Мальчик на рейве

Леви Аккерман никогда не понимал своих ровесников, которые ныли о неразделенной любви. Они говорили об этом постоянно, при каждом удобном случае, кричали о сердечной боли, страданиях, кто-то даже резался и с гордостью показывал покрывшиеся коркой царапины на запястьях. Складывалось впечатление, что все кругом устроили соревнование, кто кого переплюнет в нытье. Его это раздражало. Дошло уже до того, что его начали подбешивать вообще любые разговоры о любви. Парни говорили о девчонках, девчонки — о парнях. Они говорили об этом по дороге в школу, на переменах, на обеде, по дороге из школы и, наверное, потом еще раз для закрепления по телефону или в социальных сетях. Леви спасался от этого лишнего шума, засоряющего мозг, засовывая наушники в уши и прикрывая в блаженстве глаза. У Леви не было ни одной девушки. Парни-девственники в его возрасте сокрушались по этому поводу еще больше, чем те, у которых любовь была невзаимной, а Леви этот факт как-то мало волновал. Аккерман, молчаливый и нелюдимый, не притягивал к себе людей, одноклассники избегали его. Сначала шептались, а потом перестали, просто не обращали внимания, словно он пустое место. Но и это его совершено не трогало. Хулиганы предпочитали обходить его стороной, потому что, хотя Аккерман и не был каким-нибудь качком, мог постоять за себя, да и взгляд его холодных серых глаз пробирал до мурашек. Как зыркнет, так живот как-то скручивает, а проблемы с собственным желудком никому не нужны. Леви, словно в каком-нибудь голливудском фильме об одиноком подростке, сидел один на последней парте у окна и большую часть времени, отведенную на прослушивание нового материала на уроке, просто тупо смотрел на то, как колышется под порывами ветра листва на деревьях и как по голубому небу плывут облака. Отсутствие девушки, как уже было сказано, Леви не беспокоило, они его внимание, кстати, тоже не привлекали. Как-то поймав себя на этой мысли, Аккерман даже задумался над тем, какой он ориентации, и пришел к соответствующему выводу, сложив все «за» и «против». Не то что бы он прямо сейчас готов раздвинуть перед любым мужиком ноги, нет, но, пожалуй, сильная половина человечества ему больше по душе. Сын-гомосексуалист — горе в семье, но Леви с такой проблемой не столкнулся. Он был с самого детства предоставлен самому себе, потому что отец, как говорила мама, был капитаном дальнего плавания, но Леви сразу просек, что его отец — тот самый главный герой из рассказа о горе-папаше, который ушел за сигаретами под вечер и больше не вернулся. Из-за этого матери приходилось работать, нет, пахать на нескольких работах, приходить среди ночи и падать на кровать от усталости и, поспав несколько часов, снова идти на работу. Без выходных. Времени у женщины на воспитание двоих детей, Леви и его страшней сестры Яры, не было. Работа выжимала из нее все соки, отчего на лице женщины преждевременно образовались синяки под глазами и огромные мешки, в которых можно было класть бездомных котят*. Отношения с Ярой, которая была старше Леви на четыре года, не то чтобы не складывались — их просто не было. Они жили как совершенно чужие люди под одной крышей, сохраняя нейтралитет во всех вопросах, а точнее попросту не интересуясь делами друг друга. Только каждодневные стычки по бытовым мелочам не давали им забыть, что они родственники, а не так, мимо проходили. Обычный будний день Леви проходил по одному и тому же сценарию: проснулся, точнее, восстал, словно зомби, покурил, умылся, оделся, пошел в школу, выжил (если это так вообще можно было назвать, наверное, точнее было бы сказать «не умер»), пошлялся один где-нибудь в парке, наслаждаясь тишиной, выкурил в процессе