Дом волков

      Бывают темные времена. Я полагал, что страшнее смерти моих родителей я в этой жизни ничего не увижу. Однако сейчас так плохо… Готов признать, что это хуже.       В небо поднимается дым от костра, закручиваясь и утягивая за собой искры. Стучит топор, и с хрустом падает дерево, ломая соседние ветки. Во мне почти не осталось жизни. Так, ерунда. Вокруг снуют люди. Лагерь разрастается на глазах, превращаясь из временного в нашу постоянную стоянку. Гляжу на это, пытаясь сообразить, что к чему. Непривычно мне в лагерях. Отряды четыре года успешно держались в Доминиане, там мы забирали под себя дома, и все шло благополучно. Но недавно нас вытеснили из тех земель, и Хитрый Лис перебросил всех на острова. Вроде логично. Только на островах нам никто не рад. Мы могли уйти на север на малозаселенные территории и держаться там. Однако мы этого не сделали. Вот только почему?       Казалось, здесь я один задавался вопросами. Не знаю. Я мало с кем общался из лагеря. Кидаю взгляд на тех, кто сидит рядом. Лица сухие, землянистые. Только рыжеватые блики огня на них. И неподвижные взгляды. Всегда надо было держать в голове — вокруг тебя не люди, а волки. Пускай похожи, пускай даже проявляют человечность от случая к случаю. Ложь это все. А если и есть в ком-то доброта, то скоро из него это выбьют. Здесь иначе не бывает. Я среди врагов, я в их рядах. Помогаю ставить новые палатки. Только чувство есть, что скоро со мной расправятся. Давно пора. Но Хитрый Лис все тянет. Думаю, он понимает, как меня этим мучает. И потому все держит возле себя. Он не глуп, нет. Потому его решения не обсуждают.       Забавно, что Лис столько преступлений совершил, но если попросят указать на главную сволочь, то все ткнут пальцем в меня. Я свою семью предал. Не родную, приемную. Да, теперь все они тоже мертвы. Наверно, моя жизнь не задалась. Только не предавал я никого. Когда дверь вышибли и в дом вошли двадцать человек с Лисом во главе, все кончено было. Уже ничего не поделаешь, ничего, как бы я тот день в голове ни крутил. Я прикинулся, что всегда ненавидел новых родителей. И примкнул к стороне врагов. Нужно было дать время сестре убежать. На большее я не рассчитывал. Тогда я ни о чем не думал. Не думал, что придется так же вместе с другими вламываться в дома. Что теперь постоянно буду слышать стук этих черных сапог, куда бы ни шел. Не думал, что придется шарахаться по лесам. Что на пять лет я застряну с ними. Я думал, что меня в ту же ночь убьют, в том же доме, как только поймут, что я сделал. Не поняли или притворились, что не понимают. Все равно до сих пор косо смотрят. И не до всего меня допускают. Хитрый Лис иногда к себе вызывает, задает вопросы, я отвечаю, а сам все жду, что сейчас будет надо мной расправа. А он отпускает. За все время ни одного подозрения не высказал. А он умен. И ничего мне не остается, я в его руках, все время у него на виду, пускай он и следит за мной чужой сотней волчьих глаз. Он всегда где-то надо мной, у меня за спиной. Все время моя жизнь подвешена, и я это знаю.       Живу одной надеждой — что моя сестра вернется. Мне ничего другого не осталось. Вокруг все такое пустое. И я не то делаю. Пытаюсь глаза закрыть, чтобы ничего не видеть, чтобы ничего не понимать, что со мной происходит. Потому что как начну думать, так меня начинает выворачивать наизнанку. А забудусь — и собираю себе спокойно дрова на костерок, хожу с другими и территорию вокруг лагеря разведываю, какие-то карты черчу. И вроде все как надо. Из меня выходит послушный и молчаливый работник, все довольны, никому не мешаю. Все тело трясет, как при сильном ознобе, и ни один костер не греет. Значит, что-то там внутри сопротивляется. Оно-то помнит, и помнит хорошенько, что Хитрый Лис враг. Что он много людей сгубил. Но он хорош, собака, все выстроил как надо. Армию себе насобирал, тысячи на три человек, все ему в рот смотрят и каждое слово ловят. Только один человек из всех, кого я знал, только один человек на всю мою жизнь мог дать ему отпор. И это моя сестра. Смешно, да? Как вспомню ее, тонкую, хрупкую, как посмотрю на Лиса… В голове не укладывается. Но это так. В ее игривых темных глазах такая сила вспыхивала иногда, что я охотно начинал верить, что она любого поборет. И каждый раз, когда на Лиса гляжу, непременно шрамик у него на щеке разглядываю. Это моя сестра ему на память оставила.       