Визит к Минотавру

Pink, «Chaos and Piss» «Смотрел ли ты на друга, когда спит он, чтобы увидеть, каков он тогда? Что такое лицо друга твоего?» Ф. Ницше

1. Когда звонит телефон, Артур протирает и без того чистый бокал и садится ужинать. В другой день он пошел бы в ресторан, как любой нормальный человек с приличным достатком и воспитанием, пошел бы с подругой, на которой собирается жениться в конце долгой помолвки без каких-либо четких сроков. Но сегодня особенный вечер, и Артур намерен провести его в одиночестве. Он откупоривает припасенную именно для этого ужина бутылку, наполняет бокал, садится, встряхивает салфетку и собирается сделать глоток под молчаливый тост, когда звонит телефон. Артур вздрагивает, досадливо морщится. Включается автоответчик. «Привет, лапушки, вы позвонили Арти. Гоните сабж или валите в жопу, чмоки». «Привет, это Артур, сейчас я не могу ответить. Оставьте ваше сообщение после сигнала, спасибо». Пару секунд он прислушивается к бубнежке в аппарате, потягивает вино. Новый коллега на новой работе еще не свыкся с мыслью, что дела, кажущиеся ему важными, в действительности вовсе не так важны и уж точно не стоят того, чтобы тревожить людей в нерабочее время. Молодой специалист, которого доверили Артуру, как сироту-крольчонка сердобольной кошке с Ютуба, проявляет усердие там, где этого не требуется, дотошно следует инструкциям и начисто лишен воображения. Последнее коробит Артура больше всего. Будь его воля, таких умников брали бы только карандаши точить. «В общем, будет здорово, если ты прикинешь, что и как, и завтра скажешь, что думаешь... ну, мы бы обсудили варианты. Извини за беспокойство, пока», — блеет, как подросток, поцарапавший папашину тачку. Да, сейчас Артур все бросит и будет обдумывать какие-то гребаные варианты. Он не такой фанат своей новой работы и не настолько нуждается в деньгах, чтобы сутками рыться в бумажках. Еда, заказанная из ресторана, весьма недурна, вино просто отличное. Артур ест и пьет, перебивая медленно растущее чувство вины. Все-таки он свалял дурака: нужно было пригласить Кэти, по-человечески отужинать с ней при свечах, рассказать что-нибудь из того, что составляет смысл сегодняшнего вечера. Не о проваленной тренировке, конечно, не о клиниках и россыпях таблеток, не о том, почему новый Артур выбрал такую «непыльную», как говаривал его отец, работу. Ни слова о Коббе и Имсе, особенно об Имсе. Артур с избирательной честностью рассказал бы о том, чем занимался в прошлом, с кем дружил — например, об Ариадне, от книги которой Кэти в восторге. Книга — альбом рисунков и фото с комментариями — получилась замечательная, экземпляр с автографом стоит в гостиной Артура на полке справа от телевизора. Заокеанский сувенир, добрый след из прошлого, отличный от всех остальных следов. Ариадна назвала альбом «Ступень вверх», Артур — про себя — «Выход из лабиринта». И то, и другое звучит страшно пафосно. Он сглупил, что не попросил второй подписанный экземпляр для Кэти. Затем, после обманчиво-радостного вступления, стоило бы вспомнить Ричарда: без лишних деталей, как пример страдавшего, но не сломленного человека, который пришел в их дело не ради азарта или выручки, а чтобы «исполнить свой долг». В прошлом агент МИ-5, отсидевший восемь лет в российской тюрьме, Ричард зарекомендовал себя как добытчик улик в запутанных уголовных процессах. «Отличный извлекатель с небольшой тягой к драме», — представил его Кобб, Артур с Ричардом пожали друг другу руки. Они сразу поладили — может, и благодаря именам, магической ниточке между двумя людьми, зачем-то названными в честь давно почивших легендарных правителей. Тогда Артур удивился своим мыслям, обычно он не придавал значения таким пустякам. Ну да, в школе его кто-то дразнил, да он и сейчас круглый стол у себя не поставит, Имс бы сдох со смеху и подкалывал его до конца жизни... блядь. Вино превращается в уксус прямо во рту. Артур идет в ванную, включает воду и нагибается над раковиной, когда снова звонит телефон. Сотовый источает классическую трель флейты, мелодию Кэти, и Артур смотрит на часы. Ничего удивительного, она всегда звонит в это время, если они не вместе. — Артур! — Привет, милая. — Артур вытирает губы полотенцем. — Как дела? — Хотела пожелать тебе доброй ночи. Как ты? У тебя странный голос, как будто немножко охрип. От нее ничего не скроешь. Мать Кэти — иммигрантка из Восточной Европы, там все женщины психологи для своих мужчин. Нежная, славная Кэт... Артур трет сухие глаза, чувство вины обретает новый оттенок, горько