как возможно уйти от любви?

я так люблю, когда ты меня унижаешь. когда при друзьях своих ты говоришь, что мы даже не пара, и рядом с другой стоишь. и рядом с другой стоишь.

Субботний вечер Елизавета вновь провела в рыданиях и вечном крике своего недовольного молодого человека. Данила метался из комнаты в комнату, громко топая ногами по старому паркету, что скрипел от любого неловкого движения. Синяк на левом тонком запястье девушки неприятно ныл, напоминая ей о «прекрасных» минутах, проведённых с любимым наедине. О минутах адской боли во всём теле, из-за того, что парень швырял, таскал, бил и сжимал, тушил сигареты о бледную кожу, покрытую родинками, и беспощадно кричал на хрупкую Неред, играясь с ней, как с куклой. Лиза не понимает, что не так она делает. Когда Кашин появляется дома, русая не позволяет себе даже выйти из комнаты и поздороваться с ним. Весь утомительный день она проводит в запертой квартире парня, изредка выходя на улицу и проводя всё время со своей собакой — Альфом, а всю ночь под бесчеловечным и бесчувственным Кашиным. Когда девушка пыталась узнать причину столь строгого контроля над ней, она получала в ответ лишь: «Это ради твоей безопасности», а за любой другой лишний вопрос — получала удар. Он стыдился Лизы перед своими друзьями и всегда отшучивался, когда речь заходила об их отношениях. Девушка пыталась возразить, но приходя домой, здорово так получала от своего партнёра. И пытаясь скорее спастись от его «любви», бежала в ванную комнату, закрывая дверь на замок. Но сильные руки Данилы в порыве гнева выламывали дверь, и тогда Неред ничего не оставалось. Он обливал её ледяной водой, таская при этом за волосы, намотав их на свою татуированную руку; он душил её, смотря прямо в испуганные глазки напротив, и что-то там пытался говорить, но от страха и неопределённости у Лизы закладывало уши. Она думала лишь о том, как выжить прямо сейчас. Даня постоянно оправдывался, изредка жалел её, иногда извинялся, но чаще всего, после ссор и избиений, гладил по сухим русым волосам, что когда-то пахли сиренью, отдающие сейчас лишь запахом адской боли, и повторял: «Никто не будет любить тебя также сильно, как я, Лайзка». И Лиза верила. Единственный её друг, Даня Поперечный, старался постоянно заступаться за неё, грозился пойти в полицию и заявить на Кашина, но все его попытки были тщетны. Она вечно убеждала его, что это лишнее, что всё в порядке, а вечером сидела в одиночестве на балконе и глотала слёзы, пыталась заглушить боль, засевшую где-то глубоко в груди. Бедная наивная Лиза. Она считала, что все отношения такие, что все люди это терпят и проходят через такое, что это норма. Она действительно любила его веснушки, его нежный голос, который наутро пытался извиниться, и его большие сильные руки, что оставляли ей синяки по всему телу; в одни моменты гладили её по волосам, а в другие — вырывали их с корнем. Поперечный, как ни старался, ничего не мог поделать с подругой. Она была по уши влюблена в придурка, который так любил тушить об неё сигареты. Который так любил унижать её и видеть слёзы в изумрудных глазках, чувствовать её боль, её никчёмность.

— А ты не сможешь от меня уйти! Ты просто наивная дура, как же можно уйти от любви?

я так люблю, когда ты с намёком тонким языком своим острым, как нож, свысока оценив, подмечаешь, что одета я сегодня как бомж. что одета я сегодня как бомж.

