да-да, поломка — во мне

этим летом он познакомился с юнги. чонгук помнит их первую встречу так ясно, словно она осталась полароидным отпечатком в памяти: он стоит на железнодорожной платформе, его никто не встречает, а телефон сел — и перед ним стоит парень в чёрной смешной панаме. он единственный из всей толпы никуда не торопится, задумчиво копаясь в телефоне. у чонгука хватило смелости попросить дать позвонить; а у незнакомца хватило кредита доверия, чтобы отдать телефон в неловкие чонгучьи руки — тот так волновался, что едва его не выронил. после короткого звонка — да, мам, да, вы перепутали дату моего приезда, спасибо большое — чонгук возвращает старенький самсунг, и с самой солнечной улыбкой, вместе с дежурным спасибо, говорит так легко, будто представляется однокурснику — — чонгук. а тебя? незнакомец колеблется, но протягивает руку и крепко пожимает чонгучью ладонь — — юнги. чонгука заливает нежным июньским солнцем, и ему кажется почему-то, что это лето должно быть замечательным. наверное, самым лучшим. вечером он вытаскивает номер юнги из журнала звонков в мамином телефоне, просто чтобы ещё раз сказать спасибо — но это спасибо почему-то обрастает парой десятков сообщений ни о чём, которыми они перебрасываются как старые знакомые. первые пару дней ему казалось, что он своими сообщениями бесит юнги до невозможности — но потом всё как-то само собой наладилось (возможно, при помощи тройной порции бараньих шашлычков, которыми чонгук угостил юнги в лучшем ресторанчике хуэндогу). и где-то между их с юнги встречами под лениво закатывающимся за горизонтом солнцем, где-то между июнем и июлем, между сумеречным и рассветном часом, между пропущенными сеансами в летнем кинотеатре и бесконечными разговорами о музыке (хотя чонгук любитель топ-100 эппл мьюзик, а у юнги три винила notorious b.i.g) — где-то между, так, чтобы чонгук не знал наверняка, и смог осознать по-настоящему, только когда почувствовал, что катится вниз, как крошечный осколок гравия в волне оползня — тогда всё и произошло. он помнит, как потускнела улыбка юнги — словно полная луна скрылась за плотным облаком — когда он впервые сказал «я люблю тебя», а тот будто не знал, как реагировать, а потому не сказал ничего — только дёрнул плечом и замолчал. сказать это в первый раз было сложно — что-то тяжелое, тягучее цеплялось за его горло, сковывая голос. потом стало легче. возможно, потому что с каждым произнесением его слова обесценивались и теряли свою магическую силу, пока не превратились во что-то обыденное и простое. во что-то такое, что произносишь между фразами «увидимся» и «позвони, как доедешь». чонгук счёл за маленькую победу, когда юнги перестал вздрагивать всякий раз, как слышал слово «люблю» из его уст, не надеясь на большее. одной бесконечной июльской ночью они лежали на крыше дома, и чонгук считал звёзды, обводя пальцем силуэты знакомых созвездий. юнги в шутку проверял его по открытому приложению с картой звёздного неба — и они вместе смеялись, когда чонгук не угадывал, или называл только что им самим придуманное созвездие. — а есть созвездие кролика? — только зайца. хотя это вроде одно и то же? — полувопросительно отвечает чонгук, отыскивая в небе силуэт, похожий на длинные уши. — можем нарисовать во-о-он там. — тогда это будет созвездие чонгука, — с тихим смешком ответил юнги; и чонгук не спросил, зачем. ещё час до рассветных лучей, пока он продолжал смотреть на звёзды — а они на него — он краем глаза видел, что юнги смотрит не на небо, а на него — и ему это показалось настолько глупым и романтичным, что волна счастья захлестнула с головой и его, и крышу, и их полосатый плед, затопив тихие в безветренной тиши деревья. он бы хотел, чтобы ночь никогда не кончалась, потому что ни один тёплый летний день не заменит тихую звёздную ночь — но