***
Дверь отворилась, впустив в комнату уличный ночной холод и укутанного в тёплый плащ посетителя, под верхней одеждой которого угадывалась форма гвардейца Болотной стражи. Начальник надсмотрщиков обернулся и склонил голову набок. – Брат, – произнёс он, вложив в это короткое слово всё почтение, которое испытывал. – Ну, здравствуй. Давно не виделись, малыш. Начальник хмыкнул. Только у старшего брата хватало храбрости называть его «малышом». Конечно, у них была серьёзная разница в возрасте. Но проблема состояла в том, что это слово он использовал и к месту, и не к месту, иногда игнорируя нижестоящих, что не добавляло авторитета. Правда на отсутствие последнего начальник не жаловался и в принципе не возражал, когда его люди после этого слова прятали глаза вниз – смех в открытую был несвойственен его соотечественникам. Пускай. Он не сомневался в преданности своих подчиненных и собственных силах, а потому не возражал, чтобы они хотя бы внутренне могли иногда посмеяться над руководством. – Какими судьбами на Утёсе, Кэйхо-ри? – Заехал проведать, – ответил гость, осматривая комнату и присаживаясь на свободную лавку. Начальник задумчиво смотрел на него. Кому как не ему знать, что для одного из лучших бойцов личной гвардии владыки «просто заехать» – нонсенс. Даже к брату. Кэйхо-ри был влюблён, и его любовью была служба. Он посвящал ей всю свою жизнь, почитая Честь и Долг лучшими из невест. Звёзды должны были встать в правильное положение, чтобы он вспоминал хоть иногда, что нужно заскакивать к родным. – Да уж вижу, что не веришь. Мало́й ещё на Севере? – Ещё не вернулись. – А, ну да… он же с твоим приятелем. – Другом. – Хорошо. Другом. Они помолчали. – Брат... я хотел спросить. Слышал, ты сократил наказание рабу за драку и нападение. Могу я узнать причину? Начальник резко поднял взгляд. А вот это было впервые. Обычно брат не вмешивался в дела Утёса. – Зачем? – Это не касается дел в твоем ведении. Это касается лично тебя. Я не понимаю мотивов твоего поступка. Закон предписывает… – Я знаю. – Так почему? – Посчитал достаточным. Он усвоил урок. – А вот я слышал иное. Что одна из рабынь умоляла тебя остановить наказание. Начальник хмыкнул. – Эта рабыня не знает нашего языка. И всеобщего тоже. – Так значит, она всё же имела место быть? – подловил его Кэйхо-ри. – Да. Женщина, которая вступилась за Маяти. – И она же… погоди, ничего не понимаю… – Она вступилась за Маяти, когда раб Минэ напал на неё. Она же вцепилась мне в руку, – начальник слегка сдвинул ткань рукава, демонстрируя чернеющий синяк на запястье. – Очевидно, для женщины это зрелище было уже слишком. – И ты… остановил? – Кэйхо-ри не сводил глаз с руки брата, глубоко недоумевая, почему тот так спокойно говорит об этом. – Да. – Но… – Кэй, я просто понял, что этого и вправду достаточно. Ты сам знаешь, что делает шейбо-плеть с телом, не запомнить урока невозможно. На самом деле хватило бы и одного удара, – раздражённо проговорил начальник, скрещивая руки на груди. Ему не нравился этот разговор и осуждающий тон брата тоже. Равно как и вмешательство в свои дела. – Но Закон… ты понимаешь, что позволил себе отступить от Закона? – Владыка поставил меня здесь, дав чёткие указания насчёт ведения дел. Первостепенная задача – поддержание порядка и сохранность рабочей силы. Я выполнил все данные мне распоряжения, ты хочешь ещё что-то спросить? – Хотел бы, но, боюсь, встречу такой же жёстокий отпор. Не хочу лезть в твои дела, малыш, не думай. Мне своих хватает. Меня лишь беспокоит, что ты так легко отошёл от предписанных правил. Ты стараешься быть хорошим офицером, но я один из немногих, кто знает, что тебе всегда претило приводить приговоры в исполнение. Хорошо, что о твоей чувствительности мало кто догадывается. – Отец в курсе, если ты об этом. – Но это не значит, что он одобрит твой поступок. Он всегда заботился о