Волшебная операция на глазах была лучшей вещью, которая когда-либо случалась с Гарри. С его новым острым зрением ястреба он мог победить Рона еще быстрее, когда они играли в квиддич, ловя снитч в течение трех минут.
— Мерлин, Гарри! В следующий раз, когда ты будешь играть в квиддич против Торна или Чанг, ты легко их сделаешь! Раз плюнуть!
Гарри улыбнулся:
— Теперь я вижу даже лучше, чем в своих новых очках.
Гарри убрал очки на дно своего чемодана, так как они ему больше не были нужны, но он не мог заставить себя просто выбросить их. Они были дорогими, и это был его первый подарок от Северуса.
Дядя Тоби вернулся в Калифорнию на следующий день после операции, и Гарри было жаль, так как только под этой маской он мог открыто проводить время со Снейпом. Рон и близнецы даже мельком подсмотрели за ним и назвали его «первоклассным», что заставило Гарри втайне ухмыляться в ладошку, потому что они никогда бы не похвалили своего язвительного учителя таким образом.
«Видишь ли, — хотелось ему сказать, — это тот самый Северус Снейп, которого я знаю, мой защитник и друг, а не жирная ядовитая летучая мышь из подземелья. Он заботился обо мне с тех пор, как я был маленьким, каждый раз, когда я был болен или ранен, из-за обещания, но теперь это больше, чем просто обещание».
Придя в школу, Гарри обнаружил, что у Мастера зелий, как и у него самого, не было настоящей семьи, только коллеги, знакомые и ученики. Его единственная настоящая подруга, мама Гарри Лили, давно умерла. Профессор, хоть и отрицал это до последнего, был так же одинок, как и Гарри, когда жил на Тисовой Аллее. Но Гарри все понимал, потому что у него тоже не было настоящей семьи, только родственники, которые считали его ненужной обузой. И хотя Рон и Гермиона были его друзьями, это не могло заменить настоящей семьи.
И все же они были вместе, и то, что начиналось как выполнение обещания для любимого друга, с тех пор переросло во что-то большее, в чем Гарри только начинал понимать любовь и заботу родителя о ребенке. Он еще не был полностью уверен, поскольку никогда не знал ничего подобного, но многие из реакций Снейпа были больше похожи на реакции отца, чем на учителя, особенно в эти последние месяцы.
Разве учитель оплатит такую дорогую операцию на глазах для простого ученика? Или будет сидеть у кровати упомянутого студента после ночного кошмара и успокаивать его, стараясь, чтобы он снова заснул?
После операции Северус отвел Гарри обратно в свою частную лабораторию, чтобы тот смог отдохнуть, так как мальчик чувствовал небольшую тошноту, что было обычным побочным эффектом анестезирующего эликсира. Он дал Гарри дозу успокоительного для желудка и велел ему немного полежать, пока не перестанет болеть живот. Гарри так и сделал, после чего быстро заснул, и в конце концов ему приснился светящийся зеленый свет и когтистая чешуйчатая рука, пытающаяся вырвать ему глаза.
«Из-за того, что ты не видишь, ты не можешь сражаться, маленький герой. Слепой червь, я иду за тобой, и когда мы наконец встретимся, малыш, я закончу то, что начал давным-давно. Ты будешь гореть, и ни один темный покровитель не спасет тебя!» — он проснулся от ужасного смеха этой твари, который эхом отдавался в ушах, и от ощущения когтей на лице, пронзивших его до самого черепа.
Пока не пришел Северус и не обнял его, успокаивая его бешено колотящееся сердце одним своим присутствием и шепча, что бояться нечего, что это был всего лишь сон, и никакого вреда ему никто никогда не причинит.
Гриффиндорец предположил, что именно так поступил бы отец, и, хотя он был немного смущен, он все же чувствовал себя лучше, когда рука Снейпа обнимала его, прижимая к знакомой черной бархатной груди, и он слушал равномерное биение сердца мужчины. Он сомневался, что чувствовал бы то же самое, если бы его обнимали Макгонагалл или Флитвик. Только Северус всегда порождал эту близость, это тепло, это чувство полной безопасности. Так было всегда, с тех самых пор, как Снейп впервые взял его на руки, когда он был больным четырехлетним ребенком, кашляющим от бронхита. Черный бархат, пряности и руки, которые прижимали его к себе, — все это в его сознании было равнозначно безопасности и Снейпу.
