***
Он мысленно девять раз проклял Главного адского секретаря, принесшего ему эти чертовы дела, и тут же ушедшего восвояси. Невозможно было отказаться от них, заявить, что ему это вообще никогда не надо было, и пусть все идут в пекло. Слишком важно его присутствие там, на собрании Высших, для решения военных дел. Оно могло затянуться на неделю, а могло продлиться целый год. Как он может оставить ее на столь долгий срок одну? Если ей станет плохо? Если проклятая болезнь усилиться, а его не будет рядом?Однако все это всего лишь сантименты, касающиеся его одного. И он вынужден был уйти на месяц. Последний раз, когда они прощались, она едва успела оправиться после последнего приступа, поэтому лежала в кровати бледная, с синими полумесяцами под глазами. Скольких сил и ее слабых уговоров стоило ему, чтобы не послать всех к чертовой бабушке, и не остаться здесь, подле нее. Но она уговорила его, и он ушел. Мамон буквально ворвался в свою мрачную обитель, благодаря ей, ставшую ему домом. Он сразу же направился к ее комнате, к этой двери, охраняемой бессменными стражами, из-под которой виднеется робкая полоска света. Чем ближе оставалось до желанной двери, тем ярче и сильнее загоралось пламя, которое, казалось, погасло на века в непроглядной тьме его души. Сто метров, двадцать, десять, пять…Остается только протянуть руку, схватиться за металлическое кольцо, потянуть его на себя, и перед ним вновь будет она. И на сей раз он никуда не уйдет. - Маммон, как же я скучала… - Фраза, произнесенная любимым голосом, нежно ласкает его слух. Он на мгновение закрывает рубиновые глаза, с наслаждением ловя обрывки растворяющегося в пространстве звука. После говорит приятным, низким с хрипотцой баритоном: - Агнесса, любовь моя, я тоже скучал… И он подходит к ее огромной кровати, садиться на краюшек, и тут же заключает ее бледные, с тонкими короткими пальцами, нежные ладони в плен своих, больших, огрубевших, со множеством шрамов. С какой нежностью она смотрит на него! Кажется, будто вся любовь, вся ласка, все светлое этого мира заключено в одном взоре любящей женщины. Агнесса в томном наслаждении прикрывает глаза, чувствуя близость дорогого ей демона. Большего не надо… Маммон осторожно касается губами ее бледного лба, после прислоняется к ее лбу своим. Вот так и сидят долго, однако, им кажется, что прошло не более одного мимолетного мгновения… - Я так счастлива, что ты вернулся…Казалось, прошла целая вечность. – Шепчет она и ласково чмокает его в нос. Тихо усмехнувшись он выпускает ее ладони на волю, но лишь для того, чтобы после заключить ее в плен крепких, нежных объятий. - Прошел месяц. Я считал. – Понизив голос, он произносит ей на ушко. Горячее дыхание демона опаляет нежную кожу, а после Агнесса чувствует, как легкий поцелуй печатью ложится на мочке. Она томно вздохнула. - Время здесь…Оно словно есть, и словно нет его вовсе…Как прошло собрание совета? - Отвратительно, в общем, как обычно. - Неужели дела демонов настолько плохи? - Нет, отнюдь не дела задерживают собрание настолько. Просто обычно оно начинается не с повестки дня, а с обсуждения всяких глупостей…Мерзость. Она лишь тихо усмехается и проводит рукой по мягким волосам любимого демона. - Я рада, что оно не затянулось еще дольше…Ты больше не уйдешь? – С надеждой спрашивает, крепче прижимаясь к нему. «Еще месяц одиночества…Нет, только не это…» Маммон крепче обнял ее, и за мгновение до того, как он вынес приговор, она радостно поняла, что «нет». - Нет, больше я никуда не уйду. – Уверенно говорит Высший демон и нежно касается губами огненных волос любимой.***