нас, и ты… – Кэй, Отец – прежде всего Владыка народа. И нам он «отец» только потому, что наши родители ушли на Ту сторону. Как и прочим десяткам сиротам дайна-ви. По обычаю. Да, он принял в нашей судьбе немалое участие, но прежде всего он – Вождь. Не надо к его делам добавлять ещё и наши личные переживания. Если Старший-среди-Отцов спросит, я отвечу ему, как полагается офицеру отвечать своему повелителю. Кэйхо-ри вздохнул. – «Личные переживания». Речь, не свойственная дайна-ви. Ты слишком много общаешься со своим странным …другом. Ты стал… эмоциональнее. Пока не знаю, к добру это или к худу. – Не одобряешь? – Не понимаю. Как и все. Не понимаю его поведения. Хотя откуда в нём столько эмоционального огня – знаю. Главное: не понимаю тебя – что ты в нём нашёл? Вы же даже спутниками толком не стали, но иногда мне кажется, что он тебе ближе, чем я или мелкий. Твои родные братья. – Кэй, он сумел показать мне: мы, дайна-ви, много потеряли, живя такой жизнью. Мы стали бояться эмоций, а ведь они – сокровище. Ты – разумный офицер, наверное, не поймёшь, что я имею в виду. А он понял. Вернее, я понял, общаясь с ним. Не печалься. Он – это он. Ему вас не заменить, у меня нет других братьев, кроме тебя и Лина. Кэйхо-ри улыбнулся едва заметным движением уголков губ, как умеют только его соотечественники. – Эх… жениться бы тебе, брат. Может, хозяйственная жена заставит тебя чуть спуститься с чувственных высей на землю. Не нашёл ещё спутницу? – Нет. Кэйхо-ри вздохнул и помолчал, погрузившись в свои мысли. Его и правда сдёрнули с места службы и заставили понервничать поступки брата. Он уже давно понимал, что они не похожи, как звезда и дерево, что решения, принятые им, не всегда стандартны и ожидаемы. Именно поэтому Владыка поставил его руководить Утёсом – ведь здесь приходится иметь дело с рабами-людьми, наёмниками, даже с женщиной из числа народа-прародителя. Существами, для которых эмоции – привычное дело. Но такое отступление от Закона… Он не понимал. В отличие от Владыки. Хоть Кэйхо-ри и сказал, что тот обеспокоен, но на самом деле Старший-среди-Отцов спокойно отнёсся к новостям. Скорее всего, ожидал подобного. Вот только брату об этом знать не обязательно. Его действительно печалило, что последнее время они стали меньше понимать друг друга. Семью Кэйхо-ри любил, несмотря на свою славу вояки и помешанного на делах. Да, он редко бывал дома, но в своё время, оставшись без отца и матери, принял решение сделать всё, чтобы позаботиться о младших братьях, и потому так рьяно отдавал силы службе. Видеть, как они меняются и взрослеют, идут своими дорогами, было для него горько. – Ладно. Не маленький уже. Надеюсь, справишься с возложенной на тебя задачей, хотя, признаюсь, заставил ты меня поволноваться. Я уезжаю послезавтра. Перед отъездом ты мне хоть покажи это ваше чудо. А то мне все уши прожужжали. Людская женщина, не опускающая взгляд, с волосами, как у детей нашего народа, не боящаяся драки и всё остальное… уже не один месяц любимая тема у наших подчинённых. Хоть своими глазами увидеть, раз уж занесло к вам. Покажешь? Начальник неопределённо хмыкнул.***
Смена закончилась. Рабы и свободные вялой очередью потянулись к выходу. Кто домой, кто в барак. Ира всей душой ненавидела конец дня. Вид ребятишек и подростков дроу, идущих вместе с другими работниками, вызывал у неё оторопь каждый раз, и даже прошедшее время не помогло ей привыкнуть. Взрослые представители дроу были худы, больны, на телах явные признаки недоедания, но на что походили дети – это был сущий кошмар. Первые недели Ира пыталась понять причину такого жестокого обращения с детьми, но сейчас, после долгодневных наблюдений она поняла, что это не жестокость. То, что дроу не хватало рабочих рук, она вычислила уже в первый месяц своего пребывания здесь. Порух, который они добывали, экономился нещадно. Судя по всему, не