щекочет нëбо. — Просто поперхнулся, — кашляет в полотенце, — все в порядке. Я только что думал о тебе. — М-м-м, как приятно, — тянет Кэти без малейшей эротической интонации. Ей просто приятно, как кошке на согретом солнцем подоконнике. — Я бы напросилась в гости, но знаю, ты хочешь побыть один. — Ни признака намека или упрека. Сердце Артура переполняет нежность, чувство щиплет под гортанью. Он не заслужил такой искренности после всего, что прогонял в голове, сидя за столом. — Увидимся завтра, хорошо? Я тут... принял решение, — он запинается, смотрит на себя в зеркало под люминесцентной лампой. — Расскажу тебе кое-что. Ну, поделюсь, — неловко, по-мальчишески, смеется, — парочкой тайн. Приоткрою шкаф со скелетами. — Только самую малость. Люблю тебя. Пока, Артур. — Пока, милая. И я тебя люблю. Тихо пищит кнопка сброса. Из зеркала смотрит кто-то чужой, слегка взъерошенный, будто человека внезапно окликнули, он вздрогнул и обернулся. Артур моргает: ерунда, все нормально, лишь немного неловко от веса обещаний и того, другого, о чем он думал до звонка, отчего побежал в ванную сплевывать. Зато стало легче: Артур доедает остывший ужин, берет бутылку, бокал, садится на диван перед телевизором в нише между полок. Вечерние новости, потом ток-шоу — благостный шум наполняет гостиную, вытесняет мысли о Ричарде, королевских тезках и невыплаченных долгах. Артур отставляет бокал и рассеянно пьет из горла, глядя на подсвеченную книгу Ариадны в интерьере, который тоже придумала Ариадна. Это был подарок, которого он не просил и не ждал, жест доброй воли, «Пожалуйста, Артур, мне хочется... ты всегда был так добр ко мне!» Кэти не знает, что это Ариадна обустроила его квартиру, подобрала цветовую гамму, отделку, ткани и мебель. Кэти не знает, почему здесь нет определенных оттенков и фактур. Ариадне не пришлось задавать Артуру вопросов касательно визуализации его жилья. «Кажется, я знаю, что тебе нужно, а что причиняет боль, — последняя беседа с глазу на глаз перед его отъездом. — Пришли мне план». Было такое чувство, что Ариадна — хрупкая, потускневшая, — единственная из них всех не боится смотреть правде в глаза. Артур откидывается на спинку дивана, зажимает между ног бутылку. Стыдно признаться, но его пугает, что женитьба на Кэти обязательно привнесет сюда что-то новое. Какой-нибудь нежелательный цвет вторгнется в его жизнь, как тогда, когда после ужина в честь годовщины они поехали к Кэти домой: она сняла черное бархатное платье, оставшись в жутком ярко-розовом белье с цветочным принтом, и Артура чуть не вырвало «Вдовой Клико» и великолепным ростбифом с трюфелями. Он повел себя как скотина — посыпался, сел на ковер, цеплялся за ее ноги и все время отворачивал голову, приговаривая: «Ничего, сейчас пройдет», пока Кэти в халате не втащила его на диван и не сунула между сжатых челюстей таблетку. Очнувшись утром, Артур схватил телефон. — Я хочу возобновить сеансы, — заявил он без предисловий. — У вас был рецидив? — Да. — Вспомните мой пример про дальнобойщика. — Чувак не мог водить фуры красного цвета, задыхался и впадал в панику. — Вы давно осознали проблему, Артур, я не могу чем-то еще вам помочь. Вы сами отказались от медикаментозной терапии. — Так что же мне делать? — Смените машину, — в трубке зазвучали нотки сухого врачебного юмора. — Поговорите с начальником. Перекрасьте, господи Иисусе. Как будто все так легко, мать вашу. В туманных фразах он объяснил Кэти, что ему нездоровилось и что определенный оттенок розового вызывает у него... неприятные ассоциации. Мол, когда он был маленьким, то видел однажды, как резали поросенка, и вот внутри он был вот такого, понимаешь, цвета. Кэти хлопала глазами, сомневаясь, смеяться ей или плакать, Артур сам был на грани. Тогда она пошла и молча выбросила комплект в мусорное ведро. — Это ничего не значит. — Артур пытался протестовать, и Кэти приложила палец к его губам. — Забудь. Если тебя что-то тревожит и ты захочешь поделиться, я всегда тебя выслушаю, всегда. А теперь забудь. Артур подчинился, но до сих пор не придумал, как преподнести Кэти его ожидаемо бурную реакцию на горчично-зеленый, канареечно-желтый и целый ряд сочетаний несочетаемого. Даже забавно: он где-то читал, что мужчины воспринимают меньше оттенков, чем женщины — а по обилию живописцев сильного пола не скажешь. К счастью, у Кэти прекрасный вкус, она элегантна, умеет выбирать и носить дорогие вещи. Артур надеется, что блевотная феерия красок минует ее, минует их обоих, но ни в чем нельзя быть уверенным до