Каплан и места себе не находит. В старой питерской квартире становится слишком душно, ей хочется уйти. Но она не может. Юлий сегодня снова не в настроении и решает отыгрываться на своей «любимой»: портить ей косметику, которую когда-то сам покупал, выбрасывать её вещи в окно или мусорное ведро, громко кричать, обзываться, запрещать есть и контролировать каждый её шаг. Из-за своей болезни, Дарья сильно поправилась, а на всём её бледном теле появились ужасные отёки. Пытаясь скрыть всё это под мешковатой одеждой, блондинка ещё сильнее разозлила Юлия, вызвав у него бурную реакцию на её сегодняшний вид, и тот, хватая девушку за плечи и до синяков их сжимая, нервно усмехнулся и подметил, что выглядит Дарья сегодня как бомж. Она проронила слезу, ведь борьба с заболеванием давалась ей очень тяжело. Каплан очень нуждалась в поддержке и сопереживании, а не в побоях и ощущении себя ничтожеством. Иногда Онешко мог побаловать свою любимую дорогими цветами или конфетами, и тогда девушка расцветала от счастья, каждую секунду всё больше убеждаясь, что это именно её человек. Она не может от него уйти, ведь он так любит её, верно? Он такой единственный, как считала сама Даша. Он всегда внушал ей это сам. Всегда внушал, что такую её никто не полюбит, что выглядит она ужаснее, чем пару месяцев назад, что не умеет контролировать слёзы, чем достала Юлия, а блондинка верила. Почти каждый вечер они выбирались в какое-нибудь кафе, ведь парень настойчиво утверждал, что Даша ужасно готовит, пока девушка краснела под его гневную тираду. Она всегда носила одежду, полностью скрывающую её синяки, царапины, шрамы от лезвия его бритвы и ужасные отёки. Она всегда улыбалась прохожим на улице, озаряла своей добротой всех вокруг, но тут же получала толчок в спину и злобное: «Хватит кривляться, ты выглядишь жалко». Даша приходила домой, смотрела на себя в зеркало, и первое, что приходило в голову, при виде себя, — жалкая. Юлик был прав, она действительно жалкая. Только вот она не осознавала, что это он её таковой сделал. Девушка постоянно плакала, её глаза почти всегда были красными от слёз, а лицо опухшим. Онешко вновь злился, ведь выглядит она «неподобающе» для сегодняшнего похода в магазин, поэтому видел лишь один вариант — закрыть её в квартире в одиночестве. Ему было откровенно плевать, что она может с собой там сделать, что может сделать с квартирой, с его вещами, потому что был убеждён в том, что она не посмеет даже выйти в коридор, будет плакать в своей комнате или резаться в ванной. При виде своего парня в компании его друзей, она вновь постарается им понравиться, ведь если всё будет иначе, дома её будут ждать синяки, пощёчины и всепоглощающая боль. Юлий часто извинялся перед ней, говорил, как сильно её любит, что она достойна только его и никого больше. Он считал Каплан своей собственностью, которая даже не посмеет выбраться из клетки на свободу. Все подруги Дарьи уговаривали её уйти от абьюзера, написать заявление в полицию, но она не слушалась их. Она была влюблена в Онешко до боли в конечностях (как иронично), она была готова на всё, лишь бы он ещё раз сказал, что любит её. Каплан всегда считала, что они завидуют ей, её отношениям. Видела девушек на улице и гордо задирала голову, не обращая никакого внимания на бывших подруг. Блокировала их во всех социальных сетях, если речь заходила о Юлике.

— Я единственный, кто тебя любит, запомни. Кому ты ещё будешь нужна? У тебя нет шансов.

бьёт — значит любит, а вам не повезло. тупые люди, я вам отвечу зло. бьёт — значит любит, а синяки — пустяк. в квартире курит. моя любовь — ништяк.

Лиза и Даша встретились в торговом центре, нервно переглянулись, хотя даже и не были знакомы. Внутри у русой что-то оборвалось, она видела зверский страх в глазах Каплан, она чувствовала её боль. Кашин ещё сильнее сжал хрупкую руку Неред и отвёл к выходу, где их поджидало такси. Дарья криво улыбнулась Лизе, как делала со всеми прохожими, пока чувствовала в груди острую боль, будто бы одна Неред могла её понять. Она ведь могла её понять.

я так люблю твои нежные руки, милый. я люблю их и ночью, и днём, когда с особенною силой они сжимались на горле моём. они сжимались на горле моём.