Только от нее ничего не слышно пять лет. Слишком долгий срок для ожидания, понимаете? Человек ждет-ждет, неделю, месяц, может, год… А потом начинает жить, набрасывая на все прошлое завесу забытья. Только я так и не начал. Болон с воздухом рано или поздно заканчивается, понимаете? А я так и пытаюсь хвататься за трубку и дышать, дышать. Нечем. В лагере, когда о ней разговор заходит, все только и говорят, что она, должно быть, давно мертва. Хоть бы раз что другое сказали, пускай бред сморозят. Нееет. Других вариантов не существует, ни у кого в уме. Только мой разум сопротивляется. Потому что не может быть все так плохо. Сколько бы меня жизнь не била, не поверю. Так плохо не бывает.       Дым от костра забивается в нос. Холодать начинает, от земли веет осенью, и листья уже не такие, как прежде. Потираю раскрасневшиеся руки. Нас не любят острова. Мы как язва на их теле. Пытались продвинуться вглубь, укрепиться в горах — не тут-то было. Человек пятьдесят наших перебили за два дня. Пара отрядов осталась в густых лесах у подножья, остальные раскинуты по побережьям. Прячемся. Выбираем места так, чтобы нас как можно дольше не нашли. И тем страннее, что Лис приказал укрепляться здесь. Но черт с ним.       Все время, сколько мы здесь были, небо облачное. Сегодня впервые вижу проблескивающее солнце. И то неба не видно — сплошная белизна, по которой проплывают более темные облака. Горизонт синий, мрачный, сталкивающийся с еще более мрачным, холодным морем. Смотрю вдаль и впервые допускаю до себя мысль, что моя сестра и вправду, должно быть, мертва. Так страшно. Будто человеком быть перестаю и становлюсь волком, как все те, что меня окружают. Действительно страшно. Как-то все смысл теряет, обесцвечивается. Нет-нет, свою душу я им не отдам. У меня все забрали, но это не получат. Я буду до конца верить. Я буду до последнего сопротивляться, пока не лишусь рассудка. Только что я сижу тут с ними, точно на самом деле их сторону занял?       Аж противно от самого себя становится. Я все прятался в их рядах и ждал сестру, чтобы вырваться. Пять лет прошло. Быстро время летит, жутко. Чем дальше, тем призрачнее. Я забываю, как оно все было, забываю, почему так произошло, забываю, какую мы совершили ошибку. Мне все кажется, что я все правильно делал, не растерялся. Действовал, как нужно. Как мог. Но только почему-то все вышло совсем паршиво.       Если я тут один остался, кто все еще борется, кто все еще помнит, что были лучшие, светлые времена, если мертва сестра моя, а без нее никто не вступает в бой, не пора ли мне подниматься? Не пора ли вспомнить, кем я был и как воспитывался, и что на уме у меня было прежде, чем я в этой трясине погряз? Нервически искусываю губу, что на меня уже как-то не так посматривают.       Каким же трусом я стал! От одних мыслей на висках выступает пот. Я больно привык чуда ждать, а как вообразил, что самому надо действовать, так от страха весь сжался и запрятаться подальше захотел. Лишь бы меня не трогали, лишь бы, лишь бы… не переживать новых ужасов. Противен я вам, да? Презираете? Посмотрите на меня, от меня одна шкура осталась, обвисшая на костях! Эти волки, черт бы их побрал, так меня поломали, что никто бы из моих былых друзей меня бы не признал. Только что с этих друзей: либо мертвы, либо первые в очереди мне голову снести.       Отрываюсь от бревна, на котором сидел все это время, и ощущаю, как затекли ноги. Промерзли до самых костей. Топчусь на месте, чтобы размять их немного. Двое сидевших рядом кидают на меня ленивые взгляды: — Куда собрался? — губы потрескавшиеся, зубы желтые. Тоже, видать, им лагерная жизнь не по вкусу. А сколько так продолжаться будет никто и не знает. — Поднимусь выше, к реке. Мне там одно место не ясно, хочу рассмотреть. — Не нарвись ни на кого. Нам не нужно, чтобы ты привел сюда деревенских.       