только в бараках. Как бы ни менялась погода, ежедневная доза горючего оставалась неизменной. Скорее всего, топливо запасали к зиме, и каждые рабочие руки на Утёсе были в цене. Матери умоляли надсмотрщиков принять их тощих и слабых детей на работу. Эти разговоры проводились часто и были понятны без переводчиков. Работников и рабов на разработках поруха кормили увеличенной пайкой. Охранники и даже начальство, если они присоединялись к трапезе во время перерывов, ели всего один раз. Можно было предположить, что у них имеет место быть завтрак или ужин, но ещё ни разу Ира не видела, чтобы они ели столько раз в день, сколько рабочие. Естественно, матери стремились пристроить недоедающих детишек на «хлебное» место. И то, с какой настойчивостью они это делали, тоже подтверждало её теорию. Однако надсмотрщики строго следили за здоровьем принимаемых на работу детей: трупы от перенапряга не нужны были никому. Это была палка о двух концах – или ребёнок мог умереть без работы от голода, либо на работе – от нагрузки. На работе шанс выжить был больше. Проходя мимо телеги, Ира аккуратно положила в неё свою кирку и вытерла пот со лба. Сегодня день выдался особенно тяжким, работать пришлось в пещере с неровным полом, и земля так и норовила уехать из-под ног. На поддержание равновесия ушло много сил. Она огляделась по сторонам, параллельно разминая усталые мышцы рук. Невдалеке стояли офицеры и неспешно беседовали. Одно лицо показалось ей незнакомым, и она остановила на нём своё внимание. Да, это точно не один из постоянных жителей селения. У этого дроу были очень редкие «нашивки», такие принадлежали охранникам вождя. Нечастый гость в данных местах. Интересно, какие перемены привёз с собою этот мужчина? Однако долго пялиться некрасиво, и она отвела взгляд, перебарывая любопытство. Внезапно что-то привлекло её внимание. Выход и телега были расположены на возвышении, и оттуда открывался вид на всю процессию работников, идущих в свои дома. Её внимание привлёк худенький дроу-подросток. Он шёл в конце процессии, и его нещадно шатало. Рядом с ним в конце очереди медленно поднимались Карра и Минэ. Они смотрели на ребёнка и тыкали в него пальцами, общаясь, Карра даже пару раз плюнул под ноги. «Снова-здорово. Опять они за своё. И что-то тут не так». Она начала спускаться, благодаря судьбу за то, что дроу не обращались с рабами, как обычно описывают в книгах и фильмах: в пределах территорий, для них отведённых, они могли передвигаться без препятствий, если вовремя приходили к назначенному времени и месту. Успела как раз вовремя. Юноша пошатнулся последний раз, она поймала его, не дав упасть и удариться головой о землю, усыпанную камнями. Увидев её, Карра скривился, а Минэ молча уставился, но сейчас это было совсем не важно. Парнишка весь горел. Она не знала, какова обычная температура тела у этого народа, но его вид говорил сам за себя, – это было ненормально. Она быстро подобрала инструмент, который он выронил из ослабевших пальцев, и помогла опереться на плечо. Ира поразилась тому, насколько он лёгкий. На вид ему было лет пятнадцать, может, меньше, ростом немного ниже неё, но вес явно не соответствовал росту, аж страшно становилось, какой он был пушинкой. Она устала после рабочего дня, но помогать ему подниматься в гору было несложно. Да и её руки, хотела она того или нет, поднабрали силы на этих работах. Они шли не торопясь, парень явно был на грани потери сознания и еле передвигал ноги. Когда проходила мимо процессии, все замолкали. Она подошла к Трудяге и подала ему инструмент. Тот молча принял его и, подхватив парня с другой стороны, помог довести до ворот, где, как всегда, стояла группа родных, разбирающих детей по домам. Из толпы с криком отделилась явно беременная женщина, бросившаяся к мальчику. - Ринни-то! – закричала она. Ира опустилась на траву, и они положили