Предстояние

Ее рука лежала на подушке рядом с его лицом. Он изучал и разглядывал ее, как что-то необыкновенное. - Знаешь, вот до этой родинки на запястье я, кажется, знаю тебя вполне. Я даже смог бы нарисовать каждую прожилку и волосок, вспомнить форму каждого пальчика. А дальше – сколько раз я украдкою смотрел на изгибы локтей, на округлости плеч и ямочки у ключиц, на впадинку в вырезе платья – я никогда не мыслил, что это может быть настоящим, теплым. Вся остальная ты казалась отделенною от меня, будто я смотрел сквозь прозрачную стену. Он задумчиво водил по ее руке своей, думая, что убаюкает ее такой лаской. В ней же от его слов и каждого прикосновения разворачивалось желание, становясь все полнее, все неодолимее. Последние слова и вовсе заставили ее забыть об осторожности, о том, что пока не время. Оправдывала себя неясными мыслями, что вдруг получится, есть же руки и губы, пока они могли бы доставить удовольствие друг другу так. Но она не знала, как намекнуть ему аккуратно - он только еще начал привыкать к ней и многого не знал, а чего-то, как ей казалось, предпочел бы не узнавать. Ей с одной стороны было волнительно и радостно, что он принимал ее как дитя, что, наверное, неизбежно при такой разнице в возрасте. Однако, ей хотелось быть для него, прежде всего, женщиной. А то, что его рана, в которой она все еще винила себя, не давала им теперь возможности узнать друг друга вполне, мучило ее, делая будто преступное теперь желание еще тяжелее и слаще. Она склонилась над ним, провела по его груди своей сквозь легкую ткань и стала целовать, обводить пальчиками соски, спускаться все ниже. Он опустил руку в ее волосы. - Теперь я настоящая? – подняв на мгновение лицо и выгнув спину, спросила она. По позвоночнику к пояснице и ниже шел ток, и она старалась сосредоточить в этом изгибе все свое напряжение, чтобы сделать его чуть более выносимым. - Девочка моя, - изменившимся голосом говорил он – давай подождем немного. Не теперь. - Прости, - коротко поцеловала его подбородок, поднявшись, - я не сделала тебе больно? - Что ты, нет, милая – гладил он ее по голове. Это ты меня прости. Мне так жаль, но пока не время. Он столько раз представлял себе эту минуту, и тогда, пока воплощение было совсем невероятным, и когда появились первые неясные надежды. Это было слишком огромным, несметным для его понимания – еще вчера они были на вы, а теперь она... Нет, он должен справиться со своею раной, вытерпеть еще, сколько нужно. Возбуждение его было притуплено болью, уже не острой, но все равно дававшей о себе знать, да еще тем, что он не вполне осознавал всего происходящего. Он столько ждал этого, что теперь, словно с открывшимся новым дыханием, готов был ждать еще, предстоя перед самой невероятной мечтой, обретшей вдруг в его руках плоть и кровь. - Может, мне лучше пойти, ты уснешь спокойно? – совсем без обиды спросила она, думая отчасти и о своем покое. - Нет, прошу тебя. Ты не обиделась? Хотя, я же слышу, что нет. Это такой дар – слышать тебя и понимать, без всех этих нелепых условностей. - И ты, я вижу, не в обиде на свою глупую девочку, что вечно торопится. Я же просто не знала, как еще спросить... - Полно, давай просто засыпать. Не спать – а засыпать, чувствуешь разницу. - Да, засыпать можно долго, сколько захочешь. Это мое самое любимое время. А теперь и вовсе. Он гладил ее по голове и прижимал к себе. Ей удалось немного успокоиться - тело уступило на время чему-то значимому и прекрасному, что составляло большую часть жизни. Но природа ее желания была такова, что оно могло затаиться, но, неутоленное, грозило заполнить собою все, заставить забыть об остальном, даже самом важном. - Когда-нибудь я смогу поцеловать твой шрам. Когда все заживет. - Заживет, до свадьбы - Да ну тебя. - Ты меня недооцениваешь, как героя войны. Вот шрам, к примеру. 12-го года – показал он на крошечную вмятинку под ключицей, незаметную, если не приглядеться. Она осторожно поцеловала ее, боясь своей несдержанности. – Твой отец тогда так помог мне. Нес на себе до госпиталя, потом держал, когда обрабатывали рану. От последних его слов она вся сжалась, невольно подтянув колени к груди. Он почувствовал, как дрогнули ее позвонки. - Что ты, полно, все позади. И следа почти не осталось. Понял, про войну тебе не стоит рассказывать. - Нет же, мне все про тебя интересно. Просто страшно представить твою боль. - Девочка моя, не дрожи так. Почему такие холодные ножки? – сказал он и стал согревать их рукой. Он нежно сжимал ее пальчики, проводил по щиколоткам и гладил пяточки. Она дрожала уже не от страха или холода, а от возбуждения, которое он своими прикосновениями все распалял. Больше всего хотелось направить его руку выше, но она боялась показаться ему слишком распущенной. «Во времена его юности женщины, верно, совсем не вели себя так. Он какого-то слишком хорошего обо мне мнения, хотя знает о моем прошлом. К тому же, я не хочу тревожить его желания, вдруг это причинит ему боль», - думала она, едва сдерживаясь, чтобы не застонать. Наконец, она поняла, что лучшим теперь будет или попытаться уснуть, что в усталости от волнений прошедшего дня показалось вдруг возможным, или дождаться, пока уснет он. И тогда уже ничего не будет отделять ее от момента, так мучительно необходимого. Но томление ее все длилось, она не знала, сколько времени прошло. Украдкою она напрягала и чуть сжимала бедра и тихонько поглаживала свой сосочек. Это тягучая неутоленность, исполненная неразрешимой сладости, казалось ей, продлится еще долго, месяц, пока будет заживать его бедро. Но вдруг руки его, тихо ласкавшие ее, ослабли, дыхание стало ровнее. Уже в полусне он перевернулся на бок лицом к ней. Она замерла и тихо любовалась им, разглядывала его прекрасное усталое лицо, надбровья и веки, сомкнутые губы. «Какое счастье принадлежать этому человеку», - подумалось ей. Преодолев небольшое сомнение, она, привычным движением чуть раздвинув ножки, опустила руку. Было как-то по-детски стыдно делать это перед его спокойным спящим лицом, но ничего естественнее и необходимее теперь не было. Она смотрела на него, представляла его ласки, еще не остывшие на коже, отдавалась ему. Нескольких движений оказалось достаточно, ее сжало, вытянуло и отпустило. Она тяжело выдохнула в подушку и пододвинулась к нему ближе. Теплые волны проходили по телу. Все самое сладкое было еще впереди.