На пути в Петербург

Он смотрел на меня, осунувшегося от болезни, долго, с неким затаенным упоением. Аккуратные руки, привычные к обходительным манерам. Печальная улыбка, блуждающая по его бледным губам. Мне сказали лишь, что некий высокопоставленный господин заплатил за мое лечение и пребывание в гостинице, но я узнал его. Моего непрошенного спасителя, от пристального взгляда которого нехорошо холодело и сжималось в животе. — Тебе не нужно более ни о чем беспокоится, mon garcon. Нечто в его голосе, глубоком, без хрипотцы, присущей мужчинам сего возраста, — а было ему, должно быть, немного за сорок, — подкупало, несмотря на мои детские почти тревоги перед неоспоримой силой этого человека. Он много и ласково говорил, ни разу не приведя меня в смущение, хотя в ту пору был я скорее неловок, чем дерзок. Потому когда ладонь его, скользнув под тонкое казенное одеяло, дотронулась моего голого колена, я дрогнул, но не в ужасе, а более от волнующего и приятного в одно время ощущения, сжавшего тело. Прикосновение это, шершавое и холодное, отчего-то наводило мысли о стуже, беснующейся за окном — и действительно, на пальто моего вечернего визитера, оставленном на стуле у двери, еще таяли колючие снежинки. — Скажи, если тебе неприятно, — тихо и вместе с тем твердо попросил он. Стоит отметить, тогда и в последующие наши с ним «свидания» Луи никогда ничего не требовал, и только спрося моего согласия, делал то, что так нужно было нам обоим. Но в тот смутный час, когда в полутемной комнате едва-едва горела лампадка, я совершенно растерялся. Понимание ценности моего слова сейчас интриговало и волновало, но я молчал, не смея признаться. Когда он вновь обратился ко мне, я только и сумел, что склонить подбородок в осторожном призыве. И прикосновение, перенявшее немного тепла моего тела, еще хранившего лихорадочный жар, проследовало выше, под исподнюю рубашку, к бедру. Странно, но я чувствовал себя совсем нагим от этой невинной практически ласки — вверх от колена к основанию бедра и обратно, прощупывая выступы мышц. Плавно до того, что казалось тягуче. И сладко. Так, что не понять, требуется ли большего или лучше сберечь и запомнить именно это. Невольно ли, намеренно ли я подался к нему, оперевшись на слабые руки и улыбаясь своей безрассудности. К тому моменту тот уже сидел на постели против меня, и сильные руки его гладили и шарили по мне совершенно бесстыдно. Камзол и сюртук, от которых он, не спеша, избавлялся незаметно для моего внимания, а также туфли с золочеными пряжками валялись на немытых досках внизу. Полуодетый и взмокший, спаситель мой исполином возвышался надо мной. Уж не знаю, кто из нас первым коснулся рта другого, потому как прежняя робость моя ушла, сменяясь пылким любопытством. Губы его были твердыми, как и все в нем, уверенными и отчасти грубыми. Так, как целовал меня Луи, не целовали женщин, и впоследствии я понял, что он никогда и не нуждался в них. Быть с ним оказалось новой наукой. Я мог быть и был резок, но главенство всегда оставалось его. Это ощущалось в самом дыхании его, сухом и горячем, как пустынные ветры, в руках, гладящих мое горящее лицо и тянущих волосы. — Пожалуйста… — я понятия не имел, о чем молил, хныча и извиваясь под ним, мысли мои путались, снуя, точно амбарные крысы, слеплялись и распадались вновь. — Прошу вас… Признаться, минутами я вовсе не открывал глаз, чем, наверное, немало досаждал «наставнику» моему, потому как на жадные просьбы его мне против воли случалось жмуриться и прятать лицо. Но и тогда он не причинял мне боли. Даже в момент соития тел наших, первый в моей жизни, мне, несмотря на чувство чрезмерной заполненности, хотелось его еще более. Крики мои затихали в его ладони, крепко притиснутой ко рту. Слезы набегали незваными, но сходящий с ума от запаха нашей общей похоти, его силы и влажных звуков плоти о плоть, смешанных с утробными, рычащими стонами, я все равно выгибался навстречу, стремясь сократить и без того смешное расстояние меж нами. Под конец двигались мы рвано, судорожно, а шея моя саднила от укусов. Он замер во мне, а после тяжесть тела его исчезла, и тепло потекло по моему животу. Задыхающийся, так и не раскрывший глаз, я ощутил чужую руку, охватившую мою исходящую соком плоть. Я не удержал жалкого, задушенного вскрика, когда и мое семя полилось меж наших тел. Тогда силы оставили меня. В Россию мы прибыли вместе, не подозревая, что совсем скоро покровительство его сыграет с нами обоими недобрую шутку.