не руинь тишину

Легкий ветер залетает сквозь открытые окна, путается в полупрозрачных шторах, играет волосами и лижет прохладным языком кожу. Солнечные зайчики играются по стенам комнаты, прыгают с зеркала на пол, залезают на лицо и заглядывают в глаза. Пустой стул стоит посреди комнаты, напоминая о том, что здесь кто-то был. Дайчи прикрывает глаза, одной рукой впивается в волосы, а другой отбрасывает кисть на пол. Пустой холст раздражает, как и раздражает ноющее чувство под ребрами. Шею душат призрачные руки вины, Савамура не может вздохнуть. Брошенная кисть катится по полу и останавливается возле накрытого тканью полотна. Дайчи смотрит затуманено — воспоминания мелькают перед глазами, вгрызаются в глотку тонкой лентой, царапают ребра изнутри. Записка на стуле манит прочитать ее, в тысячный раз пробежаться глазами, повторить знакомое до боли слово. «прости» // — У моего друга есть подходящая кандидатура! Как его зовут, сейчас-сейчас… Точно! Суга! Помнишь его, Бо? Куроо идет рядом вразвалочку, размахивает чупа-чупсом и на ходу достает телефон. — Я дам тебе его контакты, а ты там уже разбирайся, — Тетсуро что-то ищет в телефоне, а после Дайчи приходит уведомление. — Скинул. — Ты не отказывайся, я помню, как он с Акааши работал — он как раз то, что тебе нужно! — Бокуто идет с другой стороны от Савамуры, улыбается своей немного хулиганистой улыбкой и крадет у Куроо чупа-чупс. — Бо, это нечестно! Ты свой уже сожрал, мой-то зачем тырить? Савамура благодарно кивает и спешит уйти как можно быстрее, чтоб никто не подумал, что он с их компании. Коридоры главного корпуса университета долгие, с большими широкими окнами, пропускающие лучи яркого солнца. Савамура спешит домой сделать уборку, быстрее набрать номер, договориться о встрече и взяться, наконец-то, за кисть. В квартире — тихо, просторно, уютно. Дайчи убирает мастерскую, ставит чистый холст, достает краски и кисти. Дисплей телефона мигает синей надписью: «Сугавара Коуши», и Дайчи набирает номер, взволновано слушая гудки. Савамура вздрагивает, когда из динамика раздается чистый, немного печальный голос: — Я Вас слушаю. — Э, Сугавара Коуши? — Да, это я. — Меня зовут Савамура Дайчи. Я звоню узнать, Вы работаете моделью для художников? — Ах, да, это так. Это Куроо дал мой номер? — А Вы откуда знаете? — Он говорил, что у него друг-художник, вот я и предположил… — Все верно. Когда мы сможем встретиться насчет работы? — Если Вам удобно, можно и сегодня. Савамура радостно улыбается, отвечает согласное «конечно», и они договариваются о встрече. До прихода Сугавары Коуши остается час. // Сугавара сидит на стуле задом наперед, опираясь локтями на спинку. Немного наклоняет голову в бок, серые пряди спадают на лоб. — Вы очень хорошо позируете, опыт? — Давайте перейдем на «ты», а то как-то… неловко, — Суга издает смешок, не меняя своего положения. — Зови меня Дайчи, — немного хулиганисто усмехается Савамура. — Тогда я Суга. Дайчи широкими движениями рисует силуэт, присматривается к Сугаваре, возвращается к холсту и все по новой. В комнате — тихо-уютно, лучи закатного солнца падают на Сугу, расчерчивают его лицо розоватыми линиями. Легкий ветер залетает в комнату, путает волосы Коуши еще больше, приносит с собой запах выпечки с улицы. — Ты красивый, — тихо срывается с губ Савамуры, пока он прорисовывает губы на холсте. — Спасибо, — немного краснея, говорит Сугавара. Ему эти слова говорили многие, но никто — так открыто и нежно. Дайчи непроизвольно задумывается, скольким людям Суга позировал. Со всеми ли он был таким теплым, уютным? Всем так мило улыбался, щурил теплые желтые глаза, смотрел печально и нежно? Мысли бродят свободно, тянутся, словно карамель, лениво-тягуче. Коуши