Красноволосая запнулась, приковывая к себе взгляд Тушенцова. Она поставила тарелку на стол и попыталась быстро скрыться с его глаз, но Руслан схватил Шпагину за запястье и, стискивая зубы, процедил: «Посмешище. Иди умойся». Настя быстро закивала, надеялась как можно скорее убежать в ванную, ведь сдерживать слёзы уже не было никаких сил. А Руслан не любит, когда она плачет. Он может одарить её пощёчиной, как делает это всегда, или, ещё хуже, потащить её в ванную, вцепившись в алые волосы рукой, и окатить девушку ледяной водой из душа. Она казалась всем такой хрупкой, такой маленькой и доброй. Любила улыбаться каждому, делая вид, что будто бы счастлива. За этой маской она лишь пыталась скрыть своё сердце, что день за днём утопало в боли. Ещё в детстве Шпагину часто гнобили за её внешность, манеры, поведение. За то, как она одевается, как хочет выглядеть и что любит. Руслан поначалу показался ей не таким. Она любила проводить с ним часы, прогуливаясь по набережной или сидя в кафе, когда тот рассказывал очередную историю из жизни. Она любила его руки, его глаза, татуировки, его голос и смех, его обветренные губы. Когда Тушенцов позвал её к себе жить, она и поверить не могла своему счастью. Также быстро, как и ссадинам и синякам по всему своему телу, которые так любезно оставлял ей Руслан. Возможно даже, что он никогда не чувствовал к ней любовь, только привязанность. Она нужна была ему для каких-то бытовых дел, а он нужен был ей для любви. Да, кареглазый часто глумился над Шпагиной, любил оставлять на ней какие-либо отметки, заставил набить татуировку на запястье, чтобы скрыть шрам от лезвия бритвы. Унижал её, буквально питался её негативными и смешанными чувствами, когда она снова получала удар. Они часто прогуливались по городу, Тушенцов дарил ей дорогие подарки, говорил, что любит, а Настя тихо хихикала ему в плечо, ведь это ли не счастье? Правда дома её снова ждала эта бесконечная рутина из бытовых дел, ссор, драк и горьких слёз, что стали всё чаще и чаще появляться в её глазах, образуя в горле непробиваемый ком обиды. «Если уйдёшь от меня, то я найду тебя и убью, поняла?» — гласила записка от парня, оставленная на холодильнике ещё месяц назад. Обыденность такой жизни давила на хрупкое тело, а под натеском зверской «любви» Руслана, её маленькое сердце трещало по швам. Синяки проходили, раны заживали, шрамы затягивались, но боль в груди никуда не девалась. Она разрасталась с каждым днём всё больше и больше, пока не достигла своего пика. И Настя просто решилась. Оглядывая квартиру, расположенную на девятом этаже, в которой не выдержала и пяти месяцев, она выпрямилась и подошла к окну. Снежинки кружились в воздухе, падая на белую землю, а Шпагина ринулась вниз вместе с ними. Она падала и ощущала себя невесомой, словно капля.

— Я найду тебя везде, моя хорошая, из-под земли достану, если вдруг захочешь уйти. Но как же ты сможешь уйти от любви?

я так люблю твой безумный огонь в улыбке. освещал им меня не раз. и за малейшую за ошибку прибавляешь на плитке газ. прибавляешь на плитке газ.

Света была ещё семнадцатилетним ребёнком, когда повстречала Мишу на одной из вписок. Он показался ей тогда очень загадочным и привлекательным. Но проблема в том, что лишь показался. На деле, отношения с ним превратились в адовый круг. Все события повторялись одно за другим: его руки сжимают её запястья, в квартире снова душно, он сдавливает той горло, а она пытается закричать. Каждый чёртов день она пытается его успокоить, каждое утро просыпается от звона битой посуды, а то и от того, что Совергон решил окатить её ледяной водой. Почти каждый вечер он тащит Дейдример на разные вписки, сильно напивается там и дома отыгрывается на синеволосой. Когда ей исполнилось восемнадцать, Миша подарил ей новый телефон, а на следующий день выбросил его в окно, потому что Света его ослушалась. За малейшую ошибку, он строго её наказывал. За любое слово или действие, которое ему не понравится, — толкал на включённую газовую плиту. Все локти Турбиной были в ожогах, все руки были полосованы лезвием, все ноги и вся грудь — в синяках. Выдавались такие дни, когда у Совергона было хорошее настроение, он извинялся за всё, а Света прижималась к его груди всё сильнее. Он целовал её ссадины, а она гладила его по волосам. Дейдример была влюблена в него. Влюблена без памяти, даже когда получала от любимого пощёчину. Даже когда слышала от подруг, что он конченный урод, и это ненормально. — Думаю, просто не многим удалось найти таких близких людей, — каждый раз отвечала Света, прикрыв уставшие глаза. Ей было всего девятнадцать, когда он впервые не впустил её в квартиру, и девушке пришлось ночевать под входной дверью на лестничной площадке. Только под утро она смогла зайти внутрь и принять душ. А потом всё началось сначала: крики, ссора, рукоприкладство. На её хрупких запястьях, которые сжимали до боли не раз, всегда можно было отчётливо разглядеть синяки, которые, кажется, никогда уже не пройдут, которые засели очень глубоко, как и боль в груди. Там всегда можно было разглядеть шрамы, которые даже со временем не спешили затягиваться и напоминали девушке о «прекрасном» опыте в отношениях. Когда ей было двадцать, она решила бежать. Просто одним хмурым и пасмурным утром собрала свои вещи, которых было, кстати говоря, очень мало, из-за того, что Михаилу не нравилась её одежда, и просто вылезла через окно, благодаря всех на свете, что живут они на первом этаже. Она наконец смогла вдохнуть полной грудью, будто бы позабыв ту боль, которую ощущала ещё в квартире. Не все спасаются из таких отношений, решаясь на какие-либо отчаянные шаги. Но терять ей было нечего, и она смогла. Больше Света никогда не появлялась в северной части Питера. Отрезала свои волоса, а после и вообще перекрасилась в блондинку. Обновила свой гардероб, чтобы ей больше никогда не видеть старые платья и кофты с огромными рукавами, и два года подряд посещала сеансы психотерапевта, но так и не смогла вернуться к нормальной жизни. Ей постоянно снились кошмары, иногда мучила бессонница. Она снова собрала вещи и уехала из любимого Петербурга навсегда, не справившись с той болью, что давила на виски и ломала сердце пополам. Она видела Каплан лишь однажды в каком-то кафе. Блондинка была измотана и выглядела очень уставшей, а под опухшим глазом виднелся синяк, не до конца скрытый под толстым слоем матового тонального крема. Рядом с незнакомкой за столиком сидел парень с широкими плечами и злобно поглядывал на блондинку. В груди у Дейдример что-то оборвалось, и ей захотелось кричать, но Миша сжал ее руку до боли, и паре пришлось покинуть заведение.