конца, ведь кроме красок есть еще запахи, звуки, расстановка предметов, вспышки, озарения, дежавю. Артур согласен, что бороться с красной фурой нужно не замалчиванием, не враньем, но чем конкретно, какое оружие подойдет для такого убийства, он понятия не имеет. Гипноз не поможет, это он уже пробовал. Оконфузился прямо на кушетке, пулей вылетел за дверь и сменил мозгоправа, четвертого за те первые полгода. «Что такое?» — Волосатая мужская грудь под рубашкой в цветочек, все равно что нежная женская — под латным панцирем. Темно-розовый сосок среди всей этой поросли. «Чего ты пялишься, Арти?», тягучий смех. Предположим, думает Артур, поглаживая бутылку, предположим, Кэти не станет отдирать обои и передвигать мебель, как только переступит порог в качестве его жены. Но разве он вправе впутывать любимую женщину в то дерьмо, которым полна его башка и которое, того и гляди, рванет версальским фонтаном, заливая все вокруг? Этого не случится, тут же уговаривает себя Артур, наоборот, ему всегда спокойнее рядом с Кэти, с ней он по-настоящему забывает прошлое, начинает видеть будущее. Над морем его личного дерьма брезжит рассвет, тени рассеиваются, уползают обратно в лабиринт, мысли движутся в конструктивном направлении, превращая надежду в нечто большее. Кэти не требуется пичкать его таблетками и научными терминами, душить шаблонным «что вас беспокоит?». Если она не станет разгуливать по дому в желто-синей пижаме и лузгать семечки, все будет в порядке. Снова трет сухие, раздраженные глаза, ерзает, давит полупустой бутылкой в пах. На экране мелькают картинки, кто-то ржет низким хрипловатым голосом. На этом звуке Артура клонит в сон, он уплывает, инстинктивно кладет ладонь между ног. Натыкается на стекло, вздрагивает — черт, чуть не залил красным весь диван. «Удивительная, невероятная история, — орет телевизор, — совершенно невероятная, га-га-га!» Артур убирает остатки ужина в холодильник, моет посуду, моет руки. Идет в ванную и снова полощет рот. Ничего удивительного, что его накрыло именно сегодня, Артур был готов к этому, точнее, подготовился. Дальняя стена в ванной выложена итальянской плиткой с бамбуком, лакомые заросли для большой панды. В темном шкафчике полотенца и пузырек лекарства на случай вроде того, с розовым бельем Кэти. Артур ненадолго задумывается, глядя в зеркало, потом раздевается и лезет под душ, в прозрачную шлюпку космического корабля с полукруглой дверцей, обрамленную стволами бамбука. «Совершенно невероятный, о боже, да, да-а-а!..» Перед закрытыми глазами вспыхивает светофор с тремя секциями: зеленый, желтый, красный. Стоп, малыш, нужно подождать, а пока смотри, как летят мимо автомобили — направо и налево, направо и налево... А теперь наоборот, вверх и вниз по улице, вверх и вниз — пойдем, малыш, нам зеленый свет. Из душа он выбирается на полусогнутых, жалкий и дрожащий от стыда, вытирается, возя по телу внезапно жестким полотенцем. Подготовился, нечего сказать: триста сколько-там дней терпеть, не считая редких мокрых снов, и вот теперь... все в жопу. Даже немного обидно, что он не представил — не успел представить себе — ничего конкретного. Пятна, крики птиц, тугие теплые струи, шелест зарослей. Вылет завтра, сбор, подготовка, общий прогон — через неделю. Последнее воспоминание должно быть самым ярким, а расплывается мыльной пеленой на воде. Артур открывает аптечный шкафчик, смотрит на оранжевый пузырек, решительно щелкает дверцей. Два искушения, два проигрыша подряд, это уж слишком. Надев халат, он возвращается в гостиную и досматривает шоу, глотая вино и вину под постановочные взрывы хохота. Переключает канал: идет старый фильм, и Артур засыпает, извернувшись на диване, под мягкий говор и серебристый смех Золотого Голливуда. Ему снится вереск ростом с бамбук, Рита Хейворт в образе Кэти, или Кэти в образе Хейворт, шторм, шахматы из мыла, фонтан дерьма и свобода, до боли раздирающая легкие. Стандартный сон, разложить такой на составные — дело десяти секунд. В глубине ночи звонит телефон. Артур вскидывается как солдат, чуть не падает с дивана, хватается за подушку. Этот звук наяву: не писк стационарного телефона, не стандартный звонок сотового, не флейта Кэти. В углу платяного шкафа в спальне поет смартфон с исцарапанным тачскрином, полустертый след, полузарытый покойник. Артур щурится на слепящую заставку телевизора, на часы. Какого хрена, этот номер знают только четыре... или уже три человека, и те никогда им не воспользуются. Он сам давно забыл бы про второй телефон, но привычка