парнишку, аккуратно устраивая его голову у неё на коленях. Она машинально его разглядывала. Сейчас он казался ей моложе, чем был по первому впечатлению. Видимо, находился в том возрасте, когда гормональная перестройка только началась. Уже не совсем мальчик, но ещё и не до конца юноша. Глаза ребёнка, мягкая кожа и слишком нежные губы, но уже жёсткая линия подбородка, отсутствует детская пухлость на щеках, да и труд на раскопках преждевременно очертил контуры рук. И всё же, слова «ребёнок» и «мальчик» казались более уместными, чем «юноша» или «парень». Кто-то из дроу метнулся в сторону поселения за врачом. Мать не переставая гладила метавшегося в жару мальчика. Ира потянулась к своей сумке и, порывшись в кармашке и достав один-единственный выданный после окончания эпидемии листик таллики, тронула женщину за плечо. Та подняла горящее чисто женским, материнским безумием лицо, не скрывая ни единого чувства. Ира взяла её за руку, вложила в неё лист и начала изображать жестами, что у её сына температура и травка должна помочь. Глаза женщины раскрылись в изумлении. Ире подумалось, что матери везде остаются матерями. Она уже успела привыкнуть к безэмоциональности своих хозяев, но женщина, у которой в беде ребёнок, никогда не сможет смотреть на это спокойно. Тут подоспел доктор, и они заговорили на своём грудном языке. Он тоже вскинулся, расширив глаза, увидев отдаваемую траву, но всё же принял её и приказал своим помощникам перенести подростка на подоспевшие носилки. Мать встала и готова была бежать вслед за ними, но Ира остановила её, поймав за рукав. Женщина глядела на рабыню странным взглядом, в котором ничего нельзя было прочесть. Все её мысли были не здесь, а рядом с мальчиком. Ещё раз открыв сумку, Ира извлекла на свет свои скопленные свежие и не очень лепёшки, кроме одной, и передала женщине. Она ткнула пальцем ей в живот, где росла новая жизнь, а потом на хлеб. Потом спокойно развернулась и пошла в сторону барака, сопровождаемая гулкой тишиной за своими плечами.***
Мальчик, которого, как запомнила Ира, звали Ринни-то, вернулся на работы примерно через неделю после того, как его отправили в лазарет. Он был худее обычного, слаб, но, не морщась и без пререканий, взял свою киянку и приступил к работе. Ничего не изменилось, кроме того, что у неё аж за шеей щекотало от его пристального внимания. Но мальчик не делал попыток сблизиться, поговорить, и она выполняла свои обязанности, постепенно привыкнув к этому вниманию со стороны ребёнка. Как-то раз всех рабов выгнали из бараков пораньше. Пытаясь понять, в чём дело, Ира оглядывалась по сторонам, пока её нос не защекотал знакомый запах. Она вскинула глаза к небу и кивнула своим мыслям. Дождь! Скоро польёт как из ведра. Голову слегка вело, менялось давление. Она ещё в Москве чётко чувствовала это время перед ливнями. Будучи метеозависимой, старалась не вылезать из кровати в такие моменты, и легче ей становилось, только когда хляби небесные начинали полоскать серый от пыли город. Здесь кровати не предвиделось, судя по всему, их выгнали на работу пораньше, зная, что работать до вечера не получится. Рабов никто не торопил, давая возможность сделать свои обычные утренние дела. Ира, как всегда, уселась на свой любимый камень и принялась за надоевшее до печёнки занятие: расплетать и распутывать волосы без расчёски. Она использовала палочку и пальцы, разъединяя длиннющие космы. Волосы стали грязными, помыть их было нечем, но нашёлся в этом и плюс – покрытые кожным салом, они меньше путались и легче расплетались. Радовало, что в этом странном мире вши и прочие насекомые подобного типа, видимо, не водились. Это не самое приятное занятие периодически вызывало у неё на лице раздражённое выражение. Несмотря на характер, которому чужда тяга к модным одёжкам и косметике, в Ире было достаточно женского начала, чтобы чувствовать