«Неужели это так для всех? Или только для меня? Если бы только мне не нужно было держать это в секрете. Это такая королевская боль в заднице, когда приходится прятаться и красться, как вор в ночи. Даже на каникулах мне приходится притворяться».
Гарри вздохнул и потянулся: шел уже шестой день каникул, и было еще слишком рано вставать. Шесть утра, если верить его часам. Рон все еще храпел: они не ложились спать до полуночи, поджаривая зефир и сыр в общей комнате, играя в шахматы и взрываясь от смеха, пока их глаза не закрылись, и Рон почти не прожег дыру на своей пижаме, когда подошел слишком близко к огню, прежде чем задремать с зефиром в руке.
Так что Гарри должен был быть измотан, но вместо этого он был совершенно бодр и спокоен. Решив проверить мантию-невидимку, он оделся и достал ее из чемодана. «Может быть, теперь я смогу пробраться в запретную секцию и поискать информацию о Николасе Фламеле, как сказала Гермиона». Во время Рождества и после тайна ускользала от него, но теперь его любопытство вновь разгорелось, и ему не терпелось узнать побольше о тайном сокровище, спрятанном под лапами цербера.
Он театрально закрутил вокруг себя мерцающую мантию, как матадор на арене для боя быков, затем натянул капюшон и исчез.
Гарри выбрался из башни и пополз по коридору к библиотеке, но даже призраки замка не обратили на него внимания. Библиотека была пуста, мадам Пинс сегодня не спала в ней. Он проскользнул под арку со светящимися красными буквами, которые предупреждали об ограничении: ни один студент не может получить книги без пропуска от профессора! Он потратил целый час, прочесывая полки в поисках подходящих на вид томов, но ничего не нашел.
Разочарованный, он попытался заглянуть в книгу под названием «Духовные реальности», открыв ее, но из волшебного рта, внезапно появившегося на первой странице, вырвался самый ужасный вопль.
— А-а-а! — взвизгнул он, захлопнул книгу и сунул ее на полку. После чего побежал к выходу, потому что этот ужасный вопль наверняка привлек бы внимание Филча или мадам Пинс.
По пути к двери он прошел мимо брюзги полтергейста, кошмара студентов, кричащего: «Шалун, шалун, кто-то совался в запретные места, о-о-о! Кто-то попал в беду! О, Филч! Аргус, детка, у нас тут нарушение безопасности! Поторопись, чувак, шевели своей ленивой задницей! Вот кошечка, кошечка! Какой-то сопляк ворвался в библиотеку! Выследите его, ребята! Выследите его и сделайте тушеное мясо из его жалкой маленькой туши!»
Гарри пронесся мимо библиотеки в противоположном направлении, проклиная и полтергейста, и свое проклятое любопытство. Почему Гермиона не предупредила его о подобных штуках в книгах? Она помнила все остальное, как же она могла забыть это?
В конце концов он сбавил скорость, в боку у него защемило, и он огляделся, только тогда осознав, что находится в незнакомой части замка. Она была покрыта толстым слоем пыли, и на стенах не было никаких портретов, только потрепанные крысами выцветшие гобелены, которые, вероятно, висели здесь со дня рождения Мерлина или Артура, если не раньше.
Тяжело дыша, он нащупал дверь, повернул ручку и вошел, надеясь найти стул, на котором можно было бы отдохнуть минуту, прежде чем пытаться найти дорогу назад. В комнате не было ничего, кроме нескольких заплесневелых деревянных ящиков, в которых, возможно, когда-то хранилось вино, и большого позолоченного зеркала.
Зеркало при близком рассмотрении оказалось сильно позолочено и украшено вокруг своей овальной рамы херувимами, цветами, причудливыми птицами, звездами и лунами. Гарри никогда не видел такого красивого зеркала: резьба, казалось, дышала, а стекло было гладким и прозрачным. Гарри всмотрелся в него, и вдруг зеркало начало светиться.
Он поднял руку, чтобы защитить глаза от внезапной вспышки, но мгновение спустя она погасла, и, когда Гарри моргнул, зеркало было заполнено туманом.
