Оборвано

      Ночь встретила всех тишиной, что прерывалась лишь стрекотом цикад да редкими громкими вскриками где-то вдалеке — вероятно, кто-то опять загулялся и перебрал лишнего, оттого и шумит. Полная луна заливала всё вокруг мертвенно-белым светом и искажала реальность — окружающий мир казался посеребренным, излишне белым, призрачным и навевающим неприятный холодок внутри.       В каменной небольшой башне, что являлась составной частью замка, стояла лёгкая прохлада — камни всегда хранили его, и внутри было холодно. В совокуплении с лунным, совершенно не греющим светом казалось, что тело человека пробирает до костей, замораживает внутренности и превращает его в лёд. Не хватало только вырывающихся изо рта облачков пара — самый первый показатель минусовой температуры.       Внутри башни было две комнаты: первая — заставленная всякими всевозможными колбами, пробирками, мензурками, полками и шкафами с книгами, вениками трав и горстями порошков самых разных видов, размеров, запахов и цветов. Казалось, тут можно было найти всё, что было угодно болеющему или любопытному: комната принадлежала придворному лекарю и, по совместительству, звездочёту, и потому здесь было всё, чтобы он ни в чём не нуждался. Здесь же стоял у окна телескоп — не самый мощный и уже изрядно потёртый на корпусе, но работал отлично и до своей замены проживёт ещё не одно десятилетие. Рядом, на всю стену и даже залезая на потолок, была прибита огромная звёздная карта. Всё небо было, как на ладони: здесь было не только расположение звёзд, но и траектории комет и их предстоящий полёт (это было взято из старых книг с предсказаниями и расчётами), и маршруты движения планет, и даже были названы некоторые яркие точки-звёздочки. Несколько столов, стоящие кто где и создающие подобие лабиринта в комнате, были завалены травами, котелками, мисками и дощечками — работа всегда шла полным ходом, и не было у лекаря дня, когда у него все приборы простаивали без дела. Лекарства варились, настаивались, размалывались, крошились, собирались и объединялись, создавая новые и позволяя излечивать всё больше болезней. В воздухе стоял удушливо-пряный запах сушёной травы и в равной степени удушливый дух недавно кипевшей воды. Лекарь не проветривает эту комнату, только в крайних случаях, потому что не хотел, чтобы внешние факторы наподобие ветерка залётного влияли на его рассыпанные порошки и редкие лёгкие травинки пучков.       Вторая комната была намного меньше — настолько, что в ней умещались лишь маленький шкаф с вещами, кровать и тумбочка, на которой стояли стопки книг да несколько оплавленных свеч в тарелках. Старые потёртые фолианты были даже на подоконнике, частично загораживая комнату от утренних солнечных лучей, в углах на полу и под кроватью. Все они были либо уже прочитаны, либо в процессе прочтения — владелец комнаты читал сразу несколько и нисколько не путался. В шкафу вещи лежали аккуратно — они не были даже хоть немного важны здесь, и там было только самое необходимое: парочка чистых холщовых рубах, чёрные штаны, сменные белые вещи, мантия для выхода к королю, пояс с отсеками для пробирок и лекарств, пара сапог. Будь на то воля лекаря — даже из этого незначительного списка он убрал бы половину, но официальная одежда нужна, и он смирился.       Кровать была небольшая — чуть больше одноместной, но двум людям на ней было бы тесно. Те двое, что сейчас были на ней, уже привыкли спать на боку, чтобы было удобно и одеяло не растягивалось. Оба не знали, почему они не сменили этот атрибут мебели — кажется, руки не доходили и из памяти этот пункт стирался, когда был нужен, а вспоминался лишь под ночь. Благо, одеяло было тёплое и не пропускало прохладу ночи к телам.       Один из них не спал. Невзрачный, словно тень парень, лежа полубоком и стараясь придерживать одеяло у самого края, бездумно водил взглядом по стенам и окну в тщетных попытках избавиться от мыслей и поспать. Тёмные волосы выделялись на светлой подушке, окружая его голову мрачным ореолом, россыпь веснушек при яркой полной луне казалась пятнышками брызнувшей на лицо грязи — прямо как та, что в него попала утром от задиристых мальчишек на рынке. Нос чуть похолодел от прохлады, и парень то и дело вытаскивал руку из-под одеяла, чтобы потереть его и хоть немного согреть. Он был худ и высок, оттого и занимал не так много места, как он опасался — хотя довольно долго его преследовали мысли, что в конце концов его отправят спать на пол.       Взгляд тёмных, как волосы, глаз то и дело бегал без цели и то и дело останавливался на спящем рядом человеке. В отличие от него, это было блондин с чуть коротковатыми вьющимися волосами, ещё более высокий, чем брюнет, и без явных изъянов на лице. Он крепко спал, подложив под голову одну руку и ссутулив плечи — только во сне он так сжимается, хотя днём его осанке могли позавидовать даже придворные лакеи. Брюнет знал — он плохо видел, оттого парень много щурился, и его взгляд казался холодным и высокомерным. Это отмечали абсолютно все, кто хоть раз видел его, и даже те, кто знал его лично.       Ямагучи же никогда не думал, что парень рядом с ним холоден. Для него он всегда был чуть отстранённым от мира, погружённый в свой мир медицины и неба и не особо любящий разношёрстную публику. Да, были люди, которых он уважал, относился с почтением и был вежлив, но такие люди своими поступками и словами заслужили такого отношения. Насколько помнил Ямагучи, его друг даже с принцем был не в ладах в первое время, и ровно до второй войны с соседним королевством они были чуть ли не врагами. Уважение придворного лекаря — это высшая похвала от него, и лишь единицы имели подобное.       Тадаши, перебирая в голове самые разные способы уснуть и скучные мысли, при взгляде на парня замирал и, будто стыдясь этого и смущаясь, наблюдал. Их свело вместе одно глупое обстоятельство — их мизинцы были связаны тонкой красной нитью. Все знали, что связанные подобным образом люди были предначертаны судьбой друг другу, и «культ красной нити» активно распространялся среди людей. Все искали своих предначертанных, высматривали в толпе концы своих нитей, радовались «находке» или были в смятении — часто судьба зло подшучивала над ними. У кого-то не было нити, и тогда все понимали, что у этого человека никого нет — либо ещё не родился, либо уже отжил своё и покоится в земле без беспокойства о своей половинке, либо преждевременно скончался. А в такое время легко можно умереть от чего угодно: от внезапной эпидемии, от укуса змеи, от нашествия врагов, от неосторожной прогулки по лесу или обрыву, от голодных диких зверей или от кары правителя, который может осудить в чём-либо провинившегося на смерть.       Ямагучи, можно сказать, с этим повезло: его судьбой стал Тсукишима Кей, известный в замке и городе возле него как звездочёт, лекарь, каких свет не видывал, холодный человек и не любитель пустых разговоров. Но сам брюнет всё чаще думал, что это не везение, а проклятие: парень не верил в важность красных нитей, поэтому никогда не стремился найти его, Ямагучи, а когда он сам пришёл к нему — так сложились обстоятельства, он не рвался на поиски тоже, потому что боялся этого момента, — то лишь пустил к себе и пристроил помогать в медицине. Ничего более не было, хотя Тадаши считал, что родственные души должны постепенно узнавать друг о друге что-нибудь, общаться на секретные и спрятанные в самых глубинах их сердец темы и чувствовать, что они никогда не бросят друг друга. Но его мнение ничего не значило здесь: простой деревенский парень, что приехал из глубинки на рынок, не имеющий ни статуса, ни родителей, и практически ничего не знающий о жизни в городе, он был для всех странен и неинтересен. Часто он обращал внимание, что мимо проходящие рыцари и стража чуть морщатся, глядя на него, а придворные дамы шушукаются за его спиной — чаще всего мелькала фраза «странная грязь на щеках», которая, как они думали, может быть заразна и неприятна. Разговор на эту тему с Тсукишимой ничего не принёс — он был увлечен недавно найденными новыми растениями возле темниц, и ему было всё равно.       Хотя, «всё равно» — это нечестно по отношению к нему. Да, его это не волновало, поэтому он относился безразлично как к Ямагучи, так и ко слухам вокруг него. Часто его жалели, что такой невзрачный паренёк достался ему и «уж лучше быть без нити совсем». Тадаши, неловко улыбаясь, делал вид, что ничего не слышит, и бежал следом за Тсукишимой, чтобы помочь с очередными принесёнными пучками трав. Ему было обидно и больно: он ведь не выбирал себе связанного, и Кей не выбирал — просто так сложилось. При дворе однополые пары были не такой уж и редкостью, и Ямагучи понял, если бы к нему относились так только из-за его пола. Но так уж сложилось, что всех беспокоил его внешний вид и социальный статус. В окружении всех этих аристократов и важных политических людей он был никто.       И от осознания своего положения невольно слёзы наворачивались на глаза. При людях он не показывал этого — дашь слабину, и тебя живьём съедят, — но в такие, как эта, ночи, когда вокруг всё наглухо закрыто пеленой сна, в темноте угадывается худая рука с чуть тёмной без должного освещения красной нитью жалость к себе накатывала волной и не давала спокойно вздохнуть. Тсукишима ничего не знал о подобном состоянии парня, и Ямагучи считал, что так оно и лучше — ничего, кроме «А ты чего ожидал?» он не добьётся. И совсем изредка, время от времени, в голове брюнета возникали мысли о то, чтобы уйти. Но и тут Кей приложил свою руку — он не собирался терять своего связанного, насколько бы противным он ему ни был. Этого Тадаши не понимал, но и не уходил, как ему и был сказано. Ведь, если он уйдёт как можно дальше — нить останется, и его легко могут по ней найти.       Но — боги, как же порой хотелось лишиться этой связи!       Сон не собирался заглядывать в гости к Тадаши, хотя мозг и желал отдыха. В ленивом состоянии полудрёмы с открытыми глазами он услышал, как еле слышно скрипнула дверь в комнату, а по деревянному полу прошуршала ткань. Всё тело парня от удивления и какой-то смутной тревоги парализовало, но он чувствовал, что ему следует что-то предпринять. Он беспокоился не столько за себя и своё благополучие, сколько за Тсукишиму — как бы он ни был холоден к нему, Ямагучи привязался к нему, как предначертанный судьбой. Поэтому, старательно сняв с себя оцепенение, парень сел на кровати, параллельно поправив одеяло на спящем блондине, и вгляделся в полумрак комнаты.       Ровно на прямоугольнике лунного света стоял человек в светлой мантии. Казалось, он был соткан из бледной луны, что сейчас находилась за окном и старательно пыталась поделиться своими лучами с комнатой через скинутые книги на нём. Каштановые, но в полумраке выглядевшие почти чёрными волосы вились и были почти идеально уложены — любой бы придворный модник позавидовал бы подобному. Он был высок, статен и самоуверен — всё это читалось в его взгляде, и по его виду его можно было назвать только принцем, не ниже по статусу.       Он колко осматривался вокруг, словно примерялся, но, заметив поднявшегося на кровати парня, чуть удивлённо поднял брови и выдохнул:       — А я-то думал, что все люди уже спят. Неужели в королевстве есть полуночники?       Он говорил достаточно громко, и Ямагучи, всполошившись, посмотрел в сторону Тсукишимы — тот мог проснуться от подобного, хоть и спал крепко. Однако, вопреки ожиданиям, он даже не повернулся.       — Не переживай, он не проснётся. Не от меня точно.       Новоприбывший улыбнулся, и в его ухмылке Ямагучи уловил что-то холодное и издевательское — даже жесты Кея были не настолько холодны. Словно иголки вонзились в руки парня, и он потёр их, будто замёрз.       — Кто Вы?       Тадаши, в отличие от гостя, говорил почти шёпотом — его вполне могли услышать, и тревожить сон лекаря он никогда не смел. Даже если прогремит война или наступит конец света, Ямагучи не хотел бы быть тем, кто разбудит Тсукишиму.       — Скажем так, — парень в наигранном задумчивом жесте провёл пальцем по губам, — я мистический дух, который несёт беды. Черёд этого королевства настал. И не думай, что ты какой-то особенный, раз увидел меня — я проходил мимо.       Судя по манере поведения, «дух», как самого себя он окрестил, может, и правда не планировал здесь задерживаться, но покрасоваться и показать свою важность тоже был не против. Ямагучи иногда встречал таких людей, но такого человека — а человека ли? — видел впервые. Даже не самого человека — такое поведение, чувство собственного достоинства, осознание, что он может сделать многое лишь по щелчку пальцев. Наверно, такими важными не были даже боги, каким себя позиционировал вестник.       И Ямагучи ему отчего-то верил.       — Какие беды? О чём Вы?       — Ну, как какие, — парень удивлённо, как на ребёнка, посмотрел на брюнета. — Голод, засуха, неурожай, болезни — всё по очереди либо всё вместе. Тут уж как мне захочется.       Тадаши вздрогнул. Для подобного было не время — точнее, для такого время всегда было не подходящее. Как бы его не ненавидели и не презирали, но он не хотел бы, чтобы эти люди страдали. Он сам не понимал, почему это чувствует, но, раз был шанс поговорить с вестником всех этих бед — почему бы не попытаться?       — Пожалуйста, не насылайте беды на мою страну, — хоть было и неудобно, Ямагучи склонил голову в просьбе. Он догадывался, что слова от такого незначительного человека, как он, ничем не помогут и не оградят всех от неприятностей, но язык уже сам сказал несколько слов. А слово не воробей — надо отвечать за то, что вылетает из твоего рта.       Над головой раздался смешок.       — Ты думаешь, я тут же откликнусь на твою просьбу? Нет, дорогой мой, у меня уже есть достаточно грандиозные планы на эти земли, и вряд ли меня что-то остановит.       «Набивает себе цену, что ли?» — промелькнула мысль в голове Тадаши. Если он мог такое совершить, почему до сих пор не распрощался с ним? Он ожидает что-то по типу торговли на рынке?       Так он готов к этому!       — Прошу Вас! — говорить громким шёпотом было больно для горла, которое сдавливалось и мешало голосу вырваться. Рядом чуть заворочался блондин, и Ямагучи почувствовал, как сердце у него остановилось на пару мгновений. — Я могу предложить всё, что смогу, только бы подобное не настигло моих знакомых и друзей!       — А это твои друзья? — наигранное удивление граничило с настоящим, но парень уверенно держал лицо. — Что-то я смотрю на тебя и сомневаюсь в этом.       Тадаши закусил губу. Зря он использовал это слово — самого себя ложью опутал.       — Пусть и не друзья, но мне дороги эти люди.       — Они ведь к тебе относятся, как к никому.       — И что? Сейчас я говорю про свои чувства, а не их.       Дух поражённо смотрел на склонившего голову парня. Он мог увидеть всю его жизнь в одно мгновение, и она его, честно говоря, не радовала. Он не мог понять порывов этого парня, что им движет, что он желает сделать всё самое лучшее для них и не получить ничего взамен — даже доброжелательного взгляда. Но он чувствовал, что сердце у него было чистое — такому действительно стоило позавидовать.       — Ну, ра-а-аз ты просишь, — протянул он и с довольной улыбкой заметил надежду в глазах Ямагучи, когда тот поднял голову, — то могу сделать исключение…       — Спасибо Вам большое!       — … за плату.       Только вспыхнувшая радость в глазах Тадаши стала медленно гаснуть. Он предполагал такой поворот разговора, но надеялся, что всё обойдётся.       — У меня денег совсем мало… Но я постараюсь найти, сколько скажите!       — А кто сказал, что я деньгами принимаю? Для того, кто заведует бедствиями, деньги ничего не значат, — парень хитро ухмыльнулся и протянул руку в сторону Ямагучи. — Плата простая — твоя душа.       Тот в ответ широко распахнул глаза. Это было больше похоже на сделку с демоном, о которых он вычитал в какой-то книге по некромантии или чёрной магии — он уже не помнил, что там было. Те, кто торговал своей душой, обычно попадали в Ад либо же вечно страдали и метались, и в то время Тадаши дал себе зарок, что никогда подобным заниматься не будет.       Но сейчас так повернулось дело. Он даже не думал про какой-то обман или подвох — слишком доверчивый ещё с детства, с капелькой наивности и долей открытости, он был тем, кто даже в самом плохом актёре увидит что-то подлинное и поверит ему. И он никогда не мог распознать ложь, как бы его ни учили — мозг всегда говорил: «Уж в этот-то раз это правда!». И снова попадал на обман и развод.       И даже сейчас, он за пару мгновений, снова не задумываясь о подвохе, прикинул варианты и твёрдым уверенным шёпотом выдал:       — Хорошо. Но будет ли этого достаточно? Столько проблем — и всё перекроется одной душой…       — Это уже мне решать. И я так решил, что только тебя будет достаточно, — парень усмехнулся. Легко же его уговорить. Но, смотря ему в лицо, на ум не шли никакие мысли о подвохе. В этом он часто замечал различие духов от людей: те, видя доброту и наивность себе подобного, рвутся использовать это себе на пользу и злоупотребить. Он этого не понимал и не принимал ни позицию пользующихся, ни «жертв». — Тогда вставай и пошли. У меня отменились все дела, поэтому мне нужно скоротать время.       Тадаши замешкался ровно на минуту. Очень тихо вылезая из-под одеяла и укрывая Тсукишиму рядом, он за это время успел продрогнуть от прохладного воздуха и холодной древесины под босыми ногами. Теперь он, получается, сюда не вернётся, верно? А если в этом замешан такой духовный элемент, как душа, то и брать ничего не стоит с собой — материальное должно остаться в материальном мире.       Поэтому, потирая плечи, он крайне тихо пересёк комнату и остановился напротив духа. Тот был совсем немного выше него, чуть шире в плечах и тепло одет. Ткань, хоть и казалось сотканной из света, была при ближайшем рассмотрении плотной и вполне себе настоящей. Да и сам дух, хоть он и назвал себя так, был не призраком точно — от него не исходило ни легендарного могильного холода, ни чувствовалось, что его нет. Он был, как сам Ямагучи, как Тсукишима, как слуги в замке, как король, как люди на улице.       Парень напротив Тадаши снова усмехнулся, и брюнет почувствовал себя глупо. Наверно, сейчас он выглядел слабо и жалко, как бродячая собака под дождём. Неожиданное сравнение, но, как показалось Ямагучи — идеально его описывает. Но вместо насмешек или привычных презрительных взглядов он почувствовал только обволакивающее вокруг него тепло, и от этого даже осмелился приподнять стыдливо опущенную голову. На его плечах была та самая светлая мантия, что пару секунд назад была на духе, и теперь она его согревала и отгоняла ночной холод.       — Эм… с-спасибо Вам, — он снова склонил голову.       — Ойкава. Меня зовут Ойкава Тоору, и теперь ты будешь мотаться не следом за этим милым блондинчиком, а за мной, — усмешка на его губах теперь казалась больше доброй, но не менее самодовольной и гордой. Ямагучи не помнил, чтобы он видел что-то подобное в свою сторону когда-нибудь, но сердце ёкнуло и ухнуло куда-то в область диафрагмы. Или это его душа, которую он променял?       — А теперь я бы хотел вернуться к себе. Пойдём, у нас есть куча времени, чтобы познакомиться, — Ойкава махнул рукой и пошёл на выход. Дверь под его руками не скрипела, хотя, как помнил Тадаши, она была невероятно громкой и от малейшего давления скрипела всеми несмазанными петлями, но отсутствие звука сейчас было полезным. Лишь на мгновение возникли суматошные мысли о том мире, который он оставляет, но шаг, который он сделал следом за Тоору, был полон уверенности.       А когда парень скрылся за дверью комнаты, красная нить, что тянулась за ним, оборвалась и тонкой кровавой струйкой протянулась от выхода до мизинца до сих пор спящего Тсукишимы.