- А, помнишь, как мы познакомились? – Спрашивает она, опершись на его плечо. Бледное лицо ее при этом озаряет нежная, грустная улыбка, что обычно касается человека в момент, когда он, решившись, словно водолаз, с головой погружается в море воспоминаний. Демон хрипло усмехается и кладет руку на ее талию, прижимая к себе. - Такое сложно забыть. «Это был прекрасный теплый летний день. Солнце нежно ласкало лучами верхушки высоких елей и сосен, осторожно касалось водной глади и попадало в ее плен, оставаясь на ней переливающимся отражением. Небо поражало своей чистейшей голубизной. Казалось, в ней можно утонуть, если вовремя не отвести взор. Подле небольшого озерца, уютно раскинувшегося на поляне близ густого хвойного леса, сидела девушка и стирала белье. Высокая; красивое овальное лицо, островатый подбородок, ровный нос и небольшие серые глаза, отражающие в себе игру солнечных лучей на прозрачной водной глади. Однако самым примечательным в ее образе были длинные, роскошные рыжие волосы. Любопытные солнечные лучи, казалось, играли в прядки в них. Касаясь локонов, они дарили частичку света им, отчего казалось, будто ее волосы горели настоящим огнем, словно перья жар-птицы. Тихо насвистывая веселый мотив, она выстирывала коричневые тряпки, после должные стать платьями. Демон любил это место, хоть и не отдавал предпочтения городишке, раскинувшемся неподалеку. Хвойный лес, наполненный чарующей музыкой природы, влек его, отвергнутого дитя Небес. Нечто напоминало ему о утраченном доме, однако, он не грустил, и обратно не просился. Просто даже демону может наскучить однообразный пейзаж и вопли грешников, отбывающих свое вечное наказание. Хотелось услышать нечто иное, ибо нельзя позволить загнить даже самой черной душе… Еще на подходе он услышал мелодичное мурлыкание, доносившееся со стороны озера. Спокойное, аристократически прекрасное лицо, исказило выражение усталого раздражения, вырвавшегося наружу из недр его души. А есть ли она, душа? Во взгляде его, казалось, читалось: «Даже здесь нет покоя». Однако сила, неведомая даже ему, влекла его туда, к озеру. Высший демон решил взглянуть на человеческое существо, беспокоящее его умиротворение. Возможно, он напугает ее, а, может, и вовсе не тронет. В общем, как пойдет… Маммон бесшумно подошел к поляне и осторожно, скрываясь за стволом огромной сосны, взглянул на нее и…Казалось, будто нечто, умершее много веков назад, колыхнулось в нем, ожило, воспело забытыми песнями Рая. Она была прекрасна под лучами яркого солнца. Нет, казалось, от самого образа ее исходил нежный, греющий ледяной холод его души, свет. Особенно в душу Высшего демона запали огненные волосы, горевшие под лучами этого робкого света. Он замер, не отводя взора от нее. А она, не зная, что за ней пристально наблюдают, выжимала коричневую тряпку и после брала новую, продолжая мурлыкать веселый мотив. Ему не составляло труда узнать кто она, откуда, ее прошлое, настоящее, и будущее. Перед рубиновыми глазами Высшего демона книга ее жизни была открыта на любой странице, которую он пожелает. И, словно содержание, он читал главы-события, произошедшие с ней. Однако волновала его последняя, финальная глава, заканчивающая абсолютно каждую книгу жизни людей – смерть. Маммон видел казнь на костре. Да, конечно, рыжие волосы. Соседка нашепчет инквизиции о том, что Агнесса (он про себя отметил, что ей очень подходит это имя), занимается мракобесием, и вообще по ночам вызывает демона, который помогает ей в совершении бесконечных злодеяний, на которые только способна ведьма. Его даже передернуло от подобного. От клеветы на своего брата, которого люди привыкли винить во всевозможных бедах и несчастьях; от казни ни в чем не повинного человека, который, кстати, занимается тем, что лечит людей; и от самого способа казни. Ведь это так пошло и мерзко сжигать себе подобных на костре, получая при этом удовольствие…Маммон бы еще мог поспорить, кто из них большее зло. Агнесса, не подозревающая о свой страшной судьбе, сложив белье в старую плетеную корзину, собиралась было уходить восвояси. Все развесить надо, да и пациенты долго ждать не могут. - Агнесса…Вам, право, подходит это имя. – Приятный, низкий, с хрипотцой баритон врывается в ее жизнь, чтобы остаться там на грядущие века. Она медленно поворачивает голову и с восхищением оглядывает высокого мрачного красавца, облаченного в странные одежды. - Странно…Вам ведомо мое имя, а Вашего я совсем не знаю…Да, и не видела я Вас в наших краях… - Задумчиво произносит она, не отрывая взора от незнакомца. Будто он мираж, который исчезнет, стоит лишь ей отвлечься хотя бы на мгновение. Нет, она не позволит ему исчезнуть. - Я знаю