полпачки сигарет от скуки, вернулся домой, позанимался в общем-то ничем до полуночи и лег спать, а завтра — то же самое. Несколько раз в неделю у Леви была подработка уборщиком в кафе неподалеку от дома, чтобы было на что покупать те же сигареты, а не спускать на столь низменную нужду как покурить заработанные матерью с таким трудом деньги. Тихий домашний мальчик, бесцельно проводящий свою жизнь за просмотром тупых фильмов и сериалов от безделья, а учителя когда-то говорили, что из него что-то выйдет, но Леви для себя давно решил, что он из дерьмовой глины, а из такой ничего путного не слепишь. Аккерман сам удивлялся, как еще ради баловства не начал царапать запястья лезвием, сидя в заполненной горячей водой ванне и наблюдая, как алая жидкость красивыми узорами ложится на водной глади. Большого смысла в своей жизни Аккерман не видел, он просто существовал, плыл по течению и, кажется, плыл он по кругу в куче говна. А вот Яра — совсем другое дело. Наверное, все качества, которые присущи людям, чтобы радоваться жизни, а не сокрушаться о тленности бытия, достались в этой семье ей. Леви не знал подробностей, но точно знал, что ее жизнь насыщена гулянками с друзьями и, главное, парнями. Аккерману казалось, что его сестра отрывается за них двоих: если Леви хватало каждодневной дрочки на порно один-два раза в день (по настроению, нужно же было как-то усмирять подростковые гормоны и выплескивать избыточную сексуальную энергию), то Яра меняла парней, как перчатки, особенно это было ярко выражено в его возрасте (в семнадцать лет). Сейчас Яра как будто бы поуспокоилась, начала думать головой, а не тем, что у нее свербит между ног. Леви боялся предположить, сколько лет было его сестре, когда она в первый раз легла под мужика, поэтому он предпочитал не думать на эту тему, потому что самому становилось как-то мерзко. По меркам парней его сестра была действительно красивой: среднего роста, волосы черные, как смоль, смазливое личико с пухлыми губами, курносым носом, чуть зауженными глазами с длинными черными ресницами, чарующими и манящими, плюс тонна косметики и последнее по списку, но не по значению — у нее было красивое тело. Это вообще умножало втрое все выше указанные достоинства и делало его сестру очень и очень популярной среди парней. Леви, как ему самому казалось, был диаметральной противоположностью Яры. Хоть он и подкачал свое тело, но вот с ростом сделать ничего не мог. У его старшей сестры не было долгих увлечений в плане парней — они надоедали Яре, и она их с легкостью бросала, не оглядываясь, и находила себе нового, как выражался сам Леви, «ебыря». В дом своих ухажеров девушка не водила, держа их на расстоянии от себя и трахаясь где-нибудь в другом месте, и о существовании ее парней Леви знал только потому, что часто встречал свою сестру по вечерам на детской площадке у дома или еще где-нибудь на районе в компании с каким-нибудь новым мужиком. Но все когда-то случается впервые. И тут в первый раз произошло много чего. Итак, событие — Яра привела в дом нового парня. Во-первых, это был первый ее парень, который переступил порог квартиры. Во-вторых, он был похож на человека — опрятный внешний вид, чистый, приятно пахнущий (а это уже огромный плюс к уважению со стороны Леви). В-третьих, Яра познакомила Леви и своего нового ухажера между собой — парня звали Эрвин. В-четвертых, Леви впервые в жизни кто-то сильно понравился. Даже слишком сильно. В-пятых, это произошло с первого взгляда. Высокий, статный, волосы цвета пшена, голубые глаза, прямо как-то небо, на которое Леви залипал в школе вместо того, чтобы смотреть на учителя и доску. А когда он улыбнулся и протянул ему руку, чтобы крепить их