себя некомфортно без зеркала, мыла и тому подобных простых радостей. Если б у неё был режущий инструмент, она давно бы вырезала себе из дерева хоть кривую-косую расчёску, да кто ж ей его даст? Предательская мысль всё-таки плюнуть и укоротить шевелюру нет-нет да и заглядывала в голову. Она старалась закончить как можно быстрее и еле успела к гонгу. Рабочий день был изматывающим. Сначала, несмотря на приближающийся дождь, нещадно палило солнце, погода, похожая на начало бабьего лета. Вода с небес полилась ближе к середине дня, но их отправили в бараки, только когда из-за ливня стало опасно работать, потому что грязь разъезжалась под ногами и рабочие норовили вот-вот свалиться с Утёса. На свой половичок Ира вернулась продрогшая до костей и мокрая с ног до головы. Чтобы хоть как-то согреться, она, несмотря на усталость, делала зарядку, пока её кожа и волосы не высохли. Согревшись, довольно провела руками по коже. Что ни говори, а вот её телу рабство точно пошло на пользу. Она похудела, кожа подтянулась, и, если её отмыть, наверное, картина была бы привлекательной. Руки прибавили в силе, позвоночник пел от гибкости, ноги стали выносливыми, дышалось легко и свободно, ушли все вызванные сидячим образом жизни зажимы и боли. Дождь барабанил в окошки барака, настроение было приподнятым. Она разлеглась звёздочкой на своём половичке и, улыбнувшись собственному состоянию, провалилась в сон. Ливень не прекращался неделю. И ещё столько же их не вызывали на работу: по склизкой грязи нельзя было шагу ступить, не упав. Впору бы радоваться такому положению вещей, но проблема была в том, что поруха выдавали всё столько же. И вот теперь стала понятна вся ценность этого материала. На собственной шкуре понятна. В стране, не слышавшей о системах центрального отопления, даже маленький костерок был бы в радость. Но сейчас холод снаружи быстро расправлялся с теми крохами тепла, что давали шарики горючего. Излишки берегли и не считали нужным увеличивать дозу топлива в обычную дождливую погоду. Дубак стоял страшный. Рабы в бараке жались друг к другу. Основную кучку составляли последователи Карры и Минэ. Брат и сестра близнецы довольствовались теплом друг друга. Эльф сидела в стороне от людей, и на искреннее предложение Иры придвинуться поближе гордо отвернулась. Маяти увели куда-то с началом дождей, и она в бараке не появлялась. Ире ничего не оставалось, как каждые полчаса делать жёсткую разминку, чтобы согреться. Положение чуть улучшилось на третий день. Надсмотрщики принесли каждому по тонкому суконному плащу. Особо тепла они не давали, но хоть что-то. Это было впервые, когда Ира смогла наблюдать дискриминацию по национальному признаку во всей красе. Если еду в больших количествах давали рабам и рабочим, то тёплые вещи были привилегией дроу, и только их. Все до единого были одеты едва ли не по-зимнему. Сапоги на меху, несколько слоёв одежды, толстые суконные плащи… Сидя под тонкой простынкой и плащиком, холодно становилось только при взгляде на них, потому Ира старалась не смотреть на надзирателей совсем. Это были самые тяжёлые две недели за всё её время в рабстве. Убивал не только холод, но и скука. Потратить бы это время на изучение языка, но с «коллегами» отношения не сложились. Эльфийка её за существо разумное явно не считала, а единственная, с кем она могла бы попробовать перемолвиться парой слов, Маяти, была неизвестно где. Время тянулось невыносимо медленно, и Ира впадала всё в большую депрессию, потому что постоянные мысли о семье и доме, на сей раз ничем не сдерживаемые, выворачивали её душу наизнанку. К счастью, конец приходит всему, закончился и этот жуткий период. Как-то солнечным утром раздался такой теперь уже долгожданный гонг. Это был день, когда все рабы в приподнятом настроении выползали из помещения, оставляя за собой открытыми двери, чтобы тёплый воздух