Крыша

      Чуя не чувствует ничего. Только такт музыки, который ведёт его. Огни города перед ним — он не смотрит. В свои шестнадцать он часто здесь. Крыша пятиэтажки около центра становится ему почти что домом. Или райским местом, вокруг которого черти пляшут, а Чуя подыгрывает им.       Один из чертей приходит сюда впервые, поздно вечером, с одной единственной целью. «Цель» выводит руками знаки, подпевает изредка под нос чистым бархатом. Пахнет дымом, городом и еле ощутимо морем. «Чёрту» даже слышно музыку с того места, где он глядит поочерёдно то на улицы, то на танцующего. То на небо.       Музыка заканчивается, город приобретает резкость. Плеер разговаривает своим «пилик», ждёт ответное «Чёрт» от Чуи. Тихие хлопки становятся слышными. Чуя дёргается в сторону, ловит внимательный взгляд и быстро разворачивается, чтобы уйти.         — Это было занятно, — усмешка в голосе Чую останавливает. На секунду. На то мгновение, когда он успевает для себя решить ни за что не оборачиваться. — Спасибо, что развлекли человека перед смертью!       Неприкрытая радость раздражает слух, и Чуя дрожит от злости.         — Какого чёрта? — принятое решение забывается. Чуя разворачивается, придерживая любимую шляпу на голове.       «Чёрт» фыркает, машет ему рукой и присаживается на самый край. Чуя не думает, ночь налегает одеялом на крыши зданий и на них. Ветер колышет волосы.         — Не стригись, — глядя вниз, незнакомец, ставший для Чуи уже всем: идиотом, бредом, глупым призраком, воображением, страхом, навязчивостью и воплощением самой яркой тупости.         — Ты кто такой, чтобы я слушал твои приказы? — Чуя напрягает плечи, аккуратно подходит ближе. Останавливается, стоит «Чёрту» повести плечами.         — Никто, — он еле ворочает губами, — знаешь, как это замечательно, быть никем?         — Нет, — продолжать разговор уже не хочется. Чуя готов уходить, но…         — Вот и я не знаю. Многие любят говорить мне о том, какой я разгильдяй, бездельник и лентяй. Эти многие потом глядят на меня так, будто я кто-то значимый, — он подпирает щеку рукой, наклоняется вниз, почти перевешиваясь, но держится ещё здесь. — Что же мне делать?         — Да ты такой же как все. Какая разница, как тебя называют? — Чуя шумно выдыхает, глушит пальцем очередное «пилик» от плеера. — Просто иди домой. Родители, девушка или кто там ещё — они волнуются.         — Хм-м, — тянет незнакомец, — думаешь, ждут?         — Конечно, — Чуя ещё не знает, что не он один каждую ночь окунается в такой океан одиночества, что сдохнуть хочется.         — Наверное, ты прав, — чёрт поднимается, становиться внезапно выше Чуи. — Дазай Осаму. Будем знакомы!       Уголки его губ трогает лёгкая улыбка. Чуя хмыкает, бьёт протянутую ему руку, высыпая оттуда песок-одиночество. И уходит, оставляя человека в коконе. Рассыпающемся коконе-одиночестве.       Следующий день оборачивается очередным «я сам, всё сам». После тринадцати часов беспрерывных дел, Чуя сбегает от чертей и поднимается в свой собственный рай. Включает музыку. Чувства выпускает из шкатулки, когда ритм заполняет всё нутро, когда тело двигается так, что всё переворачивается в груди.       Музыка заканчивается через три часа.       «Пилик»       Чуя вынимает наушники.         — Эй, станцуй для меня ещё раз.       И будто пожар разгорается внутри.