знакомство рукопожатием, Леви показалось, что в нем что-то щелкнуло. Сломалось или включилось, Аккерман не знал, но ему было плевать. Он не знал так же, где его блядоватая сестра откопала такого парня, который, очевидно, был не из ее круга общения. Эрвин был добрым, начитанным, образованным, общительным, даже казался Аккерману по-детски наивным и напоминал Леви солнце, которое вдруг осветило его серую жизнь и привнесло в нее радость. Яра часто приводила Эрвина домой. И в эти дни Леви не ходил гулять один в парк, предпочитая оставаться дома и правдами и неправдами вписываться в их компанию, мешая парочке заниматься тем, чем обычно занимаются парочки. Яру это ужасно бесило, она шикала на братца и открыто говорила ему съебаться на хуй, только не таким грубым языком, к которому их семья привыкла, нет. Эрвин же был рядом, а он не выражался, поэтому и Яра играла роль приличной девушки, но вот когда Эрвин уходил, тогда у нее развязывались руки и язык и изо рта текло все то дерьмо, что она удерживала в присутствии своего нового молодого человека. А Эрвин никогда не злился, добродушно принимая брата своей девушки, например, посмотреть с ними фильм на диване. Он вообще не позволял себе ни косого взгляда, ни грубого слова в сторону Леви. Эрвин общался с ним, как с равным, как с другом. Леви это радовало и… огорчало одновременно. Когда Эрвин приходил, он приносил Леви всякие вкусняшки, и тот был несказанно рад, не скрывая своего влюбленного взгляда. Но Смит снова и снова не замечал его, потому что из комнаты выбегала счастливая Яра, прыгала ему на шею. Они часто ходили на свидания, оставляя Леви в одиночестве и никогда прежде не давящей на него тишине поедать сладкое, листая при этом сотый раз по кругу одни и те же фотографии из профиля Эрвина в «Instagram». Леви уже давно добавил любимые фотографии к себе в избранное. Больше всего ему нравились кадры, где Эрвин улыбался, меньше всего — те, на которых рядом была Яра. Он бы поставил фотку Смита себе на заставку в телефоне, но боялся, что спалится, и тогда будет огромный скандал, итогом которого могло бы стать полное отсутствие дальнейшего его общения с Эрвином. Они возвращались под утро, когда мать уже уходила на работу, и квартира снова попадала в полное распоряжение горе-детей. Леви просыпался от шума в прихожей и слышал тихий шепот Эрвина и неуважительно громкие голос и смех сестры, слышал, как Смит спрашивал: «А ничего, что Леви дома?», а Яра говорила: «Похуй на него», но в мягкой форме, конечно, а потом слышал, как они трахались за стеной, слышал, как она стонала под ним. В такие дни Леви не спалось, рука сама тянулась к напряженному члену, и, закрывая глаза, Аккерман представлял, как большие руки Эрвина касаются его тела, а не тела его сестры. Оргазмы от таких фантазий отличались особой яркостью. Леви еще никогда и ни к кому так сильно не тянуло. Рядом с Эрвином он ощущал себя совсем другим человеком, не ничтожным и пустым, а нужным. Аккерман становился мягким, даже улыбался, когда Эрвин рассказывал ему что-то. Улыбался он не только потому, что было что-то забавное, а просто потому, что Смит смотрел на него, говорил с ним, и на эти несколько минут он будто бы принадлежал ему. Леви нравился его голос, он упивался им даже тогда, когда Эрвин говорил не с ним. И запах… Аккерман даже специально не проветривал, чтобы запах задержался подольше и чтобы он стоял в носу. Эта сладкая пытка продолжалась несколько месяцев, в течение которых Леви неоднократно признавался себе, что влюблен. Сильно, бесповоротно, безнадежно. Аккерман точно знал, что Смит никогда не будет принадлежать ему, ведь он был абсолютным натуралом. Эрвин вряд ли даже допускал мысль, что