вытеснил из бараков ледяной. Эльфийка подставила лицо свету местных звёзд, Карра и Минэ не шпыняли, как обычно, окружающих, близнецы весело щебетали меж собой. Можно было подумать, что добрые друзья вышли на совместную прогулку, настолько произвели на всех впечатление тепло и яркий свет. Любимый камень был сильно нагрет, и Ира с удовольствием пристроилась на нём, грея отмороженную пятую точку. Пальцы привычно скользнули в волосы, разбирая пряди. Внезапно кто-то коснулся её плеча. Она резко обернулась. Ринни-то. А в десятке шагов от него начальник, глядящий куда-то в сторону. Мальчик стоял вплотную к ней, прижимая к груди небольшую деревянную шкатулку. На вопросительный взгляд он протянул коробку ей и ждал, пока она откроет. На шкатулке был простенький замок крючком и незатейливый орнамент из квадратов и прямоугольников. Ира щёлкнула пальцем, и крючок, описав круг, вылетел из петли. Приподняв крышку, она подняла неверующий взгляд, ткнула пальцем в содержимое и показала на себя, старательно изображая мимикой вопрос. Ринни-то подтвердил жестом, что да, это ей. Она поставила подарок рядом с собой на камень и стремительно обняла парнишку, который, судя по изменившемуся выражению лица не знал, куда деваться от такого проявления благодарности. – Спасибо, малыш, это… это лучший подарок с тех пор, как меня сюда занесло! Что, не понимаешь? Ладно, фиг с тобой! Спасибо! – и она обняла его ещё крепче, улыбаясь до ушей. Потом она снова взяла шкатулку и извлекла из неё небольшой гребень с серыми камушками, кусок какого-то коричневого вещества в бруске, пучок жёсткой травы, переплетённой меж собой, так что не раздерёшь, флакон. А на самом дне лежало несколько ленточек из жёсткой ткани, напоминающей неокрашенный лён, которые были аккуратно обшиты по краям и вышиты на кончиках красным орнаментом. Отложив в сторонку гребень, она спросила жестами о назначении вещей в коробке. Мальчик сильно удивился такому вопросу, но показал, что травяным пучком и бруском можно очистить кожу. Ага! Значит, это мыло и мочалка. Флакон был для волос. Он показал на бутылочку, потом на её волосы и сделал руками жест, будто стирал их. Шампунь! И чёрт с ним, что вода в бочке для умывания зубодробительно-холодная, а вечером будет что твой лёд! Сейчас, глядя на этот драгоценный подарок, она понимала, что сегодня пулей понесётся к бочке и будет плескаться в ней до синих мурашек, пока не смоет с себя всю грязь. Ринни-то тем временем потянулся к гребню. Он обошёл камень и, аккуратно приподняв её волосы, начал расчёсывать. Чего только не делают люди, чтобы узнать, что такое удовольствие и блаженство, на что только не идут. Нестандартный секс, экстрим, алкоголь и вещества, которые на самом деле лучше бы не употреблять внутрь. Но выкинь человека подальше от цивилизации, и он начнёт узнавать по-настоящему ценные и приятные вещи. И дело не только в известном примере о глотке воды в пустыне. Ценность отношений, заботы, участия. Простая протянутая рука может вызвать бурю положительных эмоций. Ринни-то искренне хотел отблагодарить. Сутками наблюдал за ней, чтобы понять, какой именно подарок сделает её счастливой, кроме свободы, которую он не мог ей дать. Эти банальные вещи первой необходимости, подаренные от всего сердца, были несравнимо дороже тонны сувениров, которые в своей жизни она получала от желающих отдариться «для галочки». Млея под маленькими, грубыми от мозолей, но ласковыми руками, Ира испытывала такой наплыв положительных чувств, который не знала, наверное, за всю жизнь. Это как увидеть белый свет в конце чёрной полосы. И впервые с того момента, как попала в руки охотников за рабами, в ней затеплилась надежда на что-то хорошее. И ещё пришло понимание правильности выбранной линии поведения. Хорошо, что она отказалась от идеи подражать повадкам стаи Карры-Минэ со товарищи. Остаться собой