гораздо больше, чем Вы можете предположить… Так и началось это удивительное знакомство, переросшее в светлое чувство…» - Я до сих пор помню, как была поражена этим…А, прошло ведь уже…Шестьсот… - Семьсот лет. – Поправляет он, поглаживая ее маленькую руку. - Семьсот лет! А, кажется, будто это было вчера…Как же там все изменилось. Появились различные машины, выполняющие за людей работу…Я читала об этом в книгах. Но, самое главное для меня, как для целителя, - это медицина. Они стали жить дольше и невежество стальными цепями не сковывает их на пути к постижению всех чудес этого мира. – Она произносит это так искренне, с тем самым неподдельным чувством гордости и радости, которое испытывает ребенок, рассказывая матери о том, как впервые помыл посуду сам. Маммону трудно понять эту щемящую сердце радость за представителей своей расы. Ни разу за минувшие века он не испытывал даже одной миллионной того, что ощущает сейчас Агнесса, говоря о сородичах. К демонам он симпатий не питал и поддерживал отношения с несколькими из них: остальные же были для него не более, чем пустым местом, живым, к сожалению. Неожиданно она начинает кашлять. С ужасом Агнесса понимает, что не может задержать приступ или хотя бы издавать хрипящие звуки тише. О, нет, болезнь не готова так просто отпустить человека, превращающегося в раба под давящей жестокостью ее власти. Словно плетью она бьет по легким, смотря за извивающимся в мучениях рабом. Однако раб отказывается подчиняться, и тогда разъяренная госпожа в гневе со сладостью хлещет его по больному месту, и, как бы отважно он не держался, в конечном итоге раб падает к ногам упоенной собственной властью госпожи. - Врача сюда, немедленно! – Яростно приказывает Маммон, и голос его с силой ударяет по потолку и стенам. И, кажется, будто мрачный замок встряхнулся от гневного гласа своего бессменного хозяина. - Тише, кхе-кхе, тише, милый… - Нежно произносит она, кладя маленькие ладони на его руки, но резкий удар госпожи вызывает новые приступы кашля, и Агнесса вынуждена еще долго издавать хрипящие звуки. - Выпей немного, тебе полегчает. – И с такой мольбой произносит Высший демон эти слова, будто действительно янтарная жидкость, переливающаяся всеми оттенками оранжевого и желтого, может стереть с лица Земли и Преисподнии лик ужасной госпожи. Он подает ей золотой, усыпанный ограненными сияющими под мистическим светом свечей изумрудами, кубок с целебным настоем. Она через кашель касается бескровными губами грани и пьет, видя перед собой его тонкие, воистину музыкальные, пальцы. Всем существом она ощущает пронизывающую боль, исходящую из недр его сокрытой тьмой души. Она не может объяснить, своя ли это горькая печаль, сковавшая душу, или все же любящее женское сердце на неком, неизведанном прогрессивному человечеству, уровне ощущает давящую, разрывающую плоть, боль, живущую в его сердце. Агнесса ненавидит, боится показывать перед ним свой недуг, однако, болезнь оказывается сильнее ее желаний. В комнату входит лекарь: высокий, стройный демон с черными волнистыми волосами, касающимися широких плеч, укрытых белым халатом. Идеальное лицо, будто высеченное из мрамора, выражает вековую усталость и спокойствие, которое, казалось, невозможно нарушить. За ним, отставая на два шага, следует высокая демон. Бледно-рыжие кудри в гармоничном беспорядке рассыпаются по плечам; мутно-красный глаз смотрит с отрешенной холодностью на окружающий мир, а второй скрыт под кожаной повязкой. Они привычно подходят к постели Агнессы. Доктор начинает осмотр, а мед-демон-сестра стоит рядом, готовая исполнить волю врача в любой миг. Маммон отходит и с болью, так явно читающийся в рубиновых глазах, смотрит на кошмар, разворачивающийся пред ним. Лишь этот вечно спокойный доктор и безмолвная его ассистентка, да бессменные стражи, посвящены в главную тайну его жизни. Словно дракон, ревностно относящийся к своим сокровищам, Маммон ревностно относится к своему главному сокровищу бессмертной жизни – Агнессе. Ему противна мысль, что другие демоны будут бросать свои полные похоти и неприязни взоры на родное ему человеческое создание. И даже близкие