Часть 1
30 августа 2019 г. в 12:12
Юльнесет, Мере-ог-Ромсдал, Норвегия, август, 1856 год.
Короткое норвежское лето сложилось на удивление теплым, будто бы Господь проявил недолгую, скупую милость, пригрев своих северных детей. Поля и леса пестрели цветами, в садах зрели яблоки, улицы портового Молде украсили нежные розы.
Семейство рыжего рыбака Нильса Кнудсена работало не покладая рук все теплые месяцы — хорошая погода способствовала лову, рыба, казалось, сама шла в сети. Трое его младших сыновей были при нем — пятнадцатилетний Йохан, двенадцатилетний Каспар и восьмилетка Ульвбьерн помогали отцу на боте. Мальчишки трудились наравне со взрослыми — в бедных рыбацких семьях детство не бывает долгим. Все знали о грядущем наступлении зимы, когда рыба уйдет далеко в море, а стихия принесет шквалы и пронизывающие ветра, сдувающие даже снег с мрачных берегов. И тогда семье придется жить тем, что они заработали летом.
Глава семьи, к несчастью, не являл собой образчик доброго христианина — он безбожно пил и пьяный бывал буен, все остальные домочадцы порой носили на своих телах отметины отцовской ласки. Но это было не самое худшее — как известно, дружба с зеленым змием не способствует благополучию семейного бюджета. Бот у Нильса был самым ветхим в Юльнесете, а его жена и дети — одеты в залатанные отрепья. Его это ничуть не смущало, каждый, кто пытался прочесть Кнудсену нотации относительно его неприглядной жизни натыкался зубами на крапчатый кулак рыжего буяна и выслушивал о себе много непристойностей. Нильс был уверен — в его тяжком положении виновен не он, а дьявольские козни, его семья — сплошь предатели и отродья Сатаны, он же сам — заблудшая, невинно сгубленная душа.
Супруга Кнудсена — кроткая и благочестивая Хельга Натансдоттер никак не отвечала представлениям о порождении тьмы, а их сыновья были как на подбор красавцами. Ладно, не все, лишь трое. Старший, Аксель, не так давно оставивший родные берега в поисках лучшей доли помнился селянам крепким и улыбчивым парнем, у которого все спорилось в руках. Второй сын — Йохан взял все лучшее от матери — и миловидный облик, и покладистый, богобоязненный нрав. Младший — крепыш Ульвбьерн вообще был не мальчиком — картинкой. На него засматривалась вся деревня. В свои восемь он поражал какой-то особой природной статью, совсем не детской мужественностью и необычной для деревенских лиц красотой. Голубоглазый, с чистой кожей, густыми бровями вразлет и горделивым выражением на пухлых губках — ну есть король! Он и смотрел-то на всех с младенчества совсем не так, как пристало нуждающемуся оборванцу — жалостливо и сиротливо. Нет. Ульвбьерн словно сошел с древних саг и был не сыном рыбака-пропойцы, а какого-нибудь ярла или даже конунга. В его глазах часто подмечали пренебрежительное снисхождение, будто он не внимал словам взрослых, а дозволял с собой беседовать, и весь его вид сквозил неведомым простому люду величием.
Третий же сын Хельги Натансдоттер резко отличался от прочих ее детей, но был притом истинным Нильсеном — тут уж ни у кого сомнений не возникало, от кого зачат этот ребенок. Яблоко от яблони, как говорится, и плотью, и духом. На селе было лишь две таких ярких головы — у забулдыги Нильса и его гадкого сынка. Тощий и нескладный, с хитренькими и вороватыми зелеными глазками, увидишь и сразу поймешь — себе на уме сопляк. Вот уж про кого можно было сказать порождение зла, так это про него. Вечно голодный, вечно ищущий, чем бы разжиться, Каспар не гнушался ничем, лишь бы отхватить свой кусок. Он всегда околачивался среди хулиганов, обдиравших яблони и разорявших огороды. Он тащил все, что плохо лежало, причем никогда не попадался на украденном, просто там, где бывал Каспар всегда что-то да пропадало. Донельзя смекалистый, наглый, болтливый — он обладал удивительной способностью придумывать себе оправдания и выкручиваться из любых передряг. Сельские мальчишки не любили и побаивались рыжего плута, но нередко принимали участие в его похождениях, так как это каждый раз сулило им легкую наживу. По деревне неуловимо сновали слухи, что Каспар с ватагой ночами сбегали в Молде и там таскали кур и яйца с птичьих дворов, обчищали бакалейные лавки и карманы загулявшихся пьянчуг, залезали в дома и тащили все, что успевали. Никто не знал наверняка, что этим занимается именно рыжий плут — те, кто имел дело с разбойниками говорили только о стайке злых, оборванных мальчишек с размалеванными сажей лицами. Они могли быть кем угодно. Но, как известно, рыжему в святых не ходить, и Каспар Нильсен оставался одним из главных подозреваемых, за что и получал авансом тумаков от своего отца. При всех недостатках Нильс не был вором, и повод поколотить как следует уличаемого в бесчинствах сына всегда находился. Благодаря отцовской любви рыжий Нильсен почти никогда не ходил с целым лицом — оно обыкновенно было припухшим, и цветным от свежих и старых синяков и ссадин.