немного меняет угол головы и лучи закатного солнца слепят глаза. Зрачок сужается, радужка становится горчично-медовой, крапинки отливают золотом. Сугавара прикрывает глаза, лучи освещают пушистые ресницы, что сейчас мерцают серебром. Савамура пропускает вдох, замирает взволновано-очарованным. И скорее спешит запечатлеть эту красоту на холсте. // — Откуда ты знаешь, что я хочу рисовать? — Не художник определяет, что хочет рисовать, а его Муза, — Суга прикрывает глаза, улыбается немного лукаво. — О, ты уже утверждаешь, что ты моя Муза? — А это не так? Они работают вместе уже не одну неделю, и такие неловкие разговоры вперемешку с флиртом у них регулярно. Савамура сдается под напором очаровательных глаз, хмыкает и садится перед холстом, кистью рисовать силуэт Сугавары. Коуши в белой рубашке, галстуке и брюках восседает на простом стуле словно на троне. Они уютно молчат вместе, тишина разливается по комнате, словно мёд. Вместе они теряют счёт времени, теряются друг в друге и в океане запахов краски. — Может, перерыв? — предлагает Суга, потирая затекшую шею. Савамура закончил очередной эскиз. — По чашечке кофе? — спрашивает Дайчи, откладывая кисть. Суга согласно мычит, соскакивает со стула, ослабляет галстук и хвостиком идет за Савамурой. Тот заваривает кофе, разливает по чашкам под тихий разговор. — У меня есть одна идея, — немножко взволновано говорит Коуши. — Но мне нужна твоя рубашка. — У тебя же своя есть? — вопросительно говорит Дайчи, предчувствуя подвох. — Мне нужна большая. Ты доверяешь мне? С таким взглядом медовых глаз Савамура согласен даже на смерть — сброситься с обрыва и расшибиться об волны, на последнем вдохе говоря «это ради тебя». Дайчи согласно мычит, отпивает горячий кофе и идет в свою комнату искать рубашку. Коуши довольно улыбается, пьет напиток и жмурит глаза от превосходного сочетания горькости и сладости. Савамура возвращается спустя пару минут с рубашкой в руках и передает ее Коуши. Тот уже допил кофе и уходит в ванную переодеться. Рубашка великовата, идеальная для того, что придумал Сугавара. Он заходит в мастерскую, Дайчи устанавливает новый холст. — Долго т… — Савамура оборачивается и застывает. На Суге — только рубашка, достигающая чуть выше середины бедра. Пара пуговиц сверху расстегнуты, ткань с левого плеча опустилась вниз. Волосы растрепаны, слегка влажные, словно по ним прошлись мокрыми руками. — Нравится? — неловко спрашивает Сугавара, заламывает руки за спиной и опускает взгляд вниз. — Да, — Дайчи осматривает Коуши сверху вниз, скользит взглядом по худым ногам, тонким ключицам, красивому лицу. Коуши смущенно улыбается, присаживается вполоборота на стул, спускает одну ногу вниз, открывая вид на бедро. Ткань поднимается достаточно высоко, чтобы заметить, что на Суге все еще есть белье. Савамура не знает, ему смеяться от радости или плакать от разочарования. Он сидят в тишине, никто не произносит ни звука. Слышно только дыхание двух человек и звук движения кисти по холсту. Неожиданно Савамура встает, меняет холст и берет платок, лежащий на тумбе. Он садится на место, завязывает себе глаза, пока Суга наблюдает за ним. Дайчи не двигается мгновение, а потом берет кисть и начинает рисовать. Движения плавные, скользящие, кисть выводит ровные линии. Коуши наблюдает за ним, очаровывается. Савамура прекрасен в своей простоте, в своем личном мире холстов и красок. Суга медленно поднимается со стула, легко ступает босыми ногами по полу и подходит к Дайчи. Первое прикосновение легкое, словно едва заметный порыв ветра. Савамура вздрагивает, кисть замирает над холстом. Ждёт. Сугавара проводит рукой по скулам, опускается на шею, скользит нежно, ласково. Ладонь