низкорослый угрюмый мальчишка по уши в него влюблен. Леви был так одинок, что не знал, куда деться. Леви Аккерман никогда не понимал своих ровесников, которые ныли о неразделенной любви. Он упивался этой болью молча, улыбался и по-дружески пожимал руку при встрече, хотя выть хотелось по-волчьи. Это, возможно, прекратится, когда Яра и Эрвин расстанутся. Они непременно расстанутся — это точно. Но как быстро его чувства к Эрвину угаснут?.. На этот вопрос ответа не было. Вечер. На электронных часах зеленым светом горело 21:30. Звонок в дверь. Эрвин пришел точно во время. Он никогда не опаздывал. Яра как обычно копалась около зеркала в ванной, наводя последние штрихи марафета. Дверь она открывать и не собиралась. Это почетное право всегда доставалось Леви. Он, в застиранной белой футболке не по размеру и рваных на колене шортах, растрепанный, щелкнул дверным замком и открыл ее, впуская Эрвина в оливкового цвета рубашке и светлых джинсах с букетом красных роз и упаковкой клубники в дом.  — Привет, Леви, это тебе, — приветливо улыбнувшись, сказал Эрвин и протянул ягоды.  — Привет, спасибо. Леви принял гостинец, еле скрывая дрожь в руках и искренне улыбаясь в ответ. Улыбка стала натянутой и в груди неприятно защемило, когда из ванной послышался голос сестры:  — Эрвин, подожди, я уже почти готова.  — Да, конечно. Эрвин прошел в дом. Леви закрыл за ним дверь.  — Куда собираетесь? — на ходу придумывая тему для разговора, спросил Аккерман, облокотившись на стену и скрестив руки на груди.  — В клуб. Сегодня там соберется много популярных ди-джеев и крутых исполнителей электронной музыки.  — Понятно… — Леви замялся, потупив глаза в пол, не зная, что бы еще спросить, — А тебе нравятся все эти дискотеки?  — Если честно, то не очень, но Яра хочет сходить, я не могу ей отказать, — Эрвин улыбнулся. «Где же вы, блять, только познакомиться умудрились? Ты же совсем с другой планеты», — на языке кололись слова, которые он никогда не произнесет вслух.  — Я готова, Эрвин, — поправляя на ходу накрученные черные волосы, сказала Яра, одетая в черное обтягивающее платье. Она подошла к нему, они обменялись быстрым поцелуем в губы, Смит отдал ей цветы. Яра улыбнулась, посмотрев ему в глаза, а потом всучила букет Леви. Тот, нахмурившись, посмотрел сначала на цветы, а потом — на Яру, которая командным голосом читала ему напутственные нотации, с удовольствием играя в старшую сестру:  — Поставь их в большую вазу на кухне. Я надеюсь, тебя можно оставить дома одного. И да, кстати, пожалуйста, когда дрочишь, вытирай стенки в туалете, а то невозможно заходить после тебя. Ну, пока, Леви, — накидывая кожанку и обувая бархатные черные туфли на шпильке, буднично закончила она. Леви вспыхнул, чуть букет не выронил от стыда и возмущения. Эрвин тактично сделал вид, что не слышал, а Яра победно улыбнулась, закрывая за ними дверь. Аккерман хотел было ответить, но от такой подставы дар речи пропал, а потом уже и дверь захлопнулась. Леви прекрасно понимал, что Яра специально уколола его, подставив перед Эрвином, ведь уборка дома была на нем, потому что ей, видите ли, все время некогда — у нее дела. Аккерман относился к этому занятию очень ответственно, и мать его за это хвалила. Уборка квартиры вообще была одним из его главных развлечений, и такого ножа в спину от сестры он не ожидал. Это глубоко обидело его. Наверное, именно эти слова Яры стали последней каплей. Аккерман, уткнувшись носом в розы и глубоко вдыхая их аромат, зашел на кухню. Залив холодную воду в большую хрустальную вазу, он опустил туда букет и поместил на кухонный стол. Леви сел напротив, поставив перед собой тарелку помытой предварительно клубники и, рассматривая красные