Поломанные машины

— Чертов псих! Как только я поднимусь, тебе пиздец, понял?! — Заткнись уже. Губы скривились в неприятной улыбке. В конце концов, это были лишь нелепые и пустые угрозы малолетнего сопляка. Зато Конагер мог воплотить свои слова в жизнь. Он пнул лежащего парня так, что тот с бока перевернулся на спину, и придавил ребра ногой. Разведчик СИН задергался, а потом пронзительно закричал, когда послышался мерзкий хруст. Конагер поднял ногу, согнув в колене. — Бля, стой, не!.. Он уставился на техасца распахнутыми глазами. Делл запросто мог различить в них шок, страх и ужас. Парень прохрипел что-то неясное, после чего действительно заткнулся. Замолчал, но лишь на какой-то десяток секунд. Неправильная машина. Как они все — чувствуют боль, ощущают, испытывают эмоции и действуют по непонятным запутанным алгоритмам. И он в том числе. Лишь живой кусок мяса, делающий все, что ему вздумается. Делл пытался выяснить, от чего так. Ведь человек — буквально живая машина, которая может быть идеальной, а вместо этого является не пойми чем. Конагер мог бы стать даже доктором, но механизмы все равно были для него на множество ступеней выше и любимее. И Делл лучше справлялся с металлом, чем с людьми, несмотря на кучу прочитанных книг о науках, изучающих человека. Включая психологию и подобную хрень. Он знал о людях много, но все равно не понимал, почему все именно так происходит. Почему он не может быть таким же: машиной, исполняющую поставленную перед ней задачу, не испытывающей чувств и эмоций. Машиной, исправно исполняющей свои обязанности. То, для чего была создана. Они все сломаны. Они не должны быть такими разными, они разные детали, не подходящие друг к другу, но механизм работы команды исправен. Это вызывало непонимание. Техасец вынул сапог из узкой клетки парня, не обращая никакого внимания на тело. Он давным-давно изучил этот ненадежный корпус, что свой, что всех синих. Вся вражеская команда яро ненавидела механика за это. За его двуличие и лицемерие, за особую тягу к технике, как Пиро из-за страсти к огню, или Медика за любовь к экспериментам. Так можно продолжить, привести пример про всех, но разницы особой нет. Команда BLU ненавидела команду RED, а команде RED, в свою очередь, было на все срать. И её участникам друг на друга тоже. Все общались, но особыми приятелями не были. И, как следствие, о друг друге нихрена не знали. В следующий раз мальчишка еще раз попытается сбить превосходство, но Делу все равно на него. Синим достался тупой пацаненок, лезущий на рожон прямо к смерти, нихрена не обдумывая свои действия и слова. Тупой придурок. Хотя, Делл готов был признать, что восхищался тем, как этот же придурок мог оправдывать свой класс. В один раз он обдурил его турель. Во второй раз обдурил их всех, и не раз повторил. Но то, что видел сейчас техасец, разочаровывало его. Он сидел на ящике, сгорбившись, и держал в своей руке бутылку пива, а другой подпер голову, всматриваясь в.. пол. А когда турель перестанет самостоятельно справляться со своей задачей, то он резво соскочит с места побежит к своей малышке. А когда раунд закончится, он потащит свою малютку в мастерскую, улучшая её, следуя собственным чертежам. И он будет жалеть, что не является такой, как она. Он будет думать, как было неплохо бы изменить свое тело. Довести его до совершенства. Но этого мало, чтобы достигнуть задуманного. И в его голове недовольно проскочит та же мысль о том, как же его это достало. Он любил изобретать. Он любил возводить постройки. Любил чинить. Но его задача, также — изучать. Но на эту цель многие тратят десятки лет, Делл знал это и у него было явно больше, чем он мог бы предположить. Однако это успело его сильно утомить, до такой степени, что он с беспокойством заметил за собой, что с удовольствием лучше бы выпил пива. Он