забирается под рубашку, очерчивает ключицы. Губы прикасаются к уху, Суга легко дует и прикусывает мочку уха. Савамура сглатывает. Момент застывает, напряжение висит в воздухе, никто не двигается. А потом Суга запускает вторую руку в короткие темные волосы и тянет вверх. Дайчи покорно встает, идет вслед за Коуши, доверяя ему. Тот ведет его в спальню, толкает на кровать и сам взбирается сверху. Савамура хочет снять повязку, но Сугавара легко отталкивает его руки. Он склоняется к губам Дайчи, застывает в паре миллиметров и ждет. Савамура не выдерживает первым. Он приподнимается, целует мягкие губы и руками тянет Сугу на себя. Тот падает, запускает руку в короткие волосы и стонет в рот. Чувства сейчас обострены, оголенными проводами бьются под ребрами. Вечер перетекает в ночь, а поцелуи постепенно становятся чем-то большим. // Утром Дайчи не находит никого рядом. Аккуратно сложенная рубашка лежит возле кровати. Он идет искать по квартире, заглядывает в мастерскую, но находит лишь короткую записку «прости». Савамура хмурит брови, трет виски и тяжело вздыхает. Он знал, что это было ошибкой. Следы на шее и груди болезненно отдают Мертвым морем внутри, мешают вздохнуть полной грудью и сходят лишь через две недели. Холсты после той ночи остаются пустыми. Кисти покрываются пылью, Дайчи больше в мастерскую не заходит. // — Святой Отец, простите меня. Я совершил грех. Я больше не могу называть себя Ангелом Искусства. — Сугавара Коуши. Из-за чего ты сделал такие ужасные выводы, приводящие к тому, что ты отрекаешься от Бога? — Мне нет прощения, Святой Отец. Я больше не могу вдохновлять порученного мне человека. Я потерял свою ценность. — А ты уверен, что больше не вдохновляешь? — Но ведь мы, ангелы, вдохновляем невинностью, ожиданием, красотой, а я… Я влюбился в него, утратил свою ангельскую непорочность, став подобным человеку. Мне нет прощения, Святой Отец! — Сугавара Коуши, не важно, чем ты вдохновляешь порученного тебе человека — ангельской непорочностью, красотой или своей любовью. Вдохнови этого человека снова. — Но, Святой Отец, а как же… Он же человек, разве может ангел и человек… — Пути Господни не исповедимы. Если ты чувствуешь любовь, значит, так и должно быть. — Ох, Святой Отец, но…! — Беги, Сугавара Коуши, и вдохнови своего человека. Коуши радостно распахивает белые крылья, спешит в маленькую квартиру, туда, где оставил художника без Музы. // Дайчи наконец-то решается зайти в мастерскую, садится на стул и завязывает глаза платком. Линии дрожащие, кисть держать тяжело. Савамура вздыхает и откладывает кисть. Неожиданно его скулы касаются чьи-то прохладные пальцы. Дайчи замирает на мгновение, сдирает с себя повязку и вскакивает. Перед ним — Сугавара, все такой же красивый и немного печальный. Савамура поддается вперед и целует в отчаянии, словно это их последний поцелуй. Губы раскрываются в ответ, язык толкается в горячий рот. — Не хочешь объяснений? — шепчет Коуши, отрываясь от губ. — Потом поговорим. Я с ума без тебя сходил, рисовать не мог. — Прости, — говорит Суга и с этим словом последняя печаль уходит из медовых глаз, уходит из краешков губ, оставляя место только любви. // Суга после секса — разморенный, довольный, лежит в белых простынях, лениво позирует Савамуре. В легких движениях — немного смущения, на губах полуулыбка. — Так куда ты исчез? — Я думал, что после того, как мы переспим, ты потеряешь ко мне интерес. И решился не дожидаться, чтобы запомнить тебя любящим. — Дурак. — Я ангел. — Ты дурацкий ангел. — Эй! Савамура смеется, уворачивается от подушки и поваливает Коуши на кровать. Кисть одиноко лежит на полу, пока Савамура вцеловывает Сугу в белые простыни. Его Муза становится его Жизнью.