всё когда-то заканчивается. и ему показалось тогда, с отблеском большого пса в тёмных глазах, что его ожиданию у глухой невозвратной стены тоже придёт конец; что, наверное, юнги ответит ему взаимностью — он к чонгуку бесконечно заботлив, и всегда смеётся над его дурацкими шутками  — но как после дня летнего солнцестояния, когда день перестаёт прибывать, а ночь наоборот, только увеличивается; так и их лето — достигнув пика в его эйфории — пошло на спад. было всё так же тепло; и к августу, хоть и обещали дожди — так и не похолодало. что-то неуловимо изменилось, и вновь чонгук понял это слишком поздно, чтобы успеть осознать, поймать и возвратить. что-то, что он держал в руках так бережно, превратилось в песок, стремительно просыпающийся из сжатых ладоней. у чонгука есть в голове целый список причин, почему всё стало не так, как раньше, но главное — когда чонгук обнимает юнги, сжимая рёбра в кольцо своих рук, юнги никогда не возвращает объятие с той же крепостью. он чаще молчит, смотрит в сторону — но не на чонгука. с прохладой в голосе поддерживает разговор и больше не смеётся с шуток про кукабару. чонгук думает, что он ему просто надоел — со всем своим детским максимализмом — пока у юнги большие мечты, цели и амбиции — какого чёрта ему сдался студент — и не понимает совершенно, почему, если всё что он думает — истина, юнги до сих пор не озвучил это вслух — и больше того, никогда не отказывается от встреч с ним. может, ему скучно — может, у него что-то случилось, а чонгуку лучше не лезть — и его давит вниз безо всякой причины, прижимает полуденным солнцем к асфальту. иногда ему кажется, что ближе юнги у него нет никого. но куда чаще — что за стеной его самоизоляции чонгук не знает о юнги ничего. только что-то на поверхности — что он позволяет о себе знать. что он cat person, и сам, как большой мурчащий кот, любит, когда ему чешут за ухом. что ему нравится увядающая красота осени и шорох сухих листьев, и что ему всегда слепит глаза яркий дневной свет, даже если солнце спряталось за облаком. что свои старые наушники он не променяет на один понтовый блютуз динамик, и скорее съест прокисший рисовый пирожок, чем всерьёз хотя бы день послушает трот-радиостанцию. что он всегда путает венеру и земные искусственные спутники со звёздами, и ненавидит жёлтый — каждый раз притворно морща нос, когда чонгук приходит в своей любимой футболке цвета подсолнуха. мелочи — иногда ему кажется, что за ними не видно юнги настоящего. ещё чаще он думает, что юнги проводит с ним время только потому, что лето в одиночестве становится невыносимым. думает, что в нём нет ничего уникального, и на его месте мог быть кто угодно другой, кто подвернулся бы под руку в нужное время. кто-то, о ком можно было бы заботиться как о младшем надоедливом брате; покупать мороженое, водить на ночные сеансы в кино и делить музыку в плеере. чонгук роняет «я люблю тебя», рассыпая их будто невзначай — юнги собирает его признания, как полевые цветы. возможно, они просто недостаточно для юнги красивы — думает чонгук. может, они ярко-жёлтые, а юнги этот цвет ненавидит. возможно, нужно больше стараться — и он продолжает пытаться. говорит себе: любовь не бывает несчастной, а значит — всё в порядке. это только половина правды; потому что он тайком крадёт прикосновения и случайные фразы, греющие его изнутри лучше самого жаркого зноя. что хуже — где-то в глубине себя он всё ещё надеется, и ненавидит себя за то, что не способен перестать, что находит любой повод убедить себя, что юнги не совсем всё равно: когда юнги предпочитает его компанию всем остальным; когда ему единственному пишет по утрам и знает номер его домашнего телефона. но порой, когда они плавятся под августовским солнцем на жестяных крышах гаражей, чонгука пробивает — как будто он физически способен