Киваю. Не вступаю в перепалки, не возникаю. Все, что у меня внутри, я ношу внутри, уж такая привычка, покрывшая меня, как броня. Миную палатки, от костра к костру и сворачиваю на тропинку, ведущую выше. Взобравшись, оглядываюсь назад. Огни, вытоптанные дорожки, люди. Надоевшие мне до смерти виды. Чем дальше от них, тем лучше. Знаю, что все равно вернусь. От этого тошно. Но чем ближе к ним, тем больше я могу узнать о внешнем мире. Все жду новостей. Хоть одну новость про сестру. Кроме них мне никто не расскажет. Только за костром для себя что-то новое словлю. Все во внешнем мире, к которому я стремлюсь, ненавидят меня так, что не станут раздумывать, завидев меня. Меня убьют. Моментально. Здесь, в отрядах, я лишь один из сотен таких же. Для внешнего мира я стою в одной линии с Лисом. А он только этому и рад — сына-предателя у себя держать и всем показывать, что даже я его силу признал.       Двигаюсь дальше по уже знакомому пути. Ноги сами тащат. Все ближе к цели. Я-то ее знаю, но сам себе не признаюсь. Отгибаю ветки деревьев, что преграждают дорогу. Царапаю ногу о какие-то палки и даже внимания не обращаю особого. В голове такое крутится… Да только ничего удивительного, с такой жизнью легко свихнуться, это я еще долго держался. Шум становится громче. Иду на него — самый точный ориентир. Уже грохочет в ушах. Взбираюсь на черный камень, нога скользит немного, но удерживаюсь, прыгаю дальше, пока не добираюсь до края. Вода срывается вниз, взбивая белую пену. Мелкие капли то и дело падают на мою кожу. Ежусь от холода. А ответ так прост. Ждать пять лет — это, конечно, очень долго. Я еще тогда должен был тебя встретить, Смерть. Знаешь, а ведь ты тоже в силах одолеть Лиса. Но ты все ждешь и забираешь только моих близких. Вот он я! Может, все это время я был тебе нужен?       Река разбивается об острые камни. Тянет за собой вниз листья и мелкие веточки. Взгляд оторвать не могу. А на душе так спокойно… Уже не помню, когда в последний раз со мной такое было. Хоть чем-то в своей жизни я все еще могу управлять. Что разницы? Месяц, два, все равно скоро со мной покончат. — Вниз решил?       Оглядываюсь на голос. Среди еловых ветвей парень стоит, только кожа белеет. Смотрю на него и жду, когда узнает. Все меня узнают. Но он молчит. А жаль, я бы хотел поскорее с этим покончить.  — Ты сын царских? — Он самый. А с каких пор принято говорить с предателями?       Давай же, ты знаешь, что делать. Неужто мал и смелости еще не хватает? Да не, ты мой ровесник. Парень выступает вперед: — Меня учили предателей пристреливать, как бешеных собак. — Тогда почему медлишь? — Так ты и не предатель.       Нога скользит вниз, и я вынужденно спрыгиваю с камней. Подобного мне давно не приходилось слышать. Щурю глаза и никаких дельных слов подобрать не могу. — Кто ты? — выдаю наконец. — Иди назад, а то в лагере искать начнут. Завтра на рассвете приходи к дому на опушке. — Зачем мне это? — А что тебе еще остается?       Трава под ногами шуршит, цепляясь. Сворачиваю глубже в темные деревья, а парень все на месте стоит и взглядом меня провожает. Откуда ж он взялся? Неужто подосланный от Лиса, проверять меня хочет? Тогда б мне держаться подальше. Но парень прав, хотя и знает обо мне всего ничего. Что мне еще остается?       И всю ночь валяюсь, закинув вверх голову. Блики гуляют по стенам палатки и какие-то неясные тени тут и там. В лагере неспокойно. Пока мы в домах были, не все тоже гладко жилось. Но здесь тревожно. Никогда ты не один, чуть что — чьи-то глаза рядом. Не укроешься. А если наш лагерь уже открыли и ночью решат атаковать, то тоже всех перебьют. Не то, так другое. Вот и жизнь вся в постоянном страхе. Казалось, я уже пообвыкся с этим. Переворачиваюсь с боку на бок и прислушиваюсь. Все странные звуки мерещатся. Разум воспален, раздражен чувствами. На все теперь остро реагирует. А леса мне эти не нравятся. Может, я и мало что знаю об островах, но слыхал, что тут разные твари водятся. Закрываю глаза. Мир качается