заставляет раз в неделю подзаряжать аппарат и прятать его обратно в коробку из-под обуви. Эдит Пиаф надсаживается в недрах шкафа, Артур на автомате бежит к нему, к ней, цепляясь за ковер. Отодвигает створку, расшвыривает вещи, где-то на протяжном «no-o-on» стискивает сотовый, нажимает кнопку прежде, чем проверить входящий номер. — Да! — Он стоит на четвереньках, сунувшись между костюмов, словно какой-нибудь Певенси. На другом конце шуршит, по ногам, по спине тянет холодом. — Слушаю! — Артур? — Голос мужской, смутно знакомый, железный. — Да. Кто говорит? — Артур моментально приходит в себя, мозг просыпается, трезвеет. Другая кнопка включает запись разговора. В трубке снова шуршание, легкий стук. — Кто говорит?! — Это Ричард. — Откуда у тебя этот номер? — Артур садится на пятки, вытаскивает на колени коробку из-под обуви. Несколько бумаг и фото, флэшка, красная игральная кость. Почему он все это не выбросил, почему? — Нет времени объяснять. Я его нашел, Артур. Везу к тебе. — То есть, погоди — кого, куда? — Кубик стучит о дно коробки, еще и еще. Нет, все это какой-то морок, дичь какая-то... — Рейс из Рио в шесть тридцать, Ла Гуардиа, встречай. — Ричард вешает трубку. Артур так и сидит в шкафу, тупо смотрит на потухший экран. Перезванивать нет смысла, Ричард уже десять раз избавился от мобильника. Гребаный спецагент с его гребаными замашками. Он прокручивает запись, безуспешно пытаясь разобрать шумы на фоне. Встает, сгребает барахло, которое содрал с вешалок, садится на кровать, запускает пальцы в сырые непослушные волосы. Кэти не выносит гели и помаду для укладки, теперь он такой «мистер естественность». Кто, кого, куда, зачем. Двигаясь, как сомнамбула, Артур включает ноут, гуглит рейс из Рио, запоминает. Выходит, чтобы выключить телик, чуть не падает, зацепившись за провод торшера. Внутри все кувыкается, подпрыгивает, башка варит хуже, чем на первом тесте у Кобба. Кто, кому? Главное — зачем? Наверное, все-таки сон, еще проще, чем с Кэти Хейворт, раскладывается за долю секунды: сон-желание. Невозможное в этом мире происходит только так. Артур ползет в ванную, роняет по дороге пульт, сует башку в раковину, под струю холодной воды. А вот хер тебе. «Нет времени объяснять. Я его нашел, Артур», — скрипит на записи баритон Ричарда. На ноуте под пузырями скринсейвера расписание полетов. Артур залезает на кровать, подтягивает колени к груди и старается мыслить логически. Логика все еще убеждает проснуться. — Ариадна? Привет, это Артур. Не разбудил? — Ну вообще-то... — Не может сдержать зевок, Артур виновато вздыхает. — Ничего страшного, мне все равно скоро вставать. У меня щенок-фокс, ты знаешь? Я завела щенка, с ним надо рано... а-аы-ы-ы, гулять. — Извини. Скажи, ты давала Ричарду мой старый номер? — Кому? А... О, боже. Артур почти слышит, как она рывком садится в постели, тянет к подбородку пуховое одеяло. Тикают часы в гостиной, тикает в груди у Артура. — Ты сейчас про Лукаса говоришь? — Кое-кто по привычке запутал даже собственных коллег. — Лукас, Джон, Ричард — какая, к черту, разница? Ты давала ему номер, или нет? — Нет, Артур, клянусь. Я же обещала, мы все обещали. Артур, что-то случилось? — Она чуть не плачет. Артур сидит, понурив голову, опустив руки. — Артур! — Крик из сотового. — Да, я здесь. Хорошо, если не ты, — он не слышит себя, мозг фиксирует слова, но не звуки, — может, Юсуф? Или Дом? — Они бы не стали. Артур, он долбаный агент, может разнюхать все, что угодно. — Ариадна старается собраться, отгоняет собственных демонов. Артур звал ее в Нью-Йорк, Кобб и Майлз предлагали помочь с работой. Она отказалась, просто не хотела их больше видеть. — Только не этот номер, Ари. — Его личный номер — чистый, не засвеченный ни в одном деле. Только для близких друзей. Молчание. — Я не знаю, — наконец сипит Ариадна. — Попробую позвонить Юсуфу. Ты будешь дома? Пожалуйста, будь дома! И еще... ты записал разговор? Можешь прислать мне? — Нет, извини. — Артур не уточняет, что именно «нет». — Только не волнуйся, пожалуйста. — Ариадна дышит в трубку, со стороны доносится смешное тявканье. Наверное, щенок прыгнул к ней на кровать. — Ты ведь скажешь, если что-нибудь случится? — серьезным полумертвым голосом просит она. — Расскажешь? Артур кивает, потом, спохватившись, отрицательно качает головой. Уж что-что, а сходить с ума надо уметь в одиночку. Он плохо помнит, как доживает до пяти утра, когда надо вставать, принимать душ, завтракать и ехать в аэропорт. Впервые за хрен знает сколько лет Артур не принимает душ — похоже, он даже зубы забыл почистить. Сама мысль о еде вызывает тошноту, череп справа жмет болью так, что в ухе гудит, а в глазах роятся мошки. Артур бродит по квартире, зажав рукой налитый свинцом висок: в доме нет ни капли бренди, из таблеток только снотворное. Ричард читал какой-то роман, где Иисус лечит от мигрени Понтия Пилата; Артур бы тоже не отказался. Потея, созерцает бледную рожу в хирургическом свете лампы: нужно выбраться из этого тупика, принять решение, что считать реальным на данный конкретный момент. Визуализировать возможную реальность, поверить, что все так и будет. Однозначно вот так, с заранее известным набором эмоций. Артур затыкает слив, наполняет раковину холодной водой, зажмурившись, окунает лицо. Ричард везет тело, это ясно. Гроб или, возможно, урну с прахом. Но, скорее, все-таки гроб. Возможно, цинковый. Скорее всего, цинковый, запаянный. В каком состоянии тело внутри, Артур думать не станет. Слава богам, что хватило ума не завтракать. Остальные вопросы обтекают гроб, как река, уносят серебро цинковой пыли. В центре крышки разъедается дыра, Артур заглядывает внутрь, и его тоже сносит течением. Только в такси он вспоминает, что надо бы позвонить на работу и предупредить об опоздании или отсутствии, но эта мысль кажется настолько смешной, что Артур хихикает, похрюкивая, всю дорогу через Квинс. Защитная реакция в чистом виде, но от чего защищаться? Он ко всему готов, он всегда ко всему готов. К этому он был готов уже два года, с тех пор, как отчаялся нащупать след, а отчаялся он почти сразу. Ну серьезно, чем его можно удивить? Даже если там руки и ноги в кучу, и нет головы, или еще чего-нибудь нет, о господи, это все равно положит конец чему-то, что тянется и тянется, и заставляет его блевать, а его девушку — выбрасывать дорогущее белье. Можно подумать, Артур не повидал на своем веку изуродованных тел. Видал, еще какие. Мир проекций, он такой... мир проекций. В одной из кафешек он все-таки глотает двойной эспрессо, каждые полминуты стреляя глазами на часы. Мерзкая привычка всюду приезжать пораньше, «умей ждать сам, не заставляй ждать себя». Артур листает журналы по архитектуре, по фотографии, вникает в список топовых камер. Берет еще кофе, проверяет время, делает пару-тройку дыхательных упражнений, которые советовал последний врач. Волчок жизни бьет по нервам, фиксирует внимание на идиотских вещах типа свитера того парня или шлепанцев и панамки той мадам. Мир кричит на Артура красками, накрывает запахами, он очень вовремя сталкивает стаканчик в урну в середине столика и мчится в туалет, как на пожар. Вместо рвоты пробивает жесточайший понос, Артур даже боится упасть в обморок в кабинке. Надо найти аптеку и купить что-нибудь, пока он совсем не развалился. Двадцать восемь минут, если рейс не задерживается, если самолет не рухнул где-нибудь над Бермудами. Хотя, если бы рухнул, об этом бы уже объявили. Ричард тоже сказал бы ему, если бы вез не тело, не пепел в коробке; сказать, успокоить — это же секундное дело. Молчание в такой ситуации на девяносто... девяносто пять процентов означает смерть. Пот остывает, Артуру грязно и холодно в рубашке. Нельзя отступать от принятой схемы, это чревато последствиями, с которыми без таблеток уже не справиться, а таблетки — верная дорога к наркотикам, а наркотики — тропинка туда, куда Артуру путь заказан. Двадцать пять минут. Артур жует зубочистку, до крови тыкает себе в десну, ломает деревяшку пополам и бросает в мусорник. Он уже в зале ожидания вместе с парнем в свитере и мадам в панамке, и с кучей другого безликого, как проекции, народа. Народ, как и Артур, в основном не выспавшийся. Кто-то громко выясняет отношения по мобильнику. Пятнадцать минут. Артура охватывает желание сбежать отсюда, купить топовую зеркалку и заняться предельно ясной черно-белой фотографией. Вместо этого он еще раз идет в туалет, на всякий пожарный. Жутко воняет немытым телом: Артур приглаживает волосы, оглядывается — никого — и сует мокрую ладонь под рубашку. Горячка немного спадает, сменяется короткой иллюзией свежести. Он все успеет, все сделает достойно: достоинство — отличный ориентир, Артура учили ему с детства, как будущего короля. Смело в бой с прямой спиной, не печалься и не ной, трам-пам-пам... Артур снова моет руки, глотает таблетку от несварения, запивает водой из-под крана. Ричарда он видит издалека, будто в бывшем спецагенте не метр девяносто, а все три, эдакий на'ви — синий, с бешено хлещущим хвостом. Снова зарос, нос и уши торчат острыми