а за меня беспокоятся все подруги и говорят от тебя уйти. они просто завидуют! дуры! как же можно уйти от любви?

Сердце бешено заколотилось, когда Кашин снова размахнулся для удара. Руки затряслись, и девушка по инерции постаралась закрыться ими, но ноги, что к тому моменту уже стали ватными, подвели её, и она упала на пол, скручиваясь в комочек и получая удары один за другим.

как возможно уйти от любви?

Каплан всё-таки решила поставить грёбаную точку в этих отношениях. Ночной мрак понемногу рядел, оттаивая в тёмном небе, и это колебание между светом и ночью болезненно отзывалось на «потрёпанных» нервах блондинки. «Двигаться дальше — не означает забыть. Это означает, что Вы предпочли счастье боли» — гласила строчка из любимой книги Каплан, и это пугало её больше всего на свете.

бьёт — значит любит, а вам не повезло. тупые люди, я вам отвечу зло.

И Неред, наконец, хватает свой старый портфель, натягивает на ноги красные кеды и несётся скорее по лестнице, даже не вызывая лифт. Времени у неё было катастрофически мало, а ключи, оставленные Даней на тумбочке в прихожей, дали ей единственный шанс на спасение. В тот вечер она обрела чуть больше, чем просто свободу. Не многие могут решиться на такой отчаянный шаг, ведь у Кашина повсюду связи. Но она смогла.

бьёт — значит любит, а синяки — пустяк. в квартире курит. моя любовь — ништяк.

Как Юлий ни старался, он не мог найти когда-то «свою» Дашу. Она бесследно исчезла из его квартиры. А её телефон остался лежать на кровати. Обнаружив там в истории поиска запрос «билеты на сапсан санкт-петербург москва», Онешко выбросил айфон в окно. Единственное, что мог он тогда, — злиться. Злиться на всех и всё, но вымещать гнев ему теперь не на кого. Не многие спасаются из таких отношений. Но она смогла. спустя три года. Россия, Санкт-Петербург. «Я много думала об этом, мне было невыносимо страшно, что кто-нибудь ещё узнает о том, что происходило тогда. Мне было страшно, что люди не захотят со мной общаться, начнут меня жалеть или осуждать. Это заходило всё дальше и дальше. В то время для меня получить в ребро или пощёчину — не было чем-то проблемным. Потому, что меня очень долго обесценивали как человека, и я перестала понимать для себя ценность того, что это могло бы и не происходить. Елизавета Неред, 27 лет» Россия, Москва. «Каждый раз я просыпалась в холодной постели и готовилась к новому дню. Я ожидала абсолютно всё: побои, унижения, крики. Это уже стало для меня обыденностью, в этом уже не было ничего такого. Каждое утро я просыпалась с адской головной болью, и всё, что мне хотелось, — это кинуться из окна. Но когда я наконец смогла закончить наши отношения, я удивилась, до какой степени легко вставать по утрам, если я буду жить так, как хочу, и делать то, что не вызывает у меня желания выброситься в окно. Дарья Каплан, 26 лет» Испания, Барселона. «Я не испытываю к нему ненависти, но ненавижу то, что он сделал со мной. И несмотря на то, что мне уже 23, лишь от одной мысли о том, что нам с ним придётся встретиться, меня бросает в холод. И я не одна такая. Светлана Турбина, 23 года»