должен был продолжить изучение и чувствует себя непригодным. Мужчина прекрасно справляется с контрактом МаннКо. Выполняет все пункты, скалится, получая обещанные награды, но на свои вопросы Инженер так и не сумел ответить. Он смотрит на своих сокомандников, и не может увидеть людей. Он смотрит на всех, и со всеми так же. Они — непригодные машины. Как и он сам, конечно же. Инженер, несмотря на то, что создавал, ничем от них не отличался. Конагер пьет пиво, изучает всех пристальным взглядом и делает пометки у себя в голове. Задерживает взгляд на Докторе. Не зная, почему. Весь раунд Конагер будет бегать туда-сюда, пытаясь все так же прекрасно выполнять свою работу. А когда объявят победителя, тихо уйдет в свою мастерскую. Как всем кажется, пить пиво и заниматься всякими инженерными делами. Они будут правы. Когда наступит поздний вечер, сокомандники разбредутся по своим комнатам. Свет погаснет, настанет мёртвая тишина. А когда наступит поздняя ночь, гул от стука каблуков пройдется по всему коридору. Когда стрелка часов перейдёт давно за двенадцать, Медику взбредёт в голову дойти до своей лаборатории из-за реагентов, которые он случайно забрал с собой в прошлый раз. Конагер не спит ночью. Из его мастерской слышны душераздирающие крики и стоны боли, трение, звон металла, и удары по мебели. Конагер постоянно громит буквально все: столы, стулья, шкаф, верстаки — все. Он кричит сам, и каждый это может слышать, если вовремя пройти мимо его мастерской. Но дверь в его комнату была по-прежнему закрыта всегда. Независимо, находился ли в ней техасец или нет. Конагер пронзительно смотрит на Медика, делающего вид, что это не он случайно все это услышал. Смотрит на Медика, и думает, как был бы он совершенен в образе чертового робота, проклятой бездушной машины. Смотрит на остальных, не ощущая этого желания, разве что дрожь рук, тяги все разобрать на части, и собрать во что-то одно, прекрасное и совершенное. Но чтобы он ни делал, ничего не выходит. За что бы он ни принимался.. Его руки в кровоточащих мозолях и ранах, работа не терпит толстых небрежных перчаток. Его кости в руках могут быть сломаны, лишь из-за того, что Делл желал протестировать свое новое творение. Его улыбка всегда оставалась неизменной, и врач не знает, когда она являлась настоящей. Людвиг видел его безумство за линзами, знал, что оно скрывается за каской, знал, что оно проявляется в травмах отчаявшегося техасца. Тот смотрит на немца дольше, чем на других, и улыбается. Очень широко. И это улыбка не выглядит такой, какой она была до этого. Она похожа на оскал. И сам Конагер был похож на психа, был психом и находился среди точно таких же больных людей. Но ни с первого, ни со второго и не с десятого взгляда нельзя будет этого увидеть. Делл громко хохотал, пил пиво, все так же играл на гитаре, плясал нелепые танцы и избивал до смерти ключом тех, кто мог поспеть дотронуться до его изобретений. Это длилось месяцами, за которые Людвиг ещё несколько раз оказался не в то время, не в том месте. Он запросто прекратил ходить мимо мастерской, но его позже лично пригласили, и никуда деться он не мог. Людвиг потянулся к ручке. И аккуратно открыл дверь, зашёл. Стоящий до этого момента Инженер резко обернулся. На его лице нет улыбки. Взгляд был серьезен, и направлен прямо на него. — Здравствуйте, мистер. — Вы звали меня, Herr Ingenieur. — говорит первым немец. Техасец молчит. Поджимает губы, и Медик замечает их ужасное состояние, они были страшно обкусаны. Еще Людвиг замечает кровавые разводы на полу. И так было ясно, чья это кровь. Он лично следил за каждым товарищем. И что-то, закрытое тканью от всех. Конагер, увидев это, взял себя в руки. — Смотри, Док. — он поднял руку, и резким движением убрал простынь. Перед ним стоял он. Точная копия, но с одним отличием. Это был робот. Он