треугольниками, под бровями иглы ярко-голубых глаз. Вопреки привычке, Ричард движется не с пружинистой грацией, а тащится, согнувшись, дикарски зыркая по сторонам, ищет кого-то или что-то. Артур улыбается и машет, толпа разбирает багаж, движется дальше. Артур цепляется за плечо парня в свитере, потом за стену. «Простите, — шепчет, — простите», хотя мне пофигу уже все, но все равно простите, я так воспитан. Пот стекает с него галлонами. Ричард топчется перед лентой, наконец высвобождает руку, тянется за сумками. Что-то — кто-то — висевший у него на локте, соскальзывает и садится в тележку для багажа. Точнее, падает, удачно приземлившись на зад. Со свойственным только ему хладнокровием Ричард кладет сумки в ту же тележку, с усилием толкает ее перед собой. Мамаша в супермаркете, ходячий дзен, бог невозмутимости. Просто бог. Артуру хочется бросить весь мир к его ногам, принести себя в жертву, поцеловать тонкогубый, спрятанный в бороде рот. Только это будет последнее, что он сделает в своей жизни. — Такси, пожалуйста, — цедит сквозь зубы Ричард. Вздергивает того, в тележке, под мышку. Артур кивает, падает откуда-то с потолка, с планеты Мгновенного Облегчения. Обливаясь соплями, подставляет плечо, невольно ухает под весом. Меньше, чем было, но больше, чем Кэти. Примерно полторы Кэти, если мерить в кэтях. — Ты можешь... ущипнуть меня? — хрипит Артур в синюю спину Ричарда. Они уже почти выползли из здания на сырое утреннее солнце. — Приедем, я тебе врежу. — Понял. Такси! В машине Имс разлепляет глаза и губы и блюет без предупреждения, Артур не успевает ничего подставить, да ничего и нет. Салон заволакивает кислой вонью, смуглый водила начинает голосить, Ричард молча достает купюру. Имс мычит и отключается. — Тебе понадобится много таких, — говорит Ричард, когда они на свой страх и риск залезают в лифт. Артур моргает, продолжая оттирать пятна с рубашки Имса бумажными платочками. — Купи вагон... эй, держи-держи! В этот раз Имса рвет удачнее, на выложенную плиткой площадку перед лифтом. Попасть ключом в замочную скважину — задача не из легких, но Артур справляется. Ричард придерживает Имса за шиворот, втроем они вваливаются в прихожую. — Под душ его. — Ричард роняет сумки, делает по-королевски брезгливый жест рукой. Бесцеремонно идет в спальню Артура, судя по звукам, двигает туда-сюда двери шкафа. Артур растерянно смотрит на тело в своих объятиях. Если бы вчера ему сказали, что он будет обнимать живого теплого заблеванного Имса в своей квартире, тащить его в ванную, разде... нет, он, наверное, не сможет. Это полный бред, полнейший. Он тоже оседает на пол, ему тоже нужно принять ледяной душ, прямо сейчас. — Tudy tebya v kachel, — непонятно ругается Ричард; перешагивает через Артура, отрывает от него Имса, Артур беспомощно хнычет, гребет пальцами воздух, глядя, как бывший спецагент и бывший любовник исчезают в ванной. Ричард раздевается быстро, как в казарме, вытряхивает Имса из одежды. Из угла в прихожей Артур видит километры голых ног, две крепкие задницы, две спины в татуировках. Ричард с Имсом лезут в спасательную шлюпку, шумит вода. Артур давится истерикой, хотя манеры звонко требуют, чтобы он встал, пошел и нашел чистые полотенца и два халата. Блин, у него же только один есть. Все равно, встал и пошел, марш-марш. Когда он возвращается, Имс сидит на унитазе, согнувшись пополам, и, похоже, дремлет. Ричард, полуголый и прекрасный, как отмасштабированный гномий царь, расставляет на раковине тюбики и бутылочки, достает электробритву с насадкой. — Я засветился, вечером уеду, — поводит лопатками с наколотыми куполами, вгрызается бритвой в бороду. Имс в накинутом на плечи халате вздрагивает. — Уложи его, пускай проспится. Если бы кто-то за эти два года сказал Артуру, что он будет вести еле волокущего ноги Имса к себе в спальню, укладывать в постель — суперагент даже сменил белье — укрывать одеялом, Артур врезал бы тому по зубам. Он задергивает шторы, недолго стоит и смотрит, как сквозь плотный туман. Потом тихонько прикрывает дверь, относит багаж Ричарда в гостиную. Ричард уже чисто выбрит и красит волосы. — Краска «Титаник», радикальный черный цвет, — скалится он отражению Артура в зеркале. — Что? — Я оставлю кое-какие вещи, избавься от них. У меня нет времени. — Он снова серьезен. Артур тоже приводит себя в порядок, постепенно возвращается в реальность. Ричард отказывается спать, хозяйничает в кухонной зоне, собирает скромный завтрак. Бледный жгучий брюнет с височками, облаченный в майку и спортивные штаны, он похож на английского лорда, загремевшего сюда в машине времени. — Где ты его нашел? — спрашивает Артур. Он не уверен, что хочет знать. — В притоне в Праса-Мауа. — Ричард жует черствый гамбургер, пьет чай. — Подвал под борделем «Baía dos Sonhos» [1]. Чудное местечко. — И как ты... — Таблетки перед рейсом, водка в самолете. Остатки былой роскоши, тебе могут пригодиться. — Ричард достает из сумки коробочку, в ней два пузырька, пустая пластинка из-под таблеток, шприц. — Он был мертвецки пьян, Артур, на тумбочке две дороги кокса. Зассал под собой матрас. Ни документов, ни денег. Хорошо, что у меня в Рио есть человек. Артур наклоняется, смотрит в протянутый паспорт. Так Хансен, гражданин Великобритании, верноподданный Ее Величества. Вполне благообразная физиономия. Ричард забирает паспорт, поджигает, бросает в пустую кастрюльку. Резко пахнет горелой бумагой, Ричард ненадолго включает вытяжку. — Имс уже не тот, что был раньше. Похоже, много чего попробовал... — Как Майя? — меняет тему Артур. Ричард замирает, взгляд становится отстраненным, пустым. Раньше он так смотрел, когда кто-нибудь заводил разговор о тюрьмах или террористах. О Майе Артур узнал случайно — заметил фото, когда Ричард открывал при нем бумажник. — Ушла. Она не смогла. — Мы все не смогли. Прости, Рич. — Ничего. Как Ариадна? — Завела себе щенка. Звонит телефон, Артур берет трубку и с глубоким раскаянием объясняет, почему не явился в офис и не предупредил заранее. Да, он, видимо, чем-то отравился. Да, он сожалеет... варианты? Нет, он может помочь по телефону, конечно. Ага, ага... Ричард рыскает по гостиной, изучает корешки книг, картины, фотографии в рамках. Аккуратно берет портрет Кэти, долго разглядывает. Артуру не очень нравится подобная «инспекция», он вешает трубку и уходит в спальню. Имс разметался во сне, сбил одеяло, раскинув руки, разлегся по диагонали. Артур на ладонь отодвигает штору; Имс будто недавно с ринга: синяки, царапины, ссадины. На запястьях и щиколотках странные широкие следы, Артур присматривается — поперек груди такой же, и на горле. Артура будто бьет током, он бежит обратно. Ричард как раз ставит на место фото Кэти. — Что ты с ним сделал? — сгребает в кулак майку, тщетно пытаясь встряхнуть, выбить правду. — Успокойся. — Но Артур не желает успокаиваться, и руку сжимают так, что трещат костяшки пальцев. — Его пришлось привязывать, ремнями. — Что?! Артур пятится, натыкается на полку, со стуком падает какая-то безделушка. — Я вышел на десять минут за едой, он разнес номер в гостинице. Разбил зеркало, подстерег меня, хотел ударить осколком. Удивляюсь, как хозяин не прибежал на крики. Наверное, решил, что мы любовники и ссоримся. На ночь я его скрутил, он орал и дергался. Пришлось придавить горло и заткнуть рот. Утром постель была в дерьме, на другой день тоже. Я же тебе сказал — он не тот, что прежде. — Но ты как-то узнал мой номер, — возражает Артур. Ричард пожимает плечами в наколках. — В кармане пиджака была бумажка: цифры и твое имя. Больше ничего. — Как ты узнал, что я в Нью-Йорке? — Боже, Артур, ты за младенца меня держишь? — Он злится. — Нет. И что мне теперь делать? — Откуда мне знать? — Сколько он еще будет спать? — Думаю, до вечера. После душа я дал ему последнюю таблетку. Извини, надо вещи разобрать. — Ричард подтаскивает сумки, открывает, вытряхивает содержимое на пол. Артур тупо смотрит на полку с книгой Ариадны, рассеивает эмоции, оставляет голые неприглядные факты. У него дома бывший друг, больной, без документов, теперь даже без фальшивых, бывший больше чем друг, о котором надо позаботиться. Сделать все достойно. Ричард берет еще пачку бумаг, идет к плите. Нужно выяснить, чем Имс занимался последние два года, чем он может быть болен. Да чем угодно. Нужно отпроситься с работы. Ладно, это на пару дней, потом выходные, а дальше как? — Твоя подруга живет здесь? — Ричард кивает на фото. — Да, она в Нью-Йорке. То есть, мы помолвлены, но не живем вместе, — объясняет Артур. Такие вот они старомодные. — А что? — Да ничего, просто... — «Это выглядит двусмысленно, поползут сплетни». Ричард, похоже, еще верит, что больше всего на свете люди боятся сплетен. Имс не просыпается к обеду, не просыпается и к ужину. Артур снова укрывает его одеялом. Почти удается вытравить из мозгов картинку, как Ричард давит коленом Имсу в ребра, скручивает руки. Почти. Скрипучая металлическая койка, как в госпитале, лампа под абажуром, запах мышей и плесени, ревущий Имс, не дающий привязать себя к прутьям. Тогда Ричард бьет его. Тогда Имс лягает Ричарда. Тогда Ричард бьет так, чтобы Имс вырубился, и привязывает ноги. — Сколько он не ел? — спрашивает Артур. Он заказал ужин из китайской забегаловки. — Три дня, что был со мной, плюс сегодня — как минимум четыре. — Ричард наворачивает, у Артура совсем нет аппетита. Надо позвонить боссу, подтвердить легенду об отравлении. Ричард сидит на бедрах у Имса, затягивает ремень поперек волосатой татуированной груди. — Он не выглядит истощенным. — Не выглядит, — соглашается Ричард. — Воду он пил. Убери подальше все острое — ножи, бритвы, стекло. И крепкий алкоголь, если есть. Огнестрельное оружие? — Здесь. — Артур указывает на замаскированный сейф. Ричард качает головой. — Он может найти. Пусть подруга заберет пушку. — Я не хочу впутывать Кэти. — Тогда избавься от нее. «Of it», конечно, «get rid of it», а не «her». Все равно, Артуру не по себе. Имс плюется, старается укусить, когда Ричард запихивает ему в рот кляп. Сквернословит. — Он что-нибудь сказал? По существу. — Ни слова. — Ричард проверяет билет до Чикаго, зарядку сотового, время. На всякий случай Артур дает ему свой новый номер. — Мне пора, рад был повидаться. — Я тоже. Спасибо, — неизвестно за что благодарит Артур. — Думаю, тебе стоит позвонить Доминику. Или Юсуфу. — Да, обязательно. — Береги себя. — И ты себя береги. Артур закрывает дверь. Он не может звонить Дому, нельзя. Дом Кобб через слишком многое прошел и ясно дал понять, что дело Фишера было его последним. А после той тренировки и Артур с Ариадной — она еще лежала в больнице — не сговариваясь похоронили сновидческое прошлое. Когда не получается что-то исправить, нужно переступить и двигаться дальше, ведь так? У Кобба дети, у Ариадны фокстерьер, у Юсуфа нирвана, у Артура теперь — Имс. У Имса следы от побоев и ремней. Слишком много всего произошло за один день, Артур теряет нить мысли. В восемь часов вечера уже хочется спать: он чистит зубы, прячет в шкафчик остатки «химии» — неужто от Юсуфа, или у спецагентов свои источники? — шатаясь от усталости, бредет в спальню. Так и не позвонил на работу. Плевать, позвонит завтра. Имс снова лежит поперек кровати, в темноте он очень даже похож на себя-прежнего. Артур снимает рубашку, носки и брюки, остается в майке и боксерах, ложится. Осторожно сдвигает Имса, взбивает подушку, Имс не просыпается, только громко всхрапывает. Простыни и наволочки уже пропитались его запахом. — Доброй ночи, — шепчет Артур. Он так и не позвонил Кэти. Плевать, позвонит завтра. И уберет все тоже завтра. Сейчас просто спать хочется. Имс рядом сопит в подушку. Разве можно было его так... все, хватит. Проблемы надо решать по мере их поступления. Артура подбрасывает в кромешной тьме, часы на тумбочке светятся зеленым. Ричард сидит на бедрах у Имса, тот сам протягивает руки для ремней, Ричард наклоняется к нему, медленно, ме-едленно стягивает запястья у изголовья. Имс хнычет, резко и сладко пахнет потом, с Ричарда как по волшебству исчезает вся одежда, вместо куполов на спине у него готический собор шпилем вниз, через поясницу, к ягодицам. Ноги у Имса свободны, он раздвигает их, снова хнычет, дрожит. Под лопатками у Ричарда шевелятся, дыбятся, прорезаются крылья. Кровать переворачивается, собор переворачивается, Ричард поворачивает к Артуру морду остроносой химеры. — Я здесь достаю, — голос звучит гулко, со стороны, — разные вещи. Все, что душе угодно. Но вот это — мое. — Он перевернуто наклоняется к Имсу, будто собирается поцеловать. Потом сжимает ему горло. Артур снимает майку, вытирает под мышками. Первое, чему его учил Дом, это, блядь, контролировать кошмары. Подсознание полно ими, как свалка крысами, любое подсознание, что там ни строй. Контроль элементарный, завязан на фокусе и эффекте туннельного зрения. Тогда никакого тебе Гойи, или Данте, или еще какой херни. Чем лучше концентрируешься, тем скорее все лишнее стирается к чертовой матери, и вот тебе чистые улицы с культурными проекциями. С опытом это входит в привычку, так что перестаешь замечать — все равно что отвернуть манжет перед тем, как ввести иглы. Артур комкает майку, бросает ее на пол, зябко ежится под одеялом. Хочется тепла, заверения в том, что все будет хорошо, только Имса сейчас лучше не трогать, даже если Артуру очень этого хочется. Имс не тотем и не Кэти, чтобы тискать его при каждом проблеске сомнения. Имс ни в чем не виноват, Артур ведь даже не знает, что с ним произошло. Не спеши перекладывать дерьмо на тех, кто ни в чем не виноват. Он принюхивается, глубоко, размеренно дышит и засыпает.