hardest of hearts

У Чжухона болят колени. Он уже в сотый раз проклинает себя за глупость, – надо же выпереться в снегопад в джинсах с прорезанными коленями, хотя сам тот ещё мерзляк – но потом вспоминает, что когда Минхёк тянет за руку из общаги, чтобы «подышать воздухом», нет возможности даже возразить. Вот он и сидит на промёрзшей до основания лавочке в городском парке, рядом с ним – Ли Минхёк, который за час до Нового года влил в себя около трёх бутылок соджу и столько же пива и теперь веселится, не думая о холоде. Из прохожих на улице – никого, оно и понятно: до одного из главных праздников в году осталось всего ничего, и только они, два идиота, сидят. Дышат воздухом. - Чжухон-и, ты чего такой смурной? Новый год совсем близко, улыбнись! – Минхёк сюсюкает и Чжухон всё ещё считает эту его привычку очень милой, хоть его щёки и страдают от тонких пальцев старшего, когда он «натягивает» ему улыбку до ушей. Так уж получилось, что даже абсолютно не соображающий, Мин всё равно очарователен, словно щенок. - Ничего такого, просто немного холодно, - Хон неловко улыбается и косит глазом на злополучные дыры в джинсах – обещает себе выкинуть их или сжечь, а новые купить только летом. Затем переводит взгляд на лицо счастливого Минхёка – парень опирается руками на сидение скамейки и запрокидывает голову вверх, к миллионам миллионов звёзд в ясном ночном небе. До Нового года остаётся 15 минут. В памяти всплывает их первое счастливое совместное воспоминание – они тогда всей гурьбой выбрались из общаги и поехали в парк развлечений на целый день, буквально перед началом съемок No Mercy. Целый день орава парней от мала до велика каталась на каруселях, ела сладкую вату, дурачилась и веселилась, потому что все знали, что в будущем будет совсем не до этого. Минхёк тогда был более зажатым, чем сейчас, более закрытым от окружающего мира, но Хон пытался растормошить его, как мог, глупо шутил, таскал с собой на аттракционы и сделал, наверное, тонну фотографий с мордашкой хёна, который под вечер стал получать от этого удовольствие. Перед тем как вернуться в общежитие, менеджер отвёз их к реке Хан и дал полчаса свободного времени – он знал, как важно мальчишкам подумать в спокойной обстановке, разобраться в себе и в том, чего они хотят от жизни на данный момент. Шелковая гладь воды дарила успокоение разгорячённым сердцам, помогала унять рой мыслей. Минхёк присел на траву склона, прямо под фонарём, и с бешено бьющимся сердцем наблюдал за огнями Сеула, думая о том, что ждёт его, что ждёт их всех дальше. Чжухон, аккуратно положив ладонь тому на плечо, сел рядом. - Не волнуйся, хён, - прошептал он тихо, чтобы не нарушить чужой покой, и слегка сжал плечо старшего, - я знаю, что всё обязательно получится. У всех нас. Неважно, когда, но мы всё сможем. И смотря в чужие глаза с переливающимися там звёздами, сам верил в свои слова. Старший любуется раскиданными по небу огоньками, а потом внезапно поворачивается к Чжухону, пристально вглядываясь ему в глаза. Хон вздрагивает от резкого зрительного контакта и тут же смущается, опуская взгляд – правда, за красными от холода щеками этого и не заметишь. Смотреть в глаза другому человеку – в особенности, Минхёку – словно пытка. Но тот не сдаётся, упрямо пытаясь завладеть чужим вниманием. - Ты так странно себя ведёшь в последнее время. Ничего не случилось? От хёна страшно пахнет перегаром, но Чжухон готов с этим мириться – не каждый день они вот так сидят и просто разговаривают (пусть вокруг сплошной холод, а вопросы не особо безобидные). Он снова тянет не особо правдоподобную улыбку, молча качая головой из стороны в сторону – «нет, хён, всё в порядке, как ты мог такое подумать». Только вот Минхёка, даже не самого трезвого, не обманешь. Хон, конечно, знает об этом, но всё равно пытается, зарываясь под одеяло, сотканное из лжи, которая «во благо». Старший выдыхает тёплый воздух и слегка давится попавшим в горло морозом. Молчит пару секунд, отворачивается, потом поворачивается снова, не зная, куда себя деть. Кладёт руки на колени, пытаясь справиться с волнением. До Нового года остаётся десять минут. - Ты точно ничего не хочешь мне рассказать? Голос срывается и Минхёк кашляет, хватаясь рукой за горло и пряча лицо в шарф. Он хотел подождать с этим, но потом понял, что будет тянуть резину бесконечно долго – уж лучше сразу со всем разобраться. Раз и навсегда. Чжухон рядом с ним цепенеет, его внутренности покрываются тонкой коркой льда, потому что голос Минхёка звучит так, будто он всё давно понял и знает, только хочет услышать. Прямо сейчас. В голове вертится один-единственный вопрос: «Зачем?». Зачем хён спрашивает, если и сам давно уже догадался обо всём, зачем заставляет парня выворачивать перед ним душу, показывать всё самое неприглядное, что таится внутри за десятью замками, куда никому хода нет, и даже сам Чжухон предпочитает отвлекаться от этих мыслей каждый раз, как вспомнит. А вспоминает он каждый день. Каждый час, каждую минуту пока совершенствует рэп, пока прогоняет связку в сотый раз, оттачивая движения до идеала, пока стоит рядом со старшим в кабинете вокала и бросает на него короткие взгляды. Вспоминает, что он полюбил, хотя делать этого было нельзя. Младший кладёт руки на свои краснеющие коленки, пытаясь их согреть, хотя прямо сейчас не чувствует пронизывающего холода снаружи. Всё физическое в нём отступило перед мыслями, чувствами, ощущениями. - Стоит ли, Минхёк-хён? – спрашивает парень, выдергивая нитки из разреза на ткани. – Я люблю тебя. Хотя ты давно знал об этом, да? – Хон улыбается, пытаясь скрыть не прошеные слёзы. Он тоже давно всё знает. Именно поэтому не понимает, зачем им двоим нужен этот бесполезный, приводящий в тупик разговор. Чтобы Чжухон выговорился и ему стало легче, несмотря на ответ? Ерунда, он уже привык жить с этой трещиной в сердце, научился мириться с ней. Уже почти не болит. Вот только хён всегда умел разодрать старые раны. Не со зла, от неуёмного любопытства, но разве это сейчас важно? - Чжухони, я… Прости, я- Старший останавливается; слова застревают в горле, он проклинает себя и отравленное алкоголем сознание за то, что поднял эту тему, которую оба могли унести с собой в могилу. Так было бы легче, так было бы проще. Чжухон стирает последние доказательства собственных чувств с щёк, а затем встаёт со скамьи. Солнечно улыбается Минхёку, у которого прямо сейчас сжимается сердце. У Чжухона за спиной взрываются яркими красками фейерверки. И внутри у него – взрывы, гораздо болезненнее, чем обычно. - Пойдём домой, хён?

У Чжухона - прочнейшее из сердец, оно выдержит ещё одну трещину на своём налитом красным боку. Не в первый же раз, правда?

Но алого цвета фейерверки внутри говорят - нет, вот так - в первый.