И ни у кого в Юльнесете не возникало бы сомнений в том, что Каспар плохо кончит свою жизнь, если бы не трудолюбие и пристойность рыжего проходимца в обычном быту, а также теплая привязанность к младшему ребенку — светлоглазому ангелу Ульвбьерну. Братьев постоянно видели вместе, Каспар с рождения вился вокруг своего несговорчивого и строгого братишки, заботился о нем, делился с ним всем, что имел. Это был пример самой бескорыстной и трепетной братской любви, хоть рыжий при упоминании поскребыша всегда недовольно морщился и заявлял, что это мать заставляет его таскать Мелкого Гнома с собой. Но глядя на то, как украдкой Каспар приобнимает Уле за спину или терпеливо учит уму разуму вся деревня сомневалась в том а рыжий ли являлся тем дерзким разбойником, грозой городка Молде, или это был совсем другой шкет? Верно ведь, что сердце, согретое любовью к ближнему не может быть целиком дурным! Также положительного о Каспаре можно было сказать то, что он брался решить любое сложное задание в кратчайшие сроки и за умеренную плату. Достать золотое колечко из выгребной ямы, заколоть злющего борова, доставить быстрее ветра послание в соседнее село — Каспар был скор на ноги и решения. Разве к такому ловкачу можно относиться однозначно плохо?
Тем августом на дворе старой Ингрид Сверресдоттер случилась настоящая напасть —откуда ни возьмись явился целый рой диких пчел и опутал угол амбара. Пчелы были злыми и кусачими, ни дети, ни внуки старухи не могли спокойно пройти тропкой мимо строения. Семья ждала, что рой улетит сам, но тщетно. Пчелы начали выстраивать соты и готовились к зимовке. Ингрид такое намерение насекомых совсем не устраивало, и она ума не могла приложить, что ей делать — ведь на севере рой пчел — явление редкое и обращаться с ним в Юльнесете не умел никто. Так бы и жила семья Ингрид в неприятном соседстве, если бы не повстречался как-то поутру старухе на пути к колодцу рыжий мальчишка Нильсен и не пообещал бы помочь с избавлением от лиха за тридцать крон.
— Поверьте, фру, — деловито убеждал рябой паренек Ингрид, для пущей вескости прикладывая к сердцу ладонь с черными от сажи ногтями, — я брался и не за такие дела! Вы будете избавлены от пчел уже сегодня, клянусь честью! Но оплату, вы уж не обессудьте, я бы хотел получить вперед.
Старуха была готова на все, лишь бы ее жизнь вернулась в безопасное русло, и предоплата в пятнадцать крон оказалась в кармане у рыжего.
— Мелкий Гном! Есть работенка! — Ульвбьерн ощутил оскорбительный тычок пальцем между лопаток и поспешил отмахнуться от наглого вторжения в личное пространство.
— Клешни не распускай, — упредил он старшего, — что ты замыслил опять?
Младший Нильсен ждал от брата каких угодно авантюр, коими Каспар награждал его с лихвой, и все они, как правило, были аморальными, противозаконными и опасными.
— Да ничего такого! — отбрехивался рыжий. — Просто есть шанс заиметь деньжат на халяву. И всего-то нужно, избавить старую каргу Сверресдоттер от пчелиного роя. Пчелиного роя, Уле! Ты понимаешь? Мы его продадим и разбогатеем!
Поняв, что он городит, Ульвбьерн покрылся мурашками. Связываться с пчелами ему никак не хотелось, особенно памятуя, как тем же летом он умудрился наступить на одну такую босой ногой.
— Нет уж, это без меня, — усмехнулся он, перебирая просушенную рыбацкую сеть и вспоминая, как хромал с неделю.
— Да послушай ты, глупый, тебе ничего делать не придется! Я все сам проверну. Сходишь со мной, поддержки ради. Я все придумал, ну! Тридцать крон!
Брат потряс его за плечо. Уле выдрал руку из пальцев рыжего и недоверчиво покосился на него. Ему было до смерти интересно, как же собирается Каспар поймать рой диких пчел, и кроме того, заветное упоминание тридцати крон разожгло азарт мальчика.
— Значит, мне ничего делать не придется? — уточнил Уле.
— Мамой клянусь!
