Цикл "Рахидэтель". Арка 1 "Закон Долга". Книга 1 "Болото"

      Командир Лэтте-ри очень долго не решался открыть глаза. Сквозь веки было видно свет, но он не хотел раньше времени узнавать, как выглядит порог Той стороны. Лишь тяжесть собственного дыхания постепенно уверила его в том, что он всё ещё жив. Был день. Хмурый, короткий, осенний, дождливый. Но даже его хватило, чтобы обернуть мир в красочную обёртку, едва он решился его увидеть.       Привычная обстановка лазарета. Ему далеко не единожды доводилось здесь валяться и вошло в привычку верить, что раз оказался тут, то вскоре всё наладится.       Жив.       Дышит.       А он-то считал, что лучшая участь, которая ему уготована, – это умереть до того, как его тело найдёт стая лорри.       Воспоминание о пребывании под завалом заставили его мысли заскакать, как пришпоренные. Десятки вопросов роились в голове, и он уже готов был встать и пойти искать ответы, когда мозолистая рука на плече прижала его к кровати.       – Простите, старший, вам ещё нельзя вставать.       Начальник встретился взглядом с лекарем.       – Мастер… – медленно проговорил он, подивившись непривычному звуку собственного голоса.       – Успокойтесь. С вами всё в порядке, но вы ещё очень слабы после укусов. Вы помните, что с вами произошло?       Кивок. Помнил. Достаточно чётко.       – Как она?       Собеседник отвёл глаза.       – Жива. Но обнадёживающими новостями порадовать не могу. Не уверен… – он с досадой махнул рукой. – Вы ещё не до конца поправились, вставать категорически нельзя. Сейчас выпьете лекарство и потом есть и пить.       Два последних слова заставили Лэтте-ри разом ощутить и голод, и жажду. Врач удовлетворительно кивнул своим наблюдениям и подал кружку с пахучей бурдой, которую заставил употребить без остатка. Больному пока движения давались с трудом, и он не столько двигался, сколько пытался это делать, мрачно поглядывая на повязки на своих руках. Лекарь вскрыл и вычистил ему волдыри с ядом, и теперь эти места жгло и саднило. И так будет, пока не заживёт полностью.       Потом был обед, кормили с ложки жидкой кашей с ранними, пока ещё горькими, живоягодами. С жадностью набрасываясь на еду и воду, он не ел, а буквально уничтожал всё, что ему подносили. После, глядя в пустую тарелку, Лэтте-ри спросил:       – Сколько я… отсутствовал?       – Вы были в пещере тринадцать дней. Сейчас восьмой день с того момента, как вас нашли.       Лицо командира осталось неизменным, но его посетило несколько едва заметных выражений, разной степени задумчивости. Он уставился на кашу, пытаясь осознать эту новость до конца.       – Вашим братьям и другу послали весть на Север. Дороги сейчас опасны, но, полагаю, где-то через две-три недели стоит ждать их к нам. Уверен, они будут рады узнать, что всё обошлось. Ваш наставник взял на себя руководство, так что не беспокойтесь, всё в надёжных руках. Поправляйтесь. Через пару дней я разрешу визиты, там всё узнаете в подробностях.       Лэтте-ри в молчании закончил есть и зарылся поглубже в подушку, уставившись на врача.       – Мастер.       – Да?       – Она должна выжить.       Лекарь тяжело встал и забрал пустую тарелку. Минуту думал и в конце концов сказал:       – Я всё понимаю, старший, но её жизнь в руках Сестёр. Я лекарь, на чудо не способен, могу делать лишь то, что знаю и умею. И делаю.       Слегка поклонившись, он вышел из комнаты.       В жизни дайна-ви мало моментов, когда можно просто полежать и подумать. Командир Утёса представившийся шанс решил использовать до конца. Его думы были о разном. Как существо, много лет руководившее этим месторождением, он прекрасно понимал, что последний выжат досуха. Это был самый крупный остров с порухом на болоте, найденный за последние десятилетия. Он таял в размерах и объёмах, изрываемый вдоль и поперёк. Начавшиеся оползни и обвалы… они каждый год молились о том, чтобы островка хватило ещё ненадолго. Все, кто мог, пытались исправить ситуацию. Его старший брат со своим отрядом в этом году прошагал Болото из конца в конец и обратно, но новых месторождений, способных заменить Утёс, не было. Шансы на то, что что-то изменится к будущему году, были ничтожно малы. Младший брат старался добиться помощи у северных соседей, но те были непреклонны и ни на шаг не отходили от древних договоренностей. Ну что же, и на том спасибо. Хотя всё это без толку, если к будущей зиме не найдётся способа отопить жилища. Они дожили до того момента, когда наличие рабочих рук уже ничего не решает. Не будет места добычи, станут бесполезны и отлов новых рабов, и помощь перевёртышей. Которые тоже, кстати, претендуют на порух. И так этом году его хватило на наём только одного рабочего... Лэтте-ри поставили руководить Утёсом, сопровождая его в путь словами, что надеются на его управленческие качества, но они бесполезны в сложившихся обстоятельствах. А ведь на него смотрят с надеждой, считая, что он сможет найти выход… Стараясь выжить, они пошли на всё: преступили закон, отошли от морали, смирились с клеймом рабовладельцев и всеобщей ненавистью. Чем ещё надо заплатить, чтобы позволить их семьям жить? В чём они провинились? Он не первый, кто задавался таким вопросом: уже несколько поколений дайна-ви не могли найти на него ответа.       Вскоре он узнает в подробностях, как обстоят дела. Но если честно… он примерно представлял как. Он мог в красках вообразить, чего стоило поисковым отрядам его спасение. Будь он на их месте, не задумывался и поступил бы так же, но, находясь по другую сторону вопроса, мучился чувством вины. Каждый шарик поруха, облитый маслом и используемый в светильнике, бесполезен при растопке. Соратники отдали ему тепло, которым могли бы греть свои семьи. Да и в эти самые минуты отдельная комната в лазарете тоже чем-то отапливается. Тепло. Кто-то добровольно поделился им. Такое не забывают, и долг за жизнь ему ещё предстоит отдать.       И не только им. Но этот отдать было проще всего: он знал – как.       Не понимал только одного: почему? Почему до сих пор жив.       Это «почему» имело множество оттенков. Прокручивая в голове час за часом, проведённые под завалом, он снова и снова переживал ужас, беспомощность, благодарность и какой-то глубокий трепет, делающий способ, которым он решил отдать долг, маленьким и незначительным. От незнакомых эмоций было тепло. А ещё он не мог объяснить себе: с чего же выбранный способ кажется таким… неправильным.       В день, когда разрешили посещения, первым, кто вошёл, был Дарно-то. Он долго стоял под дверью, считая минуты, но лекарь не отворил, пока полностью не осмотрел больного и не проследил, чтобы тот съел завтрак до крошки. Потом оставил их одних.       Лэтте-ри уже уверенно сидел на кровати. Он не позволил себе расслабляться, и едва смог нормально двигаться, затребовал таз с водой и гребень, привёл себя в порядок. Сейчас он выглядел так, будто готов сию секунду встать с постели, одеться и вернуться к своим обязанностям. Дарно-то удовлетворённо хмыкнул, всё-таки его ученик хорошо держится. Но быстрым взглядом пробежав по синякам под глазами и бледному лицу, понял, что ему ещё не один день предстоит занимать должность старшего в поселении.       – Как же тебя угораздило, сынок? – спросил он, присаживаясь на край постели.       Лэтте-ри только досадливо махнул рукой.       – Дядя Дарн, спасибо, я слышал…       – Не начинай. Это наше решение. Остальные тоже хотели тебя видеть, но я уговорил их подождать до обеда. Не удивляйся нашествию, все хотят собственными глазами убедиться, что ты поправляешься.       Его ученик только вздохнул и кивнул.       – Дядя, расскажите, что случилось, пока меня не было.       – А может, выздоровеешь для начала?       – Нет.       – Упрямец.       И Дарно-то повёл рассказ, отчитываясь за события последних недель. Где копали, как копали. Сколько добыли. Нет, несчастных случаев больше не было. Раненные при оползне в основном поправились, осталось только двое. Родила одна из женщин. Девочка. Младенец пока жив. Поспели живоягоды. Привезли крупу. Нет, снег ещё не выпал, но ждут со дня на день. Отцу отослали весть о его спасении, ответа пока нет. Много дождей, дороги ужасные, потому его семья наверняка задержится в пути. Скоро надо начинать готовиться к отъезду. Некоторые уже собираются. Сошла последняя таллика, растений больше нет… И ещё многие-многие новости, большие и маленькие.       Лэтте-ри слушал, а в конце просто сказал:       – Ясно.       Помолчали. Дарно-то перевёл глаза на окно и спросил, не поворачивая лица.       – А мне ты ничего рассказать не хочешь?       – Что?       – Я был в той пещере. Мои глаза не врут: ты обязан жизнью.       – Да.       – И не расскажешь?       – Не могу… Пока. Ещё слишком… Как вспомню нашествие лорри, живот скручивает.       – Как вы умудрились отбиться?       – Она отбила… цепью, кажется. В ушах до сих пор свист стоит.       Помолчали.       – Дядя Дарн, я хочу её видеть.       Дарно-то отвлёкся от созерцания пейзажа за окном.       – Ты не слышал Мастера? Тебе ещё нельзя вставать! И на что ты там смотреть собрался: она же ещё в беспамятстве!       – Носилки.       Этот взгляд он знал очень хорошо. Он означал, что семейные отношения кончились и последним словом поступил приказ. Тяжело вздохнул и вышел, недовольно качая головой. Через несколько минут пришли охранники с простенькими носилками. Дарно-то помог Лэтте-ри улечься и укрыл со всех сторон шерстяным одеялом.       