потрогать это поле сорванных засохших цветов своей влюблённости; и думает — потом будет лучше. он уедет в сентябре на учёбу, и всё наладится. возможно, целых девять месяцев отсутствия юнги в его жизни выжгут в нём всё живое — если бы, конечно, было что жечь. не видеть его — будет проще. он повторяет себе это, как мантру, пока август стремительно летит мимо — как будто всё лето уместилось в один бесконечный солнечный день. они должны были съездить в океанариум перед его отъездом, но как-то не сложилось. чонгук, конечно же, не винит в этом юнги, но вместо сборов в последнюю ночь рыдает в своей комнате, согнувшись пополам над чемоданом, надеясь, что к рассвету растворится от соли. на перрон к поезду пусан-сеул его провожают родители. к его удивлению, юнги тоже пришёл — только стоит чуть поодаль, как будто не с ними, сосредоточенно рассматривая колонны и табло. его прощальное объятие совсем невесомое, но чонгук вжимается в него всем телом и шепчет, что напишет, как доберётся до кампуса. юнги только кивает. в какую-то секунду ему показалось, что юнги подойдёт к нему на перроне, возьмёт лицо чонгука в свои холодные ладони, и, не стесняясь никого вокруг, поцелует до искорок под веками. как будто он скрывал — зачем-то — всё это время, что тоже любит, и в момент, когда чонгук уезжает надолго и далеко, он решится открыться. так глупо. от того, чтобы не расплакаться, чонгука удерживает только присутствие родителей. и остатки гордости, наверное. поезд трогается — чонгук машет в окно, прилипнув к стеклу — юнги под его взглядом поджимает губы и опускает голову. как только перрон скрывается из вида, чонгука покидают оставшиеся силы. он чувствует себя обескровленным, как будто вместе с объятием юнги воткнул в него нож. он сидит ещё так, недвижимо, холодное стекло напротив его лба, и рассредоточенным мутным взглядом провожает уплывающие прочь дома за змеящимися линиями электропередач, и чувствует, как его сердце крошится в песочную пыль. вместо него остаётся внутри глухое, гложущее чувство пустоты и какой-то неизбывной тоски; вскоре чонгук обнаружит, что пустота эта подобна чёрной дыре после взрыва сверхновой — она впитывает в себя всё, что бы он туда не кидал. новых знакомых, хобби, кружок танцев, попытку в неловкие свидания с сокурсницей, крупицы оставшегося тепла от юнги — всё затягивает, перемалывает, перемешивает.

ꔹ ꔹ ꔹ

чонгук звонит юнги в скайпе, и где-то в половине раз дозванивается. чонгуку кажется, что юнги будто жалко на него слов — так скупо он отвечает, и его шумное изображение с веб-камеры, тонущее в пикселях, не возвращает никаких эмоций. он за юнги беспокоится; боится, что без его надоедливой шумной любви тот замкнётся в себе совсем — в изолированной системе энтропия может лишь увеличиться — и ничего хорошего из этого не выйдет. как бы ни хотелось чонгуку обнять юнги, 325 километров между ними не сократить ни одним объятием. в последний раз он звонит в ноябре; в чате висят пять предыдущих не отвеченных вызовов. иногда ему кажется, что он ломает трагедию на ровном месте. иногда ему кажется, что его самого сломало и изувечило. все его отношения с другими людьми просто разрушены — он не может ни с кем общаться, не думая, что лучше бы это был юнги. не может смотреть фильм без мысли о том, понравился бы он юнги. не может послушать ни одну дурацкую хитовую песню без того, чтобы представить как бы её ненавидел юнги за то, что она играет из каждой раменной. иногда ему хочется просто услышать честное — я просто не люблю тебя так бывает, чонгук так бывает. от этих слов не сойдёт земля с орбиты — просто сам чонгук наконец-то начнёт двигаться вперёд, а пока он словно завис в одном бесконечном летнем дне, где улыбка юнги слепит, как полуденное солнце; а мир кружится вокруг него одной огромной тошнотворной каруселью.