застыл в ступоре. Зачем это? Мужчина перевёл взгляд на кучу железа, валяющегося рядом. Это оказался не обычный металлолом, а груда железных тел с кусками металла. Точно такие же копии товарищей, но не такие удачные. Без рук, без ног или других частей тела, с вырванными микросхемами или мигающими алым глазами. В темном углу сидела и сама такая версия инженера, понурив железную голову. А создатель, тем временем, нажал на кнопки робота на затылке с какой-то конкретной последовательностью, от чего он включился и завертел головой, но не посмел двинуться с места. Людвиг нахмурился, пытаясь сохранить свой обычный невозмутимый вид. — Объяснитесь. — Все просто, мистер. — он невесело усмехнулся и опустил руку. — Мы сломаны. Врач это никак не прокомментировал, дожидаясь большего, чем двух бессмысленных для него фраз. — Мы машины, Док. — начал пояснять мужчина. Он посмотрел на свое детище. Провёл пальцами про холодной поверхности, любуясь своим трудом. — Но мы.. нас неправильно сделали. Мы ломаемся, понимаешь? Мы все поломанные. С самого начала. Это бесполезно. И, если у Делла было одно понятие о поломке, то у Людвига явно другое. Конагер сжал от бессилия кулаки, злясь на себя, что не может нормально все объяснить. Он поднял голову выше, смотря прямо на немца, едва не заставив вздрогнуть его от взгляда. Людвиг не понимал, как можно было выражать все свои мысли, имея на себе эти вещи, что полностью препятствуют этому. С Инженером было сложно контактировать именно из-за его очков. Они закрывали глаза, а улыбка была его постоянной. Застывшей и искусственной, хотя всегда кажется, что она настоящая. Но когда Конагер действительно хотел и желал, он мог лишь одним движением выразить все свои мысли и ощущения, чувства и долгие рассуждения. Делл не должен был интересоваться им. Не должен был отдельно изучать его дело, внимательно рассматривая каждую строку и фотографию, не должен был вообще что-либо чувствовать к нему. Доктор не был идеальным. Он не был, как эта машина, и это заставляло еще больше задуматься, почему все происходит совершенно не так, как должно быть. — Я починю. Всех вас и себя. Я починю тебя, Док. Он взялся за гаечный ключ, лежащий на ближайшей тумбе, но, прежде чем сделал свой второй шаг, получил шприцом из арбалета в плечо. Людвиг, конечно, не знал, что для него это все так обернется, но был рад что не ходит полностью беззащитным, после случая с пьяным Подрывником... Конагер вскрикнул, схватившись за шприц и рывком вытащив его, но инструмент не отпустил и упрямо пошел на Медика. — Приятель, какого черта?! — он прорычал это, крепче взяв предмет в своей грубой ладони. Медик, в свою очередь, промолчал, ловко перескакивая через диван. Инженер сжал зубы и молча кинулся за Людвигом, но, в ловкости ему не занимать, стоит заметить. Делл схватил его за руку, но реакция доктора оказалась быстрей и отточенней. — Простите, но вы вынудили меня это сделать. Людвиг поправил мятый рукав, отходя от Конагера. Техасец едва не повалился на пол от сильного удара по лицу, но сумел устоять на ногах. Он вновь все громил, не жалея ничего. Пока не почувствовал странную внезапную слабость в теле. Затем он упал на колени: ноги были не в силах держать его. А потом он и вовсе повалился на бок, часто дыша. Гребаные шприцы. Гребаные люди, возомнившие себя не пойми кем! Но вместо гнева он чувствовал обречённость. — Вам предстоит длительный курс лечения, mein... Lieber. — он увидел перед склонившегося над ним Людвига. Его рука мягко легла на щеку. Глаза закрылись, как бы он не пытался держать их открытыми, и как бы не пытался оставаться в сознании, но его сознание постепенно заполняла темнота. Доктор говорил что-то, но Инженер был не в состоянии разобрать его слова. Он не знал, что будет после того, как он проснётся. Он не хотел всего этого.