Потом все прояснилось, и вместо собственного отражения Гарри увидел молодую женщину с каштановыми волосами и знакомыми зелеными глазами, которая держала на руках темноволосого ребенка и смеялась. Рядом с ними стоял довольно высокий мужчина с такими же темными волосами и в очках. Он улыбался… Они выглядели ужасно знакомыми…
Гарри несколько мгновений смотрел на них, отмечая, что у мужчины были такие же волосы, как и у него, и такие же очки, какие и он носил раньше, и тут его осенило. Это были его родители, которых он не мог вспомнить. И ребенок на руках у Лили, должно быть, тоже…
— Я…
Но почему зеркало показывало ему это? Семья, которую он когда-то имел и потерял? Он сглотнул, чувствуя странный комок в груди.
Затем туман стер изображение, и Гарри почувствовал странное притяжение откуда-то из глубины своего существа. Это не причиняло ему боли, но оставляло его странно опустошенным и потерянным, жаждущим чего-то другого, чего-то большего…
Потом туман рассеялся, и на этот раз Гарри увидел, что Северус стоит рядом с ним, обняв его за плечи, улыбаясь, в то время как стоящие в стороне ученики и учителя были потрясены, а затем он услышал, как Северус объявил:
— Это мой сын, Гарри, — а Гарри улыбался и махал рукой, взволнованный тем, что наконец-то все узнали правду.
Он пристально смотрел на изображение, теряясь в обещании, которое оно прошептало через все его существо:
«Все, что вы пожелаете, может быть вашим. Самые глубокие желания вашего сердца могут стать реальностью в зеркале мечты, все, что вам нужно сделать, — это сдаться…»
Гарри рухнул на пол, не сводя глаз с невозможной мечты в зеркале. Мантия скользнула вниз, окутав его мерцающей лентой.
Забытое, родное… отец, который был жив, который любил Гарри и которому больше не нужно было скрывать их отношения. Кто-то, кто мог бы, в конце концов, объявить его своим сыном, и он мог бы быть желанным и любимым, больше не быть ненормальным бедным родственником.
— Это мой сын, Гарри.
Мой сын.
— Мой сын…
Эти слова слились в его голове в торжествующий напев, и он протянул руку, чтобы коснуться руки отца, страстно желая ощутить знакомое прикосновение длинных пальцев, сжимающих его собственные. Изображение исчезло, когда его рука коснулась стекла.
— Нет!
Он взвыл от боли, чувствуя, как будто что-то вырвалось у него из груди.
— Вернись! Ну пожалуйста! Не уходи… я сделаю все, что угодно!
Слезы беспрепятственно текли по его лицу, и он плакал, потому что чудесное чувство ушло, и все, что он чувствовал, была пустота.
Он умоляюще посмотрел на зеркало, и вдруг в нем снова появилось их с Северусом отражение. Зачарованный, он уселся перед зеркалом, теряясь в зове сирены, плененный глубочайшим желанием одинокого изголодавшегося сердца.
***
Он понятия не имел, как долго пробыл там, не обращая внимания на окружающий мир, но, должно быть, уже несколько часов, потому что снова ощутил настойчивую боль в животе, а когда отвел взгляд, то увидел, что часы показывают половину третьего. Неудивительно, что он проголодался, ведь он пропустил завтрак и обед. Он с трудом поднялся на ноги, одеревенев от долгого сидения, и подобрал мантию. Он почувствовал укол тоски, когда посмотрел на зеркало и на изображение, которое оно содержало.
«Подожди меня. Я еще вернусь… Вернись ко мне… вернись ко мне», — звал он беззвучно, с душераздирающей мольбой потерянного одинокого ребенка.
— Я еще вернусь, — заверил он его, а затем ушел, чтобы пообедать и рассказать Рону об удивительном зеркале.
Вместе они вернулись в старое крыло, и Рон тоже посмотрел в зеркало, увидев, как в одной сцене он выигрывает Кубок по квиддичу, а в другой становится старостой.
— Видишь ли, я не просто тень моих братьев, которая всегда самая маленькая и никогда не бывает лучшей! — воскликнул он. — Интересно, это зеркало показывает будущее, Гарри? И если да, то что оно делает здесь, в пыльной старой комнате? Его выбросили?
— Даже не знаю, — ответил Гарри, затем всмотрелся в его глубины, снова теряясь в мечтах о том, что могло бы быть. Он просидел бы там еще несколько часов, если бы Рон не толкнул его локтем и не сказал:
— Давай, приятель, полетаем.