и, может, стать лучше. И кто знает, вдруг судьба подбросит шанс даже в этом мире. У неё не было веры в дядю на облаке с арфой, но была твёрдая вера в Творца. И сейчас наступил настолько щемящий момент, что она от всей души сказала ему «спасибо». А ещё она безумно любила русскую поговорку «на бога надейся…» и выражение «делай что должен, свершится что суждено». Первое осознание правильного выбора было так безумно сладко… Ринни-то быстро справился с её волосами, и она уже позабытыми движениями заплела косу и закрепила её лентой. Мальчик с интересом разглядывал причёску. «Он что, косичек никогда не видел?» Раздался второй гонг. Ира быстро собрала коробку и её содержимое и побежала обратно в барак, чтобы положить её рядом со своим половиком. Воров не боялась – после показательного суда никто не решится её обокрасть, учитывая, что начальник видел их «разговор». Видимо, это он дал добро передать рабыне подарок. Когда она вернулась из барака, то увидела, как он и Ринни-то неспешно удаляются в сторону селения. С того дня её душевное состояние снова кардинально поменялось. Теперь она не могла согнать с лица улыбку. Была в этой радости и толика элементарного женского счастья: ну, какая дама не будет чувствовать себя хорошо, осознавая, что она чистая и красивая? Но самым главным всё-таки было ощущение сдвинувшегося льда. В её окружении появилось первое существо, которое не просто хорошо к ней относилось, как это было с Маяти, но и всячески стремилось с ней общаться. Они с мальчиком ценили каждую возможность перекинуться парой жестов. Поскольку в перерывах Ира по понятным причинам держалась особняком от других рабов, то Ринни-то не боялся и не стеснялся подсаживаться рядышком с ней. Они уплетали хлеб: новое знакомство вернуло ей не только способность улыбаться, но и зверский аппетит. Если случалось работать на одном участке, что хоть и редко, но бывало, Ира старалась всячески помочь мальчику, а тот платил ей взаимностью. У них было мало времени на общение, но даже его хватило, чтобы словарный запас Иры пополнился ещё несколькими простыми словами. Это было приветствие, «спасибо», «до свидания», название булок – «махи»… Мама Ринни-то тоже начала выказывать рабыне участие. Каждый раз, сталкиваясь в воротах в конце дня, они здоровались и прощались, вежливо кланяясь друг другу. Ни охранники, ни начальство не возражали против этого мимолётного общения. Мальчик стал для Иры лучиком света в непроглядном рабском царстве. Источником положительных эмоций, надеждой. Ей было настолько тепло от его участия, что хотелось им поделиться. Например, она предприняла очередную, хоть и неудачную, попытку наладить контакт с другими рабами. Попыталась использовать для этого… расчёску. Рискнула предложить другим ею воспользоваться, но её щедрости не оценили. Как обычно, и мужчины, и женщины отворачивались от любых её попыток сблизиться с ними. Только Минэ, вопреки всему, воздержался от подобной реакции, просто покачав головой. Зато она стала свидетелем глубокой внутренней борьбы у эльфийки. Люди, мужчины и женщины, носили короткие волосы. Причём Ира заметила, что периодически они обращались к охране с просьбой постричь их. Перевода не требовалось, потому что после этого раба уводили и возвращали уже с обрезанными волосами. Стригли, правда, явно «под горшок» , быстро и не церемонясь, судя по времени их отсутствия, но, как видно, всех всё устраивало. А вот у эльфийки явно имелись проблемы с волосами. Они были ещё длиннее, чем у Иры, и как раз ей расчёска бы не помешала. Но… пять минут, не меньше, она смотрела на сей аксессуар глазами, какими обычно смотрят на сладкий кусок торта сидящие на диете. Затем всё-таки взяла себя в руки и, как обычно, гордо отвернулась. «Эге, а ты не такая уж неконтактная, какой желаешь казаться», – мысленно хмыкнула Ира, делая зарубку попробовать расшевелить