***
Моё имя Михаил Цыркунов, более известный как Миша Совергон. Занимаюсь видеоблоггингом. Точнее, занимался. Моя жизнь никогда не была гладкой, но я безумно хотел её таковой представить, именно поэтому в своих видео натягивал яркую улыбку и старался шутить. Но как только сценарий заканчивался, уголки моих губ безуспешно падали вниз, а сам я устало выдыхал, выключая камеру. Ничего не менялось даже когда он был рядом... Даниил Корнилов или же проще — Рэнделл. Он был моим парнем, человеком, который любил меня, несмотря на моё вечное кислое лицо и на мою неспособность веселиться, как все нормальные люди. Дане нравилось то, каким я был, но в то же время его это пугало. Возможно в его испуге имело место быть моё хобби — ввязываться в бессмысленные драки на улицах. Просто... именно участвуя в них, я чувствовал себя живым, таким, как все остальные. Мне нравилось бить, нравилось быть побитым... нравился сам процесс. Когда я приходил домой, на лице Дани появлялась улыбка, за которой он скрывал невыносимую боль. Он постоянно обрабатывал мои раны, но ни разу не спрашивал зачем я это делаю. Он в глубине души понимал меня или хотел, чтобы я так думал... Я часто слышал, как он говорит мне о своей любви, но сам в ответ лишь устало угукал, отводя взгляд. Я знал, что он поймёт меня, знал, что не обидится. Я чувствовал, что он хотел услышать о моих чувствах тоже, но как я могу о них сказать, если давно отрёкся от всего подобного. Я не отрицаю, что был привязан к Корнилову, но это точно была не любовь. Я ни разу её не испытывал: мне не хотелось касаться кого-то, не хотелось кого-то видеть каждый день, не хотелось отвечать за кого-то. Лучшим вариантом было завести отношения с Рэнделлом. Он знал об этом, но не имел ничего против. Даже сейчас помню его признание мне...***
Мы сидели на полу в зале общей квартиры, проходя очередную игру, я как всегда профессионально отыгрывал эмоции, на стоящую на столе камеру. Вдруг Даня закрыл объектив камеры ладонью и придвинулся ко мне, вовлекая в поцелуй. Он поставил запись на паузу. — Я люблю тебя, Миш, — заявил вдруг он, застав меня врасплох. — Ты же знаешь, что я не испытываю эмоций. У меня алекситимия, — отвечаю я, отводя взгляд на игру. — Да, я это знаю. И знаю как тяжело тебе каждый раз объяснять это всем, кто предлагает тебе встречаться. Поэтому, даже если ты не будешь любить меня в ответ, я хочу быть рядом с тобой. Я, а не кто-то другой, кто не знает о тебе ничего. Прошу, — глаза Рэна были наполнены слезами.***
Я даже на жалость не способен. Я согласился и благодаря этому союзу, возымел новую отмазку: "я не могу быть с тобой. У меня уже есть пара...". Это намного проще, чем каждый раз толкать лекцию о себе и своих чувствах и эмоциях. Сожительство с Даней имело в себе одни только плюсы: он заботился о моих ранах и готовил, давал мне возможность копировать его эмоции. Он действительно любил меня. И сейчас, когда уже слишком поздно, я не могу сказать ему, что тоже влюблён. Мои чувства настолько притупились за все годы, что я был не в состоянии их понять. Как он узнает о моей смерти? Вычитает в газете ранним утром или услышит в новостях, включив телевизор, как он любил, для фона, при готовке. А может он уже вышел меня искать и сейчас наткнётся на моё бездыханное тело, забитое до неузнаваемости в очередной уличной драке. Я ведь всегда знал, что именно так всё закончится. Но почему все мои эмоции играют сейчас такими яркими красками? Почему мне так больно от одной мысли о Дане? Почему только сейчас я осознаю, сколько боли причинил ему? Он уже никогда не услышит мой голос, пустой и слегка хриплый, никогда не увидит глаза, которые я никогда не прятал от него, никогда не услышит: "Прости" в ответ на слова "люблю тебя". Может, так всё и должно быть? Да, так будет лучше. Но эта боль... неужели она теперь со мной навсегда? Хотя, я вполне её заслужил и на весьма больший срок, чем "вечность". — Увидимся на том свете, — в пустоту шепчу я, пуская первую слезу за 15 лет.