ꔹ ꔹ ꔹ

в начале декабря, с первым снегом, чонгук, шатаясь после вписки, пьяный и злой, потирая чужие укусы на шее, блокирует юнги в скайпе и удаляет его телефон из контактов. ему казалось, что от этого он почувствует облегчение — что бы ни было между ними, оно давно закончилось, не успев начаться — но всё-равно почему-то скучает. наверное, потому что юнги до сих пор ему снится. чаще всего чонгук не видит его лица, но знает точно, что это он; и все сны — как кривое зеркало их солнечных дней. ему снится лето, теплое касание солнца на его щеках, и руки юнги в его собственных. каждый раз он просыпается тяжело, как после глубочайшего кошмара, а фантомное ощущение прикосновений юнги не проходит ещё несколько часов. там — всегда солнечно; а юнги обнимает его в ответ так же крепко, как в первый месяц их знакомства. там не существует того, кто провожал его в сеул, отводя взгляд — чонгук растворился бы в в этих снах без остатка.

ꔹ ꔹ ꔹ

в конце декабря чонгук приезжает повидать родителей и остаётся на пару дней погостить. ему кажется, что он сходит с ума, потому что в каждом прохожем, в очереди в магазине, в случайном попутчике в автобусе, везде — он видит юнги. это просто нелепый краш, — думает он. это пройдёт. вернувшись в сеул, он напивается на вечеринке у однокурсника; ему хочется стереть себя, забыться, выскользнуть из тела — но безымянные поцелуи на его губах столь противны на вкус, что едва он осознаёт, что делает, моментально убегает домой — и полночи сидит в ванной под душем, смывая с себя чужие прикосновения.

ꔹ ꔹ ꔹ

в феврале чонгук возвращается в пусан на каникулы после экзаменов. циклон принёс метель и ледяные морские ветра — его продувает насквозь даже через свитер под пуховиком. к моменту, как он добирается до дома юнги — всего пять минут пешком от остановки — он весь покрыт мелким влажным снежным крошевом, холодно колющим щёки. в какой-то момент ему кажется, что метель вызвал юнги, чтобы чонгук никогда до него не добрался. зачем он идёт к нему — не знает. может, эта неугасимая пустота потухшей звезды внутри него, ненасытная до чужого тепла, хочет наконец дотянуться и впитать всё самое болезненное, чтобы рассыпаться от передоза — раз ничто хорошее не утоляет её голод. у чонгука нервно свербит под кожей, когда он нажимает кнопку звонка: раз, два, три — как привык за лето. юнги открывает не сразу — за хлипкой опилковой дверью чонгук слышит его тихие шаги. дверь он приоткрывает, не спрашивая, кто там, словно ему всё равно, кто бы это ни был. глаза у него пустые; единственное, что в них отражается — сам чонгук, нелепо возвышающийся над сгорбленной фигурой в старой драной чёрной толстовке. юнги кутается в неё, обнимая себя руками, будто это его доспехи против внешнего мира. чонгук стоит, как дурак — с ним никто не здоровается. смотрит на юнги, а тот смотрит куда угодно, но не на чонгука; и он чувствует как пустота внутри расширяется, заполняя его, кажется, целиком — до самых кончиков пальцев. ему кажется, что он не делал в своей жизни ничего более унизительного, чем вся эта сцена, но всё равно заставляет себя сдвинуться