Он неохотно отодвинулся, но все еще слышал, как зеркало кричит в его голове:
«Вернись ко мне! Только не забудь».
***
И Гарри действительно возвращался к зеркалу, ночь за ночью, он поддался соблазну сирены и зачарованно сидел перед зеркалом.
Вдали от всего он был апатичен и раздражителен, не желая ничего делать, и Рон вскоре оставил попытки заинтересовать его новыми трюками в квиддиче и пошел практиковаться сам, оставив Гарри размышлять и трапезничать в зале в одиночестве.
Однако Северус заметил, как бледнеет и худеет мальчик, и спросил, ест ли Гарри. Когда Гарри пробормотал что-то неопределенное, Мастер зелий дал ему питательный коктейль, настоял, чтобы он выпил все, а затем заказал ему обед и стоял над ним, пока он ел.
Гарри дулся и играл со своей едой, пока Снейп не предостерег его:
— Прекратите играть и ешьте, молодой человек, или мне накормить тебя, как ребенка? Если ты не съешь пять кусков ветчины до того, как я досчитаю до трех, я обещаю посадить тебя к себе на колени и накормить, как делал это, когда тебе было четыре года.
Услышав эту страшную угрозу, Гарри встрепенулся и съел все, что мог. Но еда была на вкус как пепел, и как только Снейп согласился, что он съел достаточно, Гарри вышел и вернулся в потайную комнату, чтобы посмотреть на мечту в зеркале.
Это могло бы продолжаться бесконечно, если бы Дамблдор не искал зеркало с определенной целью и не обнаружил Гарри перед ним почти неделю спустя. Он вывел мальчика из транса и тихо сказал:
— Гарри, зеркало Еиналеж может быть опасным, если ты смотришь в него слишком долго и надеешься на слишком многое.
— Что? Я не понимаю.
— Зеркало не всегда показывает тебе истину, а только то, что ты хочешь считать истиной. Оно не предлагает никаких решений, только иллюзии. Люди сходили с ума или чахли, глядя в зеркало на свое заветное желание слишком долго. Что ты видишь в зеркале, дитя мое?
Гарри колебался. Затем, наконец, он тихо ответил:
— Я вижу себя и… моего отца. Мою семью.
— Ах. Я понимаю. Дитя, ты должен перестать смотреть в зеркало и желать того, чего никогда не будет.
Гарри нахмурился. Кем Дамблдор считал его, говоря, что его видение никогда не сбудется? Старый волшебник встал перед зеркалом, и изображение изменилось.
— А что же вы видите, сэр? — довольно грубо спросил Гарри.
Дамблдор, казалось, не заметил.
— Я и сам вижу… как держу в руках пару носков. Их никогда не бывает слишком много, и никто не покупает мне их на Рождество, только книги и шарфы, — он замолчал и набросил на зеркало простыню. — Пойдем, Гарри. Солнце светит, сегодня чудесный день. Наслаждайся им, пока можешь, — он поднял Гарри на ноги и вывел сопротивляющегося мальчика из комнаты.
Рон был на улице, и Гарри присоединился к нему на метле, но ночью, когда его друг уснул, он проскользнул обратно в потайную комнату — приманка зеркала потянула его вперед, — только чтобы обнаружить, что комната была пуста, и зеркало исчезло.
Мальчик провел несколько минут, ругаясь и пиная пустые ящики, прежде чем рухнул на пол и безнадежно зарыдал.
Однако в конце концов его неестественное горе иссякло, и он поднялся и направился в покои Северуса, где Мастер зелий молча позволил ему поспать в своей лаборатории. Когда Гарри уютно устроился в мягком изумрудном одеяле, чувствуя знакомый запах ингредиентов в своем носу, он подумал, что по крайней мере у него все еще есть это, чтобы успокоить его. Это было не то же самое, но на данный момент притупляло страстное желание в его сердце. И может быть, когда-нибудь… видение в зеркале может сбыться. В конце концов, директор не знал всего, и у Гарри было такое чувство, что он солгал, когда рассказал о своем видении. Чье самое заветное желание — это всего лишь пара носков?
Впервые за много дней измученный мальчик крепко спал, а когда проснулся, то был страшно голоден, и к нему вернулась вся его прежняя энергия.