Комната, где лежала женщина, находилась на другом конце лазарета. Маленькая, но чисто убранная, нигде ни соринки. Кроватей было две, охранники положили носилки на свободную и вышли. Возле кровати рабыни стояла кружка с водой и последними осенними листьями. На немой вопрос Дарно-то прошептал: «Мальчик». Ставни большей частью были закрыты, свет проникал через небольшое окно, плотно закупоренное. Лекарь опасался усиления грудной болезни и потому позаботился, чтобы ни единый сквозняк не пробрался в комнату. Печка работала в полную силу, наполняя комнату приятным теплом.       Рабыня лежала на спине, без одеяла, её прикрывала только тоненькая простыня. К груди был приложен компресс с настоем, который они всегда применяли при лечении подобных болезней, и шерстяной кусок ткани сверху. Повязки покрывали руки от пальцев до предплечья и ноги почти целиком. Волосы, обычно связанные в ту причудливую причёску-верёвку, сейчас разметались по подушке кучей сухой и безжизненной соломы. Когда глаза его привыкли к полумраку, Лэтте-ри присмотрелся внимательнее. Как же она изменилась! Он помнил её слабым отъевшимся зверьком сразу после поимки. Вспомнил сильной, способной дать фору в играх сая. Видел сияющей, когда получила подарок от Ринни-то. Её ярость во время драки и голос с тысячей оттенков беспокойства, который привязывал его к реальности под завалом. В темноте пещеры он не мог видеть перемен, происходивших с ней, и сейчас бесстрашного дайна-ви, многое повидавшего на своём веку, терзал ужас. Сказать, что она исхудала, – ничего не сказать. Две недели под землёй вряд ли могли сотворить такое, но яд лорри – штука жестокая и коварная. Руки стали тонкими, кожа приобрела какой-то бледно-серо-синий оттенок.       – Я слышал от Мастера, – проговорил Дарно-то, – её мучает кашель, периодический жар. И всё это вместе с долгим голодом и жаждой. Он бьётся с того дня, как вас вытащили. Болезнь то отступает, то берёт верх. Поить и кормить приходится насильно, она приходит в сознание на какие-то мгновения, делает несколько глотков и снова проваливается в сон. Ей даже кашу с живоягодами готовят почти как воду: жевать не в состоянии. Иногда кричит ночами.       Лэтте-ри прикрыл глаза. Ему последнее время тоже часто снились животный писк и зубы под кожей. Он скользнул взглядом по рукам. На запястьях поверх бинтов всё ещё висели браслеты, но цепи не было. Он свесил ноги с кровати и на недовольный возглас учителя отреагировал только непререкаемым жестом. Несколько шагов до соседней койки дались с трудом, и он тяжело опустился на неё.       – Ключи.       Дарно-то снял с пояса запасную связку, которую носил с тех пор, как принял обязанности старшего на Утёсе. Лэтте-ри нашёл нужный ключ и в несколько движений расстегнул браслеты, скинув их на пол. Аккуратно положил руки обратно вдоль тела.       – Дядя, подготовьте приказ. Подпишу.       Старший дайна-ви кивнул. Даровать свободу – в данном случае нет лучшего способа расплатиться с долгом за жизнь. Он понимал стремление ученика сделать всё лично и как можно скорее, ведь она могла и не выжить.       Женщина свободна. Уже. Бумажки – лишь формальность. Они не люди и не эйуна, придающие значение писанине. Если ей не доведётся остаться среди живых, то будет похоронена со всеми почестями. В огне и земле, как принято у их народа. Обычных рабов хоронили, просто закапывая в лесу, хоть и со всеми полагающимися обрядами.       Оглушительный топот ног возвестил о приближении лекаря.       – Что здесь происходит?!       Его гнев только усилился, когда он увидел, что больной вставал с кровати.       – Немедленно возвращайтесь в свою комнату! Кто позволил вам встать?!       – Мастер…       – Никаких «мастер»! Немедленно! Командовать будете, когда поправитесь, а сейчас вы больной, и командую тут я! Без разговоров!       Лэтте-ри вздохнул и встал с постели, выпрямившись в полный рост. Поймал взгляд старика своим, но тот вполне успешно его выдержал.       – Выживет, получите месячный запас горючего.       Если что и могло перебить запал, так это данная фраза. Месячный?! Но лекарь быстро взял себя в руки.       – В этом нет необходимости, – пробурчал он, – я и так делаю что могу.       – И всё же.       – Спасибо, конечно, но ваша щедрость не отменяет того, что нужно вернуться в свою комнату.       Лэтте-ри жестом подозвал Дарно-то, и тот помог ему снова улечься на носилках.       – Я позову охрану.       – Нет. Через час.       – Но…       – Час. Идите.       Дарно-то вышел сразу, а вот лекарь несколько раз порывался что-то сказать, набирал воздуха для отповеди, но в итоге нахмурился и тоже ушёл, медленно прикрыв за собою дверь. До его слуха долетела старинная баллада дайна-ви о мужестве, выводимая тихим красивым баритоном.       Командир Утёса, даже лёжа на лазаретной койке, не хотел убирать руки с пульса событий. Он отдавал множество мелких поручений, слегка разгрузив своего невольного сменщика. В частности, он приставил к лекарю помощника в лице Ринни-то, тот всё равно регулярно ошивался поблизости и уже имел опыт помощи раненым. Обычная помощница, Маяти, была в отъезде, а старому дайна-ви никогда не мешали лишние руки. Мальчик оказался смышлёным. Изначально в список дел, ему доверенных, входили только рутинная работа и уборка комнат, но он настолько хорошо, точно и вовремя выполнял свои обязанности, что Мастер стал давать ему более сложные и ответственные поручения. Наблюдая за этим, Лэтте-ри даже подумывал потратить своё время и обучить мальчишку грамоте или намекнуть Мастеру. Обычно этим занимались родители, но, насколько он знал, его отец погиб до того, как успел это сделать, а мать подобными знаниями не владела. Он не сомневался, что у Ринни-то хватит смекалки, где и как применить полученные уроки, и со временем вырасти в достойного члена общины.       Мальчик регулярно доставлял командиру новости с другого конца лазарета, отчитываясь о состоянии его спасительницы. Хотя по большому счёту в этом не было необходимости: его лицо становилось тем светлее, чем быстрее шла на поправку его подруга. Её болезнь, стоило ей преодолеть период кризиса, начала стремительно идти на убыль. Она уже приходила в себя, принимала пищу, но делала это словно в полубреду, остальное время погружённая в столь крепкий сон, будто решила выспаться на всю оставшуюся жизнь. Мастер чесал в затылке и высказывал мнение, что яд лорри действует на людей несколько иначе, чем на дайна-ви. Во всяком случае, ему ещё не приходилось выхаживать человека, им поражённого.       Вскоре Лэтте-ри разрешили вставать. Он с радостью избавился от лазаретных рубахи и штанов и облачился в привычный камзол. Однако на улицу выход всё ещё был запрещён, и он, попросив Дарно-то принести всё необходимое, вёл дела, какие возможно, сидя на койке. Единственная разрешённая прогулка – это вдоль коридора лазарета, которую он совершал с завидной регулярностью, не забывая периодически навестить женщину. Ринни-то хорошо справлялся со своими обязанностями. Комната сверкала, ровный строй банок и порошков ждал лекаря на прикроватной тумбочке ровно в те часы и в том порядке, как нужно. Дарно-то принёс из барака единственное имущество бывшей рабыни – коробочку, подаренную её юным другом, и теперь она тоже дожидалась хозяйку рядом с лекарствами. Всё было готово.       Оставалось только подождать.

***

      Глаза закрыты, но она видела белое марево, словно потустороннее. Всё тело казалось невесомым. Она его почти не чувствовала. Умерла? Это тот самый свет в конце тоннеля? Открывать глаза было страшно, но она сделала над собой усилие. Комната. Чистая комната. Деревянный потолок. Где? А потом… внезапно нахлынули воспоминания. Одно за другим. Темнота, боль, голод, жажда и стены. Стены. Стены. Стены-стены-стены-стены!!! Она попыталась закричать, но голос ей не повиновался и из горла вырвался только сиплый хрип.       Услышав шум из комнаты, Ринни-то уронил метлу и кинулся туда. Больная металась по постели, её глаза были широко раскрыты, руки рвали волосы на голове. Он бросился к ней, стараясь удержать на месте.       – Эй-эй! Успокойтесь! Всё хорошо! Мастер! Мастер!       На крик в комнату ворвался лекарь, и они вдвоём попытались привести в чувство бившуюся в безумии женщину. Она защищалась от рук, старалась свернуться в клубок и без остановки кричала. Громко хлопнула дверь. Подоспевший Лэтте-ри, как раз прогуливавшийся по коридору, растерянно уставился на происходившее на кровати. Ему хватило нескольких мгновений, чтобы понять, в чём дело.       – Мастер! Открывайте окна! Немедленно! – рявкнул он таким голосом, что лекарь не посмел ослушаться, хотя совершенно справедливо считал, что воздух с болот – не самое лучшее для перенёсшей грудную болезнь.       Командир отстранил и мальчика, который тут же кинулся помогать врачу с тяжёлыми ставнями. Лэтте-ри аккуратно приобнял сжатое в комок тело, приподнял подбородок женщины, преодолевая сопротивление рук, так, чтобы её лицо было обращено к окну. А затем потихоньку запел. Сначала ничего не происходило, но постепенно женщина затихла, слушая песню. Ринни-то и старый лекарь ясно увидели тот момент, когда разум вернулся к ней и она не верящими глазами уставилась в окно. Песня прекратилась. Она минуту смотрела на лицо певца, потом, собрав все силы, протянула дрожащую руку к нему и выдавила:       – Лэт..