бархатные лепестки и шипы, бегущие вниз по стеблям, ел ягоды, пачкая в их соках пальцы и губы. В голове было так много мыслей и в то же время так пусто, а эти шипы, кажется, впивались ему в сердце. Вдруг Леви встал, поставил остатки клубники в холодильник и направился в ванну. Леви, вымыв руки, посмотрел на себя в зеркало, положив костлявые руки с длинными пальцами себе на щеки. Бледное, худое лицо с глубокими синяками под глазами посмотрело на него в ответ. Аккерман знал, что визуально выглядит старше своих лет, и только рост ставил все на свои места, доказывая, что он всего лишь разочарованный в жизни подросток. Леви взял тональный крем, принадлежащий такой же бледнокожей, как и он, сестре, и замазал синяки. Теперь не было похоже, что он не спал неделю. Леви причесался, по дороге в свою комнату снял домашнюю футболку в катышках и, небрежно бросив ее на кровать, сменил на приличную красную толстовку, которая приятно пахла порошком. Драные шорты он переодел на джинсовые капри с потертостями. Не сложив аккуратно вещи, Леви направился к выходу из квартиры. Ему было плевать, что он оставил в комнате беспорядок, сейчас Аккерман думал о другом — о том, что он, как и все другие подростки в этом возрасте, сейчас пойдет в клуб, нажрется там и, возможно, с кем-нибудь перепихнется. Он никогда ничего из этого не делал, но был уверен, что дурное дело — не хитрое, и он справится. Леви мало волновало, что с ним будет. Он просто пойдет на дискотеку, а там — жизнь покажет. Все это надоело, все кругом выводило из себя, хотелось, наконец, отдохнуть и почувствовать себя молодым. Почувствовать себя, как все. Хотелось хоть на несколько часов не возвращаться мыслями к Эрвину и его умным голубым глазам. Его остановили на фейсконтроле, но, когда Леви поднял опустошенный, взрослый взгляд на недоверчиво смотрящего на него секьюрити, тот убрал руку, поставленную в качестве преграды, и пропустил юношу в клуб. Пред Леви предстала огромная безликая толпа. Разноцветный яркий свет от прожекторов ложился на их лица и тела, освещая множественные силуэты. Они, находящиеся в алкогольном (а некоторые и не только алкогольном) опьянении и омерзительные для взгляда трезвого человека, беспорядочно двигались под быструю и очень громкую музыку, за которой не было слышно собственные мысли, и самонадеянно называли это танцем. Знакомые и даже незнакомые люди позволяли себе тереться друг о друга телами. Под влиянием выпитого алкоголя они превращались в бессознательные тела, которым было все нипочем. И Леви, который при первой же мысли отметил, что эти обожранные люди кругом отвратительны ему, все равно хотел к ним присоединиться, чтобы забыться и тоже потерять самого себя в рюмке и глупом танце. Аккерман был в таком месте впервые. Раньше он никогда не пил ни рюмки, а из вредных привычек у него была только тяга к курению. Леви, в попытках найти барную стойку, протискивался между пьяными, дрыгающимися, не замечающими ничего вокруг телами. В воздухе смешались запахи пота, перегара, табачного дыма, ароматы дорогих и дешевых духов, и результат был просто отвратительным. На голодный желудок здесь лучше не появляться. Леви не пришлось идти до барной стойки, потому что когда он в очередной раз задел плечом какого-то кутилу, тот вдруг обернулся к нему. В руках у него была рюмка с какой-то темной жидкостью, на поверхности которой играли блики от света софит. Аккерман насторожился, потому что незнакомец уж слишком пристально смотрел на него. Оглядев Леви с ног до головы, мужчина, который был старше его лет на пять, улыбнулся и протянул рюмку.  — Как тебя зовут? Выпьешь со мной? — приятным голосом спросил он. Леви насторожился еще сильнее. Его брови поползли к переносице, а глаза начали изучающее бегать по незнакомцу: высокий, со светлыми волосами, он был одет в джинсовку и белую футболку. Лицо было приятное, и пахло от него неплохо, особенно на фоне остальных. Рост и цвет волос вызвали ассоциацию с Эрвином, и Леви сдался, окончательно отбрасывая свои убеждения и пуская все на самотек. Неоднозначная реакция Леви вызвала на лице незнакомца улыбку. Аккерман посмотрел на рюмку, взял ее и залпом выпил. Улыбка незнакомца стала шире. В глазах зажегся игривый огонек.  — Леви. Горло неприятно обожгло, незнакомое тепло разнеслось по телу. Леви скривил лицо, прислонил руку к носу. Кривая улыбка человека напротив превратилась в ухмылку. Леви не спросил, как его зовут, потому что ему было насрать. Аккермана унесло с третьей рюмки, которые одну за другой щедро предлагал ему незнакомец. Леви, которому знатно дало по шарам, плоховато соображал, где он и кто он. Незнакомец сказал ему расслабиться и танцевать. И хотя музыка эхом доносилась до Леви, его тело, будто существовало само по себе, начало выполнять какие-то несуразные движения вроде бы как в такт. Перед глазами все плыло, сливаясь в единую цветную массу. Сознание объявило безоговорочную капитуляцию выпитому алкоголю, так что с головой он уже не дружил. Это был как будто и не он вовсе, и вряд ли наутро Аккерман вспомнит все подробности сегодняшней ночи. Но Леви было хорошо и весело в полном клубе людей. Он танцевал здесь по своей вине. Эрвин с Ярой были на той же дискотеке просто ближе к сцене. Они, подвыпившие, были частью этой толпы, в которой затерялся Леви. Они танцевали, целовались и смеялись, наслаждаясь музыкой и своей молодостью. А Аккерман уже прикончил четвертую рюмку горячительного напитка и перестал замечать руки незнакомца на своем теле. Леви не обращал внимания на то, как тот обнимал его, не замечал, как он уже открыто касается его сзади своими бедрами. Все было как в тумане. Леви улыбался, радуясь этому бессознательному состоянию, хотя он уже и сам запамятовал, что именно хотел сегодня забыть, но ведь именно этого он и добивался, значит, все в порядке. Эрвин, шепнув Яре на ушко, что ему нужно отойти по зову природы, проталкивался через народ. Пройти было действительно очень сложно, потому что пьяные туши то и дело наваливались на тебя, будто нарочно намереваясь свалить с ног.  — Давай уединимся, — мурлыкая, предложил незнакомец, обняв Леви сзади. Из-за музыки Аккерман не слышал его слов. Он хотел переспросить, но все стало понятно, когда мужчина чуть прикусил мочку его уха, а его руки нагло, но максимально однозначно полезли ему сначала под толстовку, а потом — и в брюки. И все-таки чувство самосохранения у человека превыше всего, и оно решило, что пора Леви спасать. Аккерман, вмиг протрезвев и вернувшись из пьяного угара на землю, юрко выскользнул из навязчивых объятий и, широко распахнув глаза, растерянно посмотрел на своего ухажера, который, кажется, не собирался так просто сдаваться. Мужчина хотел схватить его за кисть, чтобы потянуть в направлении уборной, но Леви, нахмурившись и чуть оскалившись, оттолкнул его со всей силы в грудь. Мужчина, наверное, упал бы, но Эрвин невольно удержал его, оттолкнув в обратную сторону своим плечом. Машинально обернувшись из-за столь сильного напора, Эрвин так и обмер. На него смотрел оторопевший Леви, в глазах которого играли разноцветные огоньки клубного освещения.  — Ты что здесь делаешь? — спросил Смит, взяв Аккермана за плечи, чуть встряхнув, приводя в чувства и заглядывая в его потерянные глаза.  — Э, мужик, я че-то не понял, какого хуя? Это мой пацан, — вмешался навязчивый незнакомец, ударив Эрвина по рукам.  — Отвали, — рыкнул Смит и оттолкнул незнакомца так, что тот все же упал на пол, потянув за собой еще кого-то. Он не преследовал их, плюнув и сожалея лишь о потраченных деньгах, времени и сорвавшемся сексе. Эрвин, больше ничего не спрашивая, взял Леви за руку и потянул к выходу. Аккерман, не отводя туманного взгляда, смотрел на затылок Смита, который время от времени оборачивался и поглядывал на него в ответ, и послушно плелся за ним. Леви думал, что пошел бы за этим человеком даже в ад. Голова кружилась, живот неприятно скрутило. Алкоголь плохо зашел в девственный организм и требовал выхода наружу. Леви закрыл рот свободной рукой и пытался удержать подступавшую рвоту. Они вышли на задний двор. Свежий воздух, на который его вывел Эрвин, помог, и тошнота отступила на некоторое время.  — О чем ты вообще думал?! — злился Эрвин. Леви, тяжело выдохнув, обессилено опустился на ящики, в которых транспортировали алкоголь для клуба, и опустил голову, спрятав глаза за челкой. Ему было очень стыдно перед Эрвином. Стыдно за то, что он так глупо поступил, напился. Эрвин набрал номер Яры и сказал срочно выйти на задний двор. Аккерман закашлялся. Кажется, его сейчас стошнит.  — Леви, все нормально? — беспокойно спросил Эрвин, порываясь к нему. Леви сделал останавливающий знак одной рукой, а второй закрыл рот. Аккерман вскочил и, отойдя на пару шагов подальше, нагнулся и отчистил свой взбунтовавшийся желудок от выпитого. Смит, отвернувшись и потерев переносицу, обреченно вздохнул. Когда Леви отдышался, то вытер рот тыльной стороной руки и, шмыгнув носом, выпрямился. В этот момент на улицу выскочила Яра. Она была напугана неизвестностью, потому что Эрвин не объяснил причину срочного звонка, но, когда она увидела еще более бледное, чем обычно из-за света уличного фонаря лицо младшего брата, то пришла в ярость.  — Ты че, блять, охуел?! Ты че тут забыл, огрызок? — не стесняясь в выражениях, начала она, быстро подходя к нему и отвешивая смачный подзатыльник. Голова и так раскалывалась, а это телодвижение сделало боль еще более насыщенной и яркой. Эрвин не знал, что Яра так сделает, поэтому не успел предотвратить происшествие. Леви зашипел, схватился за голову руками, согнулся. Яра снова подняла руку, намереваясь ударить повторно, и открыла рот, чтобы еще и сверху удобрить бранными словами, но Смит перехватил ее руку и потянул на себя.  — Яра, не надо, успокойся, ему и так плохо. Леви посмотрел на него исподлобья, тяжело дыша и обнимая себя за живот рукой. Эрвин прижимал Яру к себе до тех пор, пока она не успокоилась и не попросила ее отпустить, пообещав, что ничего не будет делать с братом. Она только взбешенно смотрела на него, прожигая взглядом огромную дырку, но Леви не обращал на это внимания, потому что единственное, что занимало его на данный момент — это ощущение, что он сейчас выплюнет собственные органы.  — Я закажу такси и провожу вас до дома, — серьезно сказал Эрвин, набирая номер. На этом вечеринка для всех троих закончилась. Яра придержала свое гневное мнение при себе до следующего дня, потому что всю ночь Леви был занят тем, что сидел в обнимку с туалетом и блевал, а потом, бледный и обессиленный, завалился спать до обеда. Привкус рвоты во рту и грустный взгляд Эрвина перед глазами — все, что осталось после этой ночи. И никакого облегчения, и уж тем более освобождения… Леви Аккерман так за всю жизнь и не понял людей, которые ныли о неразделенной любви. Он нес и продолжает нести свое бремя гордо, ведь Яра и Эрвин расстались, а его чувства к нему никуда не делись. Они были горьким напоминанием об его первой и последней любви вместе с теми фотографиями из «Instagram», на которых Эрвин по-прежнему ему улыбался.