товарищи не догадываются о том, почему так много времени Высший демон стал проводить в, казалось, одиноком замке. Она и не сопротивлялась, хотя была жутко упрямой и не податливой, ибо боялась карателей грешников. - Что же… - Произносит доктор, снимая черные перчатки, - к сожалению, ситуация не утешительна… Сердце Высшего демон, казалось, замерло, как и много веков назад, когда он, со скоростью комет, разрываемый болью летел вниз. -…Болезнь усиливается, и, честное слово, ни разу за тысячелетия врачевания я не сталкивался с подобным недугом. Маммон до боли сжимает кулаки и бессильный гнев, лавой разливаясь внутри, казалось, материализовался, заполнив собой пространство уютной комнаты. Хриплым голосом, в котором слышались отголоски этой ярости, он прошептал: - Неужели ничего нельзя сделать? - К сожалению, даже если и можно, то это не в мой власти… - Ты же, черт возьми, доктор! - Да, - спокойно отвечает он, будто не видя гнева Высшего демона, - но ни разу за свою бессмертную жизнь я не лечил людей, вот уже семьсот лет оторванных от мира. Возможно, проблема именно в этом…Люди хрупки, как горный хрусталь, одно неверное движение, и они разобьются навеки. Маммон ничего не ответил, а доктор, видимо, решивший, что на сегодня он сказал все молча собирал хитрые инструменты. И лишь собираясь покидать уютную комнату, он проговорил: - Я оставил настойку. Это более сильное лекарство. Попробуйте его, но осторожно. Не больше, чем полкубка в день…Продолжайте пить ту настойку, которую я Вам оставлял в прошлый раз…И, если станет хуже, то я приду вновь. – Хоть адский доктор и не называл имени, однако, его взор был направлен на Агнессу. Ей оставалось лишь кивнуть и произнести тихое: - Спасибо… После чего, поклонившись Маммону, врач и мед-демон-сестра покинули светлую комнату. И, словно гостья, после их ухода, сюда нагрянула тишина, намереваясь надолго остаться в уютном жилище, где ей были так часто рады. Обессиленная, бледная она раскинулась на огромной постели. Непослушные рыжие волосы огненным морем разлились вокруг своей обладательницы. И на фоне их она казалась бледным, измученным веками скитаний, призраком, желающим лишь одного – уйти туда, куда уходят все. Он медленно подходит к ее кровати и садиться на краюшек; осторожно берет маленькую ладошку и сильно сжимает в своей, словно протестуя перед уходом призрака туда. Он никогда не отпустит ее туда.***
Подол длинного сочно-оранжевого халата хвостом жар-птицы тянется за ней. Она сама, как известная русская огненная птица, словно состоит из пламени: рыжие волосы потоками извивающийся лавы стекают вниз, до самых пят; оранжевый шелковый халат похож на яркое оперение; и лишь бледная кожа выдает в ней не сказочную птицу, а простого человека. Агнесса с удовольствием вдыхает пряный, будоражащий, свежий аромат сотен цветов, нашедших себе приют в этом мрачном, недружелюбном замке. Хотя, помещение, где она совершает медленную прогулку никак нельзя назвать мрачным и недружелюбным. Стены и потолок выстроены из прозрачнейшего стекла, сквозь которые с боем пробиваются лучи искусственного солнца. Лазурно-голубое небо, словно воды тропических морей, переливается за стеклянной оградой. Кажется, стоит только приоткрыть прозрачный квадратик потолка – и поток холодной небесной воды хлынет внутрь, заполнит пространство оранжереи и нежно поглотит все, оставляя лишь воспоминания, как об утерянной Атлантиде… Здесь произрастало сотни различных цветов. Одних роз было сорок сортов! И ароматы острые, сильные, слабые, едва ощутимые перемешивались между собой, переплетались в причудливом одном им известном танце. В этом страстном и одновременно нежном порыве соединялись все противоречивости, смазывались границы различий, и они воплощали собой единый, возбуждающий, вдохновляющий аромат легкости и единения с Матерью Природой. Он создал для нее иллюзию солнца, дающего растениям те же витамины, что и его оригинал. Агнесса часто брала некоторые из них к себе в комнату, а после относила обратно: мрак и мистическое освещение не помогали росту живых существ. Она сама, как цветок, увядала, если долго обходилась без