». Песня лилась над дорогой, копыта коней дружно стучали, а Эжени и дети мушкетёров уносились всё дальше из земель, где властвовал и был побеждён Зверь Жана Шанталя, навстречу новым приключениям.