неприступную эльфийку, раз уж волосы – её слабое место. В какой-то момент поймала себя на мысли, что с причёсками тут явно что-то не так и не всё так просто. Ей вспомнилось, как в первый день Карра хватал её за хвост и возмущался. Акцентировала внимание на том, что причёски разнятся у народов. Люди не носили длинных волос, а среди эльфов и дроу не было ни одного стриженого. Было ли это простым совпадением? Кроме того, произошло ещё одно событие, которое со временем навело её на мысль, а не за волосы ли взбеленился Карра при их первой встрече? Может, она нарушила какой-то ей неведомый обычай? Она совершенно не задумывалась о своих действиях, когда заплетала косу, которая так удивила мальчика. И как оказалось, не только его. Вечером, вернувшись с работ в барак, она решила размяться, но только встала в позу «руки на пояс, начинаем наклоны», как к ней подошёл Минэ. Она внутренне сжалась, ожидая от мужчины чего угодно: боли, издевательств, даже смерти – ещё не стёрлись из памяти бугры мышц, перекатывающиеся у него под кожей. Однако, к изумлению Иры, он аккуратно протянул руку и взял за косичку, поглаживая её пальцами, будто изучая незнакомый предмет. Его лицо было задумчивым и совершенно не говорило об агрессии. Она стояла растерянная, не зная, как реагировать на подобное, до этого дня никто из рабов близко не подходил к ней по собственному желанию! Минэ ещё повертел косу в руках и поднял на неё взгляд, в котором читались недоумение и глубокая задумчивость. Заметив её реакцию, он отпустил волосы и, уйдя в свои мысли, вернулся на место. На расспросы со стороны он не реагировал, полностью погрузившись в себя. И как прикажете это понимать? Но с того случая Ира не позволяла себе пренебрегать причёской. Внутри жило понимание на грани озарения и интуиции: она имеет значение! Если допустить что Карра озлобился, что она, будучи человеком, не соблюла какой-то обычай или традицию и отрастила волосы, как делают эльфы и дроу, то теперь, когда новая причёска произвела такое странное впечатление, имеет смысл этим воспользоваться. Косичек здесь не носил никто, дроу подвязывали волосы, собирая их в «хвост», и очень редко попадались те, кто добавлял к головному убору налобную повязку. И её новый облик как бы говорил всем: «Простите за всё, но я «не ваша» и «не их». «У меня другой обычай, я не одна из вас, мне помощь нужна, поймите же меня!» – словно кричал весь её вид. И это произвело поистине магическое действие. Не то чтобы в поступках, нет, но градус любопытства вокруг неё поднялся ощутимо. С неё не сводила глаз охрана. Дроу из селения провожали взглядами. Ринни-то не уставал любоваться косой, иногда во время перерывов робко касался волос, прослеживая пальцами изгиб прядей и ленточки. Люди словно заново увидели её, часто Ира ловила на себе растерянные взгляды и мужчин, и женщин. Из человека-невидимки, каким была последние месяцы, она вдруг резко стала центром внимания в бараке. Минэ парой слов перемолвился с Каррой, и тот перестал сыпать грубостями, провожая её глазами, как натуралист редкого жука, ползущего слишком далеко, чтобы дотянуться сачком. Однако его озлобленности это не убавило. Он перестал выражать агрессию, не понимая с чем имеет дело или приняв не за того, за кого она пыталась себя выдать. Но ничто не сможет загладить в его глазах тот рассвет. Он просто ждал. Ей очень хотелось знать, какое значение расшифровали в её действиях окружающие. Кем теперь считают? Мечтала, чтобы хоть что-то сдвинулось с места, чтобы хоть кто-то пошёл ей навстречу, чтобы появилась возможность найти собеседника, способного научить понимать здешнюю речь. Но жизнь всегда полна непредвиденных поворотов и подбрасывает на пути совсем не то, что ищешь. Эти месяцы преподали незабываемый и жёсткий урок – нельзя разбрасываться такими подарками. Лишь время способно полностью показать их ценность.