те...ри?       Всех присутствующих пробрало от силы чувства, вложенного в это слово. Лекарь косо поглядывал на командира, пытаясь понять, с каких пор буйных лечат песнопениями.       – Мы живы. Всё хорошо. Успокойся, – сказал меж тем Лэтте-ри тихо, беря её руки в свои. – Ты не заперта.       Она схватила его за запястье, пытаясь понять, не сон ли это. Он дал ей время спокойно осмотреть его. Её взгляд быстро пробегал по нему, меняясь в выражениях ежесекундно. За годы работы на Утёсе он так и не смог привыкнуть к тому, насколько богатая у людей мимика. Она будто узнавала и не узнавала его одновременно. Да, скорее всего, он выглядит не лучшим образом после всех событий.       – Мы… живы? Мы… спаслись? – спросила она наконец.       – Да. Да. Живы. Всё хорошо.       Переводчик не требовался.       Женщина откинулась на подушку и прикрыла глаза рукой, шумно и глубоко дыша. Потом потекли слёзы. Это не была истерика, просто очищение, перемежающееся со счастливыми улыбками и искрами пережитого страха. Всё, что уже можно было не держать внутри. И неважно, сколько зрителей находилось рядом. Внезапно что-то привлекло её внимание, она оглядела свои руки без цепей и браслетов. Лэтте-ри взял её ладони в свои и, глядя прямо в глаза, кивнул, указывая на запястья:       – Ты свободна. Свободна, понимаешь?       Она медленно кивнула. Он заметил страх в её глазах. Ясно. Слишком много новостей сразу. Ей нужно успокоиться.       – Оставьте нас, – произнёс он, оборачиваясь.       Женщина проследила за его взглядом и вскинулась на постели.       – Рин…ни...то!       Командир поманил паренька жестом и освободил кровать, помогая ей сесть. Она потянулась к мальчику, и когда тот склонился над ней, обняла так крепко, как только позволяли её нынче совсем слабые руки.       – Рин…ни-то…       Они какое-то время обнимались, а потом почти одновременно замахали руками, пытаясь «высказать» всё то, что накопилось за это время. Они совсем забыли об окружающих, так что лекарю пришлось кашлянуть, чтобы собеседники осознали, что находятся в помещении не одни. Мальчик стушевался. Женщина покраснела, уставившись на врача. Узнала и произнесла, сопроводив по-собачьи благодарным взглядом:       – Спасибо.       Мастер махнул рукой и короткой тирадой на повышенных тонах призвал всех к порядку. Он оттеснил от кровати командира и Ринни-то, принялся осматривать пациентку и колдовать над кружкой. В отличие от привычного к подобным лекарствам начальника, женщине с большим трудом далась пытка пахучим питьём, которое необходимо было в себя влить. Бог знает, чего стоила ей эта борьба с позывами желудка. Но она всё-таки осилила порцию и присосалась к воде, которую ей мгновенно подсунули после этого. Потом была каша. Не сильно отличалась от воды, но вызвала бурю энтузиазма после нескольких месяцев на лепёшках и сырого крысиного мяса. Мелкие ягоды, добавленные в еду, немного горчили, но даже этот вкус казался прекрасным. Она еле удержалась от желания вылизать тарелку, как иной раз тайком делала, когда никто не видел.       – Если она так и будет питаться, то скоро поправится, – выдал заключение лекарь, помогая больной снова устроиться на подушке. – Компресс денька три ещё подержим, но в целом… восстановить силы. Есть, пить, спать. Через пару дней ходить, ходить и ещё раз ходить.       – Сколько?       – Неделя максимум.       – Ясно.       Лэтте-ри снова присел на кровать и минуту думал.       – Оставьте нас, – повторил он ранее озвученный приказ.       – Хорошо. Я думаю, ей не повредит небольшой диалог, – Мастер моментально обозначил, кто всё ещё здесь главный. – Старший, помните, что ей нельзя перенапрягаться. Если захочет спать – немедленно покиньте комнату.       – Ясно.       Лекарь и мальчик вышли.       Некоторое время висела тишина. Лэтте-ри хотел с ней поговорить, нужно было сказать кое-что важное, но пока не знал, как начать. Зря он отослал мальчишку, поработал бы переводчиком.       Женщина показала пальцем на его живот и что-то спросила.       Он прислушался к себе и ответил:       – Все нормально. Заживает.       Нет, всё-таки толмач им не понадобится. Командир, тщательно подбирая жесты, изложил, что его благодарность не знает границ, что она теперь свободна и ни в коем случае не рабыня.       Женщина долго смотрела на него, а потом указала на себя и сделала пальцами «ножки».       – Да. Ты можешь уйти, – кивнул он.       Женщина обдумала его слова, опустив взгляд, потом засуетилась, видимо, желая что-то спросить, но не зная как. В конце концов выдохнула и, показав ладонь, сделала второй рукой пишущее движение.       Лэтте-ри удивлённо уставился на неё. Она грамотная? С каких пор люди учат женщин грамоте? Или там, откуда она родом, нет подобных запретов? Но что собралась писать, ведь всеобщий ей неизвестен?       Так или иначе, он поднялся и пошёл в «свою» комнату за пишущими принадлежностями. Протянув ей необходимое, он впервые увидел на её лице столь озадаченное выражение. Что такого удивительного в пере и чернилах? Женщина аккуратно взялась за кончик и покрутила перо в руках. Неуверенно макнула в чёрную жидкость и прикоснулась к листу. На нём осталась жирная клякса. Это словно бросило ей вызов. Она начала покрывать бумагу какими-то незнакомыми символами, явно буквами. Символы повторялись, перемежаясь с кляксами, и Лэтте-ри понял, что она просто пытается привыкнуть писать пером. Выражение её лица при этом было столь по-детски забавное и увлечённое, что он не стал её останавливать, а тихонько вышел.       Ринни-то мёл коридор лазарета и моментально откликнулся, когда командир позвал его.       – Вот ключ. Мой дом помнишь? На столе угольные палочки. Принеси.       Мальчишка унёсся, будто за ним тени гнались.       Вскоре он вернулся и застал начальника за попытками научить его подругу держать перо. Успехи явно были налицо, но не настолько, чтобы изобразить то, что ей хотелось. Он отдал палочки и уже хотел выйти, но начальник попросил его остаться. Получив в руки уголь, женщина воспрянула духом и, взяв отдельный кусок бумаги, начала быстро рисовать схематичную картинку. Когда она закончила и протянула командиру листок, он озадаченно уставился на группы человечков, часть из которых держались за руки, часть были скованы. Кое-где он признал своих сородичей: она специально выделила уши. На картинке были и мужчины, и женщины, которых та обозначила, пририсовав штаны и юбки. Правда последние были странно коротки, такие, как он знал, бывают у сквирри.       – Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он Ринни-то.       Мальчик некоторое время разглядывал картинку, потом показал женщине одного из человечков.       – Мама?       Это слово та знала и утвердительно кивнула. А потом показала на маленького человечка рядом и на себя. Ринни-то ещё минутку подумал и отдал командиру листок со словами:       – Она спрашивает, не у нас ли в плену находятся её отец, мать и брат.       Лэтте-ри аж вскинулся от такого вопроса. Разве она не видела всех… А. Ясно. Он показал на листок и покачал головой.       Женщина облегчённо выдохнула. Потом уставилась в окно, сжав кулаки и поджав губы, погрузилась в думы. Значит, она ищет свою семью?       Лэтте-ри встал. Он сложил рисунки и пишущие принадлежности на столике и, похлопав женщину по плечу, вышел, уведя Ринни-то с собой.       Она даже не обернулась.       В груди у Иры всё бурлило от эмоций. Жива. Такое пробуждение она не видела даже в самых безумных фантазиях. Уснуть с мыслью никогда не проснуться и очнуться живой и свободной. Разумом она осознавала происходящее вокруг, но почему-то всё казалось каким-то сладким бредом.       Ладно. Надо выдохнуть. Не, ну какие молодцы, откопали их всё-таки! Свет в окне был таким нереальным после стольких… кстати, сколько? Надо будет спросить… Дойти бы до окна, глянуть на улицу. Жизнь будто влетала в лёгкие с каждым глотком воздуха, не хотелось совсем обращать внимание на саднящие руки-ноги, на то, что голод не утолён полностью, и прочие мелочи. Жива! А здоровье – дело наживное. Поправится, не впервой.       Свободна.       Не верилось. Командир Лэтте-ри сказал, что это его личное спасибо. Здорово. Всегда пожалуйста. «Эх, знал бы ты, чём я тебе обязана, но на то, чтобы это объяснить, никаких жестов не хватит. Кстати, он выглядит довольно бодро для того, кто недавно не мог пошевелить ногами. Здорово, что они работают, значит, затраченные на массаж усилия не были напрасными. И выходит, что я проболела больше него? Время… спрошу». Свобода. Новость о смене статуса сейчас затмевала собой даже факт того, что жизнь продолжается. Вот только что теперь с ней делать? Он сказал, что можно уйти. Отлично. Только вот теперь, когда были выбор и возможность крепко подумать, не хотелось бросаться в омут с головой. Хватит с неё одного необдуманного побега. Уйти куда? Искать дорогу домой? Её семья не в плену у дроу, начальник это подтвердил. Но тогда где они? Здесь, в этой жутковатой сказочке, или сходят с ума в поисках пропавшей без вести по всей Первопрестольной? Найдёт она путь, допустим, а дальше-то что? Надо быть чётко уверенной, что их тут нет, прежде чем прыгать обратно в кроличью нору. Обратной-то дороги… Необходимо покинуть Болото и идти искать. Сомнительно, что у них тут есть базы данных по залётным иномирцам, значит, спрашивать.       Знание языка. Проблема так и не решённая. Может, для начала остаться и попробовать справиться с этой задачей? Она и так проторчала тут не один месяц, парой больше, парой меньше. Рабочие руки у дроу лишними не будут, а теперь, когда с ней разговаривают и обращаются не как с рабыней, можно попробовать найти учителя, узнать эту странную страну получше и уже тогда выдвигаться. Вот только… У них же тут начальственный абсолютизм. Как батька рявкнул, так все и побежали. Сегодня её покровитель Лэтте-ри, который благодарен ей, а завтра придёт Самый-Главный-Дядя, поставит руководителем кого-то ещё – и всё, приехали. «Стоять-бояться! Сколько лет? Почему не копаем?!» Нет, уходить не просто можно. Уходить нужно. Именно сейчас, пока тут командует тот, кто имеет возможность и желание её отпустить. Вот только… Она глянула на свою одежду, которую сейчас составляли сплошные перевязки. И простынка. Ага. Ушла одна такая. В закат и холодные дали. Как бы так аккуратно спросить у местных, где раздобыть припасов? Может, поинтересоваться у мамы Ринни-то? Или Маяти? К начальству с этим вопросом топать как-то не хотелось, он и так с неё цепь снял.       Начальник Лэтте-ри. Удивил. Она думала, что на выходе из пещеры они, даже если не останутся «рабой» и «господином», то всё же будут держать дистанцию. На деле же он обращался с ней, как со старым другом. Эти неизвестно сколько дней полностью перевернули его отношение, и теперь она чувствовала неприкрытую заботу. Он первым сообразил, почему её так скрутило в помещении. Чёртова фобия! Вспоминать неприятно. Если бы не эта песня… И её опыты с письмом никогда бы не удались без его терпеливого наставничества. Мда… Стыдобища! Кто же знал, что пером писать не так просто, как в кино показывают! Хотя за всю жизнь держала в руках лишь шариковую ручку, но в её детстве ещё попадались книжки, где фигурировали слова «пёрышко» и «промокашка ». Значение слов было ей известно, хотя попробовать пользоваться этими предметами так и не довелось. И тут на тебе: перо! Настоящее, птичье, даже не перьевая ручка. Интересно, от какой оно птицы? Большое, тяжёлое, белоснежное. И ещё хорошо, что начальник не в курсе, что бумага покрыта не умными словами, а детскими: «мама мыла раму».       Как же хочется выглянуть в окно… После еды, этой до неприличия жидкой, но питательной каши, задача кажется не столь непосильной, как раньше. Она прислушалась. Вроде шагов доктора не слышно, он точно по головке не погладит. Суров Мерлин, ничего не скажешь, даже начальство покорно внимает. Но мы быстренько! Тихонечко взялась за бортик кровати и медленно спустила ноги вниз. Неприятно. Очень. Саднит и чешется во всех местах. Голова кругом.       До ближайшего окна было недалеко, шага три. По стеночке. Преодолев их, она вцепилась пальцами в подоконник и зажмурилась от яркого света.       Вся деревня была покрыта снегом.       Лэтте-ри решил не изменять привычке навещать палату своей спасительницы. И когда пришёл туда в очередной раз, то застал больную в крайнем возбуждении, с новым рисунком наготове. Ринни-то уже закончил свои обязанности в лазарете и убежал помогать матери, потому разбираться в схематичных набросках пришлось самому. Это оказалось нетрудно, ведь, когда он пришёл в сознание, его тоже волновал именно этот вопрос: сколько прошло времени. Женщина то и дело поглядывала на окна, находясь под сильным впечатлением от наступающей зимы. Он легко изобразил пещеру с кучей камней и быстрыми штрихами набросал тридцать три палочки.       Редко удаётся увидеть такие круглые глаза.       Потом женщина какое-то время думала и, словно озарённая чем-то, стала чертить круг и делить его на части. Рядом появились цветок, снежинка, тающая сосулька с каплей и голое дерево без листьев. С помощью жестов она попросила соединить эту картинку с ранее нарисованной. Проще говоря, сказать, какой сейчас день. Когда он выполнил эту просьбу, женщина начала о чём-то усиленно думать, периодически делая пометки на бумаге. Сидя рядом на кровати, он сначала исподтишка, а потом, уверившись, что его присутствие и, скажем честно, любопытство, её не смущает, уже в открытую поглядывал на её записи. Символы были ему незнакомы, но, глядя, как она ими пользуется и на поведение в процессе, понял, что та записывает не слова, а цифры. Поразился тому, как легко и быстро она с ними обращается. Это чем же надо заниматься, чтобы развить такой навык? По долгу службы ему приходилось владеть счётом, но, если откровенно, он неуверенно чувствовал себя в мире цифр. Ведя дела, приходилось по десять раз всё перепроверять, чтобы не ошибиться. Тут же он видел нечто близкое к… купцы, наверное, умеют так же. Дайна-ви не торговали, жили в основном обменом, потому о таком занятии он только слышал от других. Но если есть на свете люди, которым приходится считать каждый день, то перед ним был яркий их представитель. Женщина.       А на отдельном листе уже росла большая и аккуратная решётка из квадратиков. Росла медленно, угольные палочки сильно пачкаются, а ей хотелось, чтобы картинка вышла чистой. Затем в сторонке она нарисовала уже привычного ему человечка и скованные руки, указала на себя. Хочет знать, когда попала в плен? Что же, ему нетрудно. Только вот… Что-то неправильное было в нарисованном ею календаре, он уже не сомневался, что это был именно он. Какие-то слишком короткие строчки-месяцы. Пересчитав «дни», он удивлённо уставился на неё. Он не сомневался, что всё нарисовано правильно, но из каких же она мест, где так считают год? В Низинах все пользовались одним и тем же календарём. Лэтте-ри попросил у неё палочку и медленно, под пристальным взглядом, пририсовал недостающие квадратики в тех же строчках, но чуть в стороне. Потом поставил крестик в нужной клеточке. Он прекрасно помнил день, когда она очутилась тут.       Ответ на вопрос вызвал глубокую задумчивость. Пересчитав квадратики, она произвела нехитрые вычисления. Потом пририсовала внизу обозначения времён года и попросила его отметить, к какому из них относится каждый месяц. Отвечая, он замечал, что она сильно сбита с толку. Там, где ответ не вписывался в её картину мира, переспрашивала. Например, была уверена в том, что первый месяц лета – это последний месяц весны. А последний месяц осени в её представлении должен был быть уже зимним. Храните нас, Сёстры, от такой зимы! Три месяца!       По всему было заметно, что осознание времени требует от неё определённых усилий. И, по-видимому, решив обдумать этот вопрос в одиночестве, она начала спрашивать о другом.       – Ринни-то. Мама, – она сделала жест, обозначающий круглый живот, и ткнула пальцем в палочки, обозначающие пройденное время.       – Да. Родила, – Лэтте-ри взял одну из её картинок и показал на человечка в юбке, – девочка.       Женщина широко улыбнулась.       Больше пока разговаривать было не о чем, она глубоко погрузилась в мысли, то и дело скашивая взволнованный взгляд на исписанные листы. И даже не заметила, как Лэтте-ри через некоторое время ушёл к себе.       Год – четыреста дней. Разница в тридцать пять дней. Информация, мягко говоря, сложная для усвоения. Нет, конечно, это было ожидаемо, у местной планеты с тремя солнцами и двенадцатью спутниками год не мог соответствовать земному. Только эта новость в очередной раз перевела её размышления в русло астрономии и осознания того, насколько далеко от дома она находится. В очередной раз сердце кольнула мысль, что найти путь домой может оказаться не только чертовски трудно, но и вообще невозможно. Что если её перемещение сюда – следствие какой-нибудь случайной аномалии пространства-времени и дороги на Землю просто нет? Зацепило, как Элли , ураганом, живи теперь в новом месте и радуйся, что по дороге не разобрало на атомы. Приди эта мысль в голову в самом начале, наверное, сошла бы с ума. Теперь, пожив здесь, поняла, что это страшно, но не смертельно. Везде живые. Везде разумные. А научиться можно всему. Только вот прежде чем обживаться, всё-таки стоит узнать, есть альтернатива или нет.       Знания о сезонном цикле тоже требовали раздумий. Двенадцать местных месяцев были длиннее земных в среднем на два дня. Ясно, почему ей показалась такой странной и непривычной осень – четыре местных месяца! А зима всего два. Но почему тогда все так её боятся? Непонятно. Хотя, наверное, это надо прочувствовать на собственной шкуре. Короткая весна и четыре месяца лета. Пустым взглядом она смотрела на календарь и размышляла, когда же тронуться в путь. Идти в неведомые дали зимой – мысль плохая. Если летом и даже осенью ещё можно рассчитывать на подножный корм, то зимой просто умрёшь с голоду. Охотиться-то не умеет. Весна… какая она здесь? Короткая, это известно. Но холодная или полная цветов? С разливами рек? Непроходимой грязью? Получается, ждать до лета. Или хотя бы до устойчивой тёплой погоды. А что делать всё это время?       