будто. Слышу, как капли по тенту начинают бить, одна сначала, а потом десятками, и струйки вниз бегут. Пускай, вещи все мои укрыты. И так спокойнее. Уже спать охота, а мысли не отпускают. Из-за этой погоды придется завтра раньше выходить. Лишь бы к утру стихло. Не хочется с головы до ног вымокнуть. Почему-то из всех бед одно это волнует. Мне, может быть, яму копают, а я из-за дождя беспокоюсь. Только я устал уже об этом думать. Возьму с собой ружье, а дальше будь, что будет. Капли стучат… Чуть тише, но не успокаивается стихия. И по листьям деревьев бьет, глядишь, все костры затушит. Завтра лагерь грязью наполнится. Да и мои следы увидеть могут… Хватит этого, хватит. Странно, оказывается, все еще жить хочу. Все еще на что-то надеюсь. Наверное, никогда это в человеке не переборешь. Что же сон никак не…       Первая птица кричит где-то. Утром на хвоинках елок капли висят. Задеваю их плечом, когда прохожу мимо. Все серебрится, и воздух сырой. Солнца еще нет, но уже светло, а небо дымное, как и все дни прежде. Как тут определить, когда ж рассвет? За плечом болтается ружье. Ударяется все время о спину, притягиваю его к себе покрепче. Чуть выхожу из леса, а на холмике виден дом. Низкий, в землю уходит. Хочу подняться к нему. — Твоя сестра, прежде чем исчезнуть, была у нас. Оборачиваюсь. От неожиданности сам не свой. Мне всю дорогу мерещилось, что за мной кто-то из лагеря идет. Думал, Лис следит. Но нет, все тот же парень. Глаза светлые, как это небо, но взгляд твердый. И все в нем такое… правильное. Не из отрядов он, местный. Слишком привычен ко всему. Оружия при себе не носит. И пока мы на островах стояли, одну мысль каждый из лагеря хорошо усвоил: человек без оружия тут опаснее десятерых до зубов напичканных. — Зачем вы ей? — Говорю «вы», а сам думаю, кто же это такие? Моя сестра мало кому могла бы довериться. — Ей нужно было кое-что у нас спрятать. То, что так нужно вашему главе, что он все силы сюда перебросил. Только без твоей сестры ему все равно это не найти.       Так значит, она к учителям подалась, что и управляют островами. Сообразительной девчонкой всегда росла. — Лис, как и все в лагере, думает, что она мертва. Так что бы он тут делал? — Больше огня Лис твоей сестры боится. И то, что ты ее спас, он тебе никогда не простит, слышишь? Он готов молиться на то, чтобы она умерла, хоть ни в одного из богов всевышних не верит. Только он уже выяснил, что она обрубила ему все пути. Ты ему нужен, потому что он знает, что сестра за тобой вернется. А без нее Лис погиб. — Откуда такие смелые мысли? — Наблюдения издалека. Чтобы убедиться, нам и нужен ты. Ваш глава строит постоянный лагерь, решил залечь здесь. И скоро возьмется за поиски твоей сестры. Он в отчаянии. Нам нужно знать, какие он готовит действия. Прежде, чем он налево и направо будет убивать и не покроет всю землю от южного до северного моря кровью. — Слова красивые. Но, — оглядываюсь туда, где бежит вода, дальше, к низам, среди высоких трав, — мне зачем это? — Ты еще нужен своей сестре. — Нет, мертвым никто не нужен, — произношу, не поворачиваясь на парня. — Значит, помоги живым.       Все они, эти учителя, такие. Все у них ладненько. Красивые фразы подбирают. Высоким думают, о высоком и говорят. Но они не знают жизни такой, какую видел я. Словно существуют в своих сказочках. Сестра им верила, а я… — Никого у меня в живых не осталось. — Так только кажется. Всегда есть что и кого терять.       Задумываюсь, зажмуривая глаза. Река все шумит, шумит. — Шпиона из меня сделать хотите? — Да, пока ты с обрыва не сиганул.       До какого же я дошел отчаяния. Но прав парень, что-то не так Лис ведет себя в последнее время. Не от хорошей жизни он подался в леса и полез на врагов. Если он что-то знает, то должен узнать и я.       Медленно, медленно, но, каким бы прочным он не казался, этот дом волков падет. Кирпичик за кирпичом. Стены начнут рушиться, пока не похоронят всех под обломками. Я дождусь этого. Что угодно сделаю, назло всем выживу, но дождусь.       Над горой заполыхал рассвет, как глаза моей сестры когда-то.