с мёртвой точки, с трудом преодолевая пару шагов, и аккуратно обхватывает юнги за предплечья, размыкая его оборону. руки юнги податливые, словно безжизненные — чонгук прорывается через их защитный барьер и обнимает юнги так крепко, как может. будто, прижимая его к груди, он способен заполнить всё пустое в себе, и вбросить искру туда, где раньше полыхало пламя — чонгук зажмуривается. его «я так скучал» слетает с губ шёпотом — он больше говорит самому себе; и вдруг чувствует, как юнги льнёт к его объятию — мокрому, снежному, чонгук не успел снять пуховик — и тщетно пытается зацепиться руками под лопатками на скользкой ткани. когда он рывком выбирается из кольца рук чонгука — тот не держит его, отпуская, разумеется, разумеется юнги не хочет обнимать его, с чего бы ему хотелось — но юнги одним рывком молнии расстёгивает на нём пуховик и подныривает под него ладонями, забирая чонгука к себе обратно, прижимаясь щекой ровно под горлом. чонгук выдыхает, стискивая объятие; но теперь не он цепляется за юнги — а тот за него, как будто чонгук просто призрак непогоды и растает вот-вот, едва его отогрей. — я тоже очень скучал, — первое, что произносит юнги, когда находит в себе силы чуть отстраниться от чонгука и посмотреть ему в глаза — впервые за долгое время. ему кажется, что он до сих пор спит в своей комнате в сеуле, в глубине кампуса, и его не может добудиться даже гудящая по утрам поливальная машина. что он никуда не уезжал, и скоро проснётся измождённый своими снами — и не найдёт в себе сил, чтобы встать с кровати. но юнги настоящий — его сердце стучит так быстро и гулко, что чонгук чувствует его эхо напротив рёбер. его прикосновения, когда он помогает чонгуку выпутаться из мокрого пуховика — реальны. и рука, находящая его собственную, тоже не сон — юнги крепко сцепляет их ладони, переплетая пальцы, и тянет за собой вглубь квартиры. в кухне тепло. среди монохрома: белой метели за окном и серых шкафов, единственное яркое пятно — россыпь искусственных цветов на чёрной столешнице, ярко-жёлтых, как цвет самой любимой чонгуковской футболки. юнги ставит чайник, и выскальзывает из кухни, оставляя чонгука заторможенно рассматривать неувядающий вьюнок. спустя минуту он возвращается с ноутбуком, аккуратно впихивая его на стол между чашками. чонгук всматривается в экран — там открыт скайп на диалоге с ним. у всех последних сообщений висит красное предупреждение — ни одно из них не ушло. — ты кинул меня в чс, да? вопрос риторический, но чонгук всё равно медленно кивает. — я догадался, конечно, — юнги заметно нервничает и отворачивается к кипящему чайнику. — ты не обязан соглашаться, но… можешь почитать всё, что я писал? — он поворачивается с чайником в руках. — пожалуйста. хуже быть точно не может — думает он и кивает, придвигая ноут поближе и меняя его местами с чашкой. 𝕞𝕪𝕘 [𝟙𝟝.𝟙𝟚.𝟙𝟠 𝟚𝟛:𝟜𝟜] как дела? 𝕞𝕪𝕘 [𝟙𝟠.𝟙𝟚.𝟙𝟠 𝟙𝟝:𝟛𝟝] привет 𝕞𝕪𝕘 [𝟚𝟚.𝟙𝟚.𝟙𝟠 𝟚𝟙:𝟚𝟛] я думал, что у меня проблемы с интернетом, но похоже ты меня заблокировал 𝕞𝕪𝕘 [𝟚𝟝.𝟙𝟚.𝟙𝟠 𝟘𝟘:𝟝𝟞] не знаю, зачем я это пишу, но я очень скучаю 𝕞𝕪𝕘 [𝟚𝟠.𝟙𝟚.