Теперь она не рабыня, которую кормили ради того, чтобы её состояние позволяло максимально использовать на работах. Значит, стоит задуматься о том, а как дотянуть до весны. Кто и ради чего будет кормить её сейчас? Скорее всего, придётся наняться на работу за еду и крышу над головой. Только вот на какую? Какие вообще тут популярны профессии? До военных ей, как до Китая пешком. Врачебного дела не знает, и даже если в некоторых вопросах, в силу разницы в развитии науки, и даст сто очков вперёд Мерлину, то это не делает её профессиональным доктором. К тому же чтобы этим заниматься, надо знать местные лекарства, травы и болезни, в конце концов. И разделения на профили тут нет. Один врач и травками поит, и конечности ампутирует. Готова? Проехали. Копать и махать киркой – вот это уже профессионально. Можно предложить свои услуги на грубые работы, но сейчас зима. Может, такая деятельность уже не актуальна? Ну… шить можно. Но именно что шить, а закрой – наука из серии марсианской азбуки. Готовить? Не знает местных продуктов и методов их обработки. Стирать? Можно попытаться, но, вспоминая объёмы этого дела, как-то стрёмно без машинки. Справится ли? Не, при желании можно научиться всему вышеперечисленному, но будет ли у дроу желание брать её в ученики? И главное – время с ней возиться. Вопросы, вопросы… Но это первое, о чём стоит поговорить с начальником, когда она поправится. Как жить дальше…       Лэтте-ри стряхнул снег с плаща и повесил его на крючок. Тихонько вошёл в комнату дяди. Тот читал старинную, совсем истрёпанную книжку. Это был свод законов, по которому жили дайна-ви. За столько лет он выучил его наизусть, но читал день за днём, потому что не хотел терять навыка чтения. Книг у их народа было мало, если не сказать единицы, читали нечасто, потому с каждой обращались очень бережно. Командир тоже перенял у учителя эту привычку, и свод законов мог отрапортовать с любого слова, с любого символа, с любой страницы, с любого абзаца. Правда для практики чтения предпочитал песенник с балладами, оставшийся от матери. Она не владела грамотой и книгу получила в наследство от родителей. Но ей это и не было нужно: все песни и без того знала наизусть. За то недолгое время, что они пробыли вместе, Лэтте-ри тоже успел их выучить. Мама пела часто.       Он тихо встал в проёме, ожидая, пока Дарно-то закончит.       – О, сынок, прости, не заметил. Входи.       Лэтте-ри кивнул и присел рядом.       – Как продвигается отъезд?       – Хорошо. Сегодня ещё одна группа уехала. Всех женщин и самых младших детей уже отправили, в деревне только мужчины и подростки. Мы заканчиваем подготовку поселения к зиме, ещё несколько домов осталось. Всех пленных и груз добытого поруха уже увезли.       – Ясно.       – Как себя чувствуешь?       – Хорошо.       – Что Мастер говорит, скоро тебе можно будет ехать?       – С последним обозом. Дядя… я посоветоваться зашёл.       – М…?       – Она выздоравливает. И хочет уйти.       – Уйти? Ты уверен?       – Это первое, о чём спросила, когда узнала, что свободна.       – Плохая задумка.       – Припасы не проблема. Но…       – Отсюда только одна дорога. На юг. Ты представляешь, что с ней сделают люди, стоит ей поднять глаза? Или показать эти волосы.       – Или умение считать и писать.       Дарно-то уставился на Лэтте-ри с крайней степенью изумления.       – Писать?       – Да. Владеет грамотой, правда на своём языке. Считает с такой скоростью, что не снилось ни мне, ни вам. Только бумагу в руки получила, начала наш и всеобщий осваивать – занимается с Ринни-то. Пишет и шепчет что-то не переставая. Знал бы, что способна учиться с такой скоростью, давно бы дал всё необходимое.       Дарно-то долго переваривал эту новость.       – Да уж… идти на юг – искать неприятности. Неужели она этого не понимает?       – Скорее, не знает. Но не думаю, что это её остановит. Она ищет семью: пропавших родителей и брата.       Старший дайна-ви смотрел на ученика, но, если честно, не знал, что дельного посоветовать, пока в голове не возникла мысль.       – Знаешь, Лэтте-ри, а возможно, это и правильно. На Севере ей делать нечего. Если бы соседствовали с прародителями, было бы проще. Те хоть и не любят людей, но, во всяком случае, относятся к женщинам как полагается. Был бы шанс объясниться. Но люди… Они сначала скрутят, обреют, высекут, а потом спросят, как зовут. Ты можешь предложить ей остаться жить у нас, но если захочет уходить, то это нужно делать именно сейчас.       – Почему?       – Покров зимы.       – …Что это?       – Обычай. Мне доводилось читать книгу о традициях людей из библиотеки Отца. Если я правильно помню, у людей старшие женщины Дома могут потребовать от мужчин взять под защиту любого странника, попавшего в беду, пока землю покрывает снег. Эта защита будет нерушима. Позволит выиграть время, ну, а дальше… всё в руках Сестёр. Если она будет ждать весны, то попадёт прямиком на суд мужчин. Я сомневаюсь, что она встретит в пути кого-то из числа народа-прародителя... или мужчину, который захочет сначала выслушать. Может, я ошибаюсь и сейчас законы уже не те, ведь столько лет прошло, но это хоть какой-то шанс. Предложи ей. Только не забудь предупредить, чтобы не показывала свои знания. Этого точно не простят. Сможешь ей объяснить?       – Думаю да.       Зашедшего её навестить командира Ира встретила улыбкой и «карандашом» наизготовку. О чём же они поговорят сегодня? Теперь, когда его «выписали», они виделись реже. Начальник приходил обычно вечером, после своих дел, когда «солнца» уже садились. К недолгим, но содержательным разговорам она готовилась в течение дня. Накинув штаны и рубаху, укрывшись суконным плащом, ходила по коридору лазарета, как велел врач, думала, записывала. Поскольку ей рекомендовали двигаться, за порядком в собственной комнате она уже следила сама. Вытирая пыль с узких подоконников, подолгу любовалась по-настоящему зимним пейзажем, о котором только мечтать могла в городе. Снег на улице таким пушистым, что так и хотелось запустить в него руки. С нетерпением ожидала момента, когда разрешат выйти на улицу. Говорят, скоро.       Сегодня начальник был особенно мрачен. Ира очень хотела спросить, что случилось, но она не представляла, как это сделать. Её хватило только бережно прикоснуться к его рукаву и заглянуть глаза в глаза.       Командир минутку подумал и, показав на неё, сделал пальцами «ножки», как она в своё время. «Уходишь?». Ира вздрогнула от этого вопроса, но встала с кровати и, в меру своих актёрских способностей, ответила пантомимой «Дорогая крёстная, я не могу ехать на бал в таком платье!» Мол, я бы и рада вас покинуть, но не в этом наряде лазить по сугробам. Его ответ из аккуратных, явно заранее заготовленных жестов вызвал у неё мурашки страха по позвоночнику. «Еда. Одежда. Оружие. Я дам. Уйдёшь?».       Он хочет, чтобы она ушла. Сейчас. Но почему так внезапно? Она… мешает? Лишняя? Её смятение не укрылось от собеседника, и он успокаивающе тронул её руку, сделав ещё несколько движений. «Можешь остаться. Но идти – сейчас». Он тронул свой висок и указал на неё. «Подумай». И ушёл, оставив её в ступоре, размышлять над открывающимся будущим.       Принять подобное решение... Ира исшагала коридор туда-обратно раз по пятьсот, пока её мысли успокоились и она смогла рассуждать, не паникуя. Если по-честному, очень хотелось остаться: то, что у неё будут одежда и еда, не сильно успокаивало при мысли о шаге в зимнюю неизвестность. От этого трусливого действия удерживало только то, что она не знала причин такого решения командира. Почему именно сейчас? Вряд ли он хочет от неё избавиться. В её выздоровление вложено столько заботы, что с трудом верится, что вот так возьмут и выкинут на улицу. Скорее всего, ему известно что-то, что неизвестно ей. Он искренне верит, что для неё так будет лучше, и не предполагает, что это путешествие может оказаться смертельным. Из неё путник…       Может, рассказать? Ага. И застрять здесь ещё на неопределённый срок в виде нахлебника, пока вышестоящее руководство не заинтересуется, что она тут делает, и не примет собственных решений на её счёт. И опять по новому кругу объяснять, что ты не верблюд. Если дадут высказаться.       Так что идти надо, пока дают. Эх, прощайте, мечты о беззаботной прогулочке по весеннему лесу. Но как идти? Это тебе не в парк с лыжами сходить. Куда? Как далеко? Страшно. Зимний лес – это загадка, полная опасностей. Незнакомых опасностей.       «Так. Всё. Хватит себя накручивать. Зададим себе вопрос: это страшнее обвала? Страшнее, чем стоять у столба в ожидании плети? Вот-вот. Всё познаётся в сравнении. Руки есть. Ноги есть. И главное – голова ещё на месте. Случай, удача, собственные поступки: свободной стать сумела. Нельзя допустить, чтобы всё было напрасно. А значит, осталось только сделать всё правильно. И начать с простых шагов. Когда придёт начальник, надо поднять голову. И опустить. Ты же способна просто кивнуть головой, да?»       – Старший, разрешите войти.       В дверях стоял Ринни-то.       – Входи.       – Старший, это правда? Вы хотите проводить её с наших земель?       Новости в маленьком поселении разносятся быстро. Мальчик стоял по стойке «смирно» и смотрел на него требовательно, с непередаваемой болью. Он сильно изменился последнее время. Забота о матери и новорождённой сестре, роль мужчины в доме, дружба с человеческой рабыней, пребывание на грани смерти. Всё это по отдельности и вместе взятое закалило его характер и заставило морально повзрослеть. Другой дайна-ви на месте начальника, скорее всего, почувствовал бы удовлетворение – ещё один полноценный член их вечно борющегося за жизнь общества, но Лэтте-ри чувствовал только досаду. Ещё одно безвременно загубленное детство.       Ринни-то ждал ответа, вытянувшись, как пламя свечки, и дрожа, как последний листочек на ветке.       – Да, хочу.       – Но, она же не выживет! Старший, она же…       – Послушай меня. Снять цепь – ещё не значит дать свободу. Она не с небес упала в наши леса. Ищет родных. И остаётся сейчас здесь только потому, что не знает, как уйти. Я никого не выгоняю. Она нам обоим спасла жизни. Двери наших домов никогда не затворятся перед ней, если захочет остаться. Но решить должна сама. Имея выбор. Это свобода. В противном случае – плен без кандалов.       – Я… я понимаю, но… куда она пойдёт? Зима. И люди… С её обычаем, как её примут? Она же не говорит на всеобщем!       – Именно сейчас. Людские правила о Покрове зимы защитят её до тех пор, пока она не сможет найти с ними общий язык. А она сможет. Даже у нас смогла. И не волнуйся о припасах. Я уже позаботился об этом.       – А как же…       – Она бежала, не имея ничего. Значит, это стоило риска.       Ринни-то сцепил кулаки, прикусывая губу до красных отметин. А Лэтте-ри смотрел на него и вспоминал себя в том же возрасте. Если бы на его месте сейчас был его наставник или кто-то из старших учителей, они бы спокойно смотрели на эти внутренние муки. Результат же, каким бы он ни был, использовали для выработки у мальчишки стойкости к эмоциям и силы воли. Ему всегда претили подобные уроки. Он очень хорошо помнил, чего на самом деле хочется в такие моменты. Может, стоит…       Он подошёл, встал перед мальчиком на колено и, положив руки ему на плечи, произнёс:       – Рин. Я никому не скажу.       Это неожиданное сочувствие стало последней каплей, и Ринни-то разрыдался. Он тщетно старался сдерживаться, но, видя, что его не останавливают, позволил со слезами уйти всему напряжению последних месяцев. Когда он успокоился, Лэтте-ри увидел, что поступил правильно. Лицо мальчика было полно решимости и внутреннего спокойствия. Нет, учителя не ошибаются, просто он всегда знал, что есть и другой путь.       – Старший, могу… могу я проводить?       – Через четыре дня у Ворот.       Оба знали, что женщина не останется.       Командир не появлялся в лазарете два дня, давая ей как следует всё обдумать. На третий день он пришёл раньше обычного, принеся с собой длинный свёрток. Доктор как раз прослушивал её стетоскопом. Закончив и опустив рубаху, он что-то удовлетворённо сказал и вышел, бросив начальнику несколько слов. Лэтте-ри положил свёрток на стол и замер. Медленно, словно ему с трудом это давалось, он повторил свой вопрос. «Уходишь?». «Да». Ира постаралась кивнуть твёрдо, уверенно и как можно быстрее, чтобы не успеть снова впасть в нерешительность и трусость.       В ответ он указал ей на принесённое. Ира развернула ткань. Внутри оказалась пара вязаных безразмерных носков и высокие сапоги на шнуровке, в которых можно было утонуть.       «Одевайся. Надо идти».       Ира не стала спорить. Обувь была неудобной, совсем не по ноге, но она не посмела жаловаться. Перед уходом схватила со стола коробочку, подаренную Ринни-то, и свои рисунки с палочками. Лэтте-ри взял её за руку и повёл к выходу, не забыв загасить печку. У самой двери снял свой тёплый плащ и накинул ей на плечи.       На улице стояла просто роскошная зимняя погода. Нос защекотало морозцем, но воздух влажным не был. Потому не пробирал до костей, а просто цеплялся за открытые участки кожи, прикусывая и вызывая в голове стойкие ассоциации с сочельником. Плащ оказался просто замечательным. Хотя под ним не было ничего, кроме тонких рубашки и штанов, холода совсем не чувствовалось. Ира, несмотря на всё нервное напряжение, улыбалась: зима – её самое любимое время года. Вокруг было тихо. Никто не гулял, не играл в снежки и не спешил по своим делам. «Наверное, греются в кругу семьи».       Они остановились возле одного из домов, и начальник отворил дверь, пропуская её вперёд. Внутри было гостеприимно тепло. Повесив плащ на крючок в махонькой прихожей с земляным полом, расшнуровав сапоги и сняв носки, – всё равно на ноге не держатся, Ира прошла дальше в единственную комнату и с любопытством осмотрелась. Она впервые видела обжитое жилище дроу.       Хотя обстановка была спартанской, чувствовалось, что хозяин прожил тут не один день, тщательно следя за домом. Ни одного стула, но пара высоких лавочек, одна из них у тяжёлого стола. На столе писчие принадлежности, несколько исписанных листов, две книги. Кровать, тяжёлая, деревянная, явно недвижимое имущество: она не знала, кому под силу подвинуть её хоть на миллиметр. Аккуратно застелена, только сверху накинут кусок полотна, на случай, если хозяин захочет присесть. Такое же тяжеловесное впечатление производил массивный сундук, обитый местами толстым металлом. Очень старый, судя по виду. Большой шкаф – единственная вещь с отделкой. Замысловатая геометрическая резьба, очень похожая на ту, что украшала её шкатулку, шла по периметру дверей. Отдельные элементы узора были чем-то обработаны, не краской, а составом, который делал исходный цвет древесины чуть темнее или светлее. Результат получался замечательный. Металлические ручки – фигурные, удобные. Ира не удержалась и подошла к шкафу, проведя пальцами по узору. Это не фабричная вещь, она сделана умелыми руками от первого гвоздя до последнего изгиба рисунка. От неё чувствовалось настоящее живое тепло, дополняющее то, что шло от небольшой печки в углу комнаты. Печка была стационарной, более массивной, чем виденные ею ранее. Сверху её прикрывал металлический лист с отверстием, намертво прибитый к стене. Отверстие предназначалось для небольшой миски с бортиками и крышкой, в ней, по всей видимости, готовили пищу. На угловой полке лежали кухонные принадлежности. Рядом с печкой стоял столик, на котором расположились тазик с водой, кувшин, мыло, мочалка, гребешок и прочие мелочи. Корыто с водой и лучина, возвышающаяся над ним.       По всему было видно, что начальник живёт один. Почему-то Ира сразу поняла, что этот дом – его. У них был одинаковый характер. Он указал ей на стол, чтобы она сложила свои вещи, и предложил сесть на кровать. Сам начал колдовать над печкой, что-то смешивая в миске и ставя её на огонь, постоянно мешая. Минут через десять по запаху Ира угадала ту самую кашу с горькими ягодами. Желудок приветственно заурчал, предчувствуя горячую пищу. До сих пор еда доставалась уже остывшей. Каша приготовилась очень быстро, за каких-нибудь полчаса, и Лэтте-ри протянул ей миску с деревянной ложкой и кусочек махи, придвинул к кровати лавочку и присел, прихватив свою порцию. Ели в молчании, с искренним наслаждением. В тишине было что-то такое совсем домашнее, что с каждой съеденной ложкой отступали тревоги.       После начальник сам помыл посуду.       Иру мучила одна важная деталь. Потянув его за рукав, она указала свой «календарь» из квадратиков и протянула Лэтте-ри палочку, изобразив вопрос: «Когда я уйду?» Начальник двумя чёткими движениями поставил крестик в нужный квадратик. «Завтра». Подступающую к лицу бледность Ира ощутила каждой порой кожи. Неужели так скоро?       Лэтте-ри успокаивающе тронул её за руку. «Ты можешь остаться».       Ира криво улыбнулась и печально покачала головой. «Не могу». Он понял. Усадил на кровать и полез в шкаф, доставая оттуда довольно увесистый и объёмный ящик с двумя ручками-кольцами по бокам. Он тоже был украшен резьбой, но цветочные орнаменты, птицы и переплетённые ветви создавали впечатление, что у этой вещи должна быть хозяйка, а не суровый хозяин. Внутри оказался ворох тёплой одежды. Всё – от нижней рубашки до плаща на меховой подкладке. И обувь. Парой жестов он велел ей переодеться. Ира не стала спорить, всё равно одежду надо примерить.       В процессе она поняла, что была права, всё это принадлежало женщине. Нижняя рубаха и нечто подобное камзолу имело вытачки на груди и талии и никак не походило на ту безразмерную и мешкообразную одежду, что она носила ранее. Хозяйка этого комплекта, судя по крою, была чуть выше Иры и чуть у́же в плечах, но одежда была настолько ладно сшита, что неудобства это не доставляло. Хотя в груди ощутимо жало, её предшественница пышностью форм не отличалась. Низ наряда состоял из двух частей: нижних штанов и тёплых. Женщины-дроу одевались подобно мужчинам, платья ей доводилось видеть только у беременных и редких в поселении старух. Уже знакомые носки и сапоги, на сей раз почти по ноге. Чуть велики. Кожаный пояс без привычной батареи дырок на половину ремня и с длинной пряжкой с широким отверстием вызвал у неё недоумение, но Лэтте-ри показал, как закрепить его в два движения, образовав петлю. Вязаная коричневая шапочка, колючая, но изумительно тёплая, на завязочках. Больше похожа на чепчик, скорее всего, выглядит на голове презабавно. Плащ, который довершал образ, сильно отличался от того, что носили охранники. Он казался огромным, почти доходил до пола и имел капюшон, в котором голова просто терялась. Это было нечто среднее между плащом монахов со средневековых гравюр и армейской плащом-палаткой. Воображение Иры легко нарисовало, как сделать из этого здорового, тяжёлого предмета одежды вполне себе пригодное для обитания жильё. Крепилась вся эта конструкция массивной пряжкой под шеей, которую Лэтте-ри помог ей застегнуть.       Когда они закончили, Ира прямо ощутила всю тяжесть дальнего пути. В этой одежде холод ей не грозил, но вот вес… А ведь начальник что-то ещё говорил о еде и оружии. Ну ничего! Привыкнет. Дотащит.       В дверь громко постучали. Начальник впустил знакомого Ире старшего дроу, с которым они часто ходили вдвоём. Едва увидев её, он впал в ступор и обратился с длинной речью к начальнику. Ровный голос, но его оттенки уже не были для неё секретом. Изумление. Командир едва слышно сказал два слова, и на несколько минут в комнате стало тихо. Не зная, что ей делать, она скинула капюшон, развязала шапку и расстегнула плащ. Не до завтрашнего же дня ходить в этом наряде, в самом деле. Снимать «камзол» не хотелось: обычная одежда вызывала в памяти рабские будни. Ожидая, пока дроу закончат свой немой, понятный только им одним обмен взглядами, она присела на кровать.       В конце концов дроу вернулся в прихожую, приволок оттуда мешок и ушёл по своим делам. Лэтте-ри указал: «Это тебе». Ира сунула нос внутрь и достала первое, что увидела. Самое массивное содержимое мешка: снегоступы. До сего дня она видела их только на картинках, и первым желанием было попытаться спросить: «А лыж, случайно, нету?», но она сдержала этот порыв. Научится. Хотя никогда в жизни не могла себе представить, что доведётся на них ходить. Это какие же сугробы предстоит преодолеть, если об этом средстве передвижения позаботились заранее?       – Спасибо! – сказала она. Будет ещё время рассмотреть повнимательнее.       Мешочек с крупой. Мешочек с ягодами. Семь махи, завернутых в отдельную тряпку. От вида и, главное, запаха трёх кусков копчёного мяса ей пришлось сделать несколько глотательных движений, иначе сдержать поток слюны было нереально. «На сладкое. По-любому на сладкое». Кожаная фляга. Небольшой топорик. Пять шариков поруха, пожалуй, самый драгоценный из подарков. Огниво. Даже два. «Только без паники! До завтра ещё есть время научиться». Мешок с какой-то трухой. «Что бы это было?» Небольшой котелок с крышкой и крючком для подвешивания к костру. Деревянные миска и ложка, глиняная кружка. И на самом дне мешка непонятная конструкция. Она состояла из деревянной рогатины, палочки и длинной верёвки с петлёй. Ира крутила её и так и этак, но так и не смогла сообразить, для чего эта штука предназначена. Окончательно сломав голову, она изобразила жестами вопрос.       Командир позвал за собой на улицу. Идти пришлось недалеко, ровно до ближайшего куста. Лэтте-ри стал колдовать над палочками, прикрепляя их к кусту за опущенную вниз ветку. Уже в середине процесса Ира поняла, что перед ней за устройство. Силки. Ловушка для мелкой живности и птиц. От мысли, что придётся собственноручно убивать беззащитных зверушек, стало гадко на душе. Сейчас-то её не терзает сводящий с ума голод, да и смотреть им в глаза тоже придётся… А потом подумалось: если ей дают эту штуку с собой, то, скорее всего, еда закончится раньше, чем она доберётся до неведомой цели. По сути, ей выдали паёк на первое время, а дальше охотиться придётся самостоятельно. Неприятное умозаключение. Начальник как раз закончил установку петли и продемонстрировал работу конструкции, тронув её пальцем. Скользкая верёвка как змея обернулась вокруг его запястья. Он аккуратно снял петлю, и Ира попросила его посторониться, попытавшись самостоятельно установить ловушку. Удалось раза с третьего, под чутким руководством. Когда гладкая верёвка опоясала её запястье, она победно улыбнулась и дёрнула рукой. Лэтте-ри тут же перехватил её, но Ира и сама поняла, что лучше так не делать: верёвка больно впивалась в кожу при каждом движении. С четвёртой попытки силки встали правильно, и появилась уверенность в завтрашнем дне. Главное, чтобы в них что-нибудь попадало.       Решив не откладывать в долгий ящик, она попросила обучить её разводить костёр огнивом. У командира был весьма говорящий взгляд, он, кажется, уже жалел о своём решении отправить её одну куда-либо. Пришлось рисовать на снегу лекцию о том, что костёр-то она разводить умеет, но вот средства для розжига у неё дома выглядят иначе. Его это чуть успокоило, и они вернулись в дом, прихватив с собой несколько веток. Лэтте-ри достал из-за сундука большой металлический поднос с ручками и, усевшись рядом, показал, как разжигать огонь, сложив ветки прямо на подносе. Одно огниво было для дерева, и в качестве трута использовалась та самая непонятная труха. Огонёк заиграл буквально в считанные секунды. Его быстро погасили тряпкой, и пришла Ирина очередь осваивать эту науку. Несложно, главное – бить до искр. Второе огниво предназначалось для поруха. Огонь. Снегоступы. Охота. Одета-обута. Сухпаёк. Кажется, всё готово к завтрашнему путешествию. Кроме одного: неё. Она совсем-совсем не готова! Ни морально, ни физически. Настроение было мрачным, и не знала, как избавиться от тяжёлых предчувствий. Потихоньку наступал вечер. Начальник что-то писал, она отдыхала на кровати или ходила по маленькой комнате, рассматривая вещи и глядя в окно. Старалась делать это тихо и не мешать. Когда он ненадолго прервался, то вскипятил воды, и они выпили по кружке, закусывая куском лепёшки. Лэтте-ри зажёг лучину, в комнате сразу стало уютнее.       Ира привстала. «Я пойду?» Она не успела задать вопрос, что ей делать с полученными в дар вещами, забрать ли с собой в лазарет.       «Останься».       «Ночь на дворе. Я хочу спать».       «Оставайся».       На тот момент ей в голову даже не залетела мысль, что будет ночевать в компании одинокого мужчины в комнате с одной-единственной кроватью. Ира многое могла отдать за то, чтобы не переживать эту ночь в одиночку, потому кивок в ответ дался ей легко. Она начала готовиться ко сну, умылась. Пока скидывала с себя уже успевший полюбиться камзол, Лэтте-ри расстелил постель, и она нырнула под одеяло, отвернувшись носом к стенке. Он ещё какое-то время работал, потом задул лучину, и в тишине послышался шорох снимаемой одежды. Он лёг рядом, как и она, оставшись в нижней рубахе и штанах, придвинулся и притянул к себе так же, как делал в те дни, под землёй. Только на сей раз его руки были сильными и уверенными. Она привычно устроила голову на его плече и именно в этот момент задумалась о том, будет ли что-то дальше. Но ничего не произошло. Они просто лежали рядом обнявшись. В темноте комнаты, как и тогда, они слушали дыхание друг друга, прекрасно зная, что второй не спит. Очень не хочется, чтобы наступало утро. И надо. Надо поспать.       – Лэтте-ри.       – М…?       – Спой. Пожалуйста.       Утром после завтрака в дверь снова постучал старший дроу. Он принёс большую сумку с карманами на длинном ремне: пришло время паковать вещи. Когда Ира открыла её и достала содержимое, то сначала подумала, что ей отказали глаза. Внутри первой сумки лежала вторая. Она была такого же покроя, как первая, тоже с длинным ремнём, но вот ткань… Её лицо в тот момент наверняка было достойно запечатления на фотографии. Она не могла сдержать эмоций, глядя на логотип Colin’s. У неё в руках были её джинсы! Нет, конечно, уже не джинсы. Ира молчала, молчала… ещё молчала, а потом сорвалась в смех и хохотала до слёз. Нет, ничего нового в пошиве сумок из джинсов не было, идея не нова, но сложившийся у неё в голове образ средневековой странницы ну никак не сочетался с этим. Ей стоило большого труда перестать смеяться и, прижав сумку к груди, практически обняв её, сказать «спасибо». Вслед за весельем накатила волна ностальгии по дому, и она смогла окончательно взять себя в руки. Дроу наверняка не поняли, что послужило причиной её поведения, но она не хотела давать им над этим задумываться и деловито начала перебирать вещи, распределяя по сумкам.       Лэтте-ри, оглядев её работу, удовлетворённо кивнул. Сумки предполагалось нести, повесив их крест накрест по бокам тела. Ира попробовала. С какой скоростью можно передвигаться с таким не шибко тяжёлым багажом, но в настолько тяжеловесном одеянии? К тому же оказалось, что это ещё не всё. Начальник покопался в сундуке и извлёк оттуда небольшой кинжал в кожаных ножнах. Пока Ира сгорала от любопытства, мечтая осмотреть новое приобретение, он развязал ей пояс, пропустил его через петлю ножен и повесил обратно на талию. Удобно, хотя ощущение оттянутого с одной стороны ремня было непривычным. Придержав ножны, одной рукой извлекла кинжал. Наточен, смазан. Острый. Хороший помощник в походе, будем надеяться, что до защиты жизни с его помощью дела не дойдёт.       Следом наступила очередь бумаг. Лэтте-ри вручил ей два документа, запечатанных восковой печатью, знаками показав, что их надо убрать в сумку, но ни в коем случае не вскрывать. Ире было непонятно, для кого эти бумаги, но решила не ломать над этим головы – языка-то всё равно не знает. Третий документ представлял собой нарисованную от руки карту. Значки были интуитивно понятными. Леса, болото, Утёс. Обозначения севера и юга со стрелочками, намеченные незнакомыми символами, тоже имелись в самом углу. Забавно. В мире с двенадцатью лунами и тремя солнцами тоже есть север. На карте был отмечен путь через болота на юг к каким-то поселениям, которые были разбросаны на некотором расстоянии друг от друга. Интересно, каков масштаб у этой карты? Ира спросила, чьи это дома. Лэтте-ри чуть потянул её за ухо. Люди.       Она аккуратно положила карту в сумку, собираясь убрать последнее – угольные палочки и свои записи, но начальник неожиданно схватил её за руку и попросил сесть. Рисуя картинки и медленно выверяя каждый жест, он доводил до Иры мысль, которая не укладывалась в голове: «Женщине у людей писать нельзя!» В душе поднималась многоэтажная волна негодования и возмущения. Иначе быть не могло, женщина в ХХI веке – и не пишет? Что за средневековая дикость! И осеклась. Средневековая. А значит, влететь в проблемы можно так, что плётка покажется лёгким массажем. Остаётся надеяться, что аборигены не додумались до изобретения различных институтов, следящих за уровнем морали, а-ля святейшая Инквизиция. Хотя с её навыками, попади она блюстителям закона, и обычного суда хватит за глаза и за уши. А Лэтте-ри тем временем выводил ещё более чудовищные фразы: «читать нельзя», «считать нельзя». Она дала понять начальнику, что приняла его предупреждение со всей серьёзностью и вниманием.       Второе его напутствие было странным. Он пытался сказать, что у людей надо идти к женщине. Но к какой именно – непонятно. Её опыт общения с местными дамами говорил об их абсолютной беспомощности перед мужчинами. И всё же Лэтте-ри уверял её в том, что защиту надо искать именно у них. Старший дроу, подключившись к «беседе», нарисовал на отдельном листе схематично женщину. У неё были тщательно прорисованы ромбовидные серьги со спиралями и странный головной убор с украшением в виде подвески из бусин и большого камня спереди. «Кому могут принадлежать такие необычные аксессуары? Королеве? Знатной даме? Ну а кто ещё способен взять под своё покровительство. И как прикажете добиваться с ними встречи? В любом случае стоит запомнить».       Последний раз оглядев рисунки, запоминая детали, она прикоснулась к «календарю». Сегодня был двадцать пятый день первого месяца зимы. Она пробыла у дроу в общей сложности двести пятьдесят четыре дня. Чуть меньше восьми местных месяцев. За это время дёрганье и нервотрёпка по поводу судьбы семьи превратились в чёткие цели: найти и вернуться. Страхи стали топливом для движения вперёд. Неизвестность хоть и внушала опасения, но манила к исследованиям. Пора двигаться. Не дать себе передумать. Замерев на секунду, она решительно закрыла сумки. Для такого пути, что предстоял впереди, сборы оказались удивительно скорыми. Облачившись в тёплую одежду и повесив сумки по бокам, она посмотрела на тех, кто волею судьбы провожал её в дорогу. На минуту присела на кровать, в последний раз оглядывая комнату, отдавая дань своему, русскому обычаю.       – До свиданья.       – До свиданья, – сказал старший дроу. Он положил руку ей на плечо и подтолкнул к выходу. Начальник оделся и вышел следом. Они обменялись несколькими фразами, и Лэтте-ри потянул Иру за собой, оставив соратника позади.       В деревне было тихо. Изредка им попадались редкие прохожие, в основном из числа охраны, провожающие их долгими взглядами. На многих домах висели засовы и огромные амбарные замки. В другое время Ира наверняка измучилась бы вопросом, куда девались жители. Но сейчас, покидая это место навсегда, старалась не думать об этом. Шла медленно, привыкая к длинному плащу и ношению вещей на боку, на мостики ступала осторожно. Болото было невероятно красиво. Покрытое ровным слоем снега и коркой льда, оно напоминало пустошь, где изредка росли деревья. Опасно и обманчиво. Прекрасно. Зима вычистила всю грязь и смертоносность с пейзажа, оставив только искрящееся волшебство. Барак оказался закрыт, как и прочие дома. На стенах не стояло часовых. Сразу видно, что охранять некого. Может, и к лучшему. Ира не была готова увидеть лица тех, кто здесь остаётся. «Сомневаюсь, что мне махали бы платочками с пожеланиями доброго пути». Да, были люди, и не только люди, которых ей хотелось бы увидеть напоследок. Мать Ринни-то и он сам. Маяти. Как ни странно, осталось желание посмотреть в глаза Минэ. Эльфийка… хотя она, скорее всего, даже не взглянула бы вслед. Доктору только спасибо и успела сказать. Никого из них сейчас не было рядом, и, возможно, ей придётся до конца жизни жалеть о том, что уходит вот так стремительно.       У ворот, за которые она так мечтала заглянуть, когда устраивала побег, стояли трое: два охранника и Ринни-то. Ира дёрнулась, увидев мальчика. Слава богу! Хоть с ним попрощается. Он стоически подождал, когда они приблизятся, но, едва оказавшись рядом, бросился к ней на грудь, цепляясь заледеневшими пальцами за одежду. Ира крепко обняла его. Оба были на грани от переизбытка чувств. Ринни-то отодвинулся и протянул ей подарок. Варежки. Грубые, связанные из разных ниток, местами перетянуто… Чернющие круги под глазами явно свидетельствовали о том, что он уже давно не спал. Она не сдержалась и снова прижала его к себе, не сумев остановить слёз и всхлипа.       Юный дроу что-то шептал и цеплялся за неё.       – Я тоже буду скучать, малыш, – произнесла она. – Постарайся больше ниоткуда не падать, а?       Ринни-то смотрел на неё такими преданными глазами, что она уже готова была остаться и никуда не идти. Лэтте-ри положил ладонь на плечо мальчику, и тот, взяв себя в руки, постарался побыстрее успокоиться. С большим внутренним усилием ей удалось оторваться от своего друга. Лучше не затягивать с прощанием.       Начальник отдал приказ, и двое дроу привели в действие запирающий механизм. Колья, составляющие ворота, медленно ушли под землю, и Ира с трепетом вышла наружу. Впереди простиралось болото, затянутое льдом. Без единого намёка на дорогу. Нерешительно сделала пару шагов. Лэтте-ри подошёл и взял её под локоть, показав: «Я чуть-чуть провожу». Ира надеялась, что её облегчение не настолько очевидно.       Он пошёл впереди, послышался шум закрываемых ворот. Когда Ира обернулась, позади был только глухой частокол. Странное чувство. За этими стенами с ней случилось много печального, болезненного и страшного. Минуты радости были редкими. Но это единственное место в этом мире, которое она знала. Точка отсчёта. Мир, откуда она пришла, был знаком и понятен, а тут – сплошная terra incognita , потому негостеприимное болото стало опорой. Домом. Единственное место, куда она могла бы вернуться. Здесь знают её. Здесь есть те, кого знает она. Расскажи кому-нибудь – не поймут и у виска покрутят, но сейчас не было ничего более естественного, чем тоска по этому месту.       Лэтте-ри уверенно шёл впереди, и Ира поторопилась за ним, стараясь идти след в след, не забывая про то, что под ногами топь. Ей было непонятно, как дроу определяет дорогу. Местами он сильно петлял, обходя одному ему ведомые опасные места. Не спеша, они уходили всё дальше и дальше, пока мельтешение одинаковых деревьев перед глазами окончательно не сбило Иру с направления. Пришлось полностью положиться на проводника. Когда все три звезды были на небосклоне, они остановились на небольшой привал и перекусили половинкой лепёшки на двоих, запив водой из фляги. Потом снова неторопливая дорога. Попытка не отставать от дроу занимала всё внимание, и усталости почти не чувствовалось, несмотря на несколько часов, проведённых на ногах.       Путь по болоту кончился неожиданно. Поднявшись на небольшой холм, Лэтте-ри остановился, топнул несколько раз по земле. Твёрдая поверхность. Прибыли. Оглядевшись, Ира признала причудливые стволы деревьев, запомнившиеся ей ещё зелёными. Лес, где её поймали. Время перелезть в снегоступы. Снег тут хоть и был не сильно глубоким, где-то по икры, но тропинок не предвиделось. Не парк. Обувшись, сделав несколько шагов, она по достоинству оценила это средство передвижения, несмотря на небольшую неловкость с непривычки.       Они с начальником некоторое время смотрели друг на друга. Когда-то по его приказу её пленили и сделали рабыней. Больше полугода тяжелейшей работы на хлебе и воде – по его повелению. Его плеть обожгла ей спину и оставила шрам на всю жизнь. И всё же было множество вещей, за которые хотелось поблагодарить. За внимание к мелочам. За милосердие. За то, что не бросил одну в пещере. За каждое действие, которое возвращало ей присутствие духа под землёй. За песню. За заботу. За свободу. За то, что сделал это путешествие возможным. За то, что проводил. И за сегодняшнюю ночь – не в одиночестве. Можно ли выразить всё это одним «спасибо»? Ответ очевиден. Но что может отдать тот, у кого ничего нет?       – Спасибо тебе за всё. Не знаю, поймёшь ли, но я буду помнить твои поступки. Спасибо. Буду скучать по вам всем.       В тот момент, когда говорила эту фразу, нутром почувствовала, что да. Будет скучать. Будто и не было этих месяцев рабства. Он кивнул, произнёс «до свиданья» и видно было, что собрался в обратный путь.       Её мучило безумное желание сделать хоть что-нибудь для него, душила жажда оставить память перед опасным путешествием. Как вдруг ей пришла в голову мысль. Ира поймала его за рукав и без церемоний ткнула пальцем в грудь.       – Лэтте-ри, – чётко произнесла она, – а потом, взяв его руку, приложила к своей груди.       – Ирина.       Глаза дроу расширились, и он попытался выговорить:       – Ири… а… Ира… на… Ириан.       – Ирина.       – Ири…ан.       В итоге она ласково улыбнулась:       – Пускай будет Ириан. Мне нравится, – с этими словами она отпустила его руку и, развернувшись, затопала по дороге в лес, стараясь не споткнуться. Не оборачиваясь, крикнула «до свиданья» на языке дроу, помахав рукой над головой.       Хорошо, что Ринни-то не успел научить её слову «прощай».