солнца. Поэтому он и отвел маленькую, в сравнении с остальной часть замка, комнату для ее садоводнических нужд. И она с радостью воспользовалась его милостью. За семь утекших веков Агнесса вырастила невероятное количество видов растений самых разнообразнейших цветов и размеров: начиная от пихт и заканчивая пальмами. Однако есть неизменный удел всех живых существ – смерть. Она, к своему удивлению, замечала, что растения погибают в положенных им срок, а она, Агнесса, продолжает жить, разрушая границы времени и естественный порядок вещей. И, она была счастлива тому, что сможет прожить целую вечность! с тем, кто стал для нее дороже всего в мире. «Но, за все нас ждет расплата…Время не позволит ни одному подвластному ему существу избежать заранее уготованной участи. Это извечное, уготованное человеку в Начале веков…Однако, страшно мне вовсе не за себя, хотя, конечно, неизбежное, неизвестное пугает…я боюсь за него…я не хочу оставлять его, не хочу, чтобы он страдал, не хочу, чтобы он был один», - думала она, медленно прогуливаясь между цветущим бархатцами. Маммон узнал, что она сбежала от бессменных стражей. «Вот же неугомонная девчонка», - подумал он про себя, однако, злости здесь не было, лишь констатация давно известного факта. Он знал, где она может быть, и поэтому медленно и величаво шествовал к ее оранжерее. Шаги его эхом отражаясь в пространстве, ударяясь об стену, осыпались вниз осколками звуков, тут же таявших во тьме. Мысли его были устремлены к ней; он всегда думал о ней, ибо остальное успел обдумать за прошедшие века одиночества. «Она же слаба…Зачем пошла в оранжерею…А, если ей станет хуже? Хотя, когда ее это волновало…Время, твой неутомимый бег не в силах преодолеть, переделать по собственному желанию никто, кроме Создателя…Но, неужели пришла пора забрать ее? Неужели моих сил и медленно текущих веков существования Преисподнии, недостаточно для того, чтобы удержать рядом ту, кто так дорога мне?...Неужели, настанет миг, когда она покинет эти миры навсегда, чтобы оставить о себе лишь воспоминание?» Ему хотелось рвать и метать; хотелось ломать, крушить и уничтожать все вокруг. Он, Мамон, один из Сильнейших демонов Ада, не может уберечь свою возлюбленную от какой-то болезни, от смерти…Единственное, что неподвластно никому из демонов – это Смерть. Появившаяся вместе с первой жизнью, она коснется каждого, когда последняя песчинка в часах жизни падет. Он не может уберечь ее, защитить…Он просто должен наблюдать, смотреть за тем, как огонь его жизни постепенно угасает, чтобы после превратиться в пепел, и разнестись по ветру Начала времен… Он любуется ею, его жар-птицей. Агнесса идет медленно, и в каждом ее движении, жесте прослеживается нежная, едва уловимая женская грация. Голова ее чуть поднята вверх под тяжестью волос, и это придает ей особое, невообразимое изящество. Мамон с нежностью и обожанием любуется своей Агнессой, которая, опустившись на корточки, едва касается тонкой рукой водной глади. При этом волосы ее, словно потоки обжигающей лавы, стекают вниз, кудрями окутывая ее светлый образ. Маммон подходит к ней и склоняется, чтобы губами коснуться, почувствовать нежность ее волос. - Ты напугал меня. – Смеясь, произносит она, вздрагивая от неожиданности. - А ты, как всегда, нарушаешь постельный режим. – Говорит он и присаживается рядом. - Милый, ты же знаешь, что меня ужасно тяготит лежать в постели…Ну, право, в движении – жизнь! Да, и ароматы цветов наполняют меня, что, кажется, я уже практически здорова. - Если бы это было реальностью… Агнесса нежно касается его плеча и после, желая перевести его с грустной темы, указывает ему на золотых рыбок, плескающихся в озере: - Посмотри, какая прелесть…Коснись воды. – И она осторожно касается ее, смотря на любимого. Рыбки, взбудораженные неожиданным нарушением своего безмятежного спокойствия, рассыпаются в стороны. Они были похожи на золотые монеты, выпавшие из кошелька зазевавшегося путешественника в фонтан. Агнесса переводит взгляд на рыбок и едва слышно смеется, после набирает немного сухих граней из оранжевой пиалы, стоящей рядом, и бросает их в воду. Рыбки тут же собираются