𝟙𝟠 𝟘𝟛:𝟚𝟜] чонгук, прости меня я такой дурак всё это время я думал, что делаю правильно, но я ошибался и теперь ты в сеуле и не хочешь меня знать 𝕞𝕪𝕘 [𝟚𝟠.𝟙𝟚.𝟙𝟠 𝟘𝟛:𝟛𝟟] и ты абсолютно прав 𝕞𝕪𝕘 [𝟚𝟠.𝟙𝟚.𝟙𝟠 𝟘𝟛:𝟜𝟙] я не заслуживаю чтобы ты принимал мои извинения 𝕞𝕪𝕘 [𝟘𝟚.𝟘𝟙.𝟙𝟡 𝟚𝟚:𝟙𝟘] как дела? как ты? может моё соо пройдёт через блок? 𝕞𝕪𝕘 [𝟘𝟝.𝟘𝟙.𝟙𝟡 𝟘𝟚:𝟛𝟚] прости меня чонгук, прости меня 𝕞𝕪𝕘 [𝟙𝟘.𝟘𝟙.𝟙𝟡 𝟘𝟙:𝟙𝟝] знаешь я хотел приехать, но потом подумал что у тебя экзамены и ты расстроишься увидев моё тупое ебало в радиусе десяти метров 𝕞𝕪𝕘 [𝟚𝟘.𝟘𝟙.𝟙𝟡 𝟘𝟝:𝟚𝟝] я узнал что ты приезжал месяц назад твоя мама сказала мне удивилась что я не в курсе 𝕞𝕪𝕘 [𝟚𝟘.𝟘𝟙.𝟙𝟡 𝟘𝟝:𝟜𝟜] и знаешь что? я думаю ты никогда не вернёшься поэтому наверное у меня не будет другого шанса чон чонгук, я люблю тебя я боялся, что ты уедешь и найдешь кого-то получше я думал что это разобьёт мне сердце и не давал себе надежды мне казалось что так я минимизирую наши увечья нет всё равно разбило меня всю мою жизнь прости меня надеюсь ты сможешь потому что я себя не могу внутренности чонгука как шарики с гелием — ему кажется, что он невесомо парит где-то под потолком, читая последнее: 𝕞𝕪𝕘 [𝟘𝟙.𝟘𝟚.𝟙𝟡 𝟘𝟚:𝟝𝟚] я ненавижу цветы, но они жёлтые и напоминают о тебе он ещё секунд тридцать просто смотрит в экран, в одну точку, заставляя себя вдохнуть через тревожный спазм в груди. рядом сидит юнги — ссутулившись, как будто пытаясь уменьшиться в размере — чонгук безмолвно переводит взгляд на него. юнги говорит, с трудом заставляя себя распрямить плечи и посмотреть на чонгука, а не в календарь на стене за его спиной: — всё, что я писал, ни к чему тебя не обязывает, но если сможешь — прости меня. — это правда? — очень тихо спрашивает чонгук. юнги кивает. — я прощаю тебя, — быстро выпаливает чонгук. — можно я тебя поцелую? у юнги глаза как у испуганного зверя в автомобильных фарах. — что? чонгук выдыхает — чего он вообще ожидал — — забудь. юнги мотает головой, и, будто до него медленно доходит сказанное, срывается с места — табуретка под ним падает, и он отпихивает её, едва не спотыкаясь. всё происходит быстрее, чем чонгук осознаёт — руки, тянущие его за ворот свитера, губы юнги на его — сухие, мягкие — юнги целует его осторожно, держа расстояние между ними, разделяя собственными сжатыми ладонями — будто готовый в любую секунду быть оттолкнутым назад — но чонгук приоткрывает губы навстречу поцелую — его ладони на щеках юнги, и от их касания юнги расслабляется и подаётся навстречу. под его весом чонгука вжимает спиной в стену, и едва только юнги пробует отстраниться — чонгук ловит его снова, и снова, и снова. его внутренней пустоте не поглотить столько света — она растворяется, и всё что чувствует чонгук, одним телом обратившись в нерв — тепло чужих губ на собственных, в медленном, тягучем поцелуе. юнги всё же отстраняется, на расстояние достаточное, чтобы смотреть чонгуку в глаза, но только чтобы спросить: — достанешь меня из чёрного списка? — посмотрю на твоё поведение, — серебристо смеётся чонгук, невесомо сцеловывая с губ юнги лукавую ухмылку, вбирая в себя его монохром, и возвращая только цвет — жёлтый, как самый летний цветок.