Терновый аромат

      Когда Макс вернулся с аптечкой, я с раздражением рассматривала испорченные джинсы. — Ась, — сосед ненавязчиво обозначает своё появления, поднимаю на него взгляд, — нужно обработать рану, — и как бы в доказательство весомости кладёт рядом со мной уже раскрытую коробочку с перекисью, йодом, винтами и всевозможными таблетками.       Сдвигаюсь на край дивана, чтобы он мог сесть рядом, а потом возвращаюсь к созерцанию уже темнеющего пятна на ткани. — Кровь уже не идёт, — тратить время на не серьёзную царапину не хочется, есть намного более важные дела, например, прояснить, как теперь нам вести себя друг с другом.       Тяжело вздохнув, Филатов ненавязчиво касается моей ноги. Дрожь, гонимая мириадами мурашек, проносится по всему телу, как круги по водной глади. Непонимающе смотрю на то, как теперь Макс решительнее обращается со мной: одним уверенным движением укладывает спиной на мою половину дивана, вытягивает ногу так, что теперь она лежит на его коленях. Недавно пришедшие в норму щеки снова вспыхивают. Да что это за издевательство-то такое?! Тихо-тихо, жалобно всхлипываю от собственной беспомощности перед ним. А Филатов только выжидающе рассматривает меня. — Что? — наконец, не сдерживаюсь, и сразу же отворачиваюсь к спинке мебели, она такааая интересная, ага. — Ничего, — беззаботно отвечает сосед, проводя пальцами от коленки до лодыжки, пуская очередные стайки мурашек, — жду, когда ты поймёшь.       Губы Филатова растягиваются в озорной, мальчишеской улыбке, и я непроизвольно отвечаю ему. — Пойму, что? — недоверчиво разглядываю чуть прищуренные глаза, ямочки на щеках, подзажившую ссадину на губе, мелкую щетину.       Сосед останавливает свои манипуляции с моей ногой, нарочито медленно приближает руку к моему лицу. Смотрю за его действиями, как в оцепенении. Вот пальцы приближаются близко-близко к лицу, приходится немного скосить глаза к переносице, чтобы продолжить следить за его плавными движениями. — Что тебе придется снять штаны.       И сразу же щелчок по носу. От неожиданности подскакиваю на месте и только крепкой хваткой Филатова нога остаётся почти что недвижимая. Только потом приходит осознание, что именно сказал Макс. Возмущение просто бурлит и клокочет под рёбрами. — А не пойти бы тебе… — задыхаясь от негодования я даже не пытаюсь подбирать слова; да что этот ненормальный вообще возомнил о себе.       Филатов усмехается, подстегивая продолжать вскипать в бешенстве. Чуть ли не фырчу от возмущения. — А как ты представляешь, мне обрабатывать твои боевые ранения?       Еще один щелчок. Фыркаю и вскидываю голову. Бесит. Бесит, бесит. Дёргаю ногой, чтобы освободить конечность. — Не надо, отпусти, — Макс только сильнее прижимает, — отпусти меня.       Усиливаю попытки высвободиться. Сосед вскидывает руки вверх, как бы давая понять, что больше не смеет удерживать. Почувствовав свободу, успокаиваюсь. — Прости, дурацкая была шутка, — Филатов растерянно взъерошивает волосы на затылке, — я ничего плохого не имел ввиду. Тем более чего я там не видел.       Сосед заливается беззлобным смехом. А я со всего размаху прикладываю о его голову самую ближайшую подушку. Сволочь, будет знать, как надо мной стебаться. — Мы вообще-то собирались поговорить, — хмуро напоминаю о истинной цели данного собрания.       Филатов серьезнеет почти сразу, о былом веселье напоминают лишь малюсенькие капельки слёз в уголках глаз. — Ась, я серьёзно, нужно обработать твою ногу. ***       Как? КАК??? Я позволила уговорить себя на это? Сейчас я лежу на животе, буквально заливаясь краснотой. Маленькие, ночные шорты, которые Филатов принёс вместо моих джинсов, ничуть не уменьшают моего смущения.       А Макса, похоже не трогает совершенно: он сосредоточенно поливает ранку перекисью, периодически удерживая меня в периоды особого жжения. Когда пенится перестаёт, Филатов обмакивает ватную палочку в йоде и обрабатывает края царапины. Тяжело вздыхаю. Какое дурацкое стечение обстоятельств. Однако внутри так тепло и уютно.       Закончив, Филатов забинтовывает бедро. — Ты преувеличиваешь, там всего лишь царапина, — молчание вводит в ещё большую неловкость, и я решаю начать разговор. — Знаешь, иногда мне приходят в голову мысли, что тебя кто-то проклял. Ну, не возможно обычному человеку с такой завидной частотой вливать в неприятности.       Макс делает последний оборот бинта, закрепляет его концы. — Так что я лучше перестрахуюсь.       Вздрагиваю от неожиданного прикосновения к плечу, увлекающему меня в сидячем положение.       Теперь мы сидим друг напротив друга. Я с подогнутыми ногами на диване, Филатов, откинувшись на спинку, внимательно рассматривая меня от макушки и до пят, только добавляя неловкости. — Ты хотел поговорить, — ненавязчиво стараюсь перевести разговор в важное русло, но не решаюсь смотреть Филатову в глаза.       Для меня это вообще первый опыт в такого рода объяснениях. Раньше все проходило в разы проще, а с этим раздражающим типом всё идёт наперекосяк. Нервно скребу ногтями по оголенной коже ноги. — Да, — Максу тоже нелегко даются слова, хоть в этом мы на равных, — ты мне тоже нравишься, даже больше, меня тянет к тебе. Но, ты и сама понимаешь, если мы будем вместе, придётся справляться с немалым трудностями.       Сердце бьётся часто-часто. Я даже боюсь, что оно поломает мне рёбра. Глупость, конечно, такого на все тысячу процентов не случится. — Я понимаю, — уже не знаю даже, куда деть взгляд, — но… — правильне слова совсем не подбираются, и я уже малодушно собираюсь разрыдаться от стыда и смущения, сводящих меня с ума. — Эй, — диван прогибается, и меня сгребают в крепкие объятия, — ты что собираешься плакать?       Съеживаюсь и прячу глаза под волосами. Мне невообразимо неловко. — Ты ещё такая маленькая, — лёгкое касание по волосам, — как ты собираешься сражаться против всего мира с мокрым носом?       Теперь мне точно хочется рыдать, эмоции переполняют. — Он не мокрый, — обиженно стону, мысленно сокрушаясь, насколько глупо веду себя.       Но к собственному стыду, проверяю ладошкой нос. Эти манипуляции не укрылись от Филатова, рассмеявшегося ещё сильнее: — Правда? — наигранно удивляется сосед, — дай-ка посмотрю.       Он легонько отстраняет, чтобы в следующее мгновение легонько приподнять мое лицо чуть согнутыми пальцами за подбородок и заставить посмотреть на него. Мягкие черты лица, будто имеет дело с умилительным малышом, добрая полуулыбка. Я не в силах отвести глаз, хоть и полностью и бесповоротно раскраснелась.       А после происходит нечто просто невообразимое. Я не уверена вообще, что это реальность.       Но тёплые губы нежно, невинно касаются моих, а сильные пальцы удерживают за затылок. Нерешительно подаюмь навстречу, прикрывают глаза, утопая в совершенно неизведанных ранее ощущениях. Во мне растекается патока из нежности, она заполняет грудь так, что невозможно сделать вдох. Мягкие губы на моих губах, лёгкие укусы. Кажется, схожу с ума, но если это цена за удовольствие, я готова платить её бесконечно. Кладу ладони на плечи Максу, прижимась к твёрдой груди. Его сердце бьётся с моим в унисон. Так быстро, так трепетно, будто запертая птица в клетке рвётся наружу.       Всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. Макс нехотя отстраняется, чтобы очень внимательно взглянуть в мои светящиеся от переизбытка чувств глаза. — Если ты готова пройти со мной через все испытания на нашем пути, я прошу тебя стать моей, — нежно, но с такой решимостью, что я даже не сразу осознаю, что от меня требуется ответ.       А когда наконец вспоминаю, всё, что могу выдавить из себя — это глупая, но до невозможности счастливая улыбка.