Маяк

По черным переулкам, стерев с кевлара кровь, Тропой чужих шаталась ночная птица вновь. Глаза его потухли, остыл огонь в груди, Болели его ребра. Он силился идти. Неон пурпурных букв жужжал со всех сторон, А гомон преступлений сглотнул тяжелый стон. Колени не дрожали. Эскримы — на спине, В кабину Бэтмобиля он рухнул, как во сне. Дорога позабылась. Растаял туман швов. Очередные шрамы, к которым не готов. Уродливое тело. Красавчик — посмотри! Но кто ты под кевларом? Какой ты там, внутри? И разгребая мусор поломанной души, Дик не нашел ответа. Он захотел уйти. Проторенные тропы, стрекот ночных сирен, Заглохшие моторы и маски душный плен. Дороги в лабиринте ведут в ловушку всех, И сам весь этот город — один огромный грех. Но пламя не погаснет, пока дымится чай, Пока хоть кто-то знает, как тяжело сейчас, Пока, как перед книгой, наедине с собой Есть старый добрый шепот. Есть кто-то за спиной. Прикрытие, поддержка, есть теплый тихий дом Не Мрачное Поместье, а тот, кто ходит в нем. Пока сарказм с любовью, стреляет по ушам, Пока дымится чашка, пока есть, где кричать. Юнцом еще зеленым, когда носил костюм На светофор похожий, и не был так угрюм. На крыльях тросомета, за золотом плаща, В полетах второй Робин нашел тогда себя. Но долгими ночами, как засыпала тень Мальчишка сомневался, что нужен в доме всем. Ворочался подолгу, никак не мог заснуть, И сердце надрывалось, вколачиваясь в грудь, Но запах эрл-грея вдруг слышен от двери. Сомнения уходят. Сжимается внутри. Ввалившись мрачным ночью, стащив с себя свой шлем, Избитый жизнью парень, забранный ею в плен Кошмаров, боли, мрака, на старика глядел. Душой он навзрыд плакал. А вслух сербал эрл грей. В запутанное время, в проклятый страшный мир Где мелкая преступность устроила свой пир, Когда-то пала тень. С тех пор не стало лучше. Совсем. И под крылом мерзавца, идеалиста, блядь, Порой хотелось к черту Поместье расстрелять, Повесить на обломках петлю для дурака И наслаждаться криками издалека. Но даже если мыши не устранили гниль, И даже если кровь их отмыть не сможет мир На кухне в том Поместье, как будто островок, Светить будет луч света, маяк для всех птенцов. Разбивший тень однажды, неравнодушный свет Не сможет уж погаснуть, не отпустивши всех. Маяк для безнадежных. Приют раскрытых душ, Больное это сердце потоком диких мук, Оставленное чахнуть и греть птенцов своих, Способное так нежно и строго их любить, Нашедшее поддержки так нужные слова, Когда болело тело, кружила голова, Когда, поднявшись на ноги, хотелось убежать, Кричать, вернувшись в прошлое: "Я ведь не твой солдат", Хотелось встать. Пройтись. Но ноги укрыл плед, И в целом этом мире надежды больше нет. Лаская ее локоны, лоснился белый шелк, И голос ее ненависти с временем умолок. Пока горели улицы, пока тонул народ, Кричали люди в масках, гнил в переулках сброд, Пока жертвы событий искали свой покой, А мир готэмских масок менялся сам собой, В Поместье Мрачном кухня не видела пыли, Начищенные чашки рядами собрались, Приятно пахло чаем, росли в горшках цветы, И ужин был горячий готов всегда в печи, В городе было место. В городе жил старик. И он один единственный, знал что-то о любви.