вместе и принимаются ловить коричневые крошки, при этом беззвучно приоткрывая ротики. Демон с прохладным любопытством смотрит на происходящее перед ним действие, однако, его душу греет отнюдь не картина забавно поедающих корм рыбок. Улыбка милой – вот, что нежным лучом света пронзает вязкую, холодную тьму внутри, согревая, давая ощущение живости, казалось, давно утраченной души. Он любит оранжерею, потому что ее создала она; ему приятны эти яркие россыпи цветов, потому что ее руки касались их; ему нравится все, чего касается она, на чем остается ее незримый след. - Тебе совсем не жалко их, милая. – Хрипло смеясь произносит он. – Если я коснусь этих существ, то они станут прахом. Агнесса не любила, когда он так говорил о себе. Прожив с Мамоном семь веков, она могла сказать, что отнюдь не все земные мужья, живущие со своими женами, так же преданы и нежны с ними как он – тот, кому, казалось, неизвестно чувство любви. Однако за ушедшие в лету времени года, Агнесса поняла, что не все то зло, которое облачено во тьму… - Не будь к себе так строг. – Мягко произносит она, грустно посмотрев на него. - Ты меня переоцениваешь. – Произносит Высший Демон и встает, после чего протягивает руку ей. Она кладет свою маленькую ручку в его и осторожно встает, стараясь не запутаться в подоле длинного халата. - А ты себя недооцениваешь. – И после этих слов, встав на носочки нежно чмокает его в нос, словно маленького ребенка, а не древнего демона. Улыбнувшись ее порыву, он заключает ее тонкий, гибкий стан в плен своих объятий. Агнесса, томно вздохнув, кладет руки ему на плечи. Она чувствует жар его дыхания, приятный холодок, исходящий от его рук, как неожиданно новый приступ цепями сковывает легкие и с силой сжимает их, а после следует удар плетью от госпожи-болезни. Агнесса старается сдержать рвущийся наружу кашель, однако, это бесполезно: через мгновение она содрогается всем существом. Ей кажется, что легкие вот-вот разорвутся в клочья, словно переполненный воздушный шарик. - Все, кхе-кхе, х-хорошо…Сей…кхе-кхе..час…кхе-кхе…пройдет… - Через кашель хрипит она, но Маммон видит, что ничего не хорошо, и что это само не пройдет. Он, словно она ничего не весит, подхватывает любимую на руки, крепко прижимая к себе, и буквально вылетев из цветущей жизнью оранжереи, срывающимся голосом приказывает: - Немедленно пришлите врача в покои госпожи!***
Приступ оказался сильнее, чем прошлые два за это утро. Адскому доктору пришлось растратиться на сильнодействующие ингредиенты полезные для одного органа, но наносящие урон остальным. Накачанная лекарствами, уставшая, с мокрым от пота лбом, с прилипшей волнистой рыжей прядью огненных волос, она лежит на огромной кровати, а рядом с ней, склонившись, стоит Маммон. - Прости… - Хрипло шепчет она. - Нет здесь твоей вины, милая. – Тихо говорит он и кладет руку на мокрый лоб любимой. – Лекарства, которые ты принимала, кажется, они слишком слабы…Теперь тебе придется пить более сильные. – Он старается скрыть боль от нее, зная, что ей станет еще тяжелее, однако, в спокойных нотках проскальзывает фальшь, и она чувствует ее. И сердце сжимается в ужасной спазме боли и сочувствия. Ее голос нарушает внезапно возникшую тишину. - Ты побудешь со мной…еще немного? – Несмело спрашивает она с надеждой посмотрев на любимого. - Я буду с тобой все время. – Уверенно произносит он. Слово «немного» пугает его, словно преступника эшафот. Будто осталось совсем немного времени…Нет, он не позволит ей уйти туда, откуда нет возврата. Он будет с ней сейчас, когда ей это надо больше всего. И пусть все дела идут к чертовой бабушке в гости! Он будет с ней здесь и сейчас. В одно мгновение облачившись в пижамный костюм, он ложится рядом с Агнессой. Мамон сгреб ее в охапку и крепко прижал к себе, легко коснувшись губами ее волос. Она с наслаждением прикрывает глаза и нежно улыбается, обняв его насколько хватает рук. Все же Высший демон был намного крупнее Агнессы. - Я буду только с тобой, рядом. Спи, милая… - Шепчет он, погладив ее тонкий стан. Она поднимает голову и, коснувшись губами его носа, тихо произносит: - Мы вместе одолеем эту болезнь…