Младшему не нравилась эта клятва, но она действовала на него безотказно. После таких заверений Ульвбьерн бывал всецело во власти старшего.
Итак, исполненный любопытства Мелкий Гном ждал возвращения на берег, ибо, по суждению Каспара, пчелы лишь ночью собирались вместе и ложились спать. Рыжий брат вооружился длинным дрыном и прихватил с собой два прохудившихся ведра, причем одно торжественно вручил Уле. Тот все еще не терял надежду, что у брата есть хитроумный план — Каспар часто выдавал хитроумные планы на все случаи жизни. Мальчики двинулись к дому Ингрид и, приблизившись, сразу различили деловитое гудение устраивающегося на покой роя.
— Вон они, — шепнул Каспар на ухо Уле и указал пальцем на стену амбара.
Младший брат округлил глаза от невиданного зрелища и сразу весь зачесался. Пчелы облепили угол постройки и свисали с него как лохматая, эдакая шевелящаяся борода. Бр-р-р.
— Каспар! Что ты делать собрался, скажи сейчас? — чуя неладное, вопросил младший. Он ни в коем разе не был труслив, скорее славился на всю деревню, как отчаянный драчун, но вот кусачие дикие пчелы это не тот недруг, против которого легко выстоять в бою.
— Не дрейфь, говорят тебе! Сейчас увидишь. Только ведро на голову надень.
Указание было странным, но Уле послушался. В прорехи ведра было мало что видно, но Каспар, также напялив на себя своеобразный шлем, опасливо подкрался к пчелиному гнезду. Не раздумывая долго, рыжий замахнулся дрыном и со всей дури приложил им по прилипшему к стене амбара рою, потом еще пару раз, а затем опрометью бросился бежать прочь. Пчелы возмущенно загудели, и, как одна, сорвались с места. Ульвбьерн даже рот открыл от оторопи, правда быстро сообразил, что и ему стоит сматывать, и чем скорее, тем лучше. Он припустил за братом, чувствуя, как ему под рубаху забираются щекотливые тельца насекомых. Страх быть ужаленным пронзил его маленькое существо одновременно с первым жалом. Уле исступленно закричал и принялся смахивать с себя атакующих пчел. Он отбросил ведро на землю и вдруг увидел, как Каспар, прыгнув в навозную яму на заднем дворе старой Ингрид, накрылся ведром. Уле не видел иного пути спасения, кроме как последовать примеру брата. Пахучая жижа надежно укрыла мальчишку от преследователей. Задерживать дыхание Уле умел надолго, правда, сидение в яме было отнюдь не столь приятным, как морское купание. Досидев так, пока не кончилось терпение, мальчишка с проклятьями вынырнул из жижи и тут же подвергся нападению пчел. Пришлось нырять снова. Уле стискивал зубы от боли в ужаленных местах и божился прибить сидящего рядом брата, если они оба спасутся.
К облегчению братьев, пчелы вскоре убрались восвояси, и у них появился шанс проделать то же самое. Выглянув из под ведра, Каспар тотчас получил фонарь во вспухшее веко.
— Ты сумасшедший, мы чуть не дуба не дали! — зашипел на рыжего вонючий и искусанный брат. — Это был твой идиотский план?
— Ну да, а что ж еще? — обиженно заскулил Каспар, прикладывая руку к глазу и понимая, что у него вздулось все лицо. — Я ожидал, что они погонятся за мной, и я уведу их к лесу в какое-нибудь дупло, но они слишком быстро летают! В этом был просчет! Я признаю, не все мои идеи одинаково хороши, ну что ж, мать говорит, на ошибках учатся! Уле, ну, успокойся, пойдем, отмоемся!
Ульвбьерн, злясь от боли и безрассудства Каспара, лишь потому не гнал его пинками до самого дома, что ему было гадливо прикасаться к вымазанному в навозе брату. В тот день младший Нильсен особенно явственно осознал, что рыжий не всегда бывает разумным, а его пламенные заверения стоит воспринимать с оговоркой.
Но на удивление старой Ингрид пчелы той же ночью навсегда оставили ее жилище.
Следующий день работы в море стал для Уле одним из ярчайших воспоминаний в жизни. Тянуть из пучины сеть с рыбой когда глаза ни черта не видят, а пальцы болят так, что чуть не отваливаются удовольствие так себе. Как и ожидалось, отец был безучастен к злоключению мальчиков, потому они старались, как могли, чтобы не нарваться еще и на побои. В миг короткой передышки Уле одним, более менее открывающимся глазом оглядел Каспара. Узнаваемый только по цвету волос рыжий, как получилось, через боль победно ухмыльнулся младшему брату раздувшимися